Кинжал под подушкой

Кинжал под подушкой. Была вся жизнь сказкой. Рождество. Какой ужасный праздник! Все такие отвратительно радостные! Мортише с самого детства не нравился этот странный праздник. Зачем справлять чьё-то день рождение так грандиозно, кто не имеет никакого отношения к настоящему. Её семья, да и она сама была от слова совсем не религиозной, но все же мать и Офелия каждый год праздновали этот странный праздник. Гомес тоже не шибко радовался празднику, и был против празднования со своей семьёй. Уж чего, детей этому празднику он учить не собирался! Он был рад, что встретил, тьму своей души, его Diosa, его Querida, его прекрасную Мортишу, которая тоже так считала. Для них праздника лучше Хэллоуина не было. Рождество, они, никогда не праздновали и считали это чудаковатым и глупым. Но Новый год они любили, да и только из-за детей, которым нравилась вся наводимая суета, ругань без всякой причины между людьми, ну и нарастающее ощущение быстротечности времени. Поэтому, сейчас, вся семья Аддамс готовилась к торжеству. В этом году, очередь грандиозного торжества, в честь приближающегося Нового года, пала на них, вследствие чего, на данный момент, во всём доме кипела и бурлила жизнь. Юдора Аддамс, главнокомандующая сия вакханалия, спешно раздавала всем указания, наряду с этим готовя свое фирменное блюдо, которое ещё и считалось главным, всеми известная паэлья с морепродуктами. К подготовке были втянуты все, кто проходил мимо кухни, а проходили все домочадцы, кроме Гомеса. Хозяин дома с самого утра удрал на работу и задерживался там до вечера, что очень нехарактерно для него. Пока все бегали туда-сюда, и были заняты своими делами, Гомес возвратился домой. Но его появление никто не услышал, что было ему на руку. Он быстро снял шерстяное пальто и поняв, что вся семья готовилась к Новому году, он быстро поспешил на кухню, окрылённый, ему нетерпелось рассказать жене о суде, который он проиграл, защищая насильника. Быстро прошуршав в кухню он увидел своих детей, нарезавших овощи, Фестера снующего то туда, то сюда, маму, что промывала несусветное количество риса.       — Ах, mi familia! Как вы? — оглушительно известил о своем прибытии Гомес, в своей привычной, громкой манере.       — Отец! — радостно вскричал Пагсли.       — Отец, спаси нас, бабушка эксплуатирует наш труд! — обернувшись, ворчливо воскликнула Уэнсдей.       — Ничего я не эксплуатирую! Гомес, ты голоден? Что-то ты, сегодня, слишком задержался. — бабушка сперва повернулась к Уэнсдей, а потом обратилась к Гомесу, покачивая головой.       — Нет, я не голоден, спасибо. — Гомес приблизился к своим детям и поцеловал их в головы, Уэнсдей убийственно посмотрела на него. — Где Мортиша?       — Мама ушла в кладовку. — радостно пояснил Пагсли, который был совсем не против отцовской нежности.       — Я скоро. — он кивнул и пошел в сторону кладовки. Быстро дойдя до кладовки, он тихо зашёл в неё. Было прохладно, даже холодно немного, поэтому, по коже прошлись мурашки. Найдя взглядом Мортишу, которая находилась в углу, спиной к нему, и тщательно рассматривала многочисленные головки сыра. Он был уверен, что Мортиша, его могущественная ведьма, почувствовала его присутствие, как только он перешёл через ворота. Уже не пытаясь ходить тихо, он перешагнул расстояние и вцепился в неё, положив голову ей на плечо, а руки сцепил у нее на животе, притягивая к себе.       — Я уже начала волноваться, не посадили ли тебя за излишнюю дерзость в суде. — она мягко погладила его голову, опрокинув руку назад.       — Было бы ужасно, я уже и не мечтаю об этом, не смогу же я прожить без тебя. — он повернул голову с закрытыми глазами к её шее, и миротворно втянул её запах. Мортиша, тьма его очей, лишь немного покачала головой, и продолжила выбирать сыр, при этом поглаживая его руки на её животе. Через несколько мгновений, Гомес поднял голову и повернул Мортишу к себе.       — Тиш… Она трепетно потянулась к нему и поцеловала в губы. Поцелуй был целомудренным и нежным, как первый зацветший мартовский цветок после суровой зимы. Он тихо замычал ей губы.       — Ты станешь моей погибелью, Тиш. — отстранившись от нее на миллиметр, он сказал это, и сразу же притянул ее для, уже более жаркого, поцелуя.       — Добро пожаловать домой, mon cher. — мягко промурлыкнула ему Мортиша. Гомес вжался в неё с звериной страстью. Они бы так и стояли, целуясь, но внезапно появился Фестер, и нервно поддергивая плечами, сказал, что мама ждёт сыр. Любовникам пришлось отстраниться друг от друга. На улице стояла чудесная погода. Было темно, что неудивительно, ведь ночь, прохлада свободно парила в хозяйской спальне, пока миссис Аддамс спокойно читала книгу. В доме было тихо, Гомес укладывал детей, мама и Ларч уже спали, а Фестер был в своей комнате, непонятно чем занятый. За дверью послышался шум и дверь резко отворилась. Гомес, человек, с энергией пяти-летнего ребёнка, радостно улыбался и светился счастьем.       — Cara mia, Уэнсдей сказала мне, что хочет чтобы я пошел с ней в городской морг! — он громко вскричал это и раскрыл руки в противоположные стороны друг от друга.       — О, mon cher, это так очаровательно! — Мортиша искренне улыбнулась ему и этому мальчишескому счастью своего мужа. Гомес очень любил свою дочь и часто баловал её. Когда Уэнсдей выросла, она начала отдаляться от отца, из-за чего Гомес сильно грустил, но ничего страшного не было.       — О, да, я и моя дочь очаровательные, это предается по наследству! — озорно ухмыльнувшись, он подошёл к кровати, где лежала его жена и умиротворенно оглядел её. Его ухмылка перешла в более интимную и искреннюю слабую улыбку, когда он любовался ею.       — Что такое, дорогой? — скромно улыбнувшись, Мортиша отложила книгу на прикроватную тумбу и приподнялась с кровати, теперь сидя на ней. Гомес не прекращал мечтательно улыбаться.       — Все так. Так, как я и не мечтал. — он наклонился к ней и жарко поцеловал, прикасаясь к её левому бедру правой рукой, через тонкое одеяло.       — Мм, mon cher, о чем ты мечтал? — поглаживая его гладкую кожу лица, она спросила.       — Я до тебя и грёз не знал, cara mia. — нехотя отодвинулись от нее, Гомес опрокинул одеяло и зарычав от того, что на его прелестной жене ничего не было, кроме ее обручального кольца, принялся целовать каждый дюйм бледной кожи. Из-за ласк мужа, Мортиша теряла голову и все мысли в ней, так как мужчина, буквально, поклонялся ей, так уничтожительно нежно расцеловывая всю её каждую ночь, казалось, совершая, лишь ему понятный, ритуал.       — Гомес… — тихо и умоляюще протянула Мортиша, будто такое внимание причиняло ей физическую боль.       — Да, любовь моя? — не отрываясь от выцеловывания идеальных грудей, он посмотрел на неё.       — Я люблю тебя. — нежно произнесла Мортиша, обнимая мужа за широкие плечи.       — Я тебя тоже люблю, querida! — страстно прошептал Гомес, теперь стремясь заведовать ее губами. Чувственный поцелуй быстро перерос в нечто большее. После чего, Гомес, мягко отстранившись, улёгся между бедрами Мортиши, и облизнулся, смотря на половые губы Мортиши, будто его ждало самое вкусное кушанье. Недолго думая, честнее сказать, вообще не думая, Гомес раздвинул ноги Мортиши в сторону, и приблизился к вагине, уткнувшись в неё лицом, и начал умело вылизывать ее, слушая стоны жены. Добавляя два пальца ко рту, он тяжело застонал от вкуса женщины своей. Мортиша тоже застонала, но уже громче. Пока её муж умело обращался с ней, она сжимала его напомаженные волосы, тяжело дыша и становилась ближе к краю пропасти. Пальцы медленно скользнули в неё, нетерпеливо двигаясь, пока не нащупали её точку G. Она от неожиданности прикрикнула и бурно достигла оргазма. Расслабившись, после оргазма, пока её муж принялся вылизывать её от её же жидкости, она вытянулась, привлекая внимание мужа на её живот и грудь.       — Гомес… — тихо позвала она, притягивая его к себе.       — Да, любовь моя? — патетично улыбнувшись, с блестящими глазами, он посмотрел на нее.       — Пожалуйста, ты мне нужен. — она умоляюще на него посмотрела и схватилась за его штаны. Гомес совсем не был против, даже всеми конечностями за, когда Мортиша достала его член из его штанов, поглаживая его. Гомес застонал, нечеловечески быстро раздевшись, мягко скользнул в неё, целуя ее шею. Каждый раз, он мысленно произносил свою благодарственную мантру, тому, кто его слушал. Мортиша, под ним, тихо захныкала ему в ухо. Чувство наполненности, которую так хотела Мортиша, было чудесным, член её мужа так хорошо заполнял её, трясь о её стенки. Она обхватила его руками и ногами.       — Двигайся, mon amour. — тихо промурлыкала Мортиша. Блаженно застонав, Гомес начал толкаться в неё, совершенно бессвязно бормоча ей нежности на всех языках, которые он знал.       — Тиш, моя любимая, мой темный ангел, самая восхитительная женщина, мой свет, моя тьма… — тихо шептал Гомес, между толчками, покрывшись испариной. Он накрыл её губы своими и начал все сильнее и сильнее вбиваться в неё. Мортиша всхлипывала при каждом толчке, очерчивая его спину ногтями, очевидно, она оставит следы, но Гомес был только рад этому. Через несколько толчков, Гомес целенаправленно вбивался в её матку, пока она с громким стоном не кончила.       — Мортиша! — вскрикнув её имя, Гомес тоже пришел, крепко толкнувшись нее и изливая свое семя в неё. Через несколько секунд отдышавшись, Гомес скатился с неё в свою сторону кровати, и потянулся за сигарой. Он зажёг её, и улёгся рядом со своей женой, обнимая её за плечи. Мортиша привычно поставила голову к нему на плечо, пока Гомес задумчиво выдыхал дым. Через минуту-другую Гомес выдал:       — Может все же не хорошо, что мы не празднуем Рождества? Дети ведь хотят получать подарки. — он глубокомысленно перевел взгляд на Мортишу.       — Не говори такие вещи пока ты наг, дорогой. — Мортиша холодно ответила ему, недоверчиво посмотрев на него и выхватила его сигару, закурившись. Какие бы мысли Гомеса не посещали, они его сразу покинули, когда он увидел ее курящей. Странно, но его всегда возбуждал вид его курящей жены, было в этом что-то доминантное. Он усмехнулся и потянулся к губам жены. Уснув глубокой ночью, Мортиша встала поздно, и не выспалась, когда её муж, который не мог спать больше четырех часов, уже активно скакал в своем любимом темно-фиолетовом халате со шпагой, бурно ссорясь с Вещью. Она покачала головой и легла в постель снова, ведь дом мог прожить и без неё денёк. 2. В Новый год, они с утра принимали гостей. Вечеринка была пышной и богатой. Все приглашенные гости наслаждались обилием еды, алкоголя и танцев. Мортиша танцевала уже раз пять, и жутко устала, Гомес все также жизнерадостно стоял рядом с нею, в укромном уголке. Дети уже давно уснули. Вечер не заканчивался, туда-сюда сныряли люди, разговаривая с ними или с друг с другом.       — Повелительница души моей, не откажешь мне в танце? — неугомонный Гомес, с вечной любовью в взгляде, повернулся к ней, и как такому мужчине можно отказать?       — Конечно, дорогой, с тобой танцевать хоть вечность. — Мортиша мягко погладила его по лицу, и улыбнулась, мальчишеской улыбке, возникнувшей у Гомеса на губах.       — Тиш, querida, те daré toda mi vida y mi muerte! — он пылко улыбнулся ей и поцеловал её руку, плавно унося её в танец. К концу их танца, время уже близилось к полуночи, поэтому они терпеливо доживали последние минуты минувшего года. Гомес принес ей бокал шампанского, и Мортиша с улыбкой приняла его, когда часы пробили полночь, они нежно улыбнулись друг другу и чокнулись бокалами, кто-то начал кричать тост, на улице начался обстрел фейерверками, а Гомес не сводил взгляда с его Мортиши. Она была его миром, его торжеством, его погибелью, его концом и началом, его житьем, его могилой, его посудой, его руками, его имуществом, за которое он убьет миллион, умрет миллион, сделает всё, лишь хозяйка его была рада. Он быстро притянул её для поцелуя, желая сделать гораздо больше, сказать ей, как он сильно её любит, доказать ей, что он достоин той любви, которым одаривает она. Он отчаянно заглянул ей в глаза, пытаясь донести до неё его мысли, его чувства, которые невозможно было описать всеми языками мира, всеми стихами, серенадами о красоте, о любви, ведь она всегда была лучше, красивее, бледнее, безжалостнее, прекраснее, чем любая женщина, когда-либо существовавшая в этом бренном мире. Мортиша удовлетворенно мурлыкала под его губами и языком, от усталости прикрыв глаза. Почувствовав это, Гомесу захотелось незамедлительно отнести её в постель, подхватив Мортишу на руки, потому что она была дражайшей богиней и её нужно носить на руках, без всякой причины.       — Cara mia? — подняв брови, он вопросительно посмотрел на нее, с такой утратой и горечью посмотрев на нее. Мортиша бесчувственно повисла у него на локте. — Тиш? Запаниковав, Гомес нахмурился и быстро уложил её на гостиный диван, Мортиша не подавала никакие признаки жизни. В это мгновение, мир будто замер, время остановилось. Гомес отчаянно пытался нащупать пульс, когда из-за шума прибежала мама и ахнула увидев своих детей. Беда!       — Cara mia? Мортиша… — лишь шептал Гомес, мимолётными движениями касаясь её лица. Пульс, он так и не ощутил. В бальном зале началась суета, но будто бы это не касалось Гомеса и Мортишу, казалось, что он и его жена выпали из реальности. Пришел он в чувство только в больнице, где в него вкололи успокоительное, а Мортишу увезли в неизвестном направлении. К Гомесу подкрадывалось противное ненавистное ощущение, словно его достали из сказочного сна в суровую реальность, и казалось сама волшебница-Судьба примерзко хохотала над ним. Мир рухнул.       — Тиш… — вырвалось с его рта, тихий безжизненный зов.       — Мистер Аддамс? — к нему обернулась медсестра, которую он не заметил. Он поднял на неё отчаянный взгляд, молясь, чтобы ему сказали, что он упал с лестницы, ударился головой, и что весь этот день был сном, жестоким кошмаром, что его чудесная живая жена ждёт его за дверью.       — Тиш? — лишь это он мог произнести, вопросительно, умоляюще глядя на женщину.       — Ваша жена… она умерла, примите мои соболезнования. Сейчас ищут причину, кажется, что-то с сердцем. — она сочувствующие посмотрела на него. Но Гомес этого не заметил. Весь мир будто бы перевернулся, тьма быстро настигла его. Проснувшись, Гомес не понял где он, почему здесь так светло, что свет безжалостно бьёт по глазам, что-то пикает, во рту будто бы бушевала Сахара и не один день, и черт возьми, его жена? Пока он пытался осмыслить все это, в разум внезапно ворвались воспоминания о вчерашнем вечере. Танцы, танцы, танцы… Его Мортиша на его руках, постель… Или постели не было? Кажет… Весь мир оборвался. Мортиша умерла. Так внезапно, что он не понял даже когда, как и почему, вот они привычно целуются, когда внезапно, она мертвым грузом повисла у него на руке. Отчаянно не желая верить в смерть своей Мортиши, он резко встал, одновременно повернувшись в сторону, когда потерял контроль над телом и его отбросило на землю, упав, он хотел крякнуть от неожиданности, но ни единый звук не вырвался с его горла. Не желая разбираться с этим, он снова встал, уже медленнее, но так же целеустремленно, желая увидеть жену. В комнату зашла та же медсестра, что вколола ему успокоительное. Увидев его стоящим прямо перед ней, она несколько растерялась, но все же начала:       — Мистер Аддамс вам нельзя вставать! — запричитала медсестра, выставив руки вперёд, и вынудив Гомеса отшагнуть назад. Гомес нахмурился и попытался было сказать ей, чтобы она не мешала, и что он хочет увидеть свою жену, но вот жалость, он не мог сказать ничего. Его голосовые связки словно окаменели и не слушались его, ещё пуще нахмурившись, Аддамс отвернулся от нее, нашел стакан воды, жадно глотнул тёплой жидкости и попытался заговорить снова. Ничего.       — Мистер Аддамс, мне бы хотелось, чтобы вы остались здесь на некоторое время. — с интересом наблюдавшая за Гомесом, медсестра, быстро выбежала из палаты. Пообещав себе, что потом разберётся, Гомес попытался вспомнить, куда они положили его жену. Он вышел в коридор и увидел приближающихся Уэнсдей и Пагсли с их бабушкой.       — Отец! — в унисон закричали его дети и прижались к его ногам. Увидев своих детей он немного успокоился, и крепко приобнял их.       — Гомес! — нервно, дрожащим голосом позвала его, мама. — Где Мортиша? Он вновь попытался заговорить, но ничего не вышло. Дети с опаской посмотрели на него, и потом он лишь пожал плечами.       — Ты в порядке? — Уэнсдей уставилась на него с любопытством и беспокойством, нахмурившись. Он закрыл глаза и покачал головой из стороны в сторону. Открыл глаза.       — Что случилось с мамой? — беспокойно спросил Пагсли. Гомес лишь виновато и самоуничтожительно отвёл взгляд. Из угла вышла та самая медсестра, с ещё одним человеком, вероятно врачом. Она посмотрела на детей обнимающих его и скорбно оглядела их. Он метнул взгляд на маму и та поняла, спохватившись, спросила:       — Что с Мортишей? — слабым голосом спросила миссис Фрамп.       — Она… она погибла. Примите мои глубочайшие соболезнования. Её тромб разорвался. — Картер Кесседи, врач, объявлял о смерти не первый раз, но каждый раз ему трудно приходилось сообщать о смерти.       — Мама умерла? — тихо спросила Уэнсдей, в стоявшей гробовой тишине.       — К сожалению. — всего лишь выдавил из себя Картер. Мистер Аддамс смотрел в одну точку, поверх своих детей, погрязший в своей скорби, мать Мортиши Аддамс всхлипнула и горько зарыдала, а дети спрятали лица в отцовском костюме.       — Вы хотите взглянуть на неё в последний раз, мистер Аддамс? — тревожно спросила медсестра. Мистер Аддамс кивнул, дети отстранились от него и пошли за ним следом. Впустив их в палату, медсестра осталась ждать снаружи с Картером. Гомес застыл на пороге, смотря в пол, он не хотел видеть её мертвой. Он ненавидел эту мысль всей душой, зная, что Мортиша бы не захотела, чтобы их дети росли полными сиротами. Уэнсдей и Пагсли стояли за ним, когда мать Мортиши первая взглянула на мертвое тело и поспешно удалилась, ещё пуще зарыдав. Гомес сам не понял, что плакал, пока во рту не появился вкус соли, медленно смешавшийся с горечью. Набравшись смелости он подошёл к койке, Мортиша, лишь немного бледней обычного, словно спала, спала мертвым сном. Он протянул руку и мягко погладил по её волосам, лицу, губам. Медленно склонился над ней и мысленно прошептал:       — Я буду любить тебя вечно, querida. Жди меня между сном и явью. — он нежно поцеловал её лоб и поспешно ретировался. Дети не отставали от него ни на шаг. Хотелось поскорее уйти домой, налить бокал любимого бренди, взять ножик Мортиши, которая держала его под подушкой и вскрыть себе грудную клетку. Он открыл глаза и столкнулся с жестокой реальностью. У него есть обязанности, у него есть их дети, её вера в него и много-много задач. Он наклонился к Уэнсдей поцеловал её в макушку, а после Пагсли. Они сильнее прижались к нему. Взглядом отыскав маму, он кивнул в сторону улицы и пошел к выходу. 3. Похороны прошли через неделю. Мортиша была одета в её свадебное иссиня-черное платье. Гомес в свой свадебный фрак. Он стоял у гроба, не слушая панегирики, не обращая внимания на проливной дождь, он отчаянно пытался не запрыгнуть в гроб с Мортишей, как желало его сердце. Дети все также жались к нему, почти каждый день они засыпали, все рядом, на большом диване в кабинете Гомеса, на что часто натыкалась бабушка и лишь качала головой. В их доме стало безжизненно, дом сам будто чувствуя отсутствие хозяйки становился капризным, не желая делать что-либо, её любимых африканский душитель отказывался есть, как бы не кормил его Гомес, поэтому медленно умирал, как и сам Гомес. Дети начали потихоньку привыкать к обстоятельствам, Гомес, как примерный отец, возился с ними ещё больше, чем до смерти Мортиши, пытаясь скомпенсировать её отсутствие. Уэнсдей начала часто видеть кошмары, и всегда шла к отцу, он не задавал вопросов и был готов утешить. Отец её, после смерти матери не выронил ни слова. К алкоголю, он также не притрагивался. Прошло уже несколько лет, что удивительно, самой первой ее смерть приняла мать Мортиши, а после Пагсли и Уэнсдей. С возрастом, у них появились занятия поважнее и поинтереснее, чем скорбь по матери, да и отец уделял им всю свою любовь и внимание. Но время от времени, часто ближе к новому году, который они перестали отмечать и упоминать, они вспоминали о матери.       — Папа? — Уэнсдей знала, что отца можно найти или в библиотеке, или у могилы матери. Он так и не заходил в их комнату. Он сидел у её надгробия, опираясь спиной о заднюю часть мрамора. Забыв, о чем она хотела спросить, она села рядом с отцом.       — Прошло почти пять лет. — тихо начала Уэнсдей.       — Я знаю, милая. — отец мягко кивнул, жестами отвечая ей.       — Ты ведь покончить собой когда мне исполнится 18?— все также тихо прошептала Уэнсдей, внезапно испугавшись этого, но внешне была спокойна.       — Да, моя догадливая мышка. Прошу, не проси меня остаться. — прожестикулировав, он тяжело вздохнул и посмотрел в небо.       — Я не прошу. И не буду… Просто, я хотела… сказать тебе спасибо, что вырастил нас и не умер в тот день, когда её не стало. — она позволила себе капельку нежности, прижавшись к его плечу.       — Красивая была бы смерть, да? — её отец усмехнулся. Посерьёзнев, он добавил, — Мортиша никогда не простила бы меня, оставь я вас. Уэнсдей наблюдала, с какой любовью отец выводил имя ее матери.       — Прошло больше пяти лет, Тиш. Я не выдерживаю. Я хочу к тебе, моя Мортиша. Каждый день, каждая секунда была для меня пыткой, которую я не намерен больше терпеть. Ты всегда была рядом со мной, направляла меня, за это спасибо, я сам не справился бы. Наши дети так выросли. Пагсли уже бегает за какой-то девчонкой, прямо, как его отец в свое время, не так ли, cara mia? Уэнсдей повзрослела, очень похожа на тебя, она уже поступила в Оксфордский университет, она хочет заняться судейством. Моя маленькая paloma. Тот мальчик, Джоэл все ещё крутится в её кругах, бедный мальчик, хотя я его понимаю. Я чувствую родство с ним, с твоим отцом и дедушкой. Ни один мужчина не устроит перед Фрамп, или Аддамс, и счастливчик тот, кому вы достались. Ты досталась мне, я буду помнить о той, преслетной ночи, когда я впервые увидел тебя, cara mia. Ты ещё помнишь ту ночь? Ты и я, свежевырытая могила. Ты была так прекрасна, что ни я, ни другие не могли дышать, ты была поистине прекрасна, бледная и загадочная, ты околдовала меня. Я все ещё околдован, querida. Ты, причина по которой я пришел на этот свет, ты, причина по которой я уйду из жизни. Сara mia, я люблю тебя. Навеки. — Гомес Аддамс закрыл глаза и вонзил в свое сердце кинжал своей жены, что прятала его под своей подушкой.