пронзай

      Портфель неприятно бьётся о поясницу, пока Чонгук протискивается между заполонившими тесный школьный коридор учениками. В горле стоит одышка, но сопровождается она утолённой улыбкой, стоит ему найти свой шкафчик за углом кабинета. Последний урок у Чонгука закончился считанные минуты назад, но ему нужно успеть домой до того, как к нему наведается знакомый из класса младше, которого он вот уже второй месяц подтягивает по английскому.       Последний учебный год в старшей школе даёт продыху разве что по выходным, но Чонгук не жалуется. Пока что всё в его жизни идёт по плану, именно так, как он и задумывал, кроме... — Чонгук, подожди!       ...этого голоса.       Чонгук не оборачивается, даже когда краем глаза видит привалившееся к соседнему шкафчику плечо. Он упрямо раскладывает учебники по предметам, которые прошли у него сегодня, и выцепляет те, что пригодятся ему для решения домашних заданий на завтра, с украшенных наклейками и записками полок.       За спиной продолжают толкаться одноклассники и другие учащиеся, но их поток постепенно редеет. До тех пор, пока в коридоре не остаётся один Чонгук и его главная головная боль и объект неохотных, потайных мыслей, вот уже который год не желающий оставлять его в покое.       Тэхён подпирает шкафчики и склоняет голову к плечу, пока его взгляд пробегается по укрытому прядями волос лицу роющегося в полках юноши. Он привычно без галстука, в то время как воротник рубашки Чонгука стянут выглаженной алой полоской так, как положено старосте своего класса и одному из лучших учеников в их учебном году. Это в который раз напоминает о том, какие они всё-таки разные. Запоздалого взгляда украдкой на подоспевшего к нему парня достаточно, чтобы убедиться в этом.       Глаза Чонгука цепляет ссадина, бледно-красным выделяющаяся на медового оттенка коже. В эпицентре её красуется ранка, давность которой не может превышать пары дней, но губы Чонгука всё равно поджимаются, а взгляд уходит в сторону до того, как его в плен могут взять лукавые карие глаза. — Опять подрался? — бормочет он и тут же осекается за то, что своим любопытством отозвался на очевидное желание завести с ним разговор.       На губах Тэхёна расцветает хитрая улыбка. — Это ты ещё не видел, как я дал сдачи.       Чонгук закатывает глаза вслед за хлопком закрытого шкафчика, но от пола взгляда не отрывает, когда щёлкает замком и закидывает рюкзак на плечо. Тэхён, не обращая внимания на его привычную зажатость, нагоняет юношу и подстраивается рядом по пути к главному входу их школы.        — Куда держим путь? — невзначай интересуется он, перескакивая сразу несколько ступенек, чтобы оказаться перед Чонгуком.       Их глаза пересекаются, пока Тэхён шагает к выходу со школьной территории спиной, убрав руки в карманы брючных штанов. — Я — в магазин, — Чонгук щурится от льющего прямо в лицо солнца, от которого с радостью бы укрылся в падающей от Тэхёна тени, и снисходительно косится на него. — Ты, полагаю, на очередную потасовку.       Колючие слова неприятно жгут кончик по обыкновению мягкого языка, но он бросается ими не без причины. Следы драки на лице Тэхёна, вот уже два года как ставшие константой, служат тому основанием.       Чонгук сильнее кутается в ветровку и стягивает рукава до кончиков промозглых пальцев, пока выжидает зелёный свет на дороге, огибающей их школу. Светофор оказывается к нему неблагосклонен, оставляя их с Тэхёном у пешеходного перехода дольше, чем он готов стерпеть его непосредственную близость.       Эти пререкания уже стали такими привычными, как и то, что парень никогда не принимает их близко к сердцу. Только смотрит на него со всё той же тёплой искрой во взгляде, который Чонгук не может удержать дольше пары быстротечных мгновений.       Переглядки с Тэхёном чреваты теплеющими щеками и дрожью в пальцах, что отчаянно цепляются за лямку тяжёлого рюкзака. — Нет, сегодня у меня в планах тебя проводить.       Тэхён обходит его так, чтобы перейти дорогу со стороны замедлившихся на красный свет машин. Чонгук старается не обращать внимания на такие вещи, он правда старается, но выходит с трудом. Особенно когда Тэхён не даёт ему сконцентрироваться ни на чём, кроме своей близости и мягкости играющей в уголках губ улыбки. — А моего мнения на этот счёт ты не захотел спросить? — уточняет Чонгук, но выходит без намёка на язвящую спесь.       Он и так знает, что даже если бы возразил, то это мало что бы изменило. К тому же и возражения его не были бы в полной мере искренними. Не так, как Чонгуку следовало бы противиться чужому вниманию, которого он, признавая нехотя, время от времени ищет сам. — Я же знаю, как тебе нравится моя компания, звёздочка, — отзывается Тэхён и перехватывает дверь магазина, чтобы пропустить его внутрь. — Даже если ты это и отрицаешь.       Чонгук пользуется своей врождённой вежливостью, чтобы поприветствовать продавщицу и увести к ней своё внимание и засиявший смущением взгляд.       Покоящаяся на груди брошка в виде звезды отделяет его от одноклассников, ещё в первый год учёбы в старшей школе избравших его старостой. Эта самая звезда, красного цвета, на металлической булавочке, не раз вытаскивала Чонгука из неприятностей, вершимых его ровесниками вокруг него.       Достаточно было взглянуть на учтивую, лучезарную улыбку юноши и значок, хранящий в себе добропорядочность и прилежность, чтобы вызвать доверие в тех, кто относился к парням его возраста с предосторожностью. В конце концов, они живут в непростой округе, а компании шатающихся по вечерним улицам подростков изредка оставляют район без происшествий.       Чонгуку всё это всегда было чуждо. Единственное, что хоть как-то связывает его со сверстниками, которым улицы важнее своего будущего, — это игривая улыбка и блеск глаз, не покидающих его на лишнее мгновение, пока они с Тэхёном проходят между магазинными полками.       Он вытаскивает из рюкзака авоську и с тоской косится на тихо гудящий холодильник, за стеклом которого мелькают любимые жёлтые баночки с банановым молоком. Мама дала ему денег только на субпродукты для похлёбки и пачку гречневой лапши. Чонгук пересчитывает скопленные в кармашке портфеля монеты и направляется к кассе, как только выцепляет нужные продукты, бессознательно прислушиваясь к шагам за своей спиной.       Тэхён скрывается за стойкой с многочисленными соусами и специями, пока он заводит разговор со знающей его с детства продавщицей. Она спрашивает что-то про учёбу, как делает всегда, когда Чонгук заглядывает в магазин после уроков, и передаёт привет маме, когда вручает ему сложенные в авоську продукты. И только Чонгук хочет улучить мгновение, чтобы незаметно ускользнуть из магазина, как его в который раз нагоняют. Тэхён снова придерживает для него дверь и улыбается проводившей его с недоверчивым прищуром продавщице, прежде чем со звоном колокольчика покинуть магазин.       Их шаги подстраиваются друг под друга, даже если Чонгук идёт торопливо в желании как можно скорее очутиться дома. Ему ещё нужно успеть пообедать, прежде чем к нему придёт заниматься парень на год младше, и это ещё не говоря о не сделанном на завтра домашнем задании.       Школьный год только начался, а Чонгук уже мечтает о том, чтобы поскорее выпуститься и уехать из этого города. Он не хочет тонуть в его заполненных шумными голосами и звуками пьянок и погромов улочках, среди которых так и не нашёл своего места.       Единственное, что могло бы удержать его здесь, — это мама, но она и была той, кто настоял на поступлении Чонгука в столицу. Только бы он не загубил весь свой потенциал так же, как когда-то это сделал его старший брат. — Не хочешь сходить в кино как-нибудь? — вырывает из мыслей голос Тэхёна, вопреки возражениям перехватившего авоську с продуктами из его рук.       Чонгук настолько затерялся в своей голове, что позабыл о том, что парень увязался за ним ещё у порога школьного кабинета. Шелест опавших по наступлении прохлады листьев возвращает в мгновение, в котором они направляются к его дому, уже мелькающему на другом конце немноголюдной улицы. — Мне некогда, — отвечает он и на мгновение затихает, бросая на Тэхёна быстрый взгляд. — Извини.       Это правда — будние дни Чонгука наполнены уроками, подготовкой к экзаменам и дополнительными занятиями, которые он предлагает отстающим в классе своей любимой учительницы. У него всегда была тяга к иностранным языкам. Он пользовался этим, чтобы не только получать блестящие оценки, но и помогать маме копейкой, заработанной за несколько часов репетиторства в неделю.       Тэхён расстраивается не сильно. Приглашать Чонгука куда-то уже стало традицией, как и слышать выверенный из раза в раз отказ. У того всегда находится причина, будь она оправданная или притянутая за уши в желании поскорее улизнуть от чуткого внимания и смущающих слов.       В последнее время мысль о том, чтобы всё-таки согласиться, всё чаще вспыхивает в запертом под замок от подобных терзаний сознании, но Чонгук ещё силится её тушить. Случайного соприкосновения их пальцев, пока они идут вдоль освещённой тёплыми осенними лучами улицы, достаточно, чтобы искра этой мысли вспыхнула в нём вновь. — Тогда в другой раз, — мирится не ведающий о смятённой борьбе в его сердце Тэхён и пожимает одним плечом, на который накинул свой полупустой портфель.       На нём висит брелок с Человеком-пауком, а внутри наверняка покоится одна тетрадь для всех уроков и пара карандашей и ручек. Дневник Тэхён давно перестал носить. С тех пор, как замечаний учителей в нём стало больше, чем записанных домашних заданий и некогда хороших оценок.       Дверь подъезда возникает перед лицом одновременно и слишком скоро, и недостаточно спешно. Чонгук задерживает дыхание, когда вводит код и дожидается прерывистого пика, позволившего потянуть за местами заржавевшую ручку. Он чувствует взгляд Тэхёна на себе, но находит силы встретить его только на мгновение, когда забирает из его рук учтиво взятую сумку с продуктами. — До завтра.       Тэхён провожает его глазами, убирая освободившуюся руку в карман, и тянет краешек губ во всё той же мягкой улыбке. Пропустивший очередной вдох Чонгук задерживается взглядом на всё ещё мелькающей на скуле ссадине и порывисто отводит глаза. — Пока, — отзывается он за мгновение до того, как за его спиной с тянущимся скрипом захлопывается дверь.       Только она и укрывает Чонгука от того, чтобы его сверкнувшие глаза и пригретые стесняющим вниманием скулы не показались постороннему взору.

***

      Взгляд проскальзывает по толпе сквозь лучи прожекторов, направленных на укрытую кулисами сцену. В актовом зале не так много людей, где-то половина старших классов. Шеи всех украшены платками и галстуками, которые многие предпочитают в обычное учебное время не носить. Только сегодня день не простой. К ним в школу приехали представители районных университетов и колледжей, встречам с которыми была посвящена первая половина учебного дня.       Чонгук не заинтересован в поступлении ни в одно из представленных заведений, но исправно просматривает выложенные перед ним листовки и заготовленную приветственную речь, пока классные руководители загоняют своих учеников на ряды.       Он привык обращаться к своим одноклассникам, когда учителя хотели озвучить что-то и на самом деле достучаться до подростков. Казалось, будто сделать это голосом «своих» было проще. Чонгук методы школьной администрации под вопрос не ставил. До тех пор, пока ему за активное участие во факультативной деятельности давались всякие плюшки.       Такие, как возможность уйти с последних уроков после того, как завершится профориентационная встреча. — Поскорее бы эта шарада закончилась и мы пошли домой, — раздаётся из-за спины шёпот, по громкости едва ли не походящий на привычную голосам тональность.       Чонгук слабо закатывает глаза. Зачем вообще делать вид, что ты шепчешься, если тебя слышно даже на два ряда вперёд? — Да ладно тебе, — возражает второй голос, таким же раздражающе-громким шёпотом, — зато на историю не надо тащиться. Как раз контрольную пропускаем.       Сидящая подле Чонгука учительница оборачивается и шикает на переговаривающихся парней, пока со сцены говорит приветственное слово их директор. Бестактность и полное отсутствие уважения — это то, что он никогда не мог понять, как и нежелание думать о своём будущем и вкладываться в него, пользоваться возможностью встречи с представителями мест, куда в дальнейшем можно было бы пойти учиться.       В то же время наверняка в зале есть ребята, которые проявят инициативу и будут слушать не только его, но и приглашённых гостей. Чонгуку эта мысль придаёт уверенности, когда он поправляет расписанные им при подготовке листы и подхватывает их с колен, стоит директору подозвать его к микрофону.       Лицо обжигают устремившиеся к нему взгляды, где-то — скучающие, а местами даже улыбчивые и заинтересованные. Чонгук улыбается в приветствии и поправляет у стойки барахлящий микрофон, прежде чем поднять взгляд с бумаги на аудиторию.       Прожектора ослепляют, но даже сквозь их яркий свет он видит очертания лиц всех собравшихся в затемнённом актовом зале. Чонгук не хочет признаваться себе, что ищет одно конкретное, и когда не замечает, то едва заметно тушуется. Эта заминка стоит ему растерянного взгляда директора и переглядок нескольких учеников, пока он не прокашливается и не приступает к озвучиванию подготовленных заранее фраз.       Совсем скоро Чонгука сменяют приглашённые гости, а по завершении речей учащиеся разбредаются в группы, окружившие представителей колледжей, чьи слова зацепили их сильнее всего. Юноша остаётся у сцены, чтобы помочь убрать микрофоны и стенды вниз по лестнице, и прощается с поблагодарившими его преподавателями, прежде чем поспешить в пустой школьный коридор.       Освобождение от уроков позволит сегодня пораньше встретить маму с работы и помочь с приготовлением ужина, над которым она обычно коптит, несмотря на зачастившее от переработок недомогание и жуткую усталость.       Эта мысль приносит улыбку на лицо, озарившееся от перспективы сделать маме приятно.       Кабинет его класса мелькает вдоль коридора, но подхвативший лямку портфеля Чонгук не останавливается у знакомой двери. Ему требуется пара мгновений, чтобы вытянуть из забитой раздевалки свою ветровку, и охранник без вопросов выпускает его из школы и даже прощается с ним с дружелюбной улыбкой, которую он тепло зеркалит, прежде чем ступить навстречу льющимся из-за школьных дверей лучам.       Привычный маршрут до магазина занимает не больше пяти минут, но не успевает Чонгук подойти к кассе, как продавщица вместо привычных приветливых расспросов впивается в него напряжённым взглядом. Он слегка теряется, но вежливо улыбается и выкладывает продукты на столик у кассы, несмотря на пристальное, непривычно прохладное внимание.       Ему неуютно от этой недосказанности, но он искренне не понимает, в чём дело. Они с Тэхёном были здесь всего несколько дней назад, и тогда всё было в порядке. Сейчас же продавщица смотрит на него так, как будто Чонгук — один из тех, кто любит врываться в магазин и таскать еду, пока её внимание занято подвешенным в углу телевизором или другими покупателями.       Мысль о том, что произошло что-то подобное, мелькает в его голове в то же мгновение, когда женщина подаёт голос: — Чонгук, что за мальчик был с тобой в прошлый раз? — спрашивает она, не сводя с него взгляда, пока напряжённо сканирует покупки. — Он из параллели, — негромко отвечает Чонгук и растерянно хмурит брови. — А что такое?       Размеренный пик сканера непривычно режет слух, перекрывая даже идущий по телевизору сериал. Женщина внимательно изучает его затянувшееся мгновение и тихо выдыхает, прежде чем со звоном открыть кассу. — Он стащил леденцы, пока мы тут с тобой разговаривали.       Глаза Чонгука взлетают с продуктов к её лицу, а губы слегка приоткрываются от удивления. — Я не знал, — тут же заверяет он, чувствуя неприятное смущение оттого, что с него спрашивают чужую кражу. Чонгук даже не подумал о том, что временная отлучка Тэхёна могла быть по столь вопиющей причине. — Может, это недоразумение...       Женщина слабо кривит накрашенные губы и бормочет что-то себе под нос, пока отсчитывает врученные ей деньги. Хочется оправдаться, что он тут ни при чём. У него и в мыслях не было служить отвлечением внимания, пока кто-то ворует продукты из магазина.       Тот факт, что Тэхён не постыдился и вынес леденцы, пока он расплачивался за покупки, тем самым поставив ничего не подозревавшего Чонгука под удар, неприятно ворочается под сжавшимся сердцем. — Будь осторожен в выборе компании, милый, — с минутной оттяжкой говорит женщина, когда протягивает ему сдачу. Дежурная улыбка не касается её глаз.       Она отпускает его со всё той же просьбой передать привет маме, на что он сдержанно кивает перед тем, как переступить порог магазина. Ещё больше стыда приносят обнаруженные в авоське конфеты, которые продавщица, должно быть, доложила ему мимо кассы.       Чонгук настолько разволновался от неприятных слов женщины и безмолвного подарка, что не замечает, как сворачивает в сторону дома. До тех пор, пока слуха не касается гул компании, подпирающей свежевыкрашенный спортивный стадион у его двора.       Он бессознательно напрягается, когда слышит шумный смех и перебивающие друг друга голоса, некоторые из которых узнаёт из школьных стен. Кажется, не один Чонгук ушёл с уроков после карьерной встречи. Скорее всего, столпившиеся у стадиона на ней даже не были.       Сначала он старается не обращать внимание и идёт дальше в надежде как можно незаметнее проскользнуть мимо. Компания заняла ту половину дорожки, с которой идёт он, и Чонгук совсем не горит желанием с ними пересекаться. Мало ли кого он по случайности заденет плечом.       Только жизнь оказывается к нему неблагосклонна. Стоит ему ступить на окаймляющий стадион бордюр, как из толпы раздаётся знакомый голос, вырывающий из холодящего озноба и бросающий сразу в пот. — Какие люди!       Чонгук вздрагивает от громко окликнувшего его голоса и сильнее поджимает плечи. Дрогнувшие пальцы сами по себе разжимаются из-за волнения и случайно выпускают сумку с продуктами, из которой по асфальту разлетаются овощи и врученные ему потаённо конфеты.       Парочка приземляется прямо в лужу, срывая расстроенный выдох с поджатых губ. Чонгук хочет было попытаться собрать всё в подначенной спешкой суматохе, но не успевает склониться и подхватить еду, как рядом слышатся чапающие по лужам шаги. — Давай помогу.       Опустившийся на корточки рядом Тэхён собирает рассыпанные по земле конфеты в горсть и отряхивает их перед тем, как уложить в авоську. Их с Чонгуком глаза пересекаются, когда он встречает поражённо впившийся в него взгляд и тепло улыбается. Словно ничего и не происходит.       Только что-то, очевидно, произошло — свидетельством этому служит подозрительная длина волос на чужой голове, изменившаяся с последней их встречи.       Чонгук одёргивает себя и заканчивает собирать продукты в сумку перед тем, как отряхнуть колени и подняться на ноги, в то время как сбоку всё так же раздаются голоса. Хочется убраться отсюда как можно скорее, подальше от компании, в которой он Тэхёна даже не заметил, пока тот не подорвался ему помочь.       Даже смешки парней не отвлекают Тэхёна от того, чтобы протянуть ему остаток конфет с мягкой ухмылкой.       Внимание заметившей его компании неприятно нервирует, как и устремлённые к ним взгляды. В ушах громко стоит участившийся стук сердца, и Чонгук косится на группу парней и зябко ёжится в желании как можно скорее выбраться из-под их прицела. — Спасибо, — тихо благодарит он, когда Тэхён помогает убрать последние из рассыпанных продуктов в авоську, которую он тут же, будто в защитной манере, прижимает к груди.       Взгляд мечется по лицу Тэхёна, больше не обрамлённому тёмными кудряшками, прежде чем глаза Чонгука устремляются навстречу вновь обратившемуся к нему голосу. — Как там братец поживает? Что-то его давно не видно, — снисходительно цокает один из старших в компании, окликнувший его и вынудивший выпустить из рук сумку. С запозданием Чонгук узнаёт в нём младшего брата одного из бывших приятелей своего хёна.       Они оба знают, что тот пропал из жизни юноши год назад. Намеренная издёвка втирает соль в так и не затянувшуюся рану, которую Чонгук не переносит ворошить.       Отдача скапливается на побелевших от напряжения губах, но он не успевает ответить и закопать себя глубже словами, которые парню наверняка не понравятся. За него это делает Тэхён, обернувшийся через плечо с предостерегающе задранной бровью. — Угомонись, а?       Из толпы раздаётся негромкий смех и фразы, которые Чонгук уже не слышит из-за разделяющего их расстояния. Внимание Тэхёна вновь обращается к нему, и он незаметно касается спины Чонгука и подталкивает его в сторону дома, возвышающегося на другом конце двора. — Завтра в девять, Тэ, — бросает тот же парень ему вдогонку, когда замечает, что тот намеревается уйти с Чонгуком. — Не забудь.       Тэхён отмахивается от раздавшегося в спину напоминания и отстранённо кивает, прежде чем вернуть свой взгляд юноше. — Ты чего не на уроках, звёздочка? — первый нарушает он тишину, стоит им пройти вдоль стадиона, пока голоса за спинами окончательно не затихают. Он тянется в карман за пачкой сигарет и закуривает, пока Чонгук прослеживает глазами вспышку огонька. — Неужели прогуливаешь? — Меня отпустили, — оправдывается тот и стреляет в Тэхёна ершистым взглядом, всё ещё не растерявшим своё напряжение. — А вот тебя в школе я сегодня не заметил. — А что там делать?       Выдохнувший дым от первой затяжки Тэхён разводит стянутые джинсовой курткой плечи и проводит рукой по коротко сбритым волосам. Чонгук может представить, как слабо и капельку щекотно они колются.       Кончики пальцев сводит лёгкой дрожью. Он впускает в ладони аккуратно постриженные ногти, чтобы избавиться от странно сковавшей их теплоты.       В самом деле, а что делать в школе? Точно же не учиться. Тэхёну это перестало быть интересно, даже если в средней школе они с Чонгуком часто боролись за звание лучшего во всём, будь то учёба или спорт.       Теперь он предпочитал выбивать себе место под несправедливым солнцем не головой, как правильным виделось Чонгуку. Он предпочёл этому кулаки. — Я бы на твоём месте заглянул на профориентацию, — бросает Чонгук между словом, смотря на Тэхёна краем глаза. — Ты на ней вообще был?       Парень на его слова тянется в карман, откуда достаёт смявшуюся листовку одного из технических колледжей. Чонгук пробегается по ней взглядом, отмечая покоцанное состояние врученной старшеклассникам бумажки с описанием программ обучения. Среди них мелькают связист и инженер-технолог, отчего-то выведенный красным маркером. — Заглянул на пару минут, — Тэхён крутит листовкой в руке и так же небрежно убирает её обратно в карман брюк. — Жалко, речь твою только пропустил.       Он подмигивает Чонгуку, чем вынуждает его лицо загореться, а взгляд — тут же упасть на потрескавшийся и переливающийся из-за редких луж асфальт. На языке мельтешат ответы, которыми можно было бы парировать на очередное поддразнивание, но Чонгуку не даёт разобрать их биение его трепещущего сердца.       Глупый орган никак не перестаёт подводить, выдавая приятную взволнованность и смущение от извечных мягко-подкалывающих фраз калейдоскопом розовых пятен на его щеках.       Чонгук бы отругал себя за это, если бы был сейчас наедине с собой. — Зачем шевелюру сбрил? — переводит он стрелки, даже не смущаясь своего болтливого языка, и припечатывает, коротко улыбнувшись: — Уши застудишь.       Тэхён ему в ответ улыбается так ослепительно, что спирает в груди. — Не застужу, — он усмехается, шутливо щуря глаза. — Иначе чем мне твой прелестный голос слушать?       Чонгук радуется тому, что при нём всё ещё его волосы, за которыми он может спрятать свой оробевший румянец.       Тэхёну идёт стиль причёски, в последнее время набравший популярность среди парней их возраста. С такой же, кажется, стояли все в той компании, которую парень оставил ради того, чтобы увязаться за ним.       Столько, сколько Чонгук его помнит, он расхаживал с вечно растрёпанными, но казавшимися такими мягкими смоляными кудряшками. Однако даже их внезапное отсутствие не отнимает от привлекательности некогда окружённого вьющимися прядями лица.       Чонгук одёргивает себя и обращает взгляд в сторону дома до того, как Тэхён может поймать его за любованием. — Кстати, о голосах...       Парень не унимается, даже сумку его снова перехватывает до того, как Чонгук может возразить. Раздавшиеся за последние пару лет плечи перекрывают мелькающий в отдалении подъезд, стоит Тэхёну обойти его и перекрыть собой обзор.       Чонгук предвкушает продолжение этого «кстати» ещё до того, как Тэхён обличает его в слова. — Когда ты скажешь мне свой домашний телефон? — Когда ты перестанешь спрашивать? — зеркалит вопрос юноша, но непокорной улыбки из своего голоса скрыть не может.       Они оба знают ответ — предусмотрительно, никогда. — Ну же, Чонгук, — не унимается Тэхён, удерживая на нём свой пытливый, просящий взгляд с мелькающей в нём искрой улыбки. — Обещаю, что звонить буду только по вечерам. Или по выходным. Так мне даже камешки в твоё окно кидать не придётся, а то вдруг разобью случайно.       Чонгук с мягким смехом откидывает голову и расплывается в искренне забавляющейся улыбке. Всё напряжение былых минут испаряется, сменяясь чающим трепетом. — Ты даже окно моё не знаешь.       Тэхён непримиримо пожимает плечами, стряхивая пепел с сигареты. Его глаза горят очарованием, которое сложно не заметить в отливающих осенним солнцем зрачках. — Буду пробовать, пока не узнаю.       Эта целеустремлённость, которую с лёгкостью можно было бы назвать ослиным упрямством, Чонгуку скрепя сердце откликается. Тэхён идёт напролом, когда чего-то хочет. Так было всегда, с тех пор, как они впервые встретились в стенах младшей школы долгие годы назад.       Чонгука эта его черта прежде никогда не затрагивала. Ровно до тех пор, пока Тэхён не поставил своей целью его.       Он всё-таки встречает непреклонный взгляд не сходящих с него глаз, с трудом борясь с задирающимися уголками губ. Внезапно в наглаженном, тесном воротнике рубашки становится жарко, и дело даже не в галстуке.       У мерцающих забавой глаз собираются паутинки морщин от того, как просится на его лицо улыбка.       Чонгук закусывает губу, встряхивая лезущими в лицо тёмными прядями, и удостаивает Тэхёна дерзящим взглядом. — Ты всё что захочешь из-под земли достанешь, а номер мой достать не можешь? — Звёздочка, ну так же неинтересно, — со вздохом тянет Тэхён. Его глаза пробегаются по лицу Чонгука и с довольством прослеживают то, как распускается лёгкий румянец, в тон галстуку, на нежных щеках. — Я хочу, чтобы ты сам мне его дал. — А по лбу тебе не дать? — невзначай уточняет младший себе наперекор.       Он не разговаривает так ни с кем. Только Тэхён пробуждает в нём желание острить и на мягко дразнящие фразы выпускать колючки там, где он обычно сверкает тёплой улыбкой.       Беззлобная ухмылка парня становится ещё шире, когда он с цоком поднимает бровь. — Если дотянешься.       Их разница в росте даже не такая уж и большая — всего пара сантиметров. Однако желание дать Тэхёну по лбу у юноши быстро испаряется. Теперь он бы с радостью отвесил ему полноценный подзатыльник.       В то же время ему нравится то, что Тэхён мог бы с лёгкостью раздобыть его домашний телефон, но не выбирает простых путей. В конце концов, он мог бы залезть в школьный архив и найти его личное дело или даже спросить у одноклассников и учеников Чонгука, с которыми тот созванивается дополнительной подготовки ради.       Тэхён мог бы сделать всё это, если бы захотел. Однако он выбирает спрашивать у Чонгука, раз за разом, пусть пока ещё и не получил нужного ему ответа.       Это подкупает, подобно крючку, на который продолжают клевать по мере того, как Чонгук оттягивает наживку. Ему нравится это докучание, пусть сам он не хочет этого признавать.       Внимание Тэхёна приятно, как бы он себя ни отговаривал от подобных убеждений. Чонгук находится в самом его эпицентре слишком долго, чтобы так же уверенно продолжать это отрицать.       Чужой взгляд греет и без того усеянное переплетением родинок и румянца лицо. Тэхён вбирает его, привычно насупившегося, но такого лучистого и притягивающего, что непременно хочется коснуться. Распробовать кончиками пальцев улыбку, что мелькает на губах, собрать с кожи затопившую её краску.       Тёплые карие глаза ловят его за разглядыванием и смущаются пуще прежнего.       Подъезд в который раз становится пунктом назначения и разлуки, которую нехотя желалось оттянуть. Носком кроссовки Тэхён тушит бычок сигареты, стоит им остановиться у подъездной двери, и обращает к остановившемуся рядом Чонгуку взгляд. — Всё ещё занят для кино?       Его голос не заискивающий и уж точно не настаивающий, но в нём всё равно чувствуется желание всё-таки услышать долгожданное согласие. С каждым разом отговорки, даже искренние, даются Чонгуку всё с большим трудом.       Юноше хочется задержаться у дверей чуть подольше, каким бы нелепым и ни был этот порыв. Затянувшееся мгновение он роется в кармане ветровки в поисках связки ключей и досадливо качает головой, пока Тэхён подпирает стену у самого подъезда. — Надо маме помочь по дому.       Его глаза окрашиваются едва уловимым оттенком сожаления, когда Чонгук пробегается ими по парню и вновь задерживается на его выбритых волосах. Ладони всё ещё горят от странной тяги коснуться.       Он выбирает сжать руки в кулаки, отчего ключи ощутимо звенят. — Это дело похвальное, — Тэхён не пробует настоять или возразить, выставить себя приоритетом, важнее помощи с домашними заботами. От него всё ещё немного пахнет сигаретным дымом.       Чонгук не даёт себе задуматься о том, чтобы прижаться ближе, уткнувшись носом в воротник джинсовки, и набрать этого запаха полные лёгкие. Он всегда негативно относился к курению, сторонясь куривших у школы ровесников и выходящих освежиться на балкон соседей, но в Тэхёне это не отталкивает. Скорее, наоборот. — Спасибо, — срывается с губ само собой. Чонгук тут же отводит взгляд, на чужие поднявшиеся брови поясняя чуть тише: — За то, что проводил. Ну и...       Он дёргано кивает в сторону оставшегося на другом конце двора стадиона. Если прислушаться, оттуда всё ещё раздаётся раскатистый смех и перекрикивающие друг друга звонкие голоса.       Выражение лица обернувшегося следом парня теряет свою мягкость, пока его руки тянутся в карманы джинсовки, а сам Тэхён закусывает губу. Его брови слабо сводятся к переносице с прерывистым выдохом, который он делает, разминая плечи, прежде чем обратить вернувший свою теплоту взгляд обратно к Чонгуку. — Ещё увидимся, звёздочка.       Брошенные напоследок слова не оставляют иного выбора, кроме как робко кивнуть и улыбнуться на прощание.       Подъезд встречает местами облезшей от затягивавшихся летом дождей краской. Сквозь двери можно расслышать приглушённые голоса, скрывающиеся в разбросанных по этажам квартирах. Чонгук останавливается у двери своей и с тремя поворотами ключа отпирает замок, чтобы поскорее оказаться дома.       Пустая квартира наполнена всё той же прохладой, что застоялась и на укрытых поздним октябрём улицах: отопление пока так и не включили, из-за чего приходится утепляться даже в помещении. Чонгук всегда предпочитал сквозняк жаре, только вот болеть у него нет времени. Главное, чтобы до потепления батарей не заболела и мама.       Сумка с продуктами остаётся на кухне, в то время как Чонгук устремляется в комнату, чтобы переодеться из стесняющей школьной формы. Прикреплённая к груди звёздочка ложится на стол, в то время как рубашку он осторожно складывает и вешает в шкаф. Туда же отправляются и выглаженные в полоски брюки, прежде чем взгляд Чонгука случайно натыкается на висящее на внутренней стороне дверцы зеркало.       Внимание само собой концентрируется на небольшом шраме, растянувшемся вдоль угловатого плеча бугрящейся полоской. Чонгук не любит на него смотреть, избегая своего отражения при смене одежды. Предпочитает прятать рубец под длинными рукавами, обходя стороной майки, и торопливо переодеваться при занятиях физкультурой, лишь бы никто посторонний не заметил выделяющийся среди рассыпавшихся по коже родинок след.       Бледный шрам — это одно из немногих воплощений старшего брата, оставшегося с Чонгуком даже после его исчезновения.       Всего два года назад осколок бутылки в одну из злосчастных ночей с привкусом соджу отлетел ему в плечо, полоснув кожу там, где он прикрывал свою голову от маячивших совсем рядом ударов. Кажется, где-то на кухонной стене ещё остались давно уже высохшие капли разлетевшейся тогда крови. Чонгук оттирал её сам, когда перебинтовал плечо и поспешил убраться до возвращения мамы, которая в то время ещё работала в ночную смену и оставляла его под присмотром старшего брата в надежде на то, что тот о нём позаботится.       Она до сих пор не подозревает об оставшемся у Чонгука шраме, но о попойках знала не понаслышке. Пока те запоздало и столь же резко не прекратились, исчезнув из их жизней вместе с пропажей самого подстрекателя.       Чонгук отрывает взгляд от зеркала и, выцепив с полки домашние вещи, захлопывает шкаф.       Удалившиеся на кухню шаги почти перекрывают собой раздавшийся из-за прикрытого окна шум со стадиона и биение его сердца, вспомнившего одну из самых болезненных своих ран.

***

      Даже с похолоданием, что принесла вступившая в свои права глубокая осень, двор по вечерам наполнен буйными голосами, выкриками и многолюдным гамом, на который рассерженно вздыхают все жители соседних домов. Чонгук пускает клуб пара в свежий октябрьский воздух и бросает взгляд на освещённый одним единственным фонарём стадион, забитый гудящей толпой. Идущая рядом мама обрывается в своём рассказе про долгожданно отпустивший её рабочий день, за который успела вымотаться до предела, и недовольно косится туда же, куда устремлены глаза молча слушающего её Чонгука. Они только что вернулись с рынка, где присмотрели ему утеплённую куртку ко времени, когда похолодает окончательно, и пару вязаных варежек. В них юноша сейчас и кутается, пока помогает маме с сумками по пути домой.       Он не вглядывается в лица, что мелькают в тусклом свете подступающей ночи. Голосистые нарушители порядка собираются под окнами уже который вечер, и не мешает им даже падающая температура. Как и недовольные замечания изредка высовывающихся из окон жителей двора, до слов которых буянящим нет дела.       Чонгук обращает своё внимание к подавшей голос маме до того, как может попытаться разглядеть среди них Тэхёна. — Не понимаю, куда смотрят их родители, — она качает головой и ближе подаётся к Чонгуку, который участливо поджимает губы. В этих компаниях водятся и его одноклассники, и парни из классов помладше, и даже мальчишки со двора, с которыми он, ещё будучи ребёнком, проводил своё свободное от забот время.       В последние же годы между ними пролегла трещина, всё больше разрастающаяся в беспросветную пропасть с каждым днём. Чонгук не горит желанием её пересекать. Даже если иногда под сердцем и сводит тоской по тому веселью и причастности, которые он испытывал, когда мог считать себя частью подобных компаний.       Сейчас его приоритет — это выпуск из школы и поступление. Ни капля печали в его растерявших беспечное хулиганство глазах не способна встать на пути Чонгука, не желающего тонуть в сумасбродном буйстве потерянных когда-то друзей.       Со стороны стадиона раздаётся громкий гогот, за которым следуют отдалённо похожие на удары звуки. Чонгук ёжится и набирает скорость шага, чтобы поскорее пропустить их с мамой в укрытие дома и не напороться на ищущие, к кому прикопаться взгляды. — Как хорошо, что ты с такими не водишься, Гук-и, — с тихим вздохом причитает мама и добавляет чуть тише, стоит им свернуть к нужному подъезду: — Не то что твой брат.       Чонгук делает вид, что не слышит брошенных будто себе под нос слов. Это больная тема в их семье. С тех самых пор, как старший сын выбрал улицы единственным оставшимся у него близким, за годы состояния в банде опустошив немногочисленные семейные накопления и вынесши из дома всё, что хоть чего-то стоило.       Чонгуку стыдно это признавать, но, когда год назад его брат пропал без вести, дышать будто стало легче. Он корит себя за эти гнусные мысли, потому что, в конце концов, это всё равно родной ему человек. Только тот, кого Чонгук наблюдал в последние месяцы пребывания хёна в их с мамой жизнях, был совсем не похож на опору и единственную отцовскую фигуру, которая у него когда-либо была.       Это сильно подкосило маму, чудом терпевшую опустошение их карманов на нужды приятелей старшего ребёнка и занесённую на них с Чонгуком в пьяном дебоширстве руку. Они так и не знают, где он сейчас — возможно, угодил за решётку за очередное ограбление, а может, и вовсе распрощался с жизнью за то, что перешёл не тому человеку дорогу или попал под раздачу в столкновении, что время от времени выстрелами сотрясают округу.       Чонгук предпочитает не думать об этом, потому что уже перелистнул эту страницу своей жизни. Пусть в редкие ночи он и слышит, как плачет за стенкой мама, и чувствует, как слёзы подбираются и к его зажмуренным в попытке сдержаться глазам.       Из этих самокопаний его вырывает изумлённый ох матери и её прерывистая остановка, вынудившая по инерции замереть и его. Чонгук не успевает спросить, в чём дело, как со стороны подъезда слышатся шаги. Он отрывает глаза от мамы в то же мгновение, когда навстречу им с лестницы спрыгивает, кажется, поджидавший его возвращения домой Тэхён. — Добрый вечер, миссис Чон, — с приветственной улыбкой здоровается парень и переводит взгляд на юношу, которому едва заметно подмигивает. — Чонгук.       Его руки спрятаны за спиной, но Чонгук слишком удивлён внезапной встречей, чтобы обратить на это внимание. Пришедшая в себя от оторопи мама выпускает руку сына из-под локтя и с неприкрытой радостью ступает к заставшему их обоих врасплох парню, с которым не виделась уже очень давно.       С тех самых пор, как они с Чонгуком разошлись по разным классам в старшей школе. — Тэхён? — она оглядывает его с ног до головы, из-за чего ей приходится задрать свою собственную, чтобы встретиться с ним загоревшимся взглядом. — Как ты вырос!       Чонгук за её спиной поудобнее перехватывает нелёгкие сумки, переминаясь на месте и ловя взгляды Тэхёна украдкой. Вечерний ветерок пробирается под полы ветровки и усыпает кожу шеи и предплечий знобливыми мурашками. Кажется, порыв осенней прохлады ощущает и мама, когда подгоняет обоих парней в сторону подъезда и тянется, чтобы достать из сумки в руках сына ключи. — От тебя вообще не слышно весточки в последнее время, — продолжает она, стоит Тэхёну придержать для них с занявшим обе руки сумками Чонгуком дверь. — Как бабушка? Как сестра? — Бабушка хорошо, отдыхает за городом. Там свежий воздух, так что... полезно для здоровья.       Тэхён раздаётся в пестрящий деталями рассказ о том, как на выходные они ездили к ней, уже сколько лет живущей на окраине. Где-то среди фраз мелькает его младшая сестра, с которой Чонгук пару раз виделся на линейках и классных мероприятиях, разделённых ими в младшей и средней школе. Он прислушивается к приятному низкому голосу и мельком улыбается проскальзывающим каламбурам, даже если и держит взгляд перед собой.       Дорога на третий этаж в обход застрявшего ещё вчерашним вечером лифта занимает считанные минуты. Чонгук не находит сил возразить, когда Тэхён перехватывает у него из рук мамину сумку. Только сильнее тупит взгляд на собственные цветные шнурки, пока мама открывает дверь их квартиры. — Кстати, а Минджи просила передать вам это.       Тэхён остаётся у порога и наконец показывает вторую руку из-за спины. Собиравшийся разуться с дороги Чонгук задерживает дыхание, когда видит пирожные, заботливо принесённые из дома. Изумительный запах свежеиспечённого теста касается слуха и вынуждает сглотнуть, в то время как мама накрывает свою щёку ладонью и в приятном удивлении наклоняется чуть ближе к протянутой им коробочке.       Местами из теста сочится тягучий крем, который буквально можно расчувствовать на кончике языка. Чонгук не ел ничего подобного так долго, что едва не позабыл вкус пирожных, которые Тэхён изредка таскал с собой в школу и делился с ним под лестницей, пока они проводили вместе большие перемены.       У его сестры всегда была тяга к выпечке, только удовлетворить её было не так уж легко, учитывая небольшой выбор продуктов в местных магазинчиках и ларьках. К тому же, если ничего так и не изменилось с тех пор, как они с Чонгуком учились вместе, жили сестра с Тэхёном на высылаемые работающим в столице папой деньги, которых было достаточно только на самое необходимое.       Это всё равно не вставало на пути у Тэхёна, желающего порадовать маленькую сестрёнку. — Она предпочитает леденцы, но вы же знаете, — парень натягивает на уголки губ улыбку с незаметным пожатием плеч, — это недешёвое удовольствие.       В мыслях вспыхивают слова продавщицы, пророненные после того, как они с Тэхёном наведались к ней в магазин. Чонгук отводит глаза и неприглядно закусывает губу, пока мама принимает предложенный ей контейнер и благодарно улыбается.       Пирожные отправляются на кухонный стол, а чайник — закипать на плиту, прежде чем она возвращается в прихожую и подгоняет Тэхёна поскорее переступить порог. — Не задержишься на полчасика? — уточняет мама, совсем растрогавшись от встречи с давним другом сына и незамысловатого, но такого приятного подарка. — Поедим пирожные вместе, а то на улице холодно совсем. Ты нас, наверное, заждался.       Чонгук только собирается стянуть, наконец, свои кеды, как его в который раз заставляет замереть мягко раздавшийся голос с зашитой в него улыбкой. — Вообще я хотел отпросить у Вас Чонгука.       Пальцы, стушевавшись, отпускают узелок шнурков, а сам он поднимает взгляд на стоящего в дверях парня. Тот улыбается ему, склоняя голову к плечу, в то время как мама, ни капли не расстраиваясь оттого, что Тэхён не останется на чай, достаёт из принесённых с рынка пакетов куртку и подталкивает сына натянуть её на плечи вместо уже не греющей в наступившие холода ветровки. — Конечно, идите прогуляйтесь, — заверяет она и переглядывается с ощутимо оторопевшим Чонгуком, который даже не успевает попытаться возразить. Не то чтобы у него находятся причины.       Словно чувствуя его слабое сопротивление, мама качает головой и нежно улыбается. — Завтра выходной, а ты давно не отдыхал, — настаивает она. Быстрый взгляд на вывешенные в гостиной часы подсказывает, что стрелки вот-вот перевалят за восемь вечера, но на календаре и вправду пятница, не оставившая ему срочных дел.       Тэхён ступает обратно в подъезд и придерживает дверь, пока Чонгук застёгивает новенькую куртку на молнии и, в последний раз оглянувшись на поторапливающую его на улицу маму, выходит из квартиры следом. — Только будь дома в десять, хорошо? — бросает она ему вдогонку, держась за дверную ручку.       Остановившийся у самой лестницы Чонгук переглядывается с уже начавшим спускаться вниз Тэхёном и с прокравшейся на лицо улыбкой кивает маме, прежде чем его утягивают на улицу.

***

      В центральном парке не так много людей, даже если в позднюю пятницу многие по обыкновению выбираются подышать свежим воздухом и расслабиться после рабочей или учебной недели. Должно быть, дело в подупавшей в последние дни температуре, а может — в не уюте и незащищённости, которые не так давно вынуждает испытывать переставшая казаться безмятежно безопасной улица.       Чонгук жмётся ближе к Тэхёну, пока они прогуливаются по парку, огибая горящие яркими огоньками аттракционы и ларьки с сахарной ватой, содовой и всё теми же пирожными, что остались у них с мамой на кухне. Виной необходимости чувствовать Тэхёна рядом может сулить прохладный ветерок, снующий между деревьями и проходящими мимо прохожими. А возможно, Чонгуку попросту не хочется затеряться среди улочек, по которым он давно не проходил сам.       Всегда находились дела и хлопоты, требовавшие его неотрывного внимания. Сейчас же юноша смакует окружающий их приятный гул, раздающиеся из ларьков и аттракционов песни и переговаривающиеся голоса, приносящие собою успокоение.       Горячий чай греет ладони даже сквозь варежки, как и чужие увлечённые рассказы, стоит Тэхёну вернуться от раскинувшегося у закрытого роллердрома киоска. Глаза Чонгука, затянувшись, цепляются за каток, где он часто бывал, ещё будучи ребёнком. Он вдыхает идущий от стаканчика пар с привкусом имбиря и прячет улыбку в воротнике куртки, только бы она не показалась при свете усеявших всё вокруг огонёчков.       Это так напоминает, но в то же время совсем не походит на прогулки, за которыми они проводили свободные от учёбы дни раньше, когда ещё были близки. Когда их отношения не обременяли — или же не возносили до сверкающего мелкими вспышками звёзд неба — переглядки, дразняще брошенные фразы и улыбки, которым в упор не хотелось видеть причину.       Чонгук знает её и без того. Эта причина оплетает его сердце и побуждает ближе подаваться к теплоте идущего рядом Тэхёна, которого он, будь они в парке одни, взял бы под руку.       Однако этого и не требуется. Бегло оглянувшись по сторонам и не завидя ни души в уединённой части лесного парка, Тэхён сам окольцовывает его запястье и тянет в сторону роллердрома с такой прытью, что юноша едва не разливает свой чай.       Вывеска уже не горит, как и окна, свидетельствуя о том, что каток давно закрылся. Тэхёну это не мешает — он обходит здание и останавливается у чёрного входа, только тогда выпуская руку Чонгука из своей. — Тэхён, но там же... — он настороженно застывает, прослеживая взглядом то, как парень подцепляет замок и в пару ловких движений вскрывает его, распахивая следом дверь. — ...закрыто.       Ответом ему служит совсем бессовестная, но такая привлекательная ухмылка.       С опаской Чонгук заглядывает внутрь тёмного помещения и оглядывается в нежелании наткнуться на кого-то из задержавшихся после закрытия сотрудников. В просторном зале не обнаруживается никого, кроме запахнувшего за ними дверь Тэхёна, и погашенный везде свет служит тому подтверждением.       Здесь ничего не изменилось с тех пор, как Чонгук в последний раз катался на роликах, года так четыре тому назад. Тэхён в это время отлучается в комнату, судя по надписи на двери предназначающуюся исключительно для сотрудников, пока он занят разглядыванием роллердрома.       Опустевший от допитого чая стаканчик отправляется в поджидающую у чёрного входа урну, но не успевает Чонгук обернуться, как со стороны технического помещения раздаётся скрежет дверных петель. Сквозь стекло он замечает, как Тэхён роется по полкам и пробегается взглядом по многочисленным кнопкам, пока не находит нужные. Считанные мгновение спустя разрисованные стены вспыхивают световыми гирляндами, а над самым катком загораются разноцветные лампочки. Из подвешенных под потолком колонок сквозь помехи начинает играть ненавязчивая музыка, которую Чонгук не узнаёт, пока из-за двери не показывается бритая макушка и сверкающие задорные глаза. — Выбирай, что будем слушать.       Ступая ближе к техническому помещению, он робко просит поставить что-нибудь зарубежное, что часто крутят по музыкальным каналам, которые время от времени ловит приёмник у него дома. Полки с многочисленными коньками привлекают взгляд, и Чонгук протискивается туда, где должен лежать его размер, пока не выцепляет нужную ему пару.       Незнакомая мелодия в колонках сменяется последним альбомом Бэкстрит Бойс, который он моментально узнаёт. Его глаза вспыхивают радостью, когда он поспешно просовывается к катку и встречает уже выцепившего и себе пару роликов Тэхёна.       Несмотря на горящее переливающимися огнями помещение, Чонгуку всё ещё неуютно оттого, что они прокрались сюда после закрытия. Это побуждает сердце забиться быстрее в столь непривычном ему адреналине, который он так жаждал распробовать, но никак не мог себе позволить.       Тэхён же решил за него. Чонгук не находит в себе ни сил, ни желания воспротивиться, но свои опасения не озвучить так же не может: — Нас точно не поймают? — обеспокоенно уточняет он шёпотом, когда проходит к скамейке и принимается развязывать свои кеды.       Здесь никого нет, кроме них двоих, но Чонгук всё равно боится говорить в полный голос, словно их могут услышать. — Не переживай, звёздочка. Всё будет хорошо.       До того, как он может склониться и завязать роликовые коньки, Тэхён опускается рядом с ним и подцепляет одну из ног, чтобы приняться за шнурки. Это невыносимо смущает, но Чонгук взгляда от сосредоточенного лица оторвать не может, пусть и прячет нижнюю половину лица в горле свитера, который не согревает и в половину так же сильно, как чужая забота.       Первые шаги на коньках даются с трудом, пока тело вспоминает, как держать равновесие и не вынуждать ноги разъезжаться при малейшем движении. Тэхён нагоняет его, стоит Чонгуку осторожно подступиться к бортику катка, и приоткрывает для них обоих дверцу перед тем, как ступить на ламинат.       Музыка не оставляет выбора, кроме как подстроить пробные, прощупывающие ролики движения под мелодию. Чонгук опасливо подгибает колени и чуть наклоняется вперёд, пока отъезжает от бортика, в то время как Тэхён уже отправляется в первый обширный круг и делает крутой поворот вместе с заигравшим припевом.       Это вызывает такую ощутимую заминку в участившемся сердцебиении, что юноша чуть не теряет равновесие в своём порыве поспеть за наворачивающим пируэты по катку Тэхёном.       Его выставленные вперёд руки перехватывают, стоит Чонгуку набраться уверенности и оттолкнуться сильнее, нежели при самых первых шагах. Их с Тэхёном пальцы переплетаются сами собой, и он находит в этом необходимую опору, чтобы окончательно освоиться на роликах, которые не носил так давно.       Они кружатся по ламинату, обмениваясь немногословными фразами и улыбками каждый раз, когда пересекаются их глаза. Тэхён подпевает сменяющимся композициям совсем невпопад, путая слова как будто специально, пусть Чонгук и знает, что он прекрасно понимает каждую пропетую фразу. Это побуждает сморщить кончик носа, стоит парню в который раз исковеркать строчку из очередного куплета. — Ты же знаешь английский, — с улыбкой корит он, рассекая блестящий ламинат на колёсиках и уже не давая старшему фору.       Тэхён продолжает напевать и уходит в высокую ноту, которая получается на удивление хорошо, прежде чем обогнуть его с озорными искрами в глазах. — Дополнительные занятия мне всё равно бы не помешали, — намекает он и усмехается, ловко уворачиваясь от потянувшейся пихнуть его руки.       Это всего лишь предлог для того, чтобы провести время вместе вне школы и проводов до дома, на которых Тэхён настаивает из раза в раз. Чонгук не сомневается, что, согласись он подтянуть парня по английскому, тот бы пропускал каждое его наставляющее слово мимо ушей и уводил всё в шутки, от которых к лицу льёт уже ставшее для них традицией тепло.       В это мгновение, пока они проводят вечер вместе, пробравшись на закрытый роллердром, подпевают и пританцовывают под его любимые песни, всё так же держась за руки, желание урвать с Тэхёном лишнюю минутку томится и в нём. — Ты в них не нуждаешься, Тэ, — всё равно возражает Чонгук и предпринимает ещё одну попытку нагнать парня, но вместо этого припечатывается к бортику и вцепляется в него, желая перевести дух. — Не прикидывайся глупым, хотя бы передо мной.       Его глаза не покидают Тэхёна, даже когда тот разворачивается за ним следом. Изнурённое катанием дыхание спирает в лёгких, но не успевает Чонгук моргнуть, как руки опускаются на бортик катка по обе стороны от него, запирая в невольном капкане, а чужой выдох касается моментально зардевшегося лица.       Они вдруг оказываются так близко, что на мгновение он забывает, как дышать. На таком мимолётном расстоянии Чонгук может разглядеть каждую ресницу, обрамляющую устремлённые к нему глаза, беспечное веселье в которых в мгновение ока сменилось серьёзностью.       Ему хочется сжаться, но он не находит в себе сил оторваться от замершего так близко лица. В переливающихся цветных вспышках прожектора Тэхён кажется ещё более завораживающим, чем может выдержать его пропустившее удар сердце. — С тобой я не прикидываюсь, Чонгук, — выговаривает Тэхён почти шёпотом, но каждое слово оглушительным звоном раздаётся в ушах. Глаза юноши обегают его лицо и замирают на губах, бросающихся в него этими трепетными откровениями. — С тобой я предельно честен. Всегда.       Они смотрят друг на друга, не отрываясь, и даже музыка не слышна поверх участившегося дыхания и загнанного биения сердца в груди. Чонгука обволакивает отдающая отголосками одеколона и сигарет близость, которую он, сам того не понимая, смакует, черпает в неиссякаемой жажде, что сковывает вцепившиеся в бортик до побеления пальцы.       Ладонь Тэхёна смещается ближе и едва касается его бедра, упирающегося в край катка. Касание даже сквозь джинсы посылает ворох мурашек по всему телу Чонгука, что не укрывается от тёмных, волнующе сосредоточенных глаз. — Ты можешь сказать то же о себе?       Чонгук не может, не мог никогда. Слова даются ему с трудом, когда окрашены его искренними чувствами. Их так не просто обличить во что-то значимое, что-то, что откликнется в чьей-то душе, помимо его собственной.       Он пускает пыль в глаза как другим, так и себе, но в это мгновение у него не находится слов, чтобы улизнуть или же, напротив, обнажить своё сердце. Вместо того, чтобы озвучить свои тянущиеся уже который год терзания, Чонгук накрывает дрожащими ладонями оцепившие его плечи Тэхёна и торопко отталкивается от бортика в пользу того, чтобы прижаться к загнавшему его в угол телу.       Его губы с замиранием сердца касаются щеки, там, где мелькает крохотная, заметная лишь в такой близости родинка. Чонгук не дышит совсем, зажмурив веки, и сильнее впускает пальцы в кофту Тэхёна, когда скользит чуть ниже и оставляет мимолётный, такой смазанный и неумелый поцелуй у самого краешка губ. Ему так боязно, что пальцы дрожат от волнения, но он находит в Тэхёне опору, когда льнёт ближе и едва ощутимо цепляет его губы своими, задевая опущенными ресницами тёплую кожу чужого лица.       Она возгорается воспоминаниями касаний там, где столкнулись в робком поцелуе их тела. Ласковые губы пропитаны невинным в своём проявлении рвением, и Чонгук так хочет потеряться в окутавшем его запахе и чувстве вжатого в его тела, но чужая оторопь воспламеняет в нём угасший в сокровенности проведённого вместе вечера страх.       Неужели он просчитался?..       Расправившиеся было за спиной крылышки обрываются, теряя пушистые перья, но не успевает Чонгук окончательно запереть себя в этих боязливых оковах, как его талию перехватывают и привлекают ближе, прежде чем Тэхён накрывает его шею и впивается в распахнувшиеся губы обомлевшего юноши вновь.       Сиплый ах теряется в поцелуе, от которого жар вспыхивает на скулах и там, где ладонь обвивает его поясницу и вжимает в тело Тэхёна. Чонгук чувствует, как едва разъезжаются его коньки, но его удерживают пылкие объятия, обрушившиеся на него разрушительной волной в очередном поцелуе. Его ладони обхватывают лицо Тэхёна, гладят коротко сбритые волосы так, как ему хотелось с тех пор, как заметно исчезла их длина, но он находит в этом своё удовольствие. Под рёбрами порхает что-то страшно похожее на бабочек, которым Чонгук так долго не позволял раскрывать крылья, только чтобы потеряться в их трепете с головой.       Каждое касание их губ срывает дыхание, разделённое на двоих в уединении укрывшего их катка. Кажется, что поцелуй тянется целую вечность, хотя на деле он обрывается вместе с очередной переключившейся песней. Чонгук обезмолвлено смотрит на Тэхёна, вбирает его затемнённые глаза и припухшие губы, с запозданием осознавая, что тому причина — он.       Ему хочется ещё. Хочется податься к Тэхёну и позволить ласке его губ и ладоней осесть под кожей и запятнать её собой. Только волнение побеждает над сладостным трепетом, и ресницы Чонгука дрожат в незаметно прокравшейся к ним влаге под напором устремлённых к нему проникновенных глаз. — Я... Мне нужно...       Чонгук прячет разрумяненное лицо и отталкивается от бортика катка, выбираясь из выпустивших его рук и устремляясь в сторону дверцы. Тихий скрежет колёсиков эхом разносится поверх играющей мелодии и отзывается в загнанно вздымающейся груди, которой не хватает воздуха.       Губы всё ещё горят, помня каждое прикосновение и нежность неспешных, волнующих поцелуев. Его первого поцелуя.       Ему нужно на воздух, прежде чем он захлебнётся в потоке своих обнажившихся наперекор затворкам чувств.       Чонгук не слышит чужого голоса, не замечает взгляд, оставшийся там, где он находился и где дрожал от влекущего тепла и внимания считанные мгновения назад. Он стягивает ролики и поспешно надевает брошенные у скамьи кеды взмокшими, дрожащими от волнения руками, прежде чем устремиться к спасительной двери.

***

      Дом кажется крепостью, в которой можно укрыться от всего даже самого страшного, кроме своего подсознания. То пестрило вспышками дробящих на осколки мыслей последние сутки, как бы Чонгук ни пытался отвлечься на разговоры с мамой, учёбу и помощь по дому. Даже сейчас, ступая в комнату после вечернего душа, он знает, что перед сном будет думать о том же.       О поцелуе, которым окончилась их с Тэхёном прогулка.       Он не позволяет себе называть проведённый подле друг друга вечер свиданием. Слишком сильно пугает его то, что приоткроет это признание в его взбаламученном сердце.       Мама уже улеглась спать, предпочитая ложиться пораньше тогда, когда это позволяет график — то есть, в выходные. На дворе поздняя суббота, и под окном не слышится ставших надоедливо привычными голосов, намекая, что и Чонгуку пора поскорее забраться под одеяло.       Только вот его отвлекает стук, раздавшийся из прикрытой дверью его комнаты прихожей.       Сначала юноше кажется, что ему померещилось. У них есть звонок, но кто бы к ним ни заявился на ночь глядя, он додумался не будить его трелью во время, когда населяющие квартиру уже могут спать.       Чонгук замирает, только переодевшись в пижаму, и настороженно прислушивается к малейшему звуку посреди тишины наступившей ночи. В своей натяжной концентрации он вздрагивает всем телом, когда слышит раздавшийся уже громче стук во входную дверь. Застигнутый совершенно врасплох взгляд падает на светящиеся у кровати настольные часы и отмечает, что время уже переступило полночь.       Все наплодившиеся в голове за короткий путь до прихожей вопросы исчерпывают себя, стоит в глазке увидеть знакомую бритую макушку.       У Чонгука подрагивают руки, когда он снимает с двери цепочку и как можно тише выкручивает замок, чтобы ненароком не разбудить спящую маму. У неё всегда был чуткий сон, и последнее, что ему нужно, — это оказаться пойманным за вылазками на ночь глядя, даже если пришёл к нему Тэхён.       Вопрос о том, что тот здесь забыл в такой поздний час, обмирает на губах, стоит их взглядам столкнуться на лестничной клетке.       Пуховик усевшегося на ступеньки Тэхёна распахнут, и тёмные, подсохшие пятна усыпают яркую ткань, растекаясь от горла. Он сидит весь в крови, большинство из которой, судя по всему, принадлежит ему самому. Порванная у воротника одежда вписывается к рассёкшим лицо ранам и разбитой брови, с которой сочится свежая алая струйка. Кое-где надорванная кожа уже затянулась корочкой, но Тэхён всё равно выглядит покоцано.       Мурашки осыпают руки и загривок не столько от холода подъезда, сколько от осознания, что он подрался. Опять.       Однако в этот раз Тэхёну, кажется, не удалось выйти из драки победителем, отделавшись парой привычных его лицу и костяшкам ссадин.       Чонгук тихонько прикрывает за собой дверь и подходит ближе, чтобы опуститься на ступеньку рядом с парнем. Тот упирается лишённым эмоций взглядом в противоположную стену, когда тянется за пачкой сигарет, припасённой в заднем кармане джинсов, а Чонгук просто... смотрит. Впитывает следы очередной драки самым невинным, потерянным своим взглядом, который не может от испещрённого ранами и кровью лица оторвать.       Его хочется коснуться. Чонгук вцепляется дрожащими пальцами в пижамные штаны, натянувшиеся на поджатых к груди коленках, и напрягает плечи. — Что случилось?       Тэхён выдыхает сигаретный дым и слабо морщится от, должно быть, отдавшего в разбитую губу жжения. В самом её краешке собралась запёкшаяся кровь. Чонгук хочет податься ближе и стереть алый болезненный всплеск подушечкой пальца. Или даже губами.       Вспоминается их поцелуй и то, как он прильнул к Тэхёну тогда, в том же самом порыве. Только это и связывает эти два мгновения, что служат контрастом друг другу в теплоте и веселье катка и жалящем, потерянном холоде лестничной клетки. — Не будешь ругаться, если я скажу, что в угол не вписался? — негромко раздаётся в ответ.       Чонгук поджимает губы до побеления и отводит взгляд. Сонливость так и не отступила из измотанного учёбой и душевными переживаниями тела, и спать хочется просто невыносимо, но вид Тэхёна тревожит до боли в груди.       У него костяшки в мясо сбиты, а на лицо смотреть попросту страшно. Чонгук повидал самые разные мазки алого и багряного на коже, будь то на чужих лицах или же в своём отражении после того, как попадал под настырную руку буйствовавшего брата, но одного взгляда на Тэхёна краешком глаза достаточно, чтобы сердце зашлось тягостной вспышкой. — Почему ты пришёл? — едва слышно шепчет Чонгук, но глухое эхо всё равно отдаётся от облезших краской стен.       Они сидят на лестнице посреди промозглого подъезда, в котором из отголосков жизни только их дыхание и всплески света от уличных фонарей. Юноша едва не клюёт носом, медленно моргая, и тихо прокашливается из-за наводнившего воздух вокруг сигаретного дыма. Он не может думать ни о чём дальше залитого багровым виска и порванной, изляпанной толстовки сидящего рядом парня.       Ничего из этого, кажется, не отдаётся в наконец обернувшиеся к нему глаза. Взгляд Тэхёна по прежнему непокорный, не сломленный в лице драки, что кровящими ссадинами оставила губительные следы на его коже. — Я не знаю, — хрипит он, вглядывается в непривычно бледное лицо Чонгука и стряхивает пепел с сигареты. — Никогда не знаю. Просто... чувствую так.       Промолвленные слова оседают на стенках лёгких следом за заполошным вдохом всё того же дыма, от которого слабо слезятся глаза. Чонгук не пытается отстраниться и укрыться. Его взгляд сверлит профиль вновь отвернувшегося лица, до которого так хочется добраться, сквозь возведённый перед ним фасад непреклонной стойкости. — Сколько можно, Тэхён? — отчаянно, отдавая встревоженной, искренне не понимающей дрожью. — Тебе самому не надоело?       Чонгук говорит тихо, почти шёпотом, но глотку сдирает так, словно он кричит. Словно он вцепился в плечи Тэхёна и встряхивает его, раз за разом, срывая голос в безнадёжной попытке достучаться.       На глаза наворачивается обида, отдающая предательской солью. В искровавленной вровень лицу парня душе вспыхивает непонимание и злость на то, что Тэхён подвергает себя этому, свернул на дорожку, из которой может не быть пути обратно, если он вовремя не одумается и не решит всё изменить.       Чонгук знает, что не может взять его за руку и силой вытянуть с этого пути. Он ничего не может поделать с тем, как окрашивается приглушённым, влажным отрешением его голос, разбивающийся о тишину подъезда. — Ты так долго не протянешь.       Он зажимает рот кулаком и отворачивается, зажмуривая веки. Каждая рана, виднеющаяся на теле Тэхёна и его лице, ощущается как его собственная. Чонгук не выдерживает давления чужого внешнего вида и своих воспоминаний, отравленных всё теми же кровоподтёками и того, к чему они привели.       Его не хватит на то, чтобы вытерпеть ещё одну потерю, если он позволит себе привязаться.       Только сердце Чонгука его и не спрашивало — уже поздно.       Шумный выдох побуждает вздрогнуть всем зажатым телом и обернуться на шуршание пуховика. Юноша прослеживает то, как Тэхён молча кивает и тушит сигарету о бетонную ступень, стряхивая пепел и пыль там, где те зацепились за его и без того испачканную одежду.       Так и не встречая его большие, отдающие молящим отчаянием глаза, он поднимается на ноги и поправляет куртку, рукава которой изляпаны в крови. Не проронив больше ни слова, Тэхён убирает разодранные руки в карманы и оставляет Чонгука собирать себя по кусочкам в оставшемся за оборвавшимся разговором горьком послевкусии.

***

      Школьный коридор кажется непривычно неуютным, даже если ничего, кажется, и не изменилось, если судить невооружённым глазом. Глаза же Чонгука в который раз цепляются за дверь кабинета, в котором галдит параллельный класс, и не находят того, кого он вот уже неделю не видел в стенах школы.       Чонгук старается не волноваться, потому что у него есть другие дела и заботы. В конце концов, то, что они не виделись с той ночи в подъезде, оставляет ему пространство дышать, задуматься о том, что всё это означает и готов ли он подписываться на что-то, что может обернуться полнейшим крахом.       За всё то время, что прошло с их последней встречи, Чонгук так и не нашёл ни одного аргумента в пользу этого.       Однако искать причины уже давно стало поздно. Сердце Чонгука всё решило за него и заходится сейчас пугливой тревогой от того, почему Тэхён вот уже неделю не появляется в школе.       Возможно, посещать занятия ему не дают последствия драки. Они всегда становятся хуже, синея и наливаясь страшащим чёрным после того, как пройдёт первичный шок и прольётся та кровь, что вспороли жестокие кулаки. И это Чонгук даже не знает, что осталось укрыто под одеждой, если поднялся Тэхён со ступенек с беззвучным шипением, не ускользнувшим от его взволнованных глаз.       Навряд ли у него хватило сил и даже смелости, чтобы заявиться в таком виде в школу. Это чревато осуждением учителей и обсуждением ровесниками, которым палец в рот не клади — высосут из малейшей ссадины всё до последнего, приплетая детали и распуская слухи, как бы далеки те ни были от правды.       Предсказуемо, чужая пропажа будоражит не только Чонгука, убеждается он, когда переодевается перед занятием физкультурой. Учитель выжимает последние деньки из отступающего осеннего тепла, отправив их бегать и разминаться на улицу. Чонгук сильнее утепляется, насколько это возможно без куртки, и только заканчивает шнуровать кроссовки, как слышит перешёптывания с другого конца раздевалки.       Сначала он не вслушивается, пропуская чужие слова мимо ушей, не желающий совать свой нос в чужие дела. Только прозвучавшее среди пылких обсуждений имя вынуждает замереть и сосредоточить всё своё заточившееся внимание на негромких голосах. — А за что его хоть? — слышится заинтересованный шёпот.       Сквозь разделяющую их перегородку сложно различить, кому он принадлежит. Возможно, ребятам из класса помладше. — Говорят, своих кинул в субботу перед стрелкой и пропал куда-то.       Глаза едва распахиваются, упираясь в пол. Чонгук чувствует, как на мгновение перестаёт дышать.       В прошлую субботу? Ту самую, в которую они с Тэхёном?.. — Неудивительно, что он голову в песке спрятал, — бормочет голос третьего паренька. — Мой брат был там. Сказал, что ему нехило досталось.       Сердце колотится в ушах как сумасшедшее, своей пульсацией отдаваясь по всему напрягшемуся телу. Чонгук вздрагивает весь, когда дверь раздевалки внезапно захлопывается за ушедшими ребятами, оставляя его в гулком одиночестве. Чужие перешёптывания эхом отдаются в сознании, в котором поселяется запоздалое осознание.       Тэхён влез в очередную потасовку, докопавшись до неугодных ему или его друзьям, не по собственному желанию. И он пришёл к нему, Чонгуку, как только расплаты за нож в спину, оставившей кровоподтёки на его коже, стало достаточно.       От этой мысли уже истерзавшееся сердце содрогается, ворочаясь в холодящем осознании. Сердце Тэхёна также решило за него, выбрав найти успокоение во встрече с ним вместо приютивших его пагубных улиц.       Я не знаю. Просто чувствую так.       Чонгук чувствует, тоже. Как надламывается его душа пониманием, что в ней поселились напрочь.       Последний оставшийся урок проносится как в тумане, и даже привычные нормативы даются ему с трудом, пока мысли находятся за пределами школьного двора. Его чуть не сбивают с ног, когда компания из нескольких парней из параллели проносится мимо и один из них задевает Чонгука плечом и даже не извиняется, пока продолжает бежать вперёд.       Не помогает и охлаждающий душ, под который он забирается, стоит ему очутиться дома. Чонгук обошёл двор, сделав петлю, чтобы ненароком не наткнуться ни на кого на злосчастном стадионе. Он не выносит одну мысль о том, чтобы встретиться с теми, кто приложил руку к ранам Тэхёна, лицом к лицу.       Эти противоречивые чувства томятся в нём вопреки сменяющей дню ночи. Выходные прокрадываются вновь, и даже обеспокоенные вопросы мамы, заметившей его пошатнувшийся настрой, не привносят ясности в заслонивший мысли переменчивый туман.       Шум вечернего душа перекрывает шаги в прихожей и тихий щелчок двери, пока Чонгук греется в заполняющем ванную комнату паре. Он провёл в своей комнате последние несколько вечеров и весь выходной, выбрав потеряться в страницах учебников, которые и без того уже помнил наизусть. День пролетел незаметно, но Чонгук не замечает и то, что остался дома один, пока, переодевшись после душа, не заходит на кухню, где взгляд падает на выложенный на столе листок.       «Уехала к тёте до завтра, не скучай. Сходи лучше погулять».       Следом замерший посреди комнаты Чонгук замечает ещё одну записку, на этот раз — в пиалке со сладостями. В самом уголке её красуется сердечко, резонирующее с выведенными аккуратным почерком словами.       «Для Минджи и Тэхёна».       Робость подступает к разрумяненным душем щекам от понимания, что мама сама догадалась, с кем он бы вышел гулять. Только Чонгук сомневается, что может сейчас себе это позволить. Тэхён наверняка не горит желанием шататься с ним по городу и делать вид, что они просто проводят время вместе. Будто вокруг их шей не обвязался один балласт, тянущий к беспросветному дну.       Есть только один способ узнать, захочет ли Тэхён разделить его компанию.       Ноги сами ведут его по зачастившим лужам и некогда привычному маршруту, который он проходил каждые выходные, наведываясь к Тэхёну в гости. Чонгук не был там так давно, но сейчас всё совсем по-другому. Не скрашено ребяческой беспечностью и лёгкостью вечеров, проведённых за играми и шутливыми перепалками.       Теперь он ищет двойное дно в каждом взгляде, каждом слове, на которые Тэхён не скупится, только бы выразить ему свою приверженность. Вопреки страху, который, несомненно, разделяют они оба, и осознанию, что всё уже не будет так, как раньше.       Чонгук и не хочет, как раньше. Он хочет вновь взглянуть в тёплые карие глаза и увидеть там не отрешение и боль, а всё то же очарование, с которым Тэхён никогда не боялся на него смотреть.       Он не знает, что скажет, когда ему откроют. Есть ли вообще дома кто и не развернёт ли Тэхён его в дверях, когда Чонгук постучится в надежде исправить то, что принял появление парня на его пороге за очередное дебоширство и желание покрасоваться перед ним своей храбростью и мнимой мужественностью.       Тэхён всегда был с ним честен, даже когда Чонгук этого признавать не хотел.       Сейчас же ничего ему не хочется так сильно, как искупить свою вину. — Привет.       Он замирает на пороге, прижимая к груди пакет с конфетами обеими руками. Тэхён в дверном проёме выглядит лучше, чем в последнюю их встречу, но растянутая майка оставляет просвет на отдающие бледным фиолетовым синяки. Один из них пробивается у самого плеча и исчезает под белой тканью, вынуждая гадать, как далеко она расползлась по хранящей следы драки коже.       Тэхён вбирает его, переминающегося с одной ноги на другую и отчаянно удерживающего взгляд парня. На губы пробирается едва заметная, вымученная улыбка, когда Чонгук оборачивается на пустующую лестничную клетку и сильнее подтягивает плечи. — Я могу зайти? — с надеждой уточняет он, смотря на Тэхёна, затаив дыхание.       Его лицо долгое мгновение изучают, будто бы проверяя. Чонгук выдерживает оправданно пристальный взгляд и всё так же мягко улыбается, прижимая конфеты к груди.       С беззвучным вздохом Тэхён отходит в сторону и шире приоткрывает дверь, чтобы пропустить его внутрь. — Проходи.       Всё в квартире кажется до болезненной ломки знакомым, когда Чонгук разувается и передаёт куртку в руки Тэхёна, безмолвно предложившего повесить её за него. На протянутый ему пакет со сладостями он мельком улыбается и благодарит кивком. На нижней его губе всё ещё мелькает незажившая окончательно ранка, проступая алым пятнышком поверх смуглой кожи.       Здесь тихо, не считая их шагов по выложенному в коридоре ковру, что наводит на мысли, что они с Тэхёном одни. — А где Минджи? — интересуется Чонгук, когда следует за парнем в его комнату, встретившую расклеенными по стенам плакатами и разложенным для сна диваном.       Тэхён оставляет врученные ему конфеты на письменном столе и ведёт оголённым майкой плечом, под которым красуется сходящая гематома. — К бабушке на выходные уехала.       Опустившийся на край кровати Чонгук складывает руки на коленях, сцепляя подрагивающие пальцы в замок, и прикипает взглядом к затылку повёрнутого к нему спиной парня. — А ты почему не поехал? — тихо спрашивает он. — Не хотел тревожить её своим внешним видом.       Тэхён безрадостно усмехается. На его заживших костяшках почти не осталось покраснения, напоминая о пережитом, а вот взгляд Чонгука, влажный, запуганный и как будто разочарованный, всё ещё стоит под веками, стоит их прикрыть. Тэхёну хватило этого выражения по обыкновению светящегося лица, чтобы смести в нём всю напыщенную выдержку и сменить её нежеланием тревожить своими проступками ещё одного близкого ему человека.       Он знал, что не мог дать Чонгуку то, чего тот искал и взращивал в самом себе, протягивая руки к свету. Его не замарала жестокость и бессмысленные потасовки, в которых погрязли их сверстники и в которых тонул сам Тэхён.       Его невинный, незапачканный взгляд грел искавшее пристани сердце, но Тэхён не мог вынести в нём так не идущую Чонгуку печаль.       Вот и сейчас он не может вытерпеть то, как юноша смотрит на него, взволнованно заламывая пальцы. Ему так хочется податься ближе и унять нервный тик, переплести их руки и не позволить Чонгуку ненамеренно причинять себе боль. С этим Тэхён прекрасно справляется сам. Осознание этой горькой истины вынуждает вновь отвернуться и свесить голову, как бы ни давил на плечи груз своих собственных сожалений. — Тэхён.       Чонгук решает за него, когда подаёт голос вновь. — Да? — Прости меня.       Плечи Тэхёна напрягаются, несмотря на всё ещё отзывающиеся лёгкой болью синяки, усеявшие его тело. Ни один из них он не чувствует так же явно, как устремлённый в его спину взгляд. — Мне не стоило делать выводы, даже не выслушав тебя. Просто… — Чонгук опускает взгляд на колени, пытаясь подобрать слова так, чтобы не обидеть. Тэхён хранит молчание, вслушивается в каждое пророненное слово: — Я не понимаю, почему ты делаешь это. Почему ты во всё это ввязался.       Пальцы болезненно заламываются от того, как сильно Чонгук их сжал. Его глаза возвращаются к напряженной спине Тэхёна. — У тебя была тяга к жизни, к учёбе, ты часто не давал мне фору на уроках, как бы мне ни нравилось это признавать. Где всё пошло не так, Тэхён?       Тишина спальни давит, обрушившись на них вслед за его замолкшим, полным непонимания голосом. Чонгуку казалось, что если он озвучит то, что копилось в нём с тех самых пор, как их с Тэхёном пути разошлись, то станет легче. Однако груз на его плечах становится лишь тяжелее, стоит Тэхёну неровно выдохнуть и качнуть головой. — Хорошие оценки не прокормят, не сделают так, чтобы по ночам не страшно было идти домой. Чтобы Минджи не задирали в школе, чтобы она чувствовала себя в безопасности и не нуждалась в том, что у неё должно быть по праву.       Его голос негромкий, но слова жалят суровой правдой. Чонгук всё равно качает головой, не умаляя своей убеждённости. — Но так не должно быть, Тэ. Есть другой путь.       В ответ ему звенит тишина. Он держит отчаянный взгляд на чужом затылке, борется с собой в порыве податься ближе и обвить Тэхёна собой, удержать его единым целым. Даже если сам он рассыпается по кусочкам из-за слов, осколками скопившихся на языке. — Ты мне очень дорог, — продолжает Чонгук всё тем же ломким шёпотом. Он поднимается с краешка кровати, не обращая внимания на тихо последовавший за этим скрип. — Больше, чем я даже мог себе представить, Тэ. Я боюсь того, что чувствую к тебе, уже очень давно. — Что ты чувствуешь? — отзываются ему так же негромко.       Он чувствует страх. Но ещё сильнее Чонгук чувствует тепло, к которому тянется, рвётся навстречу, не в силах с собой совладать. Привязанность, так медленно, но оглушительно сильно переросшую в совсем иное слово, которое всё ещё боязно произнести в слух.       Чонгук перебарывает этот страх и подаётся ближе, невесомо ступая по паркету, пока осторожно не касается натянутой струной спины Тэхёна. Его руки оплетают бока, а висок вжимается между сведёнными лопатками, где он прячет свой дрожащий искренностью голос. — Нужду тоже быть с тобой честным.       В его объятиях замирают, будто не дышат вовсе. Чонгук зажмуривает веки до белых вспышек, закусив губу, и ближе жмётся к источаемому Тэхёном теплу. Даже если его отвергнут сейчас, он не может не озвучить трепетание своего сердца.       Оно пересиливает боязнь, когда Тэхён накрывает его руки своими и оборачивается к нему, чтобы найти взгляд, тлеющий запрятанным в самый потаённый уголок души огоньком. Чонгук смотрит на него так обнажённо, оставив за порогом все свои преграды, за которыми больше не хочет укрываться. Не теперь, когда они увидели друг друга в самом уязвлённом своём состоянии.       Этой самой уязвимости в устремлённых к нему глазах достаточно, чтобы прикрыть веки и робко прижаться губами там, где ему так хочется увидеть любимую ухмылку.       На поцелуй отзываются тихим, будто неосознанным шипением. Чонгук тут же отстраняется, понимая, что задел всё ещё не затянувшуюся в уголке рану, но пальцы в майку Тэхёна впускает сильней, порываясь в извинении заглянуть в его глаза. — Прости, я не подумал...       Ему не дают договорить. Прерывая заполошный шёпот, Тэхён сгребает талию намеревавшегося отпрянуть юноши и склоняется к нему, чтобы соединить их губы в ещё одном поцелуе.       Чонгук задыхается, теснее жмётся к крепкой груди и оплетает шею Тэхёна руками, едва приподнимаясь на носочках. Ладонь уже так привычно ложится на загривок, пробегаясь по коротким волосам, на что отзываются тихим мычанием, прежде чем Тэхён мажет кончиком языка по его зацелованным губам.       Бусины мурашек растекаются по телу там, где касаются крепко держащие его руки. Поясницу приятно обжигает даже сквозь ткань, и Чонгук млеет и вздрагивает, когда ладонь пробирается под кофту и накрывает горящую изнутри кожу. С его губ срывается звук, сиплый и бездыханный, и на него откликаются, подталкивая туда, где Чонгук смял одеяло считанные минуты назад.       Оно встречает приглушённым шелестом ткани и швартует в лице накрывшего собой юношу Тэхёна. Его ладонь осторожно ложится у плеча, там, где виднеется сходящая с кожи гематома. Он опускает на неё взгляд, подставляется под спустившиеся к щекам поцелуи и касается синяка трясущимися подушечками пальцев так бережно, словно может надломить кажущуюся хрупкой кожу одним прикосновением. Исцелованные губы поджимаются, дрожат, пока глаза Чонгука обегают виднеющиеся ссадины на нависшем над ним теле.       Считавший его заминку Тэхён переплетает их пальцы и вжимает в простынь, когда снова вовлекает его в поцелуй. В неспешных, нежных движениях их губ так хочется потеряться, но жар ласковых касаний и терзающие скулы поцелуи побуждают сердце забиться чаще, а лёгкие — болезненно сжаться. — Т-Тэ...       На его дрогнувший голос отзываются хмыком, искрой пробежавшимся по зардевшейся коже там, где Чонгук подаётся навстречу приятной, но оттого не менее пугающей тяжести тела. — Я никогда не... — совсем разволновавшийся, он цепляется за выбритый затылок и льнёт навстречу накрывшей его груди, которая пригвождает его затрепетавшее сердце.       Их глаза встречаются, оголённые и отражающие друг друга в той сокровенности, которую Чонгук так предвкушал и которой в то же время боялся. Ему нравится близость Тэхёна, его затяжные вдохи и дорожка невесомых следов, оставляемая подушечками его блуждающих пальцев. Только это всё равно страшно. В новинку, так, как он не позволял себе даже представлять с тех самых пор, когда понял, что не выдворит лукавые глаза и тёплую ухмылку из своей души.       Собирая его волнение с распахнувшихся в участившемся дыхании губ, Тэхён подаётся к нему и целует, нежно и призрачно. Пальцами он поддевает спавшую на скулу кудрявую прядку и зачёсывает за отдающее розовым ушко, пряча шёпот в губах Чонгука. — Я тоже, — он смотрит с чуткой уверенностью в прикрытые дрожащими ресницами глаза.       Для меня всё это тоже — впервые. Я такого не испытывал никогда.       Чонгук мечется большими глазами по его лицу, раскрасневшемуся и вернувшему тот блеск, который он так привык видеть в сведённом к нему одному взгляде. Приподнимаясь на локтях, он сам целует Тэхёна и вцепляется в низ его майки, утягивая вверх и пробегаясь по жалящей своим мёдом коже.       Оторвавшийся от него на считанные мгновения парень стягивает верх и нетерпеливо вбирает то, как следует его примеру сам Чонгук. Предплечья невольно подтягиваются к впадающей от спешного дыхания груди, в порыве прикрыться, но не успевает юноша зажаться, как его обволакивают неиссякаемой лаской вновь. Тэхён касается его так нежно и в то же время уверенно, поддевая талию Чонгука и сталкивая их губы в требовательном поцелуе, что тому остаётся разве что терять себя в переплетении их тел.       Взору открываются ещё несколько синяков, но тот, что стекает от плеча, особенно ярко отливает на рёбрах. Он мгновение терзается, не зная, может ли коснуться и не причинит ли ненароком боли, но Тэхён замечает и тут же успокаивает, шепча: — Не бойся.       С едва заметным кивком Чонгук льнёт ближе и бережно накрывает ладонью кожу у самых рёбер, гладит с опаской и всей той нежностью, которой ему хочется перекрыть испытанную Тэхёном боль. За то, что он выбрал его, а не тех, кто ему за этот выбор отплатил.       Он не замечает ничего дальше не покидающих его ладоней, сеющих лихорадку в обнажающемся теле. Неуверенно Чонгук пробует укрыться, когда его заботливо избавляют от последних элементов одежды, но Тэхён не позволяет последовать за моментально вспыхнувшим смущением. Его губы мучительно ласково касаются разрумяненной скулы юноши и замирают поверх шрама, мелькающего среди мелких родинок и крапинок мурашек. Тэхён не говорит ничего, даже когда Чонгук зажимается в его руках, боязливо предвкушая вопросы, на которые не хочет отвечать. Вместо них он слышит успокаивающий и просящий не укрываться шёпот, что тут же унимает его всколыхнувшееся было волнение. — Ты хочешь?..       Тёплая ладонь ласково накрывает его лицо, поглаживая под самыми ресницами. Они слабо подрагивают от всеобъемлющей нежности и уточнения, плескающегося в обращённых к нему внимательных, доверчивых глазах.       С лёгким поворотом головы Чонгук прижимается поцелуем к переплетению вен на запястье Тэхёна и кивает, накрывая его ладонь своей.       Сочащийся с затемнённой вечером улицы свет фонарей вселяет блеск в и без того сияющие мягкостью глаза, которыми Тэхён вбирает его, когда отстраняется на мимолётное мгновение. Чонгук чувствует, как робость оплетает его смятенно задрожавшие ресницы и хрупко сверкающие в полумраке плечи. Тэхён не может не волноваться в тон ему, и даже его мелко подрагивающие ладони, потянувшиеся куда-то за пределы постели, сметают его фасад уверенности подчистую.       Чонгуку от взаимности этого чувства становится теплее, спокойнее, пока он подаётся навстречу удерживающей его бедро ладони и вцепляется пальцами в простынь, облизывая губы. Хочется вновь почувствовать Тэхёна на них, и он получает это, когда тот так же скоро возвращается к нему и целует, поддевая поясницу юноши и вынуждая раскрыться навстречу обвившему его телу.       Осторожные, трепетные касания пробегаются по внутренней стороне бедра и оставляют за собой мурашки. Пальцы Тэхёна от чего-то блестят, но не успевает Чонгук спросить, как те касаются там, где томится пробравшее жаром предвкушение.       Его дрогнувший от первого проникновения вдох ловят отвлекающим поцелуем. Нестерпимо ласковые губы забирают из напрягшегося тела тревожность и позволяют потеряться в неспешных касаниях, которые Чонгук ощущает каждой своей пылающей клеточкой.       Жмуря веки, он закусывает и без того истерзанную губу и обвивает одной рукой плечи Тэхёна, пока тот выцеловывает его ключицы и надсадно вздымающуюся грудь, разводя пальцы, как только чувствует отступившее напряжение. Чонгук вцепляется в шею парня, слабо скребёт по выбритому затылку и хлипко, нежно стонет, стоит губам Тэхёна задеть до предела чувствительный сосок, а пальцам — что-то невыносимо приятное внутри.       Поддаться ему и позволить вести даётся Чонгуку легко, пока старший утоляет желания их обоих.       Совсем скоро Тэхён оставляет его тело, но это длится считанные секунды. Урвавший мгновение на передышку Чонгук скашивает глаза между их телами и срывается на стон, когда замечает, как напряжён тот, под стать ему самому. В паху истомляюще тянет, и он так хочет снова ощутить это приятное растяжение внутри, что забывает разволноваться, когда Тэхён подминает его под себя.       Подушечки пальцев впиваются в смуглую кожу плеч, стоит ему неспешно толкнуться где-то наполовину, прежде чем Чонгук всхлипывает и сжимается, препятствуя движениям. Он тут же извиняется поцелуем, спрятанным поверх накрывшего его собой плеча, стискивает бока Тэхёна бёдрами и подаётся навстречу, сам того не ведая. Дыхание срывается под напором держащих его надёжно рук и неспешных, находящих плавный темп движений, каждое из которых вспышкой отдаётся в низ живота.       Он чувствует Тэхёна всем своим существом, в каждом сбивчивом вдохе разделённого ими воздуха утаивающей стоны на ушко комнаты. Чонгук не может насмотреться на бесконечный мёд его кожи, кое-где отдающий синеватым и болезненно лиловым. Эти глаза, стоит их с Тэхёном взглядам встретиться, закрадываются и присваивают себе безвозвратно потонувшее сердце, прежде чем Чонгук прячется в бронзовой шее и оставляет там сокрушительный поцелуй.       Он теряет ход времени и себя, пока на смену разбрёдшимся мыслям приходит скапливающийся жар там, где Тэхён раскрывает его под себя. Чонгук чувствует, как Тэхён напряжён, как борется с натиском удовольствия, волнующей теснотой и близостью держащихся за него ласковых рук. Его собственное возбуждение пачкает их тела, размазываясь сверкающими каплями, в то время как Чонгук вцепляется в держащие его предплечья и изгибается с ломким стоном, разбившимся о простыни.       Голос Тэхёна, грудной и хриплый, возжигает изнутри там, где касается взмокшей кожи шеи и плеч. Чонгук едва может различить нежный шёпот, отзывается чутким всхлипом на самое ушко и содрогается на очередном толчке, под корень срывая хлипкую выдержку Тэхёна.       Он не знает, кто из них достигает пика первым — это электризующее чувство прежде не было знакомо им обоим. Всё, что Чонгук чувствует, когда давление внутри и трение их тел доводят до грани, — это оглушающее пекло накрывшей его ладони и сладость губ, не перестающих усыпать лаской. В ней он и оседает, когда сжимается и изливается на члене Тэхёна, рвано совершающего последние движения.       Разрядка оседает на усеянной поцелуями коже, пока они смакуют оборвавшуюся трепетно бурно близость. Чонгук с трудом может дышать под навалившимся на него весом, но попробуй Тэхён сейчас отстраниться хоть на немного, как он несомненно рассыплется по этой самой постели.       Горло содрано стонами и сорванным дыханием, но Чонгук находит свой голос, стоит рукам крепче обвить его талию, а губам — вжаться под ушком. В груди ощутимо сдавливает, и он не может не дрожать в никуда не исчезнувшем даже в лице обоюдной близости страхе, который порождает в его сердце наравне с любовью этот невыносимый, самый близкий и важный для него человек. — Я не выдержу ещё одной такой драки, Тэхён.       Слова покидают припухшие от ласк губы так же убеждённо, как Чонгук ощущает себя сейчас. Вознесённый до вершины, но та обрывается в безграничную пропасть, в которую может столкнуть одно неверное дуновение ветра.       Он касается губами некогда разбитой брови, где сейчас мелькает едва заметный шрам. Тэхён же в его руках напрягается и приподнимается на локтях, чтобы найти его увлажнившиеся глаза. — Это невыносимо — смотреть на то, что ты делаешь со своей жизнью, — шепчет Чонгук, на самой грани слёз. — У меня болит, Тэ. Вот здесь.       Он накрывает дрожащей ладонью свою грудь, прямо поверх изведённого сердца. Маячащий на расстоянии вытянутой руки плач стискивает гортань, мешает дышать и застилает обзор на окрасившееся зеркальной болью лицо. — Пожалуйста, остановись. Ради нас всех, — сестры, бабушки, меня. — Ради себя, Тэхён. Остановись.       Его всхлипы перехватывают, накрывая ладонью скулу, пока ещё не исчерченную непророненными слезами. Тэхён смотрит так голо и чутко, наклоняясь ближе к нему. — Звёздочка...       Чонгук мотает головой и смахивает слёзы, пекущие уголки зажмуренных глаз. — До выпуска осталось полгода. Ещё есть время сделать всё правильно.       Подушечки пальцев пробегаются по точёным чертам лица, которые хочется впитать даже самым призрачным, мимолётным касанием. Чонгук сглатывает, мечется между смотрящими на него глазами и видит в них себя. — Не упусти его, Тэ.       И тогда ты не упустишь меня.       Он вновь обвивает плечи Тэхёна и притягивает его к себе, словно в попытке удержать их обоих единым целым. Ему отзывчиво идут навстречу, и только затяжной поцелуй, оставленный на его виске, срывает тихий всхлип с уткнувшихся в теплоту кожи губ.

***

      Сеул кажется безмерно большим и оттого пугающим, но слишком много хорошего припасено в отражении застеклённых зданий и мраморных стен университета, который Чонгук уже как полгода гордо называет своим вторым домом.       В это всё ещё верится с трудом, но сегодня он сдал первый из череды предстоящих зачётов, окончательно утвердивших в голове мысль, что он смог дотянуться до своей мечты. Сделал то, что многим вокруг него казалось невозможным, помимо учительницы английского и матери, которые верили в него от начала и до самого конца.       Значительную роль сыграл и ещё один человек, чьё имя выжгло себя на стенках поющего тихим счастьем сердца.       Общежитие возвышается совсем недалеко от учебного корпуса, только вот Чонгук не сворачивает на ведущую к нему дорожку. Съёмная квартира, где он уже обжился, расположилась прямо между его университетом и колледжем, куда одновременно с ним зачислился сдавший вступительные и набравший достаточно баллов Тэхён.       Чонгук ни на мгновение в этом не сомневался. Парню всего лишь нужен был небольшой толчок, чтобы вспомнить про свою запылившуюся, спрятанную в далёком чулане подсознания цель.       Это не было легко. Это стоило недоверчивых, настороженных взглядов преподавателей, порывов исправить оценки и отношение, где-то — успешных, а где-то — заведомо провальных. Это стоило осуждения некогда близких друзей и непринятия тех, в чьи взгляды не вписывался ставший привычным Тэхёну образ, который тот так старался разрушить, находя поддержку и уверенность в сжатой в его руке.       Только он всё равно смог. Пусть и без красного аттестата, с парой троек и не самыми блестящими результатами выпускных экзаменов, но Тэхён всё равно смог переступить через прошлого себя, чуть не затерявшегося в промозглых дворах, и вырваться на свободу.       «Буду вечером к семи, с меня ужин» — встречает стикер на зеркале в их укромной прихожей, стоит Чонгуку перешагнуть порог. Он улыбается, сцепляя записку со стекла, и оставляет сумку у двери, прежде чем зайти на уютно обустроенную ими кухню.       Там его встречает стоящий на столе чайник, ещё вчера сломанный им по оплошной случайности. Тэхён тогда помог вытереть пролившуюся повсюду воду, а после пообещал собрать кипятильник воедино, как только проснётся. — Зря что ли на инженера поступал? — спросил он прошлым вечером и улыбнулся, прежде чем притянуть смирившегося было с поломкой юношу для поцелуя.       Он всегда хорошо управлялся с электроникой, а с сердцем Чонгука — ещё лучше. — Буду ждать, — шепчет он себе под нос и ставит чайник на режим закипания.       Даже прошедший хорошо зачёт не радует его так, как возможность разделить с Тэхёном этот вечер, как и все им предстоящие.