Почти что Щелкунчик

– Это семейная игрушка, – щебечет Даша, протягивая ему какого-то явно старинного, порядком потёртого, но всё равно какого-то очень пафосного деда мороза. – Мне в детстве говорили, она волшебная… Яр улыбается, глядя ей в глаза сверху вниз и накрывая её тёплые ладошки своими. Дашка – нежная, немного наивная и трепетная – даже в его не самых мощных руках выглядит словно хрупкая изящная балеринка из фарфора. Она и сейчас смотрит ему в лицо с какими-то огоньками в голубых огромных глазищах, и губы у неё плывут в трепетном выражении. – Волшебная? – ласково фыркает он, бросая взгляд на игрушку. Дед мороз, пусть и действительно древний на вид, совсем не тянет на что-то волшебное. – Разве что там чудесная магия пыли… Даша щёлкает его по носу, театрально дуя пухлые губы. – Дурак ты, – бросает она весело, – она у меня в семье поколениями хранилась, между прочим. По маминой линии. У неё во взгляде явно проступает жгучее нетерпение; ей определённо до безумия хочется рассказать; и Ярик кивает, дёргает подбородком, привлекая её чуть ближе к себе за талию. – Ну что там с этим твоим дедом такого волшебного? – мягко тянет он, утыкаясь носом в светлые волосы у чужого виска и чувствуя, как она прижимается к нему покрепче. Ему это нравится – чувствовать себя рядом с ней защитником, чувствовать себя кем-то сильным и смелым, дарить ей покой и заботу. Даша ему – эдакая тихая гавань, в которой можно спрятаться. Иногда ему жаль, что тихая гавань – это ещё не всё. Правда жаль. Но в эту минуту – он счастлив и этим. – Мне его мама подарила, – оживлённо говорит она куда-то в светлую ткань футболки у него на плече, – на мой седьмой новый год. Он мне так понравился, знаешь, я его даже в кровать брала, так любила, вообще из рук не выпускала. И мне снилось… ну, снилось… Она хмурит светлые бровки, сведя их на переносице, и Ярик, осторожно отняв одну руку, легонько трогает морщинку на её лбу. Потом там же трогает – губами. Он, на самом деле, с трудом сдерживает смех. Ему правда весело – это одновременно смешно и очаровательно смотрится. – Если бы ты вначале сказала, что тебе его подарил крёстный Дроссельмейр, то я бы предложил, что тебя снилось, как ты швыряешь тапочкой в крысиного короля, – со смешком говорит он. Даша легонько стукает его по плечу. – Бал там в любом случае был, – показывает она ему язык. – И юный принц, с которым мы танцевали всю ночь до утра. Ярик строит скорбную мордашку. Даша примирительно целует его в щёку и настойчиво вкладывает деда мороза ему в руку. – Она семейная, – повторяет она, – повесь, пожалуйста. Ярик сглатывает противный комок в горле. Даша красивая, Даша замечательная, Даша… наверное, чего-то от него ждёт. Как и все остальные. Ярик трусливо отводит взгляд. И чтобы чем-то занять руки, вешает деда мороза на ёлку. Со стеклянного личика, наполовину укрытого белым, на него смотрят непривычно хорошо прорисованные, удивительно молодые в сравнении с окладистой седой бородой, лукавые зелёные глаза. Он зачарованно смотрит на них добрых две минуты – пока Даша не начинает махать рукой у него перед носом. Это немного и правда напоминает волшебство – то, насколько взгляд прилипает к игрушечной крошечной фигурке. Яр вздыхает носом, с трудом отведя глаза. – Красивая игрушка, – сипловато произносит он, с нежностью замечая, как сиять начинает симпатичное светлое лицо. – Давай следующую повешу. И на всякий случай обходит ёлку с другой стороны. *** Ярик открывает глаза – и первым, что он видит, оказывается эта вот окладистая, белая как вата пышная борода. Эта борода оказывается каким-то образом везде, забиваясь в нос, рот и щекоча скулы. Он отшатывается – ровно на столько, чтоб понять, что он сидит на краю огромной, великанской кровати, а сильные, не по-стариковски уверенные руки держат его за плечи, почти перегибаясь через плечо. Становится ясно, откуда взялась борода. Ярик оглядывается по сторонам. Всё вокруг выглядит огромным, неправдоподобно и гротескно большим, он чувствует себя лилипутом в стране великанов, и… Ярик тихонько страдальчески стонет куда-то в пространство и закрывает лицо обеими руками. – Господи, – бубнит он, –мне снится, что я попал в грёбаную сказку. Сбоку как-то ехидно, но очень необидно хмыкают – Ярик разворачивается и тут же в упор сталкивается с этим вот зелёным, совсем молодым взглядом, так сильно не вяжущимся с бородой и глубокими морщинами на лбу. Ярик обвинительно тыкает пальцем в чужое крепкое плечо под красной аляповатой праздничной шубой. – А ты, – расширяет он глаза, – какого хрена ты дед мороз-то?! Почему не Щелкунчик, почему у меня вообще всё не так!.. Дед мороз хихикает – чёрт, если бы он не видел и не слышал это собственными глазами и ушами, он бы в жизни не поверил, что этот сказочный дед умеет не только громогласно вопить киношное “хо-хо-хо”, но и вот так откровенно хихикать. – А ты что, маленький, чтобы в сказки верить? – ухмыляется он – ну это Ярик так думает, что ухмыляется – потому что губы из-под бороды откровенно не видно. Яр громко фыркает. Снова оглядывает чужую фигуру – дурацкая красная шуба мешает попытаться разглядеть хотя бы ту часть лица, которую не скрывает борода, постоянно отвлекая внимание на себя. А ему хочется – хочется, потому что интригуют борозды вокруг чертовски юных глаз. Он снова возвращает руки к лицу, но на этот раз не прячется за ними. Вместо этого он нажимает пальцами на виски, принимаясь их массировать так интенсивно, словно надеясь продавить башку насквозь, вытащить из неё мозги и перетряхнуть их как следует. – Это же сон, – монотонно вздыхает он. Дед мороз охотно кивает. – Конечно сон, – подмигивает он, – только с чего ты взял, что он не может одновременно быть реальностью? Ярик закатывает глаза. Ну потому что – ему можно. Он не ребёнок, в конце концов. Не десятилетняя девочка Мари. Ему двадцать восемь, и он грёбаный слишком взрослый продюсер, разучившийся мечтать примерно на полном и сокрушительном актёрском провале. Он просто из всего этого вырос. – Ну да, конечно, поцитируй мне “Алису в стране чудес”, я же её недостаточно делал перед каникулами, – едко хмыкает он, стараясь побольнее задеть собеседника. Собеседник явно не задевается, вообще никак не впечатляясь, и Яр сдаётся, сдувается как воздушный шарик. – Ладно, что мне надо сделать, чтобы ты вернулся в свой нормальный облик, мой психоделический кошмар? Победить крысиного короля? Засосать тебя поцелуем истинной любви?.. Дед мороз прерывает его каким-то неуловимо властным взмахом руки, но что важнее, что действует куда более ощутимо – фыркает где-то настолько близко, что воздух трогает волосы у него на виске. Яр скашивает взгляд. Чудо-дед продолжает сидеть там, где сидел – и что это тогда было? Яр клянёт вот то впечатлительное, эмоциональное, практически детское, что осталось у него внутри и, видимо, прониклось дашиной историей так, чтобы показывать ему её и во сне. Ему вообще-то давно не снилось вообще ничего кроме чёрного экранчика. Может, он поэтому неохотно, но принимает правила игры? – А с чего ты взял, что я хочу в нормальный облик? – хмыкает тот весело. – В шубе жарковато, конечно, но в целом… Ярик нетерпеливо цокает языком. – Зачем-то же ты мне снишься. – Может, я просто хочу, чтобы ты вспомнил о чуде? Ярик самую капельку болезненно ухмыляется. О чуде. Конечно. Когда твоя профессия – буквально создавать чудеса для других, в чудо очень быстро перестаёшь верить сам. По крайней мере, в то чудо, для которого не нужны сотни тысяч рублей, тонна усилий и пара выгораний. – Даше же ты снился в детстве, – пожимает он плечами и прикусывает язык – вообще-то он не уверен, а теперь его собственное коварное подсознание будет припоминать ему, что в выдуманную сказочку он всё же поверил. Но молодые зелёные глаза смотрят на него внимательно, хоть и весело, и он продолжает мысль, сцепив пальцы в замок на всякий случай: – а дети обычно и без того верят в чудеса. Значит тебе что-то надо. Дед мороз улыбается – ну, это Ярик так определяет движение седых, на вид довольно мягких волос. Не усмехается, не корчит гримасу – улыбается с какой-то мягкой трогательной ностальгией. – С Дашей как раз была та история про Кракатук, – говорит он негромко и тепло, – без крысиного короля уже, но орех сохранился, там целый квест вообще был. И бал был хороший. Яр кивает, вспоминая дашины слова и её трогательную улыбку, качает головой. – И вы там неплохо зажгли, говорят, – беззлобно хмыкает он, дёргая плечом. Дед мороз склоняет голову к плечу, выглядя как очень бородатая и аляповато-красная птица. – Ревнуешь? Ярик громко фыркает. – К чему, к подсознанию шестилетки? – да, он снова закатывает глаза. Ну потому что вопрос правда идиотский. Видимо, собеседник это тоже понимает – потому что виновато моргает и разводит руками в красных меховых рукавицах. – Вообще-то есть кое-что, – он придвигается ближе, почти касаясь бедра бедром, и теперь его заговорщицкий шёпот и правда касается кожи. – Пообещай мне завтра ночью прийти на бал, идёт? Яр кивает, чтобы отвязаться от слишком разбушевавшейся фантазии, видимо, всеми способами отправляющей его отдыхать. Может, и правда стоит забрать Дашку и уехать куда-нибудь на несколько дней? Или хотя бы вытащить её куда-то на концерт, или… – Обещаю, – бездумно соглашается он, и ему в лицо тут же дуют – дыхание прохладное и пахнет чем-то сладким и кремовым. Глаза буквально начинают слипаться во сне – блин, он и правда себя довёл, кажется; в последний раз ему снилось, что он спит, в студенчестве… – Встретимся завтра, – звучит на границе сознания чужой голос. И темнота его накрывает. *** Яр просыпается вроде бы отдохнувшим – как минимум выспавшимся впервые за последние, наверное, несколько лет; но настроение с утра всё равно паршивое. Перед глазами мелькают картинки из сна, отрывки фраз, вроде как и нетривиальных, но на трезвую голову всё равно кажущихся ужасно киношными. Он злится на себя – что вёлся на весь этот детский сад, на человеческое подсознание – что делает вид во сне, что самый грандиозный бред вполне логичен и остроумен, на весь мир в целом – ну просто потому что. Он яростно чистит зубы: дёсны нещадно начинают кровить, а то, как стирается эмаль, как будто даже слышно. Становится ещё хуже – от того, как противно болит десна, и от того, сколько в этом месяце придётся оставить у стоматолога. Превратности взрослой жизни – когда больше всего в зубных врачах начинают пугать прайсы, а не всякие стрёмно жужжащие бормашины. На кухне лучше почти не становится – удивительно бодрая для такого раннего утра, порхающая по кухне и что-то тихонько мурлыкающая себе под нос Даша навевает воспоминания про дурацкий сон и в целом слепит глаза не хуже слишком яркого света. Если слишком долго смотреть на солнце можно ослепнуть, да? Она оборачивается, улыбается широко-широко и целует его в висок. Мягко так, едва задевая кожу губами, почти что по-матерински; её дыхание касается виска, и оно – тёплое, человеческое и живое. – Мне нужно с тобой поговорить, – легко говорит Даша, отворачиваясь к стоящей на плите турке. Яру тошно от того, что первое чувство от этих слов у него внутри – облегчение. Такое гадкое, грызущее изнутри, ползущее вниз от позвоночника – но всё-таки облегчение. Обычно в кино после таких фраз расстаются. Он и сам говорил их несколько раз. Он складывает пальцы на столе, чтобы не начать нервно ими барабанить. Слова из сна не то чтобы сильно на него влияют – становятся, скорее, каким-то странноватым катализатором. Словно то, о чём он думал где-то на краю сознания, что боялся трогать и ворошить, лишь бы не потревожить устоявшийся тихий мирок, в котором они оба завязли как будто в болоте. Интересно, когда он растерял этот свой хвалёный юношеский азарт и тягу к экспериментам, оставив всю её работе, а? Даша молчит ещё пару минут, за которые Ярик успевает накрутить себя до пика и обратно. Она ставит перед ним кружку кофе. Он без вопросов знает, что с молоком и тремя ложками сахара. – К нам приедут гости, – говорит она, садясь напротив него и придвигая к себе вторую кружку – Ярик не заглядывая знает, что там зелёный чай. Он медленно моргает, только спустя несколько секунд осознав чужие слова. Те отказываются собираться в целое; так бывает, когда готовишься к чему-то совсем другому. Наверное, у него на лице написано всё вот это непонимание и недоумение, которое Даша, конечно, объясняет себе по-своему – и спешит что-то своё объяснить уже ему. – Какой-то очень-очень дальний родственник, – неопределённо пожимает она плечами, – не то брат сводной сестры, не то внучатый племянник маминой крёстной, не то троюродный сын, я не разбираюсь, если честно. Мне про него только в детстве рассказывали, я вообще думала, что это выдумка – мол, Саша вот с серебряной медалью школу закончил, Саша в музыкалку ходит, Саша на программиста поступил. А он существует. И переночевать попросил. Говорит, из Питера приедет на несколько дней по делам. Ярику хочется едко так, противно спросить: а что, айтишник с медалью зарабатывает недостаточно, чтобы снять номер в отеле? Только вот Даша от этого почему-то светится изнутри, искренне радуется, и он вымученно улыбается. Наверное, он и правда забыл, что такое чудо – вот так радоваться каким-то вообще-то не самым удобным для жизни мелочам. Он кивает. – Круто. На секунду ему трусливо кажется: может быть, и так сойдёт. Может быть, ему надо просто отдохнуть, перезагрузиться и выдохнуть; а там всё получится, там у них всё сложится. Он думает, как это было бы просто: прямо сейчас, пока солнце так красиво освещает её светлые волосы и заливает ярким светом кухню, бухнуться на колено и сказать всего лишь пару слов. Она не отказала бы. Точно не отказала бы. Не сейчас. А Даша вдруг накрывает его руку своей, нагревшейся от чашки почти до горячего. И смотрит совсем иначе – серьёзно и почти строго. Он почти успел забыть, что она вообще умеет так смотреть. – Ярик, давай расстанемся? – буднично предлагает она, и Яр теряется от этих слов, хотя сам ждал их буквально минуту назад. Хотя сам, наверное, хотел их услышать – где-то в глубине души. И всё равно внутри как будто что-то падает и разбивается с противным треском. – Зачем? – тупо переспрашивает он. Как будто хочет услышать ответ. Как будто не знает его уже сейчас. Даша смотрит на него всё со знакомой терпеливой, не то сестринской, не то вообще материнской нежностью. – У тебя со мной глаза больше не горят, – спокойно говорит она, но губы у неё дрожат – ей, наверное, тоже нелегко. – А у меня с тобой. Мы оба заслужили лучшее, что скажешь? Ярик глупо молчаливо кивает – потому что она права, она как обычно во всём права, она знает его лучше, чем он сам. Он берёт её за руку и прижимает тёплую ладошку к своей щеке. – Что-то изменится? – негромко спрашивает он, чувствуя себя снова шестнадцатилетним подростком, впервые расстающимся с девочкой. – В смысле… для нас? Только вот отличие в том, что Даша ему – ни разу не чужая. Даша ему – муза, вдохновительница, боевая подруга и вера в лучшее; даже если они не будут встречаться, он не может её потерять. Она снова пожимает плечами. – Целоваться не будем, – отвечает она, – ну и сексом заниматься тоже. И Ярик вдруг понимает всем сердцем – это так. Она никогда из его жизни не пропадёт, только не так. Он снова кивает – который раз за утро. И говорит – кажется, искреннее, чем во все предыдущие несколько месяцев: – Я люблю тебя. Даша понимающе сверкает глазами. И всё равно какая-то неловкость остаётся – она тонкая, почти неощутимая, как дымка. Они оба почти что сбегают на работу, а вечером не говорят друг другу ни слова; Яр молча достаёт постельное из шкафа и застилает диван, Даша так же тихо уносит его подушку из спальни. И, легонько задев его бедром, заговорщицки говорит только одно: – Увидимся на балу. *** Когда он открывает глаза во сне – в них бьёт невыносимо яркий свет. Солнце словно усиливают моментом раз в десять; свет оказывается буквально повсюду, топя в себе просторное, дышащее какой-то роскошью помещение словно приливная волна. Яр крутит головой, оглядывая вычурную обстановку, лепнину и гобелены на стенах, резную мебель и нарядных людей в старинных вещах. Он рассматривает платья с пышными длинными юбками, и сюртуки из тяжёлых тканей, и, разумеется, маски на лицах практически всех присутствующих. Он видит где-то вдалеке Дашу – на ней изумрудно-зелёное изящное платье, и она выглядит невероятно красивой, – и невероятно счастливой – раскланиваясь с какой-то высокой темноволосой женщиной. Он хочет окликнуть её, подойти или хотя бы помахать ей рукой, но его вдруг ловят за плечо и заглядывают в лицо сверху вниз. – Пойдёмте со мной, – тонко улыбается ему мужчина с тёмными волосами, собранными в небрежный хвост, и почти исполинским ростом. – Вас уже ждут. Ярик выгибает бровь, глядя на незнакомца в упор. Что-то в нём – изгиб тонкого уверенного рта, взгляд бледно-зелёных глаз в прорезях тёмной маски – кажется даже капельку знакомым; или похожим на то странное чувство, когда ты уже заранее знаешь, что что-то станет тебе знакомым. Яр тянет уголки губ. – Это снова сон в реальности, да? – дежурно интересуется он, всем своим существом уже зная ответ. Мужчина насмешливо кивает, подтверждая его догадку. – И кто в нём меня ждёт? Мужчина издаёт необидный, но до безобразия ироничный смешок, треплет его пальцами в светлой перчатке по плечу; Яр косится и с удивлением понимает, что на нём не привычная пижамная футболка, а что-то бордово-бархатное и очень красивое. – Принц, конечно. Он кивает. Ощущения от сна этой ночью разительно отличается от того, что те чувствовал вчера. Его переполняет удивительная лёгкость, его словно воздушный шарик наполняет этот неведомо откуда льющийся свет, и он вдруг с удивлением ощущает, что губы неудержимо ползут в широкой улыбке. Он стряхивает чужую цепкую руку и дёргает подбородком вперёд, всё равно продолжая улыбаться как дурак. – Ведите, – он не то соглашается, не то просит, не то командует, но его провожатый только пожимает плечами и устремляется вперёд. Яру остаётся только следовать за ним, пытаясь не потерять широкую спину и возвышающийся над людским морем тёмный затылок. Он ловит собственный взгляд в зеркале – и ему кажется, что таким воодушевлённым, весёлым, живым он не был со студенчества. Он понимает до конца, что имела в виду Даша, когда говорила про горящие глаза. В реальной жизни они, кажется, вообще так гореть не способны даже у самого счастливого человека – но во сне возможно всё, и он от этого всего всё и берёт (от нелепого каламбура становится ещё веселее). Ещё он ловит отражение собственного силуэта, и сидящий по фигуре бордовый камзол ему определённо ужасно нравится. Маски на нём нет. И слава богу. Незнакомец выводит его в самый центр зала. Прямо к одиноко стоящей к ним спиной стройной фигуре в белом. – Мой принц, – залихватски хмыкает его провожатый без капли почтения, – мы здесь. Принц оборачивается. С симпатичного, вызывающе юного лица, тоже не прикрытого маской, на Ярика смотрят знакомые, безнадёжно молодые зелёные глаза. Он, кажется, видит в них отражение собственного света. – Такое условие? – насмешливо спрашивает Яр, упирая одну руку в бок и наклоняя голову к плечу. – Согласится прийти на бал. Он чувствует себя смелым, искренним и счастливым. Высокий мужчина удаляется куда-то к стене, оставляя их наедине среди толпы, фланирующей вокруг. Принц звонко смеётся, чуть запрокинув голову и занавесившись длинноватой чёлкой. – Не было никаких условий, – негромко, словно по секрету сообщает он. – Мне просто хотелось тебя удивить. Ярик снова чувствует, как улыбается. Сердце в груди стучит ровно и быстро, совсем немного отдаваясь где-то в затылке. Ему протягивают руку, а кажется – что целый мир. – Потанцуем? – светло спрашивает принц. Яру на секунду приходит в голову отказаться, покачать головой, отговориться, что он не умеет – но вызубренные в училище движения всплывают где-то на подкорке, усиливаясь преследующей его эйфорией сна, и он уверенно вкладывает ладонь в чужие твёрдые пальцы, вторую устраивая на укрытом белой тканью плече. Музыка начинает играть сразу отовсюду, едва чужая рука касается его талии. Все вокруг тоже приходят в движение – кавалеры приглашают дам и не только; Яру кажется, он краем глаза видит Дашу, не успевая разглядеть, кто успел её пригласить – потому что его самого вдруг мягко, но крепко тянут за собой. Он улыбается и смотрит в зелёную глубину. Его ведут так… бережно. Словно стеклянного. Ноги подстраиваются сами: шаг назад, шаг в сторону, шаг назад. Он ни разу не был ведомым – но это выходит как-то интуитивно, как-то на автомате. Неудивительно – он же во сне. Тёплые пальцы гладят его ладонь. Яр жмурится от того, как это тепло словно распространяется от них по венам, заполняя его грудную клетку. – Тебе идёт этот цвет, – чужой сипловатый и резкий, но приятный голос вырывает его из мыслей, – у тебя отличная фантазия. Это похоже на комплимент. Яр мгновение рассматривает то, как сочетается бордовый бархат с белой тончайшей тканью рубахи, прежде, чем ответить? – У меня? – он вскидывает бровь. – Это типа… я? Я думал, ты здесь всем заправляешь. Принц качает головой, но от его глаз к вискам разбегаются смешливой паутинкой крошечные морщинки. – То, как ты выглядишь… это всё ты. Мог бы, кстати, и канделябр какой-нибудь прихватить из недр воображения, ради разнообразия, – беззлобно подшучивает он, а потом вдруг сжимает его талию чуть сильней. – Желания кстати тоже исполняются. Ну, в рамках сна. Так что мечтай осторожнее сегодня ночью. Ярик пожимает плечами. Ему как будто… просто нечего желать. Как будто этот сон – уже побег от реальности на свет. Буквально – его словно становится в зале ещё больше. Он чуть поворачивает голову; ровно на столько, чтобы увидеть Дашу, кружащуюся в танце с той самой высокой девицей, носом почти утыкающейся ей в волосы, и заливисто смеющуюся. Принц прослеживает его взгляд и понимающе выгибает уголок рта. – А она… тоже, ну… – Ярик не знает до конца, что он сам имеет в виду, но его каким-то образом понимают с полуслова. – Я думаю, она видит своих повзрослевших старых знакомых, – резкий голос звучит по-прежнему бесконечно тепло, когда речь заходит о ней, – я точно знаю, что Софа ужасно заждалась. Ярик кивает, разрешая себе на секунду прижаться виском к чужому. Невидимые музыканты позволяют финальному аккорду вальса повиснуть в воздухе ненадолго – а потом сразу начинают играть что-то очень бравурное, радостное и торжественное. Они замирают двумя прижавшимися друг к другу фигурами в центре зала. – Так что, – шепчут ему на ухо, обдавая чувствительную кожу тёплым дыханием, – намечтал что-нибудь? Ярик мимолётно думает о том, что они могли бы поцеловаться – это было бы так красиво, словно в хорошем спектакле; но это просто приятная лёгкая мысль, промелькнувшая ярким кадром в голове. Он не хочет никого целовать. Он хочет задержаться в этом мгновении подольше. – Говорить, – мягко отвечает он, – танцевать, и всё до самого утра. Чужие глаза, как будто это возможно, начинают сверкать ещё ярче – Яр понимает, что каким-то образом сказал всё правильно. И они танцуют и говорят, говорят и танцуют, и это длится, кажется, пару недолгих вечностей, и Ярик чувствует себя упоительно счастливым в этих вечностях, когда чужие губы снова почти касаются его уха. – Тебе скоро придётся просыпаться, – трепетный выдох чуть виновато обжигает кожу. Яр смотрит в ставшие удивительно родными глаза. – У нас, выходит, – отстранённо замечает он, – была всего-то эта ночь? Принц морщит нос с крохотной родинкой на кончике, становясь от этого почему-то ещё более родным. – Формулировка могла бы быть и поизящнее, – ворчит он, но Яр видит, как по его лицу медленно расплывается печать тоски, – ты всё-таки во дворце. Но да. Одна ночь в году перед новым годом. Ярик вдруг гнёт губы в какой-то почти безумной улыбке. – А мечты? – быстро спрашивает он. – Я могу пожелать встретиться с тобой в реальности? Принц дёргает плечом; Ярик ощущает его ладонью. – Это уже реальность, умник, – занудно отшучивается он, – мы же тебе говорили. Всё в глазах начинает расплываться, как будто мираж, иллюзия, видение. Ярик самым краем сознания удерживается за отступающий сон, чувствуя, как мягкие губы касаются его лба. И этим самым краем сознания упрямо загадывает непокорной вселенной желание. “Пожалуйста” – думает он. – “пожалуйста”. Звенит будильник. *** Спустя полторы недели Ярик практически готов признать, что с ним что-то не так. Он читает про сны всё, что находит в интернете, начиная от официальных научных исследований и заканчивая сомнительными сайтами не менее сомнительных гадалок, на которых ему в лицо то и дело выплывает реклама очередной светлой ведьмы Маргариты. Яру от них периодически становится не по себе – но ничего полезного на них всё равно не находится. Учёные говорят, что всё, что нам снится – это то, что мы видели когда-то в жизни. Учёные говорят, что наше подсознание не умеет само генерировать образы – только использовать то, что уже существует. Ярик согласен: выдумать такое он, может, и смог бы; но не зациклиться на собственной выдумке ему бы мозгов хватило. А значит, он где-то есть, где-то рядом, этот существующий-несуществующий человек, который кружил его в танце и невесомо целовал в лоб на прощание; значит, его возможно где-то найти; значит… Яр его даже видел. Это придаёт надежду – он вцепляется в неё с упрямством бульдозера. Только упрямство за две недели ничего так и не даёт. Он ищет это лицо на работе, среди артистов и световиков, костюмеров и режиссёров; он тщательнее приглядывается к кассирам в супермаркете и к людям, с которыми вместе едет в метро; он даже заводит пару знакомств; но того, кто нужен так и не находит. Даше он ничего не говорит: у них легко получается вернуться к предыдущей точке и остаться друзьями, но обсуждать свою несуществующую личную жизнь – это, честно, как-то неловко. А ещё у Даши – задумчивость на лице, морщинка на высоком лбу появляется временами и задерживается всё дольше, и Ярик невольно вспоминает высокую брюнетку из сна. Спрашивать не хочется. В поисках дни не проходят – пролетают так стремительно, что он не успевает сообразить, когда наступает старый новый год. Забавная традиция откуда-то из детства – но Даша, накинув на тёплое домашнее платье миленький фартук, готовит салаты и какое-то странное горячее. Ярик ворует кусок колбасы прямо из-под ножа – Даша шлёпает его по руке и смотрит с укоризной. – Не трогай, – ворчит она и тут же нелогично сама отправляет кусочек в рот. – Это на новый год? – ухмыляется Яр, заламывая одну бровь. Дашка закатывает глаза. – Помнишь, я тебе говорила, что ко мне приедет дальний родственник? – она почему-то комкает в тонких длинных пальцах полотенце и отводит глаза, и Яр, наконец, вспоминает тот разговор. И то, что было потом. Неудивительно, что он забыл. – Ну вот. Он сегодня приедет. Ты же… всё ещё не против? Она выглядит такой маленькой и неуверенной в эту секунду, что Яр кладёт ей руки на плечи и проникновенно заглядывает в глаза. – Во-первых, это твоя квартира, я тут вообще как иждивенец, – хмыкает он, – а во-вторых – наоборот интересно же, что там у тебя за Электроник. Супер-мальчик, всё умеет. Даша хихикает, и он под шумок утягивает из миски ещё и немножко картошки. Когда раздаётся звонок в дверь, на стол накрыто. Даша нервно оправляет платье и заправляет выбившийся из косы непослушный локон за ухо. – Я нормально выгляжу? – с лёгким оттенком паники интересуется она, и Яр, как хороший человек, сначала показывает ей большой палец – и только потом подозрительно щурит глаза. – Ты же не собираешься клеить его при мне? – ворчит он. Даша больно тыкает его острым костлявым локтем куда-то под рёбра. – Он вообще мой родственник, – шипит она и, ещё раз на всякий, видимо, случай поправив рукава, идёт открывать. Яр не подглядывает. Он сам не до конца понимает, почему, но его изнутри наполняет какое-то предвкушение праздника – словно смотреть на ёлку и знать, что через несколько часов под ней появятся подарки. Яр совсем как Дашка пару секунд назад поправляет свитер, сбившийся где-то на груди. Голоса – звонкий дашкин смех и очень знакомый, резковато-приятный тембр – звучат совсем рядом. До Яра доходит. И всё же – подготовиться он совсем не успевает. Когда Даша и её дальний родственник показываются в дверном проёме, у Яра спирает дыхание. Это лицо он почти отчаялся увидеть хоть где-нибудь. Даже во сне. – Здравствуйте, Ярослав, – улыбается его наваждение, и вокруг его юных глаз расползается мимическая паутинка морщинок. – Даша о вас много говорила. У него такой взгляд, что Яр сразу понимает – всё он помнит. Всё помнит, просто ломает комедию и играет зачем-то с ним в кошки-мышки. – Александр, – кивает он, подхватывая чужой официальный тон, и встаёт на ноги, подходя едва ли не вплотную. – Послушайте, а мы с вами нигде до этого не встречались? Дед мороз – принц – Александр – Саша – ни капли не тушуется. Наоборот, он смотрит немного сверху вниз ему в лицо, и в его взгляде можно прочитать – всё. Целый мир. Даша мышкой сбегает Ярику за спину к столу, кажется, ощущая между ними … что-то. Что-то фантомное и яркое, обжигающее Ярику нервы, будоражащее и желанное. – Может быть, во сне? – иронично выгнув уголок губ, предполагает Саша, и в зелёных глазах прыгают чертями искорки ехидства, выплясывая бешеный риверданс. Ярик приподнимает брови. – Вы пересмотрели все романтические комедии прежде чем прийти, правда? – фыркает он. “Это напоминает танец” – вдруг доходит до него. Они обмениваются репликами так, словно по очереди ведут друг друга в странном подобии на танго. Саша пожимает плечами. – Признайте, что они работают на вас. Самое глупое – это действительно так. Яр чувствует, что его дразнят, его разводят, как подростка в старшей школе, Яр вообще чувствует себя до безобразия юным – и до безобразия смелым, словно его изнутри щекочут пузырьки шампанского из бутылки на столе. Может быть, это имела в виду Даша, когда говорила про горящие глаза? Ярик с тревогой оглядывается – он ведь ворчал несколько минут назад насчёт того, что она собиралась кокетничать с кем-то при нём, а сам-то! Но Даша округляет глаза и показывает ему два больших пальца, тщетно стараясь подавить ехидную улыбку, и Ярик думает о том, как же ему с ней повезло. – Вы говорили, что во сне я могу пожелать всё, чего хочу, – начинает он тихо, почти опаляя чужую щеку дыханием, – за мной осталось желание? Саша рассеянно касается его запястья, словно на автомате, словно не может не касаться. – Смотря, чего вы хотите, – серьёзно говорит он. Ярик чувствует себя отчаянным, смелым и счастливым, когда насмешливо выдыхает: – Если честно, я тогда серьёзно задумался о поцелуе, – в чужих глазах прыгают смешинки, и он продолжает. – Но это во сне. А так я давно не целуюсь до первого свидания. Пригласите меня на ужин? И когда тёплые мягкие губы вместо ответа порывисто целуют его куда-то в уголок рта, он всё так же дразняще добавляет: – К тому же, что-то мне подсказывает, что к концу ужина вы и без желаний меня поцелуете! (И оказывается прав, конечно).