— Кофе для Ингльмумтра! — бодро прозвучало из-за стойки, и крафтовый стаканчик звучно опустился на столешницу.
— Эдгит, перестань, — Этельстан настороженно оглядел стакан, проверяя не слетела ли крышка и не расплескался ли кофе — с такой-то силой, которую приложила Эдгит. — Даже я уже запомнил его имя. Оно несложное.
—
Ты-то конечно, братец, ещё бы, — фыркнула она в ответ. И затем театрально отыграла задумчивость, перетекающую в черную ненависть. — А знаешь, что я запомнила? Как твой Ингильмундр меня шантажировал!
Этельстан не удержал смешок.
— Чем, позволь узнать?
— Что голые фотки мои сольёт в сеть, — Эдгит повысила голос, чтобы её точно было слышно за шумом кофемолки, — если не перестану тебя подменять.
Этельстан вынужденно пробежался глазами по залу, чтобы убедиться, что никто не вслушивался в их — её — громкий
монолог разговор.
— Откуда бы он их взял? — Одним ловким движением руки он подложил на витрину ряд свежих булочек и в последний момент удержался от того, чтобы облизать липкую на пальцах перчатку.
— Он с Осбертом работает вообще-то. Думаешь, через него не доберется своими погаными ручками до наших детских альбомов? Извращенец.
— По-твоему, они уже настолько сдружились? — Этельстан повернулся спиной к залу — что делать категорически запрещалось — и упёрся локтем позади себя на прилавок. Будь Эдгифу на смене, она бы в мгновение заметила это в камеру и уже бы летела сюда, и от звука её грозных шагов у Этельстана локтевая кость в ужасе сама бы сдвинулась вниз, а корпус смахнуло б на 180.
В этот раз в локте у Этельстана стрельнуло по другой причине.
— Кажется, настолько, — раздался бархатный полушепот за спиной. — Осберт позвал меня к вам на Рождественский ужин.
— Чего?! — Эдгит с более чем необходимой силой закрепила холдер в пазах и резко развернулась.
— Сгорит, — предостерёг он сестру, и она вернулась к аппарату.
Этельстан молчал, пряча в упавших на лицо кудрях завороженный взгляд. Нельзя было сказать, что он как-то по-особенному относился к коллеге брата и по совместительству их теперь новому постояннику (благодаря Осберту, который разрекламировал кафе), но как только этот мужчина с аккуратной бородкой на мягком лице и буйными кудрями на макушке, в темно-сером дорогущем пальто и с лёгкой тенью улыбки появлялся вблизи, дыхание у него перехватывало определенно.
Наверное, у многих бы перехватило. Даже с Эдгит это случалось — только от злости. И он до сих пор не мог понять её причин. Да и своих тоже.
— Но я ещё не принял приглашение.
Судя по тому, как яростно сестра взбивала молоко в питчере, ей явно от этого заявления легче не сделалось. Даже её спина сыпала в его адрес безмолвными проклятиями — изгибом напряжённым плеч. Любой бы в такой компании оставаться долго не стал.
— Мы всем рады, — пробубнил Этельстан вслед, когда Ингильмундр, не дождавшись какого-либо ответа, любезно улыбнулся и направился к выходу со своим кофе.
— Ми всем ляды, — подразнила Эдгит и совершенно замогильно произнесла следом: — Я убью Осберта.
Своим длинным темным силуэтом Ингильмундр грациозно прошагал мимо огромного окна, мелькая среди гирлянд и наклеек на стекле, теряясь в шуме снежных хлопьев, и пропал за границами рамы. (Их офис находился неподалеку, он с некоторых пор стал часто заходить перед работой.) И его тонкую фигуру сменила другая, пониже — в дубленке, сгорбившаяся и мелко семенящая ногами. Этот посетитель, наоборот, направлялся в кафе.
И совсем не грациозно навернулся прямо перед входом.
А успех был так близок.
Вчера и правда потеплело почти до дождя, прежде выпавшие осадки подтаяли, ночью схватились и на сегодня коварно запрятались под новый слой снега. Но проблема Эльфвирда была не столько в погодным истериках или в природной неуклюжести, сколько в старых сапогах его деда, которые он наотрез отказывался менять. Весь рельеф подошвы уже давным-давно стёрся, так что их брат не почувствовал бы разницы — встань он на лыжи. Они пытались ему намекнуть (Эдгит намекала со своим особенным шармом), но Эльфвирд упрямо игнорировал реальность.
Кофе клиента был готов, и Эдгит нетерпеливо подозвала его. Этельстан знал, что не так больно было присесть задницей на лед, как попасться на глаза Эдгит, которую разрывали изнутри не самые светлые чувства.
— Сраный гололёд.
— О, Эльфвирдик, милый, прическу сменил? — вместо приветствия промурлыкала Эдгит, почти улегшись на прилавок, к которому доковылял Эльфвирд с мученическим выражением лица.
— Да, — с нажимом произнес он, смахивая остатки снежных хлопьев с волос, — ещё в 5 лет. Хватит мне этот горшок припоминать.
Когда начиналось представление Эдгит, реплики остальных участников вообще не были важны. Так что она никак не парировала и драматично продолжила:
— Ей-богу, когда отец и Утред планировали строить кафе, они специально выбрали место, чтобы у каждого из наших родственников было пять минут ходьбы до нас. Осберт таскается постоянно и этот…
— Не нравится смотреть — выколи себе глаза, — хмыкнул Эльфвирд, а затем улыбнулся Этельстану, который протянул ему его обычный заказ. — Бабушка Эльсвит так говорит.
— Это цитата Иисуса, дурачок, — она воззрилась на него невпечатленно, но это нисколько не проняло Эльфвирда. Он, надо думать, был единственным, кого вообще не волновали её ироничные выпады и порой жестокие шутки. Не считая Этельстана.
— Да мне в целом всё равно, — пожал он плечами. — Что у неё сегодня? — он обратился к Этельстану, словно Эдгит больше тут не присутствовала. — Не с той ноги встала или..?
— Пошутишь про ПМС — и в следующий твой кофе я плюну.
— О, так сегодня у меня без харчка? — с абсолютно безэмоциональным лицом изумился Эльфвирд. — Успешно я начал день.
Эльфвирд был один из немногих, кто шутил исключительно с ровным выражением лица, даже мрачным. Бывают те, кто мрачно шутит, а он говорил абсолютно тривиальные вещи с таким выражением, что это было и жутко, и уморительно одновременно. Во всяком случае, Этельстану никогда не удавалось сдержаться. И даже Эдгит, бывало, прыскала, но, само собой, тщательно это скрывала.
— Много ещё осталось? — Этельстан выбил сумму в кассе и дожидаясь, пока Эльфвирд достанет карту, обратился к нему с разговором.
— Стульев докупить. Оказывается, они у нас могут кончиться, — он отпил и с облегчением покосился на Эдгит, которая покинула их компанию и сосредоточилась на приготовлении заказа. — У нас же плюс два гостя. — Или это было не облегчение в его взгляде.
— Кто ещё? — снова в негодовании развернулась сестра.
— Ну, коллега Осберта и… его девушка, кажется.
— Осберт хочет наш дом в мотель превратить? Прекрасно. Кофе для Скейд!
Воскликнула она с таким нажимом, будто та самая заказчица была виновата в возможном присутствии Ингильмундра на их ужине, Этельстан только надеялся, что до клиентки в дальнем зале дошел лишь слабый звук её голоса и ни одной рычащей интонации.
Ну, Этельстану и самому почему-то взгрустнулось от услышанного от брата.
Особой болтливостью он не отличался, так что и сейчас молча попивал кофе, всматриваясь в столешницу расфокусированным взглядом, пока Эдгит ушла в подсобку, чтобы пополнить молочный холодильник, а Этельстан закинул в духовой шкаф противень с заготовками слоек.
Эльфвирд заговорил сам, когда Этельстан вернулся.
— Эдмунду поручил охотиться за стульями, а я поеду с Эдит за декором.
— Снова её потрясающие гирлянды и венки, — расплылся в улыбке Этельстан, пока в памяти возникали один за одним ежегодные творения умелых рук их личной и к тому же самой талантливой в городе флористки.
— Да. На моём горбу.
— Земля пухом твоей жопе, — явилась к разговору Эдгит, — сколько ты навернешься ещё раз за день с еловыми ветками в зубах в такой гололёд.
— И тебе удачного дня.
Эльфвирд опустошил стакан и, оставив его на стойке, молча пошагал к выходу, чуть вздрагивая, потому что по плитке с нанесённым посетителями снегом и грязью быстро передвигаться было тоже травмоопасно.
Над ухом прошелестел тяжёлый вздох.
— Я ему под ёлку положу новые сапоги.
— Не примет.
— А в Санту Клауса он верит? Можно было бы сказать, что отказы дед не принимает. Хотя, — Эдгит проводила взглядом в окне фигуру с разведёнными в стороны руками после очередного «чутьненавернулся», — очевидно, только образ одного деда он уважает.
***
— Слушай, — Эдгит вдруг улеглась подбородком на его плечо, вырвав из плотного кольца мыслей, — тебе не кажется, что Осберт обнаглел? У нас тут все-таки не столовка, а он таскается каждый обед со своим контейнером.
— Ты можешь предъявить это дяде Утреду, — усмехнулся Этельстан, но Эдгит его не слушала, сверля взглядом нового постоянника, который сидел в ожидании их брата.
— И дружка своего научил.
— Справедливости ради, его дружок покупает наши сэндвичи и наш кофе, так что…
Осберт как раз вышел из кухни со своим разогретым обедом. Она до нужного момента стояла неподвижно, даже не оглядываясь, будто не божилась утром прибить его, едва тот появится в поле зрения, и, только когда он оказался спиной к ним, Эдгит отпряла от Этельстана, скакнула вперёд и отвесила Осберту подзатыльник.
Своей реакции он долго ждать не заставил, и Эдгит всегда была к ней готова. Может, кроме этого раза. Наверное, не думала, что он не поленится отставить обед и сделать несколько шагов назад — и с невыразимым наслаждением зажмёт её шею локтем, прижав к груди.
— Скучала? Скучала, смотрю? — Осберт скинул кепку с её головы и начал натирать макушку, пока она извивалась в его жестоких объятиях, хрипло прося помощи.
— Сама напросилась, — пожал плечами Этельстан. Хорошо, что она не могла видеть и его довольное лицо. По-прежнему с предательской улыбкой на губах он вернулся взглядом к залу, где сидело несколько человек… и Ингильмундр, в самом углу. Уже, должно быть, заскучал в ожидании.
За спиной ещё несколько раз прохрипели.
— Нет, серьезно, какого черта ты позвал этого… на наш семейный ужин? — Эдгит наконец-то высвободилась — он позволил — из захвата Осберта и скрестила руки на груди.
Осберт сохранял невозмутимое лицо, поправляя рубашку. А потом наклонился, чтобы поднять ей кепку.
— Он один в чужой стране, к семье не сможет поехать, почему бы нашему огромному дому на Рождество не приютить ещё одного человека?
— Наш дом не приют для беженцев из Дании.
— Он не беженец, — в этот раз утрирования её поразили даже Осберта, и он почти возмущённо усмехнулся. — И из Норвегии.
— Эдгит, тсс, — шикнул Этельстан, который не просто так поглядывал на гостя, потому что теперь было очень кстати заметить, что Ингильмундр, видимо, созрел для заказа и двигался к ним. — Замолчи.
Но она продолжала выпытывать ответы.
— Да с чего бы ему такая честь? Он кто?
— Он мой коллега и хороший друг. Всё, отстань, ты меня утомила.
— Друг? Вы сколько месяцев знакомы? Два?
— Эдгит, — в последний раз одернул он сестру и тут же кинулся зажать её в любящие братские объятья со спины, заодно прикрыв рот сгибом локтя.
— Уже скрещивали шпаги в туал—
— Нет, пока не довелось, — снова раздалось рядом с Этельстаном и теперь ему хотелось самостоятельно вывернуть себе локоть и заодно провалиться сквозь землю. Эдгит же было ничуть не стыдно, что её услышали. Она развернулась с Этельстаном на своей шее и с вызовом глянула на гостя.
— Странно, руки у тебя рабочими выглядят.
По кудрявой макушке прилетел щелбан от Осберта.
— Спасибо, твои тоже.
Ингильмундр в своей привычной манере любезно улыбнулся на колкость, в этот раз все же позволив себе чуть язвительности, затаенной во взгляде и в изгибе улыбки.
— Этельстан… — собственное имя из его уст звучало слишком дико и непривычно, слишком опьяняюще, как прикладом по голове. Они ведь и не знакомы были толком. Ингильмундр просто ходил обедать на пару с Осбертом, и они знали друг о друге имена и род занятий, при том, что род занятий Этельстана был очевиден, об этом даже и разговора не завести. — Сделаешь капуч?
— Пять минут.
Несколько взвизгов кофемолки, и он принялся утрамбовывать кофе. Осберт тем временем присоединился к своему другу, обогнув барную стойку; уверенный и собранный, снова идеально приглаженный с безупречной формы контейнером мятного цвета в крепких руках, будто не загибался только что в схватке с Эдгит.
Он начал как невзначай:
— Святой квартет поехал за ёлкой, Эдит в надёжных руках Эльфвирда, а я после обеда в аэропорт...
— За кем? — изумился Этельстан, закрепляя холдер.
— За Кинлафом.
— Кинлаф приезжает?! И ты не сказал?
Осберт расплылся в лукавой улыбке.
— Вот, говорю.
— Ну ты и говнюк. — Ладони он плотно прижимал к металлу, чтобы довести молоко до идеальной температуры, ведь в этот раз нужна была более чем идеальная пенка. Ведь его
лично попросили сделать капуч.
— Да брось, разве не приятный сюрприз?
Этельстан оглянулся через плечо повторно, на Ингильмундра, и почему-то их взгляды встретились — он тоже смотрел. Лицо его эмоций никаких ясных не выражало, так что Этельстан решил, что этот взгляд упал на него случайно, каким скользят по помещению, когда скучают.
— Кинлаф — это ещё один ваш брат?
Честно говоря, несмотря на присутствие Осберта, Этельстан не ожидал, что Ингильмундр вклинится в разговор. И спиной почти физически почувствовал, как пышел жар от сестры. Он был чужаком, а встревающий в семейный разговор чужак — это почти что ублюдок. Встревающий в семейный разговор чужак, который её раздражает — ходячая красная тряпка.
— Нет, это парень Этельстана, — язвительно замурлыкала Эдгит. — А ты с какой целью интересуешься?
К счастью, к этому мгновению Этельстан уже придвинул ему заказ. Но как-то помедлил, и пальцы Ингильмундра накрыли его, когда он, не глядя, схватился за стакан. Этельстан одернул руку, и тут Эдгит снова кокетливо улеглась локтями на стойку и придержала стакан за крышку.
— Стой, я же имечко не подписала.
— Да я ещё с утра не забыл, как ты плоха. Завтра давай хотя бы две ошибки.
И он ловко скользнул со стула.
— Завтра… — Выражение лица — будто она хлебнула жженного кофе. — Вот бы можно было повесить его фотку с камер на стенд «Осторожно воры». Поговорю с дядей Утредом…
Без необходимости открывать рот, одним изгибом бровей Осберт потребовал ложку от Эдгит, а когда получил её в протянутую руку, стукнул ею же по лбу, прикрытому кудрями, и довольный последовал за Ингильмундром.
В этот раз сестра неожиданно развернулась и поймала Этельстана с поличным. За его ухмылку она отомстит стократно.
Благо, любила она его достаточно сильно, чтобы не слишком извращаться, строя планы мести, и доски почета «братьев-предателей» не имела.
***
— Бляцкий гололёд, — выругался Этельстан себе под нос, когда чуть не навернулся навзничь с огромным мешком мусора в руках. За спиной приглушённо играла «All i want for Christmas is you», и он выверял каждый из семи шагов, что разделяли его и мусорный бак. И когда поднял голову… — Ох еб..! — второй сердечный приступ пришел, откуда не ждали. В проулке, чуть поодаль бака, темнела фигура; изо рта её живописно клубился густой пар.
— Я не сталкер, — Ингильмундр вышел из темноты, мягко улыбаясь и выставляя примирительно руки; Этельстан заметил, как он откинул сигарету в сторону в последний момент. — Просто мимо шел, домой. С торгового.
Этельстан покручивал в руке огромный мешок, как-то не находя приличным во время их диалога вскидывать его в воздух или тянуться к крышке бака.
— Поверю. Только в следующий раз не-сталкери погромче, чтобы меня не хватил приступ. Покашляй там в процессе…
Неловко улыбнувшись, Ингильмундр опустил на миг голову, словно набирался смелости. И руки в карманах у него грелись не то из-за холода, не то по той же причине. Неожиданная печать смущения на его пышащим сдержанностью статном образе.
— Хотел спросить у тебя… наедине. Насколько нормально, что Осберт приведет меня к вам на ужин?
— Да все в порядке, не обращай внимания на Эдгит, — наконец получилось расслабиться, разговор у Ингильмундра к нему оказался пустяковым. А страху нагнал-то знатно. — У нас в принципе принято друзей звать, если хочется. Места хватит, и веселее будет. Мы всем рады, семья большая. — Более неловким, чем внезапная пауза в разговоре, могла была только внезапная пауза в разговоре у мусорного бака, так что Этельстан понес, что первое пришло на ум. — Только будь готов, что дяди могут начать шутить, что Осберт парня привел, они приколисты. Хотя ты же будешь с девушкой…
— А, нет, — он опустил глаза, растянув губы в узкую полоску. И Этельстан тоже опустил глаза. На эту напряжённую улыбку. — Астрид — моя подруга детства, Осберт очень щедрый на приглашения. Мы вместе приехали вроде как покорять Англию... И вот застряли тут на Рождество.
— Хорошо, — кивнул Этельстан.
«Отлично» — пропели ангелы в мыслях, и свет молитвы внутри него, о котором толковала бабушка, засиял ярче.
— Не любим, когда нас сватают.
— Тогда тебе лучше настоящую девушку привести, потому что дяди не отстанут. — Наконец решив, что пора покончить с мусором, Этельстан медленно открыл крышку, чтобы та не заскрипела слишком громко и он не пропустил мимо ушей самую важную ответную реплику. Радостную или не очень.
— Была бы она… Осберт и её б позвал.
Не пропустил.
— Ну, парня? — хихикнул Этельстан, обозначая, что он совершенно точно, абсолютно не всерьёз, и с грохотом захлопнул бак.
За спиной молчали, и когда он вновь развернулся, то лицо едва-знакомца оставалось задумчивым, так что теперь оставалось гадать, какой все-таки была реакция на его шутку.
Вряд ли положительная, раз Ингильмундр не издал и звука.
Но заговорил бодро:
— Так о чем ещё мне нужно знать при подготовке ко встрече с твоей семьей?
«Встрече с твоей семьей»… Звучало так, будто Этельстан вел своего парня знакомиться с родителями. Он его едва знал, и все же эта промелькнувшая в мыслях забавная фантазия отчего-то окутала теплом.
— Моя кузина Эльфвинн очень любвеобильная и без комплексов. Но её парень, Кинлаф, будет на ужине, так что можешь не переживать.
— Записал. — Взгляд его тревожно метнулся по подрагивающему стану Этельстана, который стоял в рубашке всё это время. Он только тогда сам и понял, что подмерз. Собирался-то выскочить на минуту. — Ладно, не буду тебя задерживать.
— Да уж задержи.
— А?
— Я говорю, что наш отец будет, скорее всего, уже навеселе, когда ты подъедешь, плюс в твою карму. А отец Осберта специфический человек, но вы… подружитесь, я думаю.
— Отлично, доверюсь тебе, — заулыбался он и махнул рукой, будто отгоняя. — Иди, а то околеешь.
И Этельстан в последний раз обернулся перед тем, как потянуть за металлическую ручку.
— И бабушка у нас очень верующая, рождественских песнопений не избежать.
— Записал! — крикнул Ингильмундр, обернувшись, когда уже шагал в паре метров от него, прочь из проулка.
— И коронавирус не упоминай при дяде Финане!
— Без проблем! Покажешь только, как выглядит дядя Финан.
— Да. Да… — И он обернулся в самый-самый последний раз. — Наш дядя Ситрик тоже норвежец, если что.
— Да?
И Ингильмундр обернулся в ответ в такой же самый-самый последний раз. И начал приближаться обратно. Этельстан отпрял от двери, уже, кажется, переставая чувствовать, насколько замёрз. Ранняя весна, что ли?
— Правда, он с юности живёт в Англии.
— Ну мы все равно найдем, что обсудить про старушку Норвегию.
— А муж Стиорры — норвежец тоже. Там и работает. Прилетит на ужин. Точно найдете общий язык.
По глазам Ингильмундра, в которых плескались усталость от слишком большого количества имён и так же снисходительная нежностью — неоправданная, потому что Этельстан и сам себе бы врезал уже за бессмысленную болтовню — он понял, что пора закругляться. Но ему не помогали, по-прежнему стоя тут и смотря неотрывно, будто он вещал нечто вселенски важное.
— Да, вот, так что не бойся… будет с кем поговорить.
— Да я с тобой бы мог вполне.
— А?
— Ну тебя и Осберта я только и знаю на этом мероприятии. И Эдгит, но она откажется вести со мной беседу.
— Знаешь, по-моему она охотно вступает с тобой в разговор. Такой общительной она ещё ни с кем не была.
«Этельстан, закройся уже!»
— Сомнительно, но окей, — усмехнулся Ингильмундр.
И он почувствовал себя самым смешным на свете. Комиком, собирающим многотысячные залы.
И солд-аут ему делал один Ингильмундр.
— Ну тогда… до встречи?
— А, да, до встречи, — он стыдливо сжал губы, ещё раз смерив его взглядом и, видимо, уловив, как сильно Этельстан дрожал и сильнее пытался это скрыть. Возможно, он мог слышать звуки не попадающих друг на друга зубов. Даже когда исчез за поворотом.
Отчего-то хотелось ещё остаться на свежем — и очень морозном — воздухе, вжаться лицом в косяк двери, как в подушку, и что-то невнятно пролепетать от переизбытка чувств, но согреться хотелось сильнее.
— Этельстан, — начала Эдгит, едва он вошёл из подсобного помещения в рабочую зону, — скажи честно, ты гей? — Она оставила тряпку на одном из столиков, подошла ближе и, выставив руки на прилавок, уперла о них голову.
Кокетливая. Что-то затеяла.
— Эдгит, — так же ласково обратился он, подперев подбородок в той же манере, — скажи честно, ты поехала крышей? — Он смотрел внимательно в свое отражение, в глаза своей точной копии, и она вглядывалась в ответ. — Я тебе ещё в 16 признался.
Каким пугающим чудом казалась их схожесть. В детстве они часто подолгу смотрели друг на друга в молчании, не шевелясь. В этом их ритуале присутствовала своя магия. Они не уставали изучать друг друга, пытаясь опытным путем отыскать секрет в глазах напротив, в завитках кудрей и россыпи бледных веснушек. И в ярко-зелёной безмятежности радужки.
И с возрастом это не ушло насовсем из привычки. Порой маленького глупого ритуала было достаточно, чтобы восстановить силы за весь тяжёлый день и бодро закрыть смену. Вот и сейчас: не хватало на последний рывок — только полы протереть.
— Нет, ты
гей для него?
— Ты о ком? Ингильмундр? — Эдгит кивнула. — Да нет, я просто считаю его приятным человеком, к тому же он друг Осберта.
Сестра умела газлайтить одним лишь взглядом. От её прищура мысли в голове беспорядочно заметались, вопрошая, не врёт ли он хотя бы сам себе.
— Он мне не нравится, — серьёзность в её голосе вибрировала между зубов. — Но если нравится тебе…
— Да не нравится он мне, господи иисусе.
— Не призывай Эльсвит! — загоготала она, и после резкого её разворота к столику и обратно в него полетела тряпка. Голос зазвучал карикатурно и чрезмерно шепеляво, но очень был похож на бабушкин. — Не упоминай всуе имя господа нашего… Ингильмундра.
— Да иди ты. — Он наклонился и нащупал выключатели в холодильнике-витрине. — И почему ты так бесишься на него? — искренний теперь интерес в голосе плохо скрывался даже за суетливым занятием.
— Я же говорила, он мне угрожал. Он сумасшедший.
— Ой, заливай.
Скепсис от близнеца был под запретом, наказание — кара небесная.
— Я тебе жженого кофе в тряпочку поло́жу, а! Ты давно не чувствовал ломку в заднице, мозгляк?
И ведомая нежной яростью, она так скоро оказалась рядом, что он, привыкший к её выпадам, растерялся. Эдгит запрыгнула на него прежде, чем он успел разогнуться, и они почти повалились на пол.
«I just want you for my own
More than you could ever know
Make my wish come true»
— Отвяжись! Если он сумасшедший, то вы друг друга стоите.
«Oh, baby, all I want for Christmas is you»
— Открывать рот будешь на коленях. И я не про воскресную службу.
«You-u-u, baby»
— Я слышу приближение Эльсвит.
— Моли о прощении!
***
Стиорра и Утред-младший напоминали Этельстану его с сестрой. Рядом с Эдгит ему будто непременно нужно было оставаться, как Утред, чуть занудным, слегка более ответственным и следить сразу за обеими языками — за её и за своим. Но спокойным и терпеливым он был только рядом с ней, уравновешивая весы, — за исключением тех моментов, когда они дурачились и сносили всё на своем пути, как будто им опять по пять лет.
Стиорра, уже давно замужняя и работающая женщина, и Утред, вечный студент-семинарист, имели разный жизненный опыт и совершенно не сходились в интересах, веровали даже в разных богов, а все равно идеально дополняли друг друга и были примером родственников, которым для хороших отношений не обязательно было быть из одного теста.
И все же Этельстан был рад, что они с Эдгит почти во всем — копии друг друга с самой колыбели и по сей день делят даже профессию. Пускай Этельстан временно в этой сфере, а Эдгит в ней планировала развиваться и дальше. Хотя, если обратиться к статистике, и такое положение дел гарантом дружеских отношений не являлось, но у них всё сложилось.
Этельстан благодарил небеса (и маму) за неё в своей жизни. Как и за Стиорру с Утредом-младшим. И остальных, кто собрался в этом доме в такой трепетный до сих пор праздник — пусть детство позади, а взрослая жизнь состояла не из одних ярких подарочных оберток, душа помнила. И сердце его наполнялось теплом до свербения в носу, пока он, скрючившись на диване, смотрел на противоположный и наблюдал, как дети Утреда в обнимку хохотали над чем-то в телефоне.
— Вот Утреда она не стебет за прическу, — Эльфвирд устало плюхнулся на диван, Этельстан в последний момент успел подогнуть ноги.
— А что с ней не так?
— Ну такое… — он, кажется, не оценил отсутствие поддержки в голосе и тут же подслился с беседы. Умолк, в привычной манере потупив взгляд, и тут Этельстан не выдержал и ткнул его носком в плечо.
— От того, что он учится в семинарии, его прическа не становится монашеской. Современно выглядит, — Этельстан состроил лицо эксперта, взглядевшись в Утреда. И это наконец рассмешило Эльфвирда.
— Этельстан, ты не в год быка случайно родился?
— Тётя Эдит, — разулыбался он и поспешил подняться, чтобы позволить заключить себя в удивительно крепкие для хрупкой девушки объятия.
«Кто бы говорил, — подумал он. И порешил: — Руки флориста»
— Эльфвирд.
Пока он не становился инициатором, никто особо не настраивал на тактильном контакте, вот и сейчас они лишь обменялись взмахами ладоней и улыбками. У Эльфвирда она в такие моменты была едва различима, но, к счастью, Эдит своим опытным глазом подмечала мельчайшие оттенки окружающего её мира. Профессия обязывала.
— Бабушка на кухне?
— Да, они с Эльфвинн заканчивают с закусками.
— Пойду помогу, — подмигнул она и, пританцовывая, поплыла через огромную столовую в кухню, на запах распиваемого местными поварихами вина.
Витиеватая лепнина потолков в столовой кружила голову и в обычные дни, когда эта комната оставалась гостиной с бесстыдно длинными и вычурными диванами с каретной стяжкой и камином с позолоченными узорами на каркасе, а теперь и вовсе всё смазывалось в колюче-мигающее месиво с изящным декором Эдит по стенам, елочными гирляндами и гирляндами электрическими, с трёхметровой ёлкой в углу и суетливо снующими взрослыми… и Эдмундом.
Финан подтаскивал стулья к ещё голому столу, и ему помогал Эдмунд. Ситрик носил дрова к камину, и Эдмунд поспевал подсобить и тут. Сигтриггр и Осберт пытались закрепить последние бархатные банты на ели, и Эдмунд успевал придерживать обе стремянки. Хорошо было быть не Эдмундом. Этельстан был уверен, что они думали об этом с Эльфвирдом одновременно, разлегшись на диване, пока Эльсвит подзывала младшего брата, чтобы тот сбегал в погреб.
— Сиг, — почти задыхаясь от смеха, воскликнула Стиорра, — иди сюда.
Сигтриггр, стоя где-то два метра от земли, замер в руках с изумрудной лентой и обернулся через плечо с комично-возмущенным лицом.
— Любовь моя, я понимаю, что тиктоки с котятами не ждут, но я слегка не в… ресурсе.
— Зануда, — улыбнулась она, когда подняла голову от экрана и взглянула на его положение позади себя.
— Эльфвинн!
Громогласный голос Этельфлед всегда появлялся в комнате раньше неё. Женщиной она была деловой, держала фармацевтическую сеть, время для неё — деньги и деньги не малые, так что терпеливостью она не отличалась. И ещё не пройдя и половины пути до кухни в конец столовой, она нетерпеливо подозвала дочь. У уха держала телефон и что-то бормотала, по всей видимости, бывшему мужу.
— Эрик, только давай без приколов. И быстро.
И когда к ней подскочила возбуждённая Эльфвинн, она передала ей трубку и произнесла и так всем очевидное — особенно для сияющей счастьем дочери — «Это папа».
— Пап, пап! Привет! С наступающим! Ты сейчас где?
Где бы он ни был — это далеко. Эрик постоянно был в разъездах по долгу службы, возможно, это и стало причиной расставания. По крайней мере, Этельстану так хотелось думать и не вникать во все эти сложности отношений у взрослых, особенно портить этими подробностями свое мнение о хороших людях. Что там было у семейных пар за глухими дверьми, его не касалось. Но тётю и Эрика он знал как порядочных людей, и хорошо, что оба они нашли счастье, пусть и порознь.
Проходя мимо в руках с красной бархатной скатертью, Альдхельм не забыл остановиться и поцеловать жену в висок, пока она, напряжённо наблюдая за дочерью, стояла недвижимо со скрещенными руками. В такие моменты своей суровости, она Этельстана определенно пугала, но Альдхельм своей мягкой аурой рядом всегда смягчал её не только метафорически, но и буквально. После его поцелуя плечи у неё как-то расслабились.
Эдмунд, конечно, был тут как тут, чтобы помочь Альдхельму застелить трёхметровый стол. И поверх скатерти с кружевным подолом уложить белоснежную дорожку.
Сигфлид и Ингрид, видимо, наконец уложив детей — детей Сигфлид и Ситрика, разумеется, — спускались снизу, о чем-то шумно переговариваясь. И вскоре обе оказались в объятиях своих мужей, которые со вздохами вселенских тружеников присели — один на диван, а другой на стул, который на своем горбу же и притащил.
Не то чтобы и теперь, спустя целый пубертат наблюдения за этой нежностью, Этельстану было противно смотреть на их лобызания, скорее, он уже просто из принципа продолжал кривить лицо. В любом случае, сейчас, когда он знал причину своего отвращения в прошлом, ему жилось намного легче. Романтика в то время подразумевала под собой исключительно взаимодействие мужчины и женщины… А его никогда эта идея не воодушевляла. Раньше Этельстан не понимал, пока не словил откровение в 16.
— Извините, замотался по делам, — в прихожей послышался хлопок тяжёлой двери до дребезга стекол в ней, шуршание одежды и кажется даже падение — наверное, заполошенный Осферт запутался в собственных ногах. Или в многочисленных парах чужой обуви. Этельстану всё равно было лень привставать и оборачиваться в проход.
— И какой размер у твоих дел был в этот раз, малыш монах? — усмехнулся Финан, вытягивая руку для рукопожатия, преграждая путь спешащему на кухню Осферту. Несмотря на то, что в семинарии учился Утред-младший, а Осферт так и не закончил её, в какой-то момент кардинально сменив род деятельности, монахом все звали его. — Или дел было несколько? То-то ты такой красный.
Ингрид оставила мягкий поцелуй на его раскрасневшейся от мороза щеке, приобняв за плечо. И смахнула растаявший снег с волос, увлекая остаться с ними и хотя бы перевести дыхание.
И он всё же вырвался из её настойчивой хватки, получил напоследок игривый удар по заднице от Финана и поспешил на кухню.
— Я даже завидую, меня он так страстно не лупит, — Ингрид иронично покосилась на Сигфлид.
— И не говори, — вздохнула та в ответ, сидя у мужа на коленях, и уронила голову ему на плечо.
Стоило только подумать, что вокруг, несмотря на льющуюся из динамиков бодрую рождественскую музыку и разговоры, было слишком тихо, как главный с ним на пару нарушитель спокойствия явилась. На лицо ему упал телефон, в котором он листал список подписчиков их кафе, потому что Эдгит кинула в него тяжеленный вязанный свитер.
— Одевай, мозгляк. Отказы не принимаются. — Этельстан предположил, что свитер крайне уродливый, раз она прибегла к такому. Отказы от близнецов действительно не принимались, если это было озвучено. Такие уж порядки.
— Надевай, — прокашлялся Эльфвирд.
Эдгит одарила его раздраженным прищуром, и он заулыбался, подпитавшись порцией токсичности, на которую, кажется, подсел.
— Ва-аше-е ко-офе, — язвительно протянула она. — Торты-ы. Горшо-о-ок.
Этельстан сел и расправил на коленях свитер с изображением мордочки кабана. Почему не олень и где, черт возьми, символ года хотя бы, спросить он уже не успел, потому что на подъездной дорожке к дому послышалась рубящая на всю округу музыка. Папа любил погромче, папа не стеснялся. Жил на полную.
Это значит, что наконец к месту главного ежегодного дебоша явился третий нарушитель спокойствия, и где-то наверху уже нервно икал Утред. Осберт поменялся с отцом обязанностями на этот раз, так что Кинлафа поехал встречать и возить по магазинам он.
Быстро натянув свитер, чтобы не пришлось закутываться в куртку, и шапку с рогами и ушами, переходящими в шарф, Этельстан спешно выскочил на улицу и, не позволив другу пройти и полпути, кинулся на него. Плевать, что за манеры там Кинлаф понасобирал за границей и в насколько дорогом кашемировом пальто притащился в их
деревню коттеджный поселок, у него все ещё было право — и неприкосновенное — валить его в любого цвета снег и беспощадно закапывать, как в детстве.
К счастью и облегчению, Кинлаф отвечал ему тем же, угорая как ненормальный — любимым смехом Этельстана — и даже совершил несколько попыток занять верхнюю позицию, но безуспешно. К моменту, как они накатались по снегу, Этельстан устало раскинулся на развороченном снежном одеяле и перевел дыхание. В этот момент над ним и возникло лицо Ингильмундра, перекрывая полотно звёздного неба.
И музыка в машине отца умолкла.
— Этельстан, Кинлаф, — строго подозвал он за собой в дом.
А Ингильмундр протянул ему руку. Стало неловко, что он предстал в таком виде — виде пятилетнего дурачка. Да ещё и в этом современном трендовом свитере. Сам он, наверное, под своим роскошным пальто был в черной строгой водолазке и брюках парадно-делового кроя. А у Этельстана кабанчик на груди и на голове и раскрасневшееся, как у школьника, лицо.
Но руку он принял — чего рисоваться? Крепкой хватки Ингильмундра он поразился, но не сильно, и заключил, что тот ещё до кучи ходит в зал и питается исключительно эко-продуктами. (Не дай боже, играет на каком-то инструменте!) А у него на завтрак вафли с кленовым сиропом, от которого даже изобилующий сарказмом при любых погодных условиях рот Эдгит мог слипнуться, и беговая дорожка, покрытая пылью уже как несколько месяцев. Надо было срочно брать себя в руки… порешил он прямо там, стоя под снегом и как-то долговато удерживая чужую руку. Хорошо, что сегодня Рождество и не понедельник.
— Это Кинлаф, мой друг, не брат, — засмеялся Этельстан, наконец расцепив рукопожатие и обернувшись на Кинлафа, который затем приобнял его. — А это Ингильмундр… друг Осберта.
Невозмутимо любезный и милый, таким Ингильмундр оставался и в тусклом свете звёзд и доходившего до них света из окон особняка.
— Астрид, — Ингильмундр указал на тонкую фигурку, ожидавшую их на пороге всё это время.
За ней грозной скалой возник отец.
— Девушка долго будет мёрзнуть, джентльмены с Амазона? Я двери запру сейчас, ничего не знаю.
— Да тепло же, чего он, — буркнул Кинлаф, потащив Этельстана за собой, но тут же оставил и поспешил к их гостье. Подавая руку и зазывая в дом.
Позориться — так до конца; и, по всей видимости, до конца вечера, ведь свитер будет на нём весь ужин. Так что Этельстан преодолел желание рвануть прочь и запрятаться где-то среди многочисленных гостей. И они направились к порогу в параллель.
— Ты вроде говорил, что девушка Кинлафа — любвеобильная, — Ингильмундр внимательно наблюдал, как его подругу уже под руку уводит в дом сама любезность немецкого розлива.
— Муж и жена, как говорят, одна сатана. Хотя они ещё не женаты.
— И много у вас тут сатанинских союзов?
— Тётя Этельфлед и Альдхельм, дядя Финан с Ингрид. Дядя Осферт в этот раз пришел без спутницы, он каждый год новую приводит, хотя сам сохнет по... Ну я покажу. Если хочешь.
— Хочу, — мягко ответил он, и вдруг показалось, что вся эта вереница имен ему была не в тягость. Должность его в компании он так у Осберта и не уточнил: может, он аналитик и ему это всё в кайф?
«Новеньких» уже встречал хозяин дома, вальяжно спускаясь с лестницы прямо в прихожую, в халате, который выглядел дороже некоторых смокингов самых элегантных закроев. Он мягко улыбнулся Кинлафу и Этельстану и таким же самым жестом одобрил Астрид, а вот Ингильмундра смерил внимательным взглядом, тем самым попросив задержаться. Этельстан видел, как он замер и напрягся, не спеша снимать обувь.
— Утред, — протянул он руку.
— Ингильмундр.
— Датское имя?
— Норвежское.
— Верующий?
— Отец был. Я… не силен в молитве.
Утред затяжно всматривался в его лицо, и то ли намеревался обнять после, то ли достать из-за спины один из своих коллекционных топоров — ни Этельстан, ни кто-либо другой никогда не мог угадать. Порой казалось, что сам Утред не знал о своих решениях до последнего момента. Благо, на помощь поспешил Осберт, а Этельстану оставалось только наблюдать, с края дивана выглядывая в проём.
— Пап, что за исповедь на выезде?
— Ну, не страшно, — улыбнулся Утред и тут же указал взглядом на гостевые тапочки в стороне. Ингильмундру пора было прекратить топтаться у входа.
— Спасибо за приглашение, — кинул он вслед, когда разогнувшись, обнаружил, что Утред уже прошагал в столовую.
Осберт, оставив попытки отогнать от своего плеча прилипший любопытный нос Эдгит, накинул на неё одежду, которую принял у друга и его подруги.
— Отнеси наверх, тут места нет.
— Ещё чего!
Этельстан решил больше не пялиться так откровенно, так что в следующее мгновение слышал только голос Ингильмундра и снисходительную улыбку в нём.
— Ничего, давай я отнесу.
— Ещё чего! — чуть не задохнувшись, возразила Эдгит снова. — Не смей приближаться к нашим комнатам, извращенец. Я сама, блин… — и она, грозно топая, пошагала вверх по лестнице.
Как всё-таки хорошо было не быть Эдмундом. И всё же перед самым ужином вовлекали всех и каждого, потому что женщины и Осферт справлялись с готовкой, но сервировка требовала большего количества рук, особенно когда поджимало время. И ещё, помимо еды, был алкоголь, салфеток штук восемьсот и дополнительный раунд укладывания подарков под ёлку для тех, кто не успел.
В конце концов, руки рабочие были у всех, желудки пустые и тоскующие по пьяным разговорам головы тоже, так что управились быстро. И вскоре свет огромной сверкающей люстры заливал и так горящую всеми огнями комнату, отражаясь в каждом бокале и белоснежной тарелке россыпью драгоценных камней. Приглушенная рождественская музыка прошлых десятилетий ненавязчиво разливалась по просторной столовой, разговоры в вполголоса и заливистый смех сливались в единую симфонию, идеально дополняя приятную усталость мышц, плотный запах ели и цитрусов и раскалённый воздух.
— Минуточку внимания, — на старинный манер начала вещать Эльсвит, ударяя по бокалу вилкой и вставая с места. — Хотелось бы сказать пару слов. Может, пару десятков, уж уважьте старушку… Эдгит.
— Бабуль, я вся обернулась слухом, — расплылась в улыбке та, кто так любил закатить глаза, едва речь Эльсвит затягивалась на секунду.
— Год, известное дело, был нелегкий. Но вот мы снова здесь собрались в этот вечер почти полным составом, и разве не это показатель стабильности и того, что все мы благополучно пережили многочисленные невзгоды? И Господь помог нам справиться. И наш добрый небесный покровитель и проситель у Всевышнего, — она глянула в сторону, на стену у ёлки, где висело огромное полотно с чертежом жилого комплекса, который так никогда и не построили, — Альфред. — Глаза Эльсвит уже многие годы не намокали при упоминании дедушки, но этот раз стал исключением. — Мы будем помнить о его безграничной доброте и неуюмной фантазии, и это придаст нам сил. Мы будем помнить о его наследии, — бабушка любовно обвела взглядом сначала отца, Эдмунда в объятиях Эдгифу по правую сторону от себя, потом тётю слева и Эльфвинн, его и Эдгит и Эльфвирда между ними на другой стороне, — и радоваться каждому дню, что нам ещё уготован.
Эдгит нетерпеливостью явно пошла в тётю, но вот в кого беспардонностью — тут надо было поразмыслить.
— Раз уж мы тут все восхваляем не Иисуса, — подскочила она с бокалом, когда Эльсвит ещё даже не сомкнула губ, — то я бы хотела похвалить себя любимую и ещё одного славного юношу, который так же бесподобно красив, как и я, успешен, имеет восхитительные кудри, — она завела свои накрученные локоны за ухо, — роскошный вкус, — провела по бедру, по блестящей черной ткани платья, поверх которого был натянут свитер, — и пожелать нам и дальше противостоять всем испытаниям и проверкам на прочность. И чтобы голос срывался от количества произнесенных заказов. Дяде Утреду и отцу я, таким образом, желаю процветания их кафе.
Злиться на Эдгит у бабушки получалось и в детстве лишь какие-то жалкие мгновения, а уж теперь, когда она выросла и сражала наповал харизмой... Эльсвит дождалась пока сестра села, смерив её снисходительным взглядом.
— И если позволите, я бы хотела закончить молитвой. — И она мелодично начала читать: — В руки Твоего великого милосердия, о Боже мой, вручаю душу и тело мое, чувства и слова мои, советы и мысли мои, дела мои и все тела и души мои движения. — Те в семье, кто веровал, сложили руки и прикрыли глаза. Этельстан глянул через Астрид на Ингильмундра и многозначительно вскинул брови, мол, я предупреждал. И тот в ответ пожал плечами с понимающей улыбкой. — Вход и выход мой, веру и обитание мое, течение и конец жизни моей, день и час смерти моей, кончину мою, упокоение души и тела моего.
— Ну про кончину — это мы зря начали, всё-таки не на поминки собрались. — Наверное, беспардонности Эдгит понабралась у Утреда. Бабушка только тихо фыркнула, покосившись, и села на место. Он вскинул руку с бокалом в воздух. — Стоит отдать должное богам за их безграничное терпение и мне за моё, потому что с этим
наследием Альфреда, конечно, не соскучишься. И все же мы здесь, в нашем большом уютном доме, который вмещает всех и даже больше, — он кивнул на Ингильмундра с Астрид, — и это ли не показатель успеха? Но... кое-кого не хватает за этим столом.
О покинувших их Утред речи заводить не любил, так что это ощущалось странным при мысли, что он упомянет ушедших Рагнара, Бриду или Беокку с Тирой. И он внезапно выудил из заднего кармана телефон и начал что-то молча тыкать, пока из динамиков не полился знакомый голос.
На повернутом ко всем экране появилось лицо Хильд.
— Божья слуга, слишком прекрасная, чтобы принадлежать ему одному, шлёт привет из Шри-Ланки.
Тётя Хильд занималась паломничеством, но обычно успевала вернуться к Рождеству. В этот раз не получилось.
— Счастливого Рождества! — воскликнули с экрана, и тропический пейзаж за спиной Хильд точно заставил некоторых поежиться, настолько тёплым бризом повеяло оттуда.
Осберт наклонился к Ингильмундру и что-то прошептал, видимо, объяснил, кто такая Хильд.
После того, как она сказала всё заготовленные слова и они перекинулись парой слов с Этельфлед о чем-то своём девичьем, позади неё, как по сценарию, возник обычно хмурый Хэстон и вдруг лучезарно заулыбался. Так скажем, этот несвойственный ему жест заставил всех остальных поежиться ещё сильнее — ну не рождественское ли чудо, что угрюмый муж Хильд нашел в себе силы притвориться влюбленным в это многочисленное семейство и даже сказать пару ласковых на английском.
И в завершении огромная толпа из нескольких десятков человек поднялась с шампанским в руках. Кто пожелал, ещё добавил по паре философских мыслей и пожеланий, и тогда наконец свершилось великое Брунанбургское побоище, расплескавшись игристым, — и можно было начинать есть.
Высокобюджетная семейная мелодрама слегка, правда, приобрела элементы хоррора, когда посреди ужина с криками «Хо-хо-хо!» в двери вломился Пирлиг в костюме Санты и самые несдержанные завопили от неожиданности, но в целом вечер проходил тепло и атмосферно, без происшествий. Алкоголь лился, разговоры тоже, хрустальные блюда с салатами пустели. А Этельстан только высматривал часы в ожидании десерта. Всё строго по расписанию в этом доме, и ведь даже на кухню не прошмыгнуть. Там уже стопроцентно любовались Эльфвинн и Кинлаф.
По итогу самые брутальные индивиды сего обиталища под боевой клич Утреда «А ну-ка в баньку!» рванули отжаривать друг друга в натопленной за домом сауне, а потом морозить задницы на шезлонгах в снегу, что стояли на месте летних клумб во дворе. Всё ради эффектной фоточки и, видимо, призыва духов старых норманнов-завоевателей, потому что шума от этой бешеной компашки было столько, что мертвые могли встать и попросить завалиться. И дух простыл этих солидных образов с плотно сидящими на крепких мышцах рубашках и идеально выглаженными брюками, в которых они блистали несколько часов назад.
Мальчики одичали и вели себя как малые дети, девочки (женщины и бабушки) разбились на группки и расселись по диванам, а за столом осталось несколько человек и грустно пустеющие подносы. Этельстан всасывал из трубочки намешанный с алкоголем сок, подперев рукой щеку, пока Эдгит, отогнав от него Эльфвирда, прилегла ему на плечо и почти засыпала. Энергии в них осталось на донышке, и не было даже сил вглядываться друг в друга, чтобы пополнить запасы.
— Не знаю, есть ли на самом деле бог… — лениво шевелила она губами, — или их несколько… Но я рада, что они или он подарили мне такого брата.
— Пьяная, — заключил вслух Этельстан.
— Ну ты и недожопок. Как будто я просто так не могу тебе признаться в любви... в Рождество.
— Я тебе всё в подарке написал, не буду повторять.
— Вот же сухарина, — она подскочила и ткнула его в плечо. Компания Стиорры, Утреда и остальных любителей посмотреть кино на планшете с выкрученным на всю столовую звуком привлекла её, и она решила оставить шуточные обиды в старом году и присоединиться к ним.
Но прежде сестра прошла ему за спину и потянула скромно сидящую Астрид за собой, не упустив шанса гневно зыркнуть на Ингильмундра.
— Хорошие у вас вечеринки, — они остались только вдвоем на этой стороне стола. Этельстан не ожидал, что Ингильмундр тут же пересядет на разделявший их стул. — И семья… правда огромная.
— Сколько имён ты запомнил?
Ингильмундр сдержался, чтобы не засмеяться и сощурился, подняв глаза на картину под стеклом — чертёж всей жизни и профессиональной карьеры Альфреда, который так и не случилось претворить в реальность.
— Альфреда я запомнил. Но это мухлеж, Осберт мне про него и раньше рассказывал.
— Хорошее только?
— Только великое.
— Да... Я с дедушкой не успел познакомиться, но такое ощущение, что знал его. Он будто всегда тут присутствует. О нем часто говорят, особенно бабушка, конечно.
— Бабушка у тебя хорошо сохранилась. — Он тут же боязливо покосился. Но Этельстан и сам не успел выдать какую-то реакцию. — В смысле красивая она, вот… Извини.
— За правду не извиняются, она и правда такая. Угадай, в кого мы пошли с Эдгит?
— Ну, справедливости ради, отец твой тоже не дурен собой.
— Ты либо хочешь мне комплимент сделать, либо кого-то из присутствующих оскорбить за внешность, — он, ухмыляясь, заглянул в лицо Ингильмундра, который опустил взгляд.
— Да, ты прав, уродов в этой комнате нет, что я такое несу.
— У вас гены с Астрид тоже на зависть, если уж мы делаем такие топорные комплименты.
Этельстан чувствовал, как ему становилось всё легче и легче говорить по мере того, как алкоголь окончательно брал власть над его поселениями тревоги и контроль-центрами. Он даже сгорбился и почти лёг на стол, повернув голову на Ингильмундра и бесстыдно обводя взглядом контуры его челюсти. Профиль сумасшедше красивый! И, подумать только, он действительно был в черной, обтягивающей водолазке. Как же предсказуемо. Как же ему шло.
— Знаешь, я не думаю, что смогу загладить вину перед Эдгит…
— Что? — вскинулся он.
— За те мои неудачные слова… — Брови Этельстана глубже сошлись на переносице. — За угрозы.
Только благодаря тому, что лицо удалось спрятать в кольце рук на столе, смех его, почти припадочный, не отвлек компанию, у которой из динамиков грохотала перестрелка в какой-то рождественской комедии.
— Так ты правда её шантажировал? — уточнил Этельстан, когда просмеялся. — Что фотки голые в сеть сольешь?
Губы его стыдливо растянулись в узкую полоску, и он комично захлопал глазами, отыгрывая невинность.
— Не в точности так было, но… Пошутил, ошибся.
— С ума сойти, я же думал, что она выдумывает. — И отчего-то в груди разлилось что-то горячее, искрящееся (не алкоголь!) при взгляде на это одновременно смущающееся, стыдливое и смеющееся с себя самого лицо. С аккуратной бородкой и кудрявящимися на макушке волосами. Свой человек, подумал Этельстан. Свой и красивый. Берём. — Это мне надо перед ней извиняться. А тебя она уж помилует как-нибудь, ты же не близнец-предатель.
— Близнец-предатель... — попробовал он на вкус. — Интересные порядки. — И медленно потянулся к карману брюк, вскоре поставил перед Этельстаном упакованную коробочку, крошечную, но кричащую о внимании и времени, вложенных в её упаковку. — Так что я не стал даже пытаться угадать с подарком для неё. Но для тебя… попробовал.
Подарок для него. От Ингильмундра. С которым более-менее адекватный и полноценный разговор вышел сутки назад у мусорного бака?
Ничего особенно значимого Этельстан не ожидал, хотя тот мог расспросить у Осберта о его предпочтениях. Но Ингильмундр пошел более лёгким путем и взял информацию, которая имелась в общем доступе. И которую своеобразно подтвердил сам Этельстан минуту назад.
Он очень любил дедушку и гордился им.
Внутри коробочки лежал медальон, в котором под прозрачным куполом блистал ностальгией и вложенной любовью знаменитый чертёж Альфреда. У медальона была вычурная толстая цепь, такую не поносишь на повседневке, но как талисман в кармане… он был идеален.
— Ручная работа. Астрид делает украшения из эпоксидной смолы. Как хобби.
— Спасибо ей… — оторопело прошептал он в ответ, не спеша отрывать взгляд, крутя в руках медальон и ловя его поверхностью острые блики гирлянд и люстры. — И тебе.
Их взгляды встретились и на миг они разделили оба одну неясную эмоцию на двоих.
— И ты правда угрожал Эдгит, потому что хотел, чтобы она не подменяла меня?
— Ну нет, уж это она выдумала. Я требовал твой номер. — Они тихо расмеялись, и Ингильмундр выловил взглядом её из толпы танцующих у ёлки. — Шучу. Пусть эта тайна останется между нами с ней.
— А мы наблюдай за вашими словесными коитусами и сгорай от любопытства...
— Да уж, так и вижу, как все сгорают.
Он говорил о сидящем со скучающим лицом Эльфвирде, на котором отражались пляшущие тени отжигающих под «Baby, it's cold outside» на случайно созданном танцполе. И об Осберте, который кружил в танце прильнувшую к его груди Эдгифу. Эдгит же, обнимая Астрид и практически повиснув на ней, абсолютно невпопад качалась из стороны в сторону, широко расставив ноги, и побуждала такие же телодвижения совершать свою новую подругу.
— Ну, может, ты прав, и я один буду чахнуть с каждым днём, пока не погибну от любопытства в 26.
— И скоро тебе 26?
— Уже.
— Неожиданно. Я думал, меньше... Мне 28.
— И теперь тебя ничего не останавливает?
Не только Ингильмундру, должно быть, полегчало, но и Этельстан исключил из списка возможных диагнозов геронтофилию. Потому что уж больно их новый постоянник своей аурой производил впечатление примерного семьянина и успешного бизнесмена лет за сорок, который к тому же хорошо сохранился. А что? на примере своей бабушки он убедился в чудесах генетики и правильного питания.
— О чём ты?..
Нет ничего позорнее, чем объяснять шутку. Кроме объяснений флирта на пьяную голову. Да и сам себе он вряд ли бы озвучил в собственной голове «о чем он». К тому же, из-за отсутствия внятного комментария и из-за подмеченного у идеального Ингильмундра свойства смущаться, как у любого нормального человека, можно было предположить, что он
всё прекрасно понял, и остаться с этой мыслью в рождественскую ночь как со своим личным чудом.
Пришлось элегантно уйти от ответа, пробежавшись глазами по залу, словно нажав на кнопку перемотки к самому интересному. В глазах и правда всё закрутилось, как пленка у старой кассеты. И он сфокусировал взгляд на бархатной глади скатерти, прижавшись к столу ладонями.
— Знаешь, что нечестно. Ты мне и подарок подарил, а я все ещё не в курсе, чем ты занимаешься.
— Я дизайнер.
— Ммм, творческая личность, — задумчиво пробормотал Этельстан, снова перекатывая в руке медальон. Возможно, эта мысль была слишком смущающей ещё на стадии догадки… и всё-таки он намеревался рискнуть и однажды спросить у Астрид лично, занимается ли она украшениями из эпоксидной смолы. Или…
В какой-то момент заиграла «I'll be home», и сложилось впечатление, что он снова на выпускном, совершенно один, пока остальные разбились по парам и танцуют под медляк. Он огляделся: да, точно такое же чувство. Стиорра задремала на груди Сигтриггра, позабыв об увлекательном кино; тётя Этельфлед позади них на диване — в обнимку с Альдхельмом; где-то в углу его друг обнимался с Эльфвинн, у которой до его отъезда было лишь несколько дней, и она решила устроить марафон уродливых и страстных поцелуев. Хорошо, что они скрылись в тени угла, а не на кухне, куда вскоре завались закалённые жизнью и низкими температурами Утред и его команда.
На другой стороне сидел о чем-то слёзно рассуждающий и бухущий отец, его утешала безгранично терпеливая Эдгифу, и Этельстан думал, как сильно благодарен этой женщине и что, наверное, стоило подарить ей подарок, чтобы эту признательность выразить. Но у них с ней не было принято обмениваться подарками.
Кто знает, может, стоит начать? В следующем году Этельстан обязательно попробует.
— Я видел бога! — воскликнул Финан, выходя из кухни в одних трусах, весь красный, как раскалённая плита, и отпил горячительного напитка прямо с горла.
Подзатыльник от Ингрид подоспел на зависть быстро. И бутылка вскоре была конфискована.
— Ты хочешь инфаркт? Я тебе супчики в реанимацию носить не буду.
В дом запоздало после всех влетел раздетый до трусов Осферт и, посветив своим худым бледным торсом, кинулся к дивану и укутался в плед.
— Ты, кстати, обещал рассказать секрет Осферта, — вспомнил внезапно Ингильмундр и отвлек его от созерцания комичной картины с потрясенным пережитым дядей.
— Знаешь, я передумал раскрывать чужой секрет. — Он глянул на Эдгит, проверяя, насколько сильно та повисла на незнакомке. Но сама незнакомка не выглядела обремененной, на лице её затаилась какая-то пьяная, игривая улыбка, хотя Астрид абсолютно точно не пила. — Могу раскрыть секрет Эдгит, чтобы не потерять твое доверие, раз я обещал сплетни.
— А разве это не чужой секрет?
— Нет, это и мой тоже, — и он прикрыл рот рукой, хихикая как среднестатистическая девчонка на том самом выпускном, на котором он осуждающе подобных оглядывал. — Эдгит была влюблена в Сигтриггра по малолетству.
И он ожидал реакции, дав время Ингильмундру сообразить и выудить из воспоминаний лица и соответствующие им имена. В итоге он справился на ура и глянул точно в сторону, где сидел Сигтриггр в сладком плену своей жены.
— Интересно, — было коротким ответом.
Бесстыдно трезвый.
А Этельстан так хотел похихикать вместе.
— Судьба — наше всё! — зарычал возбуждённый Утред, заходя в столовую, раскинув руки, словно древний вождь, вдохновляющий войско на битву. Только что по груди себя не бил. Он был уже в той кондиции, когда можно было начинать цитировать древних мудрецов. Что и сделал.
Финан, Ситрик и Осферт отозвались, каждый укутавшись в объятия любимой женщины или пледа. Кажется, самый пьяный тут, отец подал голос тоже, но это скорее было похоже на скулеж.
— Эд, кончай реветь, настоящие мужики плачут по́том. Дуй в баню.
Это он не всерьёз. Да и отец не по-настоящему впал прямо сейчас в депрессию. Просто была у него такая привычка, неосознанно выпрашивать у мачехи теплоту и любовь, потому как в обычные дни ему то ли некогда было, то ли гордость не позволяла. Да и Эдгифу была занята, помогая ему с бизнесом прямо на точках, а ещё занимаясь Эдмундом. Каждое застолье эти двое превращались в почти не отлипающих друг от друга голубков, и Этельстана перестали мучать рвотные позывы только года два назад.
— У вас разные религии под одной крышей уживаются, — отвлеченно пробормотал Ингильмундр, пристально наблюдая за тем, как Утред подошел к отцу и начал расцеловывать его, удерживая за лицо так сильно, что, казалось, слышался треск, с которым голова отделялась от позвонков.
— Да, этим наш дом славится. Ты говорил, твой отец был верующим?
— Ммм, да… — Он повернул голову на Этельстана, но глаза опустил вниз, на его руки, сжимающие подарок. — Отец рано умер и не успел передать мне эту… любовь к религии, но я помню, что он пытался. После вместе с мамой воспитанием моим занимался его друг, отец Астрид, но ему было не до уроков религии.
— Утред мне как второй отец, тоже… Папа иногда был очень занятым.
— И всё же сын у него вырос достойный. И дочь, — поспешил он добавить. — Она сегодня на удивление…
Того самого слона в комнате игнорировать уже не получалось. Хотя, пока Астрид было нормально, никто из них — он надеялся — не собирался вмешиваться.
— Пьяная, — усмехнулся Этельстан, коротко глянув на их танец, в котором Эдгит крутила новую подругу в вокруг своей оси, то и дело скользя рукой по её талии, а затем украдкой покосился на собеседника.
— Я про свою... Она-то не пьет. И не любит тактильность… обычно.
— Честно признаться, моя и не сильно пьянеет... обычно.
— Может, мне повезёт, если я подойду, пока она любит всех без разбора?
— Боюсь, дело не только в алкоголе.
Проклятье братьев и бремя доверенных им секретов серой тенью легло на их лица, когда они переглянулись и говоряще обменялись улыбками.
Ни у Астрид, ни у Эдгит дело определенно было не в алкоголе.
— И всё-таки позволишь пригласить её на танец? Может, это растопит её сердце сегодняшним вечером.
— Да, но есть одно условие. — Ингильмундр бодро привстал, но тут же застыл и медленно прошел за его спиной. — Если зовёшь на танец её, то должен и меня. — На его шутливо возмущенное лицо, Этельстан только пожал плечами. — Такие уж порядки у близнецов, знаешь.
Подобно его сестре, Ингильмундр отыграл задумчивость, чуть более талантливо скрывая, что уже принял решение. Сильно принял. Давно принял. И оборачиваясь на танцующих, потёр подборок рукой, словно решаясь на что-то ещё.
Медальон все так же бесподобно сверкал, поглощая свет и цвета столовой.
— Тебе стоит выпить ещё стаканчик, — вдруг жарко прошептали ему на ухо, и он натурально застыл, пока по всему его телу от макушки до пят прогуливался разряд. — Меньшего, чем у них, в танце я не приму.
И Ингильмундр уверенной походкой настоящего трезвеника среди пьяных теней направился на импровизированный танцпол, на котором Эдгит наконец отпрянула от Астрид, и они кружились друг вокруг друга под «Santa's coming for us».
Этельстан, высосав остатки через трубочку, хищно оглядел стол в поискать алкоголя. Ему нужно было успеть до следующего медляка, он не переживет второго выпускного. На котором ему пришлось прятать тотальную незаинтересованность в своей спутнице за пьяной улыбкой. Сегодня за этой улыбкой он будет прятать бесстыдный интерес и до поры до времени их поражающую схожесть с сестрой даже в выборе танцевального стиля.
