Старческая тарабарщина

В преддверии христианского праздника в честь рождения Иисуса Христа, того самого торжества, так горячо любимого американскими детишками, даже если их семья не исповедует самую правильную и истинно верную регилию. Юный Джимми, окружён этой праздничной атмосферой счастья, семьи и, конечно же, любви! Как же возлюбленные лелеют эти праздные дни, проведённые вдвоём, насколько же обсосана в массовой культуре эта романтика для каждого красного дня календаря... Но Джимми, как комик и скорее всего будущий обладатель социально-гуманитарного образования, не может не проникнуться этим удивительным явлением, желание провести праздник в окружении одного единственного побеждает в головах у всех нормисов и даже нормальных людей (Джимми нормисом является не может, ибо геи-инвалиды с успешным будущим и неординарным мышлением таковыми быть не могут). С нетерпением мальчик ожидает ответа от какого-нибудь небесного посланника, духа Рождества, ну или хотя-бы бога, сидя у кровати в своей украшенной всякой всячиной комнате. Под разливающейся изобилием красок мешурой он, шутки ради, спросил у нематериального образа, может ли тот совершить чудо и дать ему провести Рождество, ну или хотя-бы Новый год, вместе с греющим его сердце Крэйгом Такером. Крэйга, конечно любить не за что, разве только за его мазохисткие влажные желания о том, что он играет собачку, а его всё душат и шлёпают по попе... Но ведь никто о таких вещах и не знает, а любить за них и в помине не будет. Джимми не ярый христианин и не суеверный человек, но образ вопрошающего у кровати мальчика запомнился наверно каждому. У него всё в жизни было, одиночество не разъедаело его душу, у него любящие родители, а на праздники он получит все желанные подарки, так почему бы не попробовать? Это не его последняя надежда, хуже точно не станет, а может мальчика даже услышат! — А н-ну его к ч-чёрту... — спустя минуту бесполезного молчания под звуки ветра и качающиеся наряжённые ёлочки за окном это начинает раздражать. Какого ответа ты вообще ожидал? Поднявшись с пола и надев костыли Джимми уже хотел идти ужинать со своей семьёй, как его взор зацепила фотография их рождённого и воспитанного маргиналами класса. Он свой класс любил, очень даже любил, как можно найти в говне недостатки, когда ты сам являешься его частью? Сохмурившись Джимми оглядел яркую картинку (люди в Южном парке блещут не умом, а своей вырвиглазной одеждой), пытаясь в ней что-то найти. Эрик Картман, ну конечно! Он всегда всё устроит, составить очередной гениальный план — смысл его существования. Сама вселенная послала его, он же идеальный Санта Клаус, зубная фея, пасхальный кролик, дева Мария и кто там ещё дарит детям подарки! Немного подойдя к старой рамке, над которой свисала превращающая комнату в низкосортный клуб гирлянда, Джимми выгнул брови, изображая знак вопроса. Эрик, глядя на него из под конусообразной белоснежной шапки, своей ухмылкой так и кричал своё согласие. — Благородную ты мне цель предлагаешь, королевский шут! Желаешь любви со своей грязной Золушкой, которую родители пиздят и даже этого не скрывают? Может ты что-то не то обо мне думаешь, но я, знаешь ли, с охотой берусь за предложения которые принесут мне денег, слышишь, денег? — Да бр-рось ты, я же п-по п-п-приколу. Тебе р-разве не нр-равилось подобным заниматься? — Нравилось, не нравилось – не наглей! Да и к тому же, между вами есть такая значительная преграда... Вот прям конкретная стальная целка! — Он на вагины др-рочит? — прозвучало с открытым огорчением. — Да не не не, гетерахи не настолько особенные чтоб получить себе целый написанный на коленке фанфик для каких-то задрипанных никому не понятных желаний и целей. — Ему уже кто-то нр-равится? — Ты слишком ограниченный, Джимми! Мысли шире! Бог ты мой, ты совсем слепой, сходи проверься пока не поздно — Картман едко вздохнул, — а вообще, я думаю было бы забавно попробовать сломать эту вполне себе видимую — он презрительно глянул на собеседника, — стену. Если ты не против конечно! — Ага, не против... — окружающие уже столько раз посылали его ко всевозможным врачам, что слышать это снова на самом деле задевает. Ему уже хотелось пожалеть о своём решении, но Картман не настолько плохой человек, да и праздники наверно станут увлекательнее! Эрик ведь уже помогал найти ему деваху для разового перепихона, он определённо знает толк в каких бы то ни было делах. Тем более Джимми не верит, что Эрик самостоятельно сможет свести его с объектом воздыхания, наверно только немного подтолкнуть, а дальше он сам. Гостиная сверкала изобилием украшенний, прекрасно показывающих, сколько люди готовы потратить на разовую отделку своего жилища ерундой в поиске радости от приуроченного к очередным праздностям для мещанства выходного. Празднуй, человечество! Сара бегала от стола к столу, пытаясь не потерять сознание от многочасовой готовки, и только один единственный лабродорчик, купленный для её сына, бегал у бедной женщины под ногами в попытке помочь. Клайд хотел было предложить миссис Волмер пару лишних рук, однако Крэйг сказал ему, что еду, приготовленную и испорченную его руками, он есть не собирается. В этом году Волмеры празднуют Рождество не одни, Джимми смог уговорить Крэйга праздновать вместе, тот долго соглашался чисто из своих никому не нужных принципов, мол, будет он ещё выглядеть попуском на глазах других! Крэйг на самом деле и рад был такому предложению, Джимми как-никак присвоено звание единственного смысла его никчёмной жизни уже как несколько лет! Да и снова отмечать с родителями, каждый год устаивавшими скандал, сопровождающийся избиением всех членов семьи, ему как-то не особо нравился, снова ходить со сломанным носом — позор. Клайд за ними увязался сам, всегда веселее праздновать с друзьями, да и Роджер открыто его презирает после смерти Бетси. Для Клайда Рождество уже не блещет этими семейными ценностями, их он навсегда в себе похоронил. Джимми следовал приказу: привести Крэйга на Рождество к себе, а дальше он увидит. Он и мысли предположить не мог, что же Картман придумал и что мешает им начать великолепные сказочные отношения. Втроём ребятки ходили из одного угла в другой, с первого этажа на второй и наоборот. Клайд и Джимми как обычно говорили много, Крэйг не очень, но смысла в речах не было ни у кого, пустые диалоги. Джимми умилялся каждому скверному мусору, вышедшему из поганого рта Крэйга, а каждый звук, издваемый его постоянной икотой или чиханием, возводил на его лице бесконечную кривую улыбку. Хоть никто и не признавался в своих глубоких чувствах, ему уже было достаточно всего этого тепла совместного праздника. Крэйг проявлял ему больше внимания чем обычно! Уже успев забыть о каких-то картмановских обещаниях и наслаждавшись этой идиллией, он не ожидал предстоящего сюра. Клайд звонко смеялся и хлопал в ладоши, содрогаясь в почти конвульсиях. Его доводит каждая шутка Джимми, какой бы плоской, несмешной или тупой она не была (только если это не слишком оскорбительно, после отвратительного шлака под именем прикола про его дорогую и любимую матушку он не смеялся над шутейками инвалида два месяца). Крэйг же просто слегка улыбнулся дрожащими губами, Джимми восхищает его своей жизненной энергией, своим ярким освещающим душу светом, а шутки, не настолько и смешные, приводят его в глубокий эмоциональный оргазм. Он мог бы слушать этот поток заикащихся мыслей целую вечность, до тех пор пока его материальная оболочка не слезет с него полностью, прокормя почву. Джимми – его идеал, не способный на ошибку или неверное решение, он всегда на высоте, выше самого господа-бога. — Не разговариваете, подавитесь — легонько грозилась Сара. — Хорошо-хорошо, мэм! — Клайд вскинул руками, Сару он уважал как собственную мать, она тоже заботливая и приятная женщина, хоть и не обладает такой былой у Бетси строгостью. — Клайд, рот открывай только– — В сотый раз не смешно уже! Если шутить про одни отсосы – это надоест — Клайд прервал Крэйга. На что тот только вздохнул, он не отличается остроумием Джимми, может только жалко упрекать, что будет казаться крутым только если ты слышишь это в первый раз. Крэйга берёт печаль из-за осознания этого. Очередная, брызщущая колким интеллектуальным юмором шутка Джимми полностью добивает его и так мёртвое самолюбие. — Кр-рэйг, хорош кислить! Расслабься — Джимми похлопал его по плечу, лицо Крэйга слегка смягчилось и перестало рассказывать миру о внутренней раздавленности и полной раздробленности. — Мм... — Гордость и неумение формулировать свои мысли не давало ему ответить по-человечески. Ужин шёл спокойно: шли мирские диалоги, разбавленные хохотом и чоканьем бокалов, уж очень нравилось и взрослым и детям заниматься этой забавной лабудой. Спокойствие было прервано дичайшим стуком в дверь, словно гром средь бела дня он разбудил беспокойство в каждом сидящем здесь человеке. Грубые выкрики издавались по ту сторону стены, по ту сторону морали, из тех тёмных дебрей, кружащих и извивающихся червями в воспалённом беспризорном мозге асоциала. Крэйг резко встав из-за стола и немного отойдя поднял и всех остальных, крики были так похожи на его отца, аж страх до самых почек продрог в нём каким-то угрём. — Ой, ядрёна мать! — Клайд обернулся и помотал головой, — мне не по себе как-то... — Да заплачь ещё — Клайд вовсе не выглядел будто сейчас из него выйдет фонтан слёз, а вот Крэйг, когда он только вскочил – да. Паника быстро начала утихать, ибо все быстро восприняли это за тупоголового пьяного мудилу, ведь в обществе это отвратительное явление стало настолько обыденным, что уже никого не интересует. Джимми отпустил развеивающий напряжение анекдот, а Райан побрёл открывать дверь и обкашливать вопрос. Незаметным никому огнём по всему дому прошлось это открытие, вся жизненная сила дома нагревалась до температуры плавления меди, из которой она вытачивала великолепную брошь жука скабея, в будущем укашенную невероятными переливающимися, а-ля опал, драгоценными тёмно-салатовыми камнями, добытыми из сердца всея гор матушки Земли. Иммигрант, судя по всему из Мексики, с ружьём наперевес вырвался из обгладыващей пустоты за гранью морали и ворвался в это небесное царство чистоты и порядка, обнажая всем нравственно падшую гнилую душонку-тушёнку. Испорченные сардины заляпали его карман, наверно украл из низкосортного бара где-то поблизости. Резко оттолкнув Райна, он слоном помчался на кухню, цвета этих мерзких гирлянд сливали его обзор в грязную кашу из вспышек и огней, а лица жителей уютного домишки сгустились с непотребную смесь из неясных выражений. Неуспев заметить, среагировать или хоть что-то сделать несчастные люди лишь продолжали стоять на своих местах. И едва они повернули свои головушки для воззрения этакого примкнувшего к ним в упор гостя, их ушные перепонки разорвал этот гадкий пронзительный гул. Мерзость, нескрывпемая мерзость хлынула брызгыми на всех них, пачкая человеческое достоинство. Крэйг, упав и перекатившись по полу, завизжал как резаная свинья, добивая присутствующих своими крикливыми нотами. Бедный мальчик скрючился в эмбриончика, схватившись за разорванную в неопознаваемое месиво ногу. Под свои же вопли он ревел как последняя сучка на автостраде, обжигающие слёзы разьедали его гадкое, искорёженное безобразрной гримасой лицо. И не успев мелькнуть и малейшей мысли в голове хоть у кого нибудь, этих прелестных людей добивают ещё двумя или тремя взрывами людского идеала. Визги и стоны несчастного Крэйга разлетались по комнате, пока он сам дергался в конвульсиях и пытался найти себе место, не обязательно достойное. Его душа была преисполнена страданием, его ножки были отстреляны излюбленным дробовичком с мощнейшими разрывающими зарядами. Левая так и вовсе болталась на куске из кожи и плоти, поймав ритм отчаянных содроганий владельца. Мужчина ушёл, погрузив весь дом во мрак, ему обещали денег! Денег! Отпустив свое столпотворение, весь дом ожил в суетоивом движении беганья туда и обратно, да здравствует родной переполох! И всё это движение было вокруг скулящего и пускающего по своему лицу смесь соплей, слюней и слёз Крэйга. Они прямо как мухи возле подгнившего жмура или, само собой, мягкой фекалии. Невинный мальчик всё продолжал пачкать милую кухню своей поганой кровью, все его дёрганья напоминали агрессивного больного с тяжёлой умственной отсталосью. Джимми в полном смятении смотрел на этот сущий кошмар, он бы заплакал, да в горле ком. Непробиваяемая и несмываемая грязь заражает весь дом ВИЧом да лепрой, грозит ему лучевую болезнь. Да что там, самостоятельно рождает в нём тератомы. Помилуй этот дом, господень! В очередной раз проходя по разъедающему препаратами нос и пахнущему грязными старушками коридору, Джимми старается не смотреть на людей. Первый взгляд на физически больных даст тебе гораздно больше, чем тот самый единственный на душевнобольного: вот у того нет глаза, этот пришёл с окровавленным запястьем, а что ты скажешь, глядя лишь на материальную оболочку о творящейся в голове кипящей каше? Джимми бы гораздо приятнее пройти мимо них, незнание — залог спокойствия. Да и на голову отбитых в обычной больнице кажется гораздо больше, нежели в дурдоме: не может тут и секунда пройти без крика очередной мамашки. Вновь пересиля себя, он входит в обитель инфекционного заражения. — З-з-зд-даров Крэйг. Н-ну ч-что как сам? — от волнения Джимми заикается чаще, чем хотелось бы. А если честно, хотелось бы ему, скорее, иметь волю посильнее, очень уж его убивает здешняя обстановка. За несколько дней нахождения Крэйга в больнице он ходил сюда вовсе не каждый — очень уж тошно. Один раз с друзьями, один раз сам, это вторая личная попытка. Хотя его походы были даже чаще, чем родителей юноши. — Отвратительно... — Крэйгу хотелось бы сказать это с упрёком, а вышло со скулежом. Что ему отвечать на эту любимую фразу вопрошающих о самочувствии, неужели вам нечего больше спросить? Почему каждый вошедший первым делом спрашивает именно это? Неужели вам его изувеченного больного тельца недостаточно, чтобы самим найти ответ? Это не злило, может слегка раздражало, однако кроме гниющей скорби было сложно ощутить что-либо иное. Инородные, выходящие из спектра тоски и печали чувства совсем ему чужды, можно ли вообще испытать такого рода эмоцию, когда твоё тело разрывает боль и отчаяние? Джимми изо всех сил старался завязать с молчаливым Крэйгом диалог, вёл практически монологи ни о чём. Одна из причин его нежелания сюда идти — молчание. И ведь как тут находится, коли твой собеседник тебе и не собеседник вовсе. Его тишина ничуть не оскорбляла, но вводила в пренеприятное смущение и беспокойство. Неловко! Не успев Джимми досказать новую бессмыслицу, как Крэйг застонал и покичился на койке, повернул голову на бок и прижал. Ему больно, больно, мучительно больно. Каждая минутка в этой больнице сопровождается пронизывающими всё тельце страданиями. Его ручки постоянно дрожат, в ходе чего ему сложно держать даже ложку (но от кормёжки как младенца он отказывается), голова вечно горит и путает и так тупые, в целом бессвязные мысли. А когда апогея его мук достигает этапа убийства головой об стенку над ним могут сжалиться и накачать до предела обезболивающими. До такой степени обколоть, что Крэйг после этого лежит овощем, пускает вязкую слюну и мочится под себя, но ведь зато не больно! Жалкое зрелище. Джимми лишь удручённо вздохнул. — Полегче-полегче! Ты чего взъелся то как побитая собака! — Д-да сам ты, ч-чёрт возьми, псина! Ч-ч-что за б-бесоёвину ты устр-роил? — Ох Джимми, Джимми... Вечно тебе всё не нравится! Я, как истинный и единственный в своём роде гений, прекрасно понимаю, что я делаю! Разве тебе не нравится? — Да я вообще не п-понимаю на кой ч-чёрт это устраивать было! Это в-вообще какой-то, какой-то... — Волмер не нашёл слов, — чем это вообще д-должно было помочь? Я думал ты выкатишь к-какой-нибудь дурацкий п-пр-рикол, а не это! Я на тебя и не р-расчитывал, вообще от б-балды попр-росил, и мне твои эти з-з-замашки нахуй не сдались! — Я ж говорил тебе сходить проверится! Ежели совсем слепошара стал. Джимми, дорогой мой, отношения могут начать только похожие люди, ведь между ними нерушимая связь и взаимопонимание! Латиносы сосутся с латиносами, чёрные ебутся с чёрными, что тебе не ясно? И теперь, когда Крэйг – калека, может быть у тебя есть шанс на успех! Нет ног — нет проблем, вот как я тебе скажу — Картман был уверен в своём давно устоявшемся мнении о любви. — Я тебя н-ненавижу — Джимми не воспринимал всю эту идею за что-то серьёзное, простое детское ребячество сподвигло его на глупую просьбу, он в конце концов в рассвете юношества! Но как же ему перестать упрекать себя за это наивное желание, ведь это он, как и сотни прочих, вверил две жизни и пустил всё в ход чужих рук! Отчего людям так нравится когда проблемы решают за них, ответы даются не ими? И почему тем же людям нравится наблюдать ход событий, когда личности (не персонажи, а целые личности!) не путём собственных стараний, неверных решений и своего потенциала достигают счастия, а-ля любви и отношений, а тем, что кто-то просто решил свести их? И так как мораль — полная субъективщина, я вас заверяю, что этот троп, как и все остальные — тоже, он не глупый, но и далеко не гениальный. Отношение автора в этому? Не будет. Под кислотным едва ли светом наматывала круги дряная муха, божья тварь. С такой, для людского глаза небольшой высоты, открывался целый пейзаж на всё происходящее внизу. Оттого муха и наверху, даже ей не хочется задыхаться в рвотном мраке и противных парах, исходящих от каждого и всякого внизу. Люди, кажется столпились вокруг чего-то, будто там происходит некое смешное представление циркача или, может, смешная собачка встала на задние лапки. В какой бы не была больничная палата санитарии, такое чувство, что в воздухе летает столько пыли, будто это новенький завод времён промышленной революции. — Просто садись, и мы поедем в наш чёртов дом! — Я не сяду! — восклицание прошлось дрожью в голосе, Крэйг стал отпихивать от себя надоедливые руки матери. — Томас сделай что-нибудь! Это, блять, просто невозможно! — Что ты от меня то требуешь, стерва? — Крэйг, наверное правда стоит! Чего в больнице сидеть, дома то лучше будет — Клайд наклонил голову под ругань Лауры на некудышного мужа. Слова исходили от него простодушно, хотя он сомневался в их правдивости. Крэйг провёл здесь всего-то пару дней, его родителей очень уж душила жаба из-за утёка денег за одно лишь нахождение их сына в стационаре. — Ни за что — нервно отрезал Крэйг, пристально глядя на Клайда отчаяным и бесконечно печальным взглядом. У Клайда может начаться холодный пот от такого зрительного контакта, ему и так было тяжело смотреть не туда, боже только не туда! Но не оттого, что это пугало, нет, ни сколечки, а даже наоборот, куда-то тянуло-затягивало. Вид завязанных штанин, прячущих под собой две культи ниже колена, был каким-то магнитом, затягивающим в аморальное царство. Глазами хотелось раздеть, снять мешающую ткань (Клайд, как и прочие друзья Крейга, не видели, что именно скрывалось под одеялом, штанами или бинтами). От одной лишь мысли об этим милых ампутированных детских ножках, его разум туманился, коленки подкашивались, его брала некая приятная дрожь, а по всему телу бегали мурашки. Ампутация была будто чем-то таким родным, таким умиротворящим. Клайд будто нашёл давно потерянную (хотя это было совсем им незамеченно) часть себя. Дыхание тяжелело, в душе что-то ёрзало. — ... — Крэйг, видя прожирающий его отсутствующие ноги взгляд, отворачивается и, скорчившись, скулит от никуда не девшейся боли. Его словно лицом пихают в неполноценность его тельца. Клайд опомнился и потерял своё блаженное состояние, ему так нравились культи, но при виде страдальческого лица Крейга и этих режущих стонов, всякое наслаждение как рукой снимало. Ему было так мило это уродство, но мучения... Тяжело смотреть! — А ну хватит! Совсем как лялька маленькая! Убери руки! — Нет! — Крейг продолжил отмахиваться от матери, пытающейся подхватить его. Лаура схватила его и Крэйг весь заёрзал и зашевелился, хватая ртом воздух — Нет! Нет, нет! — Гах! Лучше бы тебе руки оторвало! — Лаура отцепилась и потёрла лицо, Крэйг попал ей кистью по глазу, — дрянь! — Если ты так продолжишь, мы тебя на обочине выкинем, как хочешь до дома добирайся! — злостно пробурчал Томас. — Это в-ведь не с-стр-рашно, Крэйг — Джимми попытался смягчить обстановку. — Ему не страшно, он просто противный! — огрызнулась Лаура, — давай, сам залезай. — Мне это не нужно — Крейг перевёл взгляд в сторону, брови хмурым домиком сами говорили о его удручённом состоянии, — я не сяду... в коляску... — На руках носить тебя будем? — Мы тут все тебя одного ждём! — Не волнуйся, не упадёшь. — Доедем спокойно до твоего дома и может займёмся чем-нибудь повеселее! — Сдох бы от потери крови и не было б проблем. Муха села на галогенную лампу, прошлась своими грязными лапками, не оставляя следа за собой, потёрла ручонки. Лампа мерцала, и будь её противный звук хоть немного громне, то все, наверное, упали бы замертво. Очень уж гадкий звук. Насекомое устало летать, пора бы и отдохнуть, перевести дух, присесть. Томас наконец-то усадил Крэйга в кресло, на что тот, свесив голову, тихо захныкал. Радостные американцы, не успевшие ещё убрать рождественские украшения, во всю веселились новым праздником и скорым новым годом. Некоторые уже купили всем вторые наборы подарков, но большинство ограничатся добрым словом. Новый год не затмит любимого ими Рождества, но приятный бонус остаётся приятным бонусом. Прекрасный повод для пьянки и упрёков бедной жены, приготовившей "слишком мало". Джимми сидел на покосившемся стуле около не меняющейся уже более десяти лет кровати. В комнатке не было ни малейшего намёка на праздник: Крэйг никогда её не украшал, но именно сегодня это вводило в некую тоску. Часы метрономом тикали, в горке мусора под столом тихонько спала заразная мышь (она не разглашает жильцам о своём присутвии). Джимми выпросил у родителей разрешение на празднование Нового года у Крэйга, им идея не нравилась, но они слишком любят своего единственного сыночка, чтобы отказывать ему, когда он так жалобно просит. Джимми звал Клайда, но тот отказал, выдвинув пару сотен отговорок. За его отказом лежала не мучительная атмосфера дома Крейга, а стоял, даже возвышался, страх возбуждения. Клайд живо сообразил, что влечение к этим таинственным ампутированным ножкам сексуальное. Как бы не хотелось в это верить, как бы не было противно с самого себя, поздней ночью в одиночестве рука утянула его мораль не в то русло, здесь бурные речные волны бились о кривые камни, рождая живую белую пену. Из уважения к Крэйгу и боязни своих действий он отказался приходить. Смотря на себя в зеркало, он размышлял о том, что будет делать, когда его друг перестанет мучится от болей, и его больше ничто не будет ограждать от наслаждения и созерцания его уродства. А как же хочется прикоснуться ладонью, погладить пальцами... Остальные же также не выделились желанием провожать этот год в такеровском домишке. — Твоя мама в-внизу что-то готовит. Б-будешь есть? — Она отвратно готовит. — У меня с с-собой батончик есть, х-хочешь? — Нет. Джимми уже несколько часов пытается построить нормальный диалог или создать ситуацию, где они не будут просто сидеть или лежать на одном месте. Но Крэйг рушит любую его идею, которых у него особо то и не осталось. Крэйг никогда и не был особо разговорчивым, но всегда вёл беседу, кою и сам мог начать. Сегодня в большинстве случаев он награждал собеседника молчанием, прямо как и в больнице. Времени то не особо много прошло. Такеровское отродье было небрежно прикрыто одеялом, так что одна ножка немного вылезала из-под него. Джимми нагляделся позеленевшими от зелёнки бинтами на всю оставшуюся жизнь. Он часто проводил время с другими инвалидами, но это были уже принявшие всю судьбу люди, редко кто вообще был с неврождённым дефектом. — У тебя ч-часы такие н-надоедливые, как ты с ними ж-жив-вёшь? В ответ лишь монотонные тики со стены. — Я с-слышал, что Клайд хочет в мед-дицину пойти, он тебе гов-вор-рил об этом? Крэйг с полузакрытми пустыми глазами смотрел куда-то в стену, моргал. Джимми и сам туда посмотрел и, ничего не увидев, воззрел в окно. Родной южнопарковский снег заметал освещённую морковным сиянием фонаря улицу. Сердце у него разрывалось от вида его любимого Крэйга в таком поганом положении. А совесть! Совесть скребёт душу. Вина тяготила его сознание, не оставляла в покое. Но ведь бедный Джимми ничего и не сделал, разве нет? Человеческая природа такова, что мы либо обвиняем всех вокруг за свои непростительные и очевидные грехи, либо вбираем в себя все людские проступки. Крэйг с ужасом в лице опять гнётся на кроватке и протяжно стонет, заливаясь слезами. За окном зима, на дворе Новый год.