in the summer (pop and culture remix)

Нил умирает. В этом нет ничего двусмысленного. Он всегда знал, что умрёт молодым, но не ожидал, что это произойдёт сейчас, так скоро после того, как ему вернули жизнь, так скоро после того, как он признал, что у него, возможно, есть будущее. Теперь всё это словно песок между пальцами, уходящий в небытие. Нил умирает. Он больше ничего не может сделать. — Эндрю, — говорит Нил потрескавшимися губами. Ответа нет. — Эндрю, я знаю, что ты меня слышишь, — настойчиво повторяет он. — Если умереть таким образом моя судьб… — Заткнись, — говорит Эндрю. — Если умереть таким образом моя судьба, я просто хочу, чтобы ты знал, что всё это стоило того: стоило тебя. — Господи, Нил, это же грёбаная жара, а не Чернобыль. Завтра приедут чинить кондиционер, — говорит Эндрю из кухни. Нил высовывает голову из-за спинки дивана в гостиной, чтобы посмотреть на фигуру Эндрю, частично скрытую дверью морозильника, в котором он копается, возможно, выискивая хоть какой-то холод в этом чёртовом доме. — Мы на пороге смерти, — честно и без всякого драматизма говорит Нил. — Я серьёзно, Эндрю. Я бы прошёл всё это снова ради тебя, даже если бы всё закончилось вот так. — Заткнись, — повторяет Эндрю. — Здесь и так влажно, без того, чтобы ты раздувал повсюду горячий воздух, — он закрывает морозилную камеру и идёт к Нилу в гостиную. Переступив порог, он бесцеремонно швыряет пакет с замороженным горошком на лицо Нила. — О, чёрт, это так приятно, — простонал Нил. — Если бы только я заставил тебя так стонать, — проворчал Эндрю. — Ты только что сделал это, — говорит Нил, убирая горошек с лица и засовывая его под рубашку. Эндрю разваливается в мягком кресле напротив дивана. Нил разрывается между тем, чтобы ценить пространство между ними, потому что концепция прикосновения к плоти другого человека вызывает у него искреннее желание оторвать собственное лицо, и желанием, чтобы Эндрю был ближе. Нил всегда хочет, чтобы Эндрю был ближе, чем он есть. Это становится проблемой. В прохладные дни Нил думает, что хотел бы заползти в кости Эндрю и построить там дом, защищённый, безопасный и неспособный снова разлучиться с ним, неспособный быть один. В другие дни Нил старается быть менее жутким. — Ты меня озадачиваешь, — говорит Эндрю. Нил издаёт вопросительный звук. — Почему человек, сгорающий в пылающем инферно, до сих пор носит джинсы? — У меня не так много другой одежды, — жалуется Нил. — Как это может быть чьей-то проблемой, кроме твоей? Более того, почему ты стремишься сделать это моей проблемой? — спрашивает Эндрю, явно сытый по горло. Нил не отвечает. Формально ответа нет. Эндрю смотрит ещё несколько мгновений, затем берёт ключи и выходит из дома, закрывая за собой дверь. Нил чувствует себя ещё более подавленным, чем раньше, и это не значит, что в начале разговора он чувствовал себя прекрасно. Легко потерять представление о том, насколько он раздражает Эндрю, потому что Эндрю будет невозмутим, как только может быть невозмутим человек, вплоть до того момента, когда он потеряет интерес и уйдёт. Нет ничего более унизительного, чем потеря интереса Эндрю. Нил сделал его сохранение одной из своих жизненных целей. Хуже всего то, что, как обычно, Эндрю прав. В том, что сейчас он сгорает в небытие, технически виноват Нил. Ники сделал три миллиарда предложений пройтись с ним по магазинам в поисках более подходящей к сезону одежды, и каждый раз Нил находил оправдание, чтобы не идти. Оправдания даже не были хорошими. Однажды Ники поймал его после пробежки, и Нил сказал, что ему нужно бежать, а потом развернулся и снова побежал по своему маршруту. Нил морщится, внезапно вспоминая, что в тот вечер Эндрю пришлось помочь ему приложить лёд к ногам. Снаружи раздается гудок. Наступает пауза, потом гудок звучит снова, и снова, и снова, и снова. Нил сползает с дивана и открывает входную дверь. — Залезай, неудачник, мы едем за покупками, — кричит Эндрю странным тоном в нос из опущенного пассажирского окна Мазерати. Нил чувствует, как на его лице появляется что-то слишком радостное для внешнего мира, поэтому он закрывает дверь и надевает кроссовки. — Я должен был понять отсылку? — спрашивает Нил, перебираясь на пассажирское сиденье. Эндрю включил кондиционер на полную мощность, и в машине царит прохлада. Нил понимает, что Эндрю, должно быть, сидел в горячей машине и ждал, пока она остынет, а потом посигналил, чтобы пригласить Нила выйти. Грудь Нила кажется такой полной, что почти болит. — Мой комедийный гений пропадает для тебя даром, — вот и всё, что предлагает Эндрю, выезжая из района. Он бросает свой телефон Нилу, который подключает его к аудиосистеме. — Дай угадаю, — говорит Нил, пролистывая Spotify Эндрю и просматривая его последние плейлисты, — какое-нибудь классическое телешоу вроде «Офиса», и я культурно неграмотен, раз не знаю его. — Ты культурно неграмотен не только по причине незнания «Офиса», но и по причине фильма. «Дрянные девчонки». — «Дрянные девчонки?» — скептически спросил Нил. — Это кинематографическое сокровище, настолько психологически обоснованное, что я успешно использую его, чтобы предсказывать поведение Кевина и манипулировать им, — говорит Эндрю, речь его странно официальна. — Ты должен показать его мне, — говорит Нил. Эндрю смотрит на него секунду, словно ожидая дальнейших насмешек, а затем меняет полосу движения, чтобы выехать на шоссе. — Можешь посмотреть сам, — отвечает Эндрю, отмахиваясь от того, кто посмел попытаться слиться, пока он ехал по четырем полосам. — Да, но тогда мне будет не хватать твоих комментариев, а это единственная причина, по которой я вообще смотрю фильмы, — говорит Нил, почти слишком честно. Эндрю снова молчит. — Выбери какую-нибудь чёртову песню, — в конце концов бормочет он. Нил перестаёт смотреть на Эндрю и снова заглядывает в плейлисты. В нём есть одна песня под названием «Тепловой удар», и он ставит её, как раз для такого случая. Нил наблюдает, как брови Эндрю поднимаются в знак одобрения песни, которую выбрал Нил. — Подожди, я никогда не спрашивал, куда мы едем? — Нил наконец решается спросить. Эндрю вздёргивает бровь. — Я же сказал тебе, мы едем за покупками, тупица, — говорит Эндрю, но без злобы. — У тебя нет летней одежды, которая выдержала бы больше одной стирки. Тебе нужно вылезти из этих джинсов, иначе ты зажаришься в собственной шкуре, а Аарон разозлится на меня, если я провоняю дом твоим трупом. — Я был согласен с тем, чтобы ты вытащил меня из джинсов, но тогда это закончилось не шопингом, — говорит Нил, потому что его разум застрял на этом месте и не смог обработать остальную часть предложения. Эндрю бормочет что-то убийственное под нос, но кончики его ушей становятся чуть более розовыми, и Нил видит, как напрягается его челюсть, когда он сдерживает ухмылку. — Со мной всё будет в порядке, Эндрю; серьёзно, я перестану жаловаться на это. — Проблема не в том, что ты жалуешься, — говорит Эндрю, выруливая на съезд с шоссе. — Проблема в том, что ты плохо подготовлен к сезону. Жалобы — это симптом, который пройдёт, когда мы оденем тебя в шорты, за которые тебя не обвинят в непристойности. — Что такого непристойного в моих шортах? — спрашивает Нил, слегка обидевшись за свои шорты. — Они уже почти прозрачные, Мэджик Майк. — То есть ты хочешь сказать, что я должен защищать свою добродетель более консервативной одеждой? — спрашивает Нил, приманивая медведя. Эндрю закатывает глаза, заезжая на парковку торгового центра. — Я говорю, что мы едем в Old Navy за несколькими шортами и футболками, которые не вызовут у меня желания убить тебя силой, когда я увижу тебя в них, может быть, что-то хорошее из H&M для следующего раза, когда мы поедем в Сумерки, и что-то ужасное из Forever 21, если ты меня слишком сильно разозлишь. Если всё пойдёт хорошо, мы пробудем там около часа, может, час и двадцать минут, если я проголодаюсь и захочу крендель с корицей. Если ты усложнишь мне задачу, я буду усложнять тебе всё до конца жизни, — говорит Эндрю, заезжая на парковку возле JC Penney. — Всё ясно? — Всё ясно, — говорит Нил, улыбаясь слишком широко для человека, которого только что отчитали, словно он был малышом или, может быть, очень тревожной собакой. — Да или нет? Эндрю сужает глаза. — Да, — Нил наклоняется и целует его в щёку над коробкой переключения передач. Эндрю резко и полностью краснеет. — Ходить по магазинам — моё самое нелюбимое занятие на свете, и я учитываю свой опыт получения огнестрельного и ножевого ранения, когда говорю это. Если мне придётся это делать, я буду рад, если это будет с тобой. Эндрю слишком долго смотрит на искреннее лицо Нила, широко раскрыв глаза и покраснев. Нил начинает беспокоиться, что сломал его, когда тот наконец отворачивается, потирая подушечками пальцев виски. — Всегда с драмой и монологами, Иисус, мать твою, — говорит он и выпрыгивает из машины. — Тебе нравится моя драма, ты считаешь её интересной, — говорит Нил, выходя вслед за Эндрю и направляясь в торговый центр. Как обещает Эндрю, всё проходит относительно спокойно. Эндрю ходит по магазину Old Navy, критически осматривая вещи, а затем либо бросает их в лицо Нилу, либо роняет на пол. Нил играет в игру, пытаясь поймать одежду своим телом, не используя рук, и Эндрю начисляет себе двадцать очков, когда попадает парой шорт по голове Нила. Примерно через двадцать минут их просят уйти, и Эндрю вынужден купить всё, не дав Нилу примерить одежду. Он надеется, что они будут впору. На данный момент Эндрю определенно знает его размеры. Эндрю заходит в фуд-корт, где вместо «Тетушки Анны» есть «Синнабон», и они вместе садятся за один из убогих столиков, покрытых линолеумом. Внутри почти прохладно, кондиционер включён на максимум, пока недовольные взрослые с капризными малышами под гиперопекой и бродячие стаи подростков спасаются от сокрушительной жары на улице. Эндрю не торопится с диабетическим ураганом, изредка слегка покачивая плечами от удовольствия, когда ему достаётся особенно много глазури. Нил выбирает на десерт кока-колу и потягивает её лёгкими глотками каждый раз, когда Эндрю бросает на него взгляд за то, что он слишком сильно пялится. Как ни странно, это даже здорово. Эндрю никогда не бывает спокоен на людях, он всегда немного на взводе из-за всех неизвестных переменных, которые несут с собой незнакомцы, но его беспокойство уменьшается с каждым членом семьи, о котором ему не нужно переживать, а Нилу не хочется создавать проблемы. Пока Эндрю доедает последнюю булочку с корицей, Нил думает о том, что если свидания проходят именно так, то он понимает, почему Дэн и Мэтт так суетятся из-за того, что ходят на них вместе. — Ладно, — говорит Эндрю, вставая с новой решимостью, — бери свою колу, ты заканчиваешь в H&M, а потом я заеду в Urban, потому что я того стою. — Буквально чувствуется, что ты говоришь со мной на другом языке, — отвечает Нил. — Я люблю ее, она как марсианка, — говорит Эндрю под дых, тем самым носовым голосом, который был раньше. Нил раздумывает над тем, чтобы задать вопрос, но потом решает, хоть раз в жизни, промолчать. Они заходят в H&M, и снова Эндрю впереди всех, хватая одежду с вешалок наугад. На полпути Нил понимает, что треть одежды — женская, но Эндрю, похоже, не возражает, и он решает, что ему тоже не стоит. Эндрю направляет его к раздевалке, и скучающий работник показывает ему на свободное место. Нил ждёт, что Эндрю последует за ним, но тот остается снаружи, проверяя что-то на своем телефоне. Внутри раздевалки мир кажется намного меньше. Из-за высоких стен и зеркал помещение кажется теснее, чем есть на самом деле, а приглушенная музыка из магазина вызывает странное чувство уединения. Он снимает с себя рубашку и просматривает вещи. Некоторые из них он сразу же решает не покупать: ткань слишком колючая, а фасон — слишком строгий. Есть горчично-жёлтая футболка из ультрамягкой ткани, которую, как ему кажется, он хотел бы оставить, и пара чёрных шорт с четырьмя скрытыми карманами в дополнение к четырём видимым. Он смотрит на себя в зеркало и думает, что выглядит более человечно, чем нет, как настоящий человек с настоящим чувством идентичности. — Итак, — говорит Эндрю из-за двери, его голос едва слышно повышается, — почему ты просто не пошёл с Ники все те разы, когда он просил? Нил должен был догадаться, что он просто так это не бросит. — Я ненавижу ходить по магазинам, я же говорил тебе. — Верно, но почему ты ненавидишь ходить по магазинам? — переспрашивает Эндрю. Нил вздыхает, снимает странную тесную рубашку и кладет её в кучу. Следующая футболка странно лёгкая, привлекательного голубого цвета. — Не знаю. Мы же не ходили по магазинам в детстве. У меня была одежда, которую мы брали в долг, достаточно, чтобы она помещалась в сумку, и всё. Мне просто нужно было иметь достаточно одежды, чтобы прожить неделю, а поскольку лучше хранить одежду для холодной погоды и вариться летом, чем хранить одежду для жаркой погоды и замерзнуть до смерти, летний шопинг никогда не рассматривался. Потом учиться было уже поздно, так что я просто обходился. — Верно, но Ники не предлагал тебя подвезти, он предлагал тебе помочь, — говорит Эндрю. Нил натягивает через голову голубую футболку, с удовлетворением отмечая, какая она мягкая. — Тебе по-прежнему некомфортно рядом с ним? — Нет, — быстро отвечает Нил, потому что, даже если Ники и доставляет ему неудобства, он не хочет, чтобы Эндрю убил его в ближайшее время. Кроме того, Ники был под кайфом, грязен и глубоко одинок, и он так искренне раскаивался, что когда Нил заговорил об этом, Нил просто решил отмахнуться от всего этого. Вряд ли это когда-нибудь повторится. — Ну, или не больше, чем кто-либо другой. — Объясни, — говорит Эндрю. Нил поворачивается к зеркалу, изучая своё отражение. Что-то в покрое этой кофте странное, хотя она хорошо сидит на его плечах. — Я знаю, что все знают, что я прошел через некоторые вещи, и знают, что я не чувствую себя комфортно, переодеваясь, но есть разница между тем, чтобы знать это и видеть реальные шрамы в реальной жизни. Всё моё тело — это место преступления, и даже если я знаю, что их реакция будет только доброй, мне всё равно неприятно получать такое внимание, даже когда они делают мне комплименты. Особенно когда они делают мне комплименты, — говорит Нил. В дверь стучат. — Можно войти? — спрашивает Эндрю. — Конечно, — говорит Нил, и он серьёзно. — Честно говоря, если бы кто-то ещё попытался затащить меня сюда, я бы нашёл способ выкрутиться. Единственный, рядом с кем я действительно чувствую себя комфортно в своём теле, это… — Эндрю перешагивает через занавеску в раздевалку — ты. Они оба стоят перед зеркалом, плечо Эндрю скрыто за телом Нила в отражении. Нил встречает взгляд Эндрю и сглатывает. — Думаю, это одна из женских футболок, — наконец говорит Эндрю. — Она очень удобная и лёгкая, — говорит Нил, глядя вниз на одежду на своём теле, — но что-то в ней не так. Эндрю сужает глаза и смотрит на неё, прежде чем его осеняет понимание. — Подними руки, — приказывает он, и Нил немедленно делает это. Подол поднимается на целых пять сантиметров, демонстрируя большую часть средней части тела Нила, пресс, развившийся под воздействием садистских тренировок Кевина, и шрамы на верхней части. — Это укороченный топ, — говорит Эндрю, и если бы Нил не знал лучше, он бы подумал, что Эндрю активно умирает от того, как мучительно звучат эти слова. — Укороченный топ? — спрашивает Нил. — Я не знаю, как это случилось, — говорит Эндрю, его глаза внезапно становятся неспособными встретиться с глазами Нила, всё его внимание сосредоточено в другом месте. Нил прослеживает его взгляд через зеркало. Подождите секунду. Нил опускает руки, затем снова поднимает их, просто чтобы проверить свою гипотезу, и да, вот она, вспышка в глазах Эндрю, когда они опускаются к середине его живота, жадно впиваясь в это зрелище, возможно, даже запечатлевая его в памяти, прежде чем его глаза метнутся вверх и встретятся с глазами Нила в зеркале. — Вот дерьмо, — шепчет Нил потрясённым голосом, не опуская рук. — Тебе она нравится. — Нет, не нравится, — рефлекторно отвечает Эндрю, но его глаза снова устремляются вниз, а затем ещё раз. — Нравится, — говорит Нил, и на этот раз Эндрю ничего не отвечает. Нил думает, что можно было бы немного надавить и заставить Эндрю признаться, но ему не очень хочется этого делать. Вместо этого Нил тянется назад, туда, где ладонь Эндрю лежит на его боку. Эндрю берёт Нила за руку, позволяя ему тянуть себя вперёд, пока грудь Эндрю не оказывается почти прижатой к его спине, и перемещает их соединенные руки на голую кожу, прямо над поясом. Эндрю прижимается к его спине, его рука сгибается и напрягается на коже Нила, внезапно покрываясь мурашками. Они стоят так, глядя в зеркало, и рука Эндрю медленно проводит по шрамам и пятнам, разбросанным по торсу Нила, словно на поле боя. У Нила перехватывает дыхание, а щёки, слишком темные, чтобы покраснеть, становятся чуть более розовыми, чем обычно. Эндрю такой горячий, и не только в сексуальном смысле. От него исходит тепло, он излучает его, как космический обогреватель, а Нил внезапно мёрзнет и нуждается в этом. Эндрю подается вперёд и, прервав зрительный контакт, прижимается поцелуем к горлу Нила, позволяя губам задержаться там. Нил вздрагивает и откидывается на его грудь, позволяя Эндрю удержать их в вертикальном положении. Он наклоняет голову в сторону, и Эндрю заносит вторую руку, чтобы залезть Нилу под купленную в будущем футболку и задрать мягкую голубую ткань. Нил покачивается в такт ощущениям и улыбается тому, как Эндрю обхватывают его талию, как он смещает свой вес, чтобы удержать их обоих в равновесии. Свет размывает их, впадины под глазами Эндрю и сероватый оттенок кожи Нила, но, переплетаясь, Нил думает, что они похожи на искусство. Видя, с каким благоговением Эндрю смотрит на него, с каким вниманием он изучает его кожу, Нил думает, что он может быть красивым, желанным. Может быть, даже обожаемым. Нил поворачивается, внезапно осознавая себя, свои шрамы, своё странное искажённое отражение. В конце концов, это странное осознание — пришедшее к нему в примерочной H&M. Эндрю обнимает Нила за плечи, а затем соединяет руки за спиной Нила. Он раскраснелся и ухмыляется, а в его глазах в равной степени отражаются нежность и веселье, хотя сам он остается невозмутимым, и Нил думает, что, возможно, он самый счастливый человек на свете. — У вас там всё в порядке? — спрашивает через занавеску недовольный сотрудник магазина. Нил замирает и виновато смотрит вверх, словно она наблюдает за ним сверху. — Всё в порядке, — прохрипел он и толкнул Эндрю локтем, после того как тот рассмеялся над его надломленным голосом. — Отлично, — отвечает он, прежде чем уйти. Нил задерживает дыхание, пока не перестает слышать ее из-за музыки, играющей в колонках магазина. — Ты такой чертовски неловкий, — шепчет Эндрю, прежде чем прижаться к его губам быстрым поцелуем и выйти. — Мы покупаем топ. Они идут к кассе, Нил всё еще смущается и краснеет, а Эндрю спокоен и невозмутим, как всегда. Эндрю не останавливается на Urban, что бы это ни значило, внезапно намереваясь как можно скорее доставить их обоих домой. Они проводят пятнадцать минут на заднем сиденье, дурачась, прежде чем снова выехать на шоссе, врубив в колонках OutKast. По мнению Нила, это действительно идеальный летний день. К тому времени, как они возвращаются домой, Ники уже распаковывает вещи после похода за продуктами, загружая в морозилку картонные коробки с мороженым. — Эй, ты вернулся! Эндрю сказал мне, что возьмёт тебя с собой за покупками, и, честно говоря, это так похоже на тебя — игнорировать всех на свете, когда тебе говорят, что нужно пройтись по магазинам, а потом отправиться на свидание в торговый центр на весь день, как только у Эндрю появится время, — говорит Ники, убирая пинту «Карамельной сутры» в самый дальний угол морозилки. — Он больше не похож на натурала, — говорит Эндрю. — Хотя всё ещё выглядит бездомным. — Это действительно всё, на что мы можем надеяться при такой экономике, — говорит Ники, притворно печалясь, и протягивает Эндрю то, что кажется слайси в высоком стакане. — Я сделал замороженную «Маргариту», потому что мы этого достойны, — говорит Ники, и Эндрю искренне улыбается, делая глоток. Нил вспоминает, как Эндрю использовал эту фразу раньше, и думает, что между кузенами больше сходства, чем ему казалось раньше. — Я купил укороченный топ, — объявляет Нил, потому что это похоже на то, чем Ники будет гордиться. Ники смотрит на него с открытым ртом, а затем поворачивается к Эндрю за подтверждением. Когда Эндрю кивает, его лицо сияет от восторга. — Мы ещё сделаем из тебя плохиша, Нил Джостен, — провозглашает Ники. Нил поворачивается к Эндрю, чтобы убедиться, что тот понял его слова, и, заметив замешательство в его глазах, думает, что, возможно, он адаптируется ко всему этому быстрее, чем считает нужным.