Вопросы контроля

Все началось с загадочных телефонных звонков. Самый первый из них в прямом смысле слова едва не стоил жизни Интегре, чего Уолтер до сих пор не мог себе простить: звонили из телефонной будки в доках Ливерпуля, как удалось установить позднее. Хриплый мужской голос сообщил ему, что им необходимо встретиться в небольшой закусочной «Батальон» в Ласт Лейн, информация крайне важная и не терпит отлагательств. Учитывая обстоятельства смерти Артура, взвинтившие нервы всем обитателям особняка, Уолтер всерьез решил, будто в протоколах вскрытия обнаружилось что-то подозрительное, что-то, что от него предпочел скрыть казенный патологоанатом. Он разыскивал это чертово кафе четыре часа, прежде чем сообразил, что его надули, а когда сообразил, кровь так и застыла у него в жилах. Он все понял. Он бросился домой, молясь, чтобы Интегра успела спрятаться. Или уехала на занятия в фехтовальную секцию. Или ее троюродная тетка, с которой не было связи уже двадцать лет, вдруг решила навестить племянницу. Или что угодно! Разумеется, после он проверил буквально все окружение Ричарда и по одному перевешал каждого мерзавца, который наверняка был причастен к этому подлогу, но так и не смог вытрясти из них внятное объяснение произошедшему. Да и был ли, после всего случившегося, в этом объяснении смысл? Самое худшее произошло: Интегра, это прелестное невинное дитя, буквально за одну ночь выпрыгнула из отрочества во взрослую жизнь. Из-за Уолтера на ее руках отныне была кровь дяди — черт бы побрал жизнь этого недоноска Ричарда, черт бы побрал все его мелкие амбиции и страсти! Был бы Уолтер рядом — эта тварь не подобралась бы к девочке и на пушечный выстрел, он нашел бы связи и способы упрятать этого полудурка в какой-нибудь филиал на Ямайке, клеить марки на конверты. Но его не было рядом с ней именно тогда, когда Интегра так нуждалась в помощи. Уолтер искренне думал с тех пор, что девочка так его и не простила. Как иначе объяснить, что несмотря на все его попытки деликатно ей намекнуть на особенности ее «спасителя», Интегра категорически отказывалась упрятать монстра обратно в подвал? Она и сама, наверное, не понимала, что никогда уже не сможет довериться своему дворецкому на все сто процентов. Но он понимал. И это ранило его куда больнее, чем дурацкие вампирские шуточки насчет его возраста и памяти. Алукард впоследствии тонко намекал, что сообщил Интегре о его расследовании, о звонке из Ливерпуля, обо всех обстоятельствах этого подлога, но от этого стало только хуже: в чем Уолтер точно не нуждался, так это в подобном покровительстве. Это было хуже, чем унизительно — это ставило всю организацию, которая зиждилась на душевном спокойствии Интегры, в зависимость от фаз луны и настроения Алукарда. Когда все страсти поутихли, Интегра окончательно освоилась в своих новых обязанностях, вампир присмирел, напоровшись несколько раз на ее острый, как бритва, язычок, начали приходить они — идиотские письма. Они таинственным образом миновали «отсев» в лондонском офисе. Мисс Бринкл, суровая и непогрешимая барышня сорока пяти лет, которую даже леди Тэтчер побаивалась, заверила, что мимо нее не могло пройти ни одно рекламное объявление, слезливое письмо благотворительной шарашкиной конторы или какое-нибудь очередное напоминание о далеком голландском родственнике, который обнаружил у себя родственников-аристократов в Лондоне. Мисс Бринкл работала на этом месте без малого тридцать лет, и уж умеет отличать деловую корреспонденцию от мусора! — Неужели к вам попала реклама средства для поднятия потенции? Нет? А жаль, наверняка бы пригодилось, — ехидно и без малейшего пиетета спросила она, прежде чем выставила Уолтера из своего офиса. Мисс Бринкл подобное отношение прощалось. Были, если можно так выразиться, и за его душой кое-какие грешки. Они ведь были без малого тридцать лет знакомы в самых разных обстоятельствах. В общем-то, это могли быть простые листовки сайентологического общества — но оно в своих агитках обычно более многословно и драматично и предпочитает сразу же задавать читателю неудобные вопросы, а не разжигать его любопытство. Не похожи были эти полосочки и точечки на корреспонденцию свидетелей Иеговы — яркие книжки и журнальчики последних вызывали ассоциации с кришнаитскими иллюстрациями, но уж никак не с такими скромными пиктограммами. Но кто, если не эти чертовы сектанты, обладал достаточной изворотливостью и настырностью? Уолтер раз за разом проглядывал пиктограммы, раскладывая их то по в хронологическом порядке, то в обратном, то вовсе в случайном: полосы, точки, кружки в различных комбинациях. Он даже на свет их разглядывал — тщетно. Попробовал прогнать через дешифраторы, от простейшей морзянки до сложных криптографических алгоритмов мистера Сеймура. Последний, протерев свои внушительные очки, уверенно заявил, что это может быть шифром разве что в чьем-то воспаленном воображении. — Не подошел ни один способ кодирования, ни простейший вроде «палочка означает меня, а кружочек — тебя», ни шифр Вернама. Я бы порекомендовал сжечь эти бумаги или подтереться ими. Чья-то дурацкая шутка. Уолтер попытался отследить «почтальона», но чертовы листовки буквально возникали из ниоткуда: капрал Хиггинс так ему и заявил, разводя руками: они взяли под контроль периметр особняка, все фургоны доставки, проверили даже опечатанные ящики с амуницией («За что отдельно огребли от мистера Пэкиджа, чтоб вы знали»). После этого прошерстили все почтовые отделения северного Лондона и даже запросили информацию в отделениях международных отправлений — все бестолково. «Может, спектральный анализ вам поможет», — пожал плечами капрал. Уолтер отправился в лабораторию. Миссис Оливер ответственно ему заявила, что проверила бумагу не только на следы крови и отпечатки пальцев, но и на все более-менее популярные синтетические и натуральные наркотики, на наличие ядов, спор и вирусов — «И кстати, вам стоило бы об этом подумать, прежде чем за них хвататься». — Я брал их в перчатках, — неубедительно отоврался Уолтер и поспешил откланяться. Вслед миссис Оливер крикнула ему, что ничего хоть сколько-нибудь подозрительного не нашлось. Уолтер сбежал, потому что его посетила мысль: а что если проверить бумагу? Его знакомый в Ми-6 по старой памяти согласился погонять их лабораторию, но и ее результаты были разочаровывающими: Олли ответственно ему заявил, что бумага такого вида и состава абсолютно точно не производится нигде в мире. Очень старые залежи: много примесей свинца и тяжелых металлов, но установить страну изготовления точно нельзя. Европа — да. Бумаге не меньше двадцати лет. Такой разрез листа сейчас уже не делают. С чернилами — никаких неожиданностей. Фуджифильм, на такой по всему миру печатают. Партию и год производства установить нет никакой возможности. — Что, вашей маленькой мисс какой-то герой-любовник повадился слать анонимки? — похабно усмехнулся его рвению Олли, но тут же, впрочем, посерьезнел. — На твоем месте я бы допросил саму девчонку, у моей Лиззи, знаешь ли, тоже был период, когда она увлекалась всеми этими секретиками и письмами с загадками… за ними точно стоит какой-нибудь прыщавый хер, который даже ссать из своего члена нормально не научился, а уже думает, куда бы его поудобнее пристроить. Уолтер вымученно ему улыбался и понимал, что, отмалчиваясь, только укрепляет Олли в его унизительных грязных подозрениях. Впрочем, начни он бурно протестовать, сделал бы только хуже. Но Олли едва бы понял, что Интегра Хеллсинг за человек: он видел ее только издали, только на больших официальных сборищах, о ней ходили самые дикие слухи, опровергать которые — что плевать против ветра. Каждый представитель Большого Света, далекий от Круглого стола, но наслышанный о каких-то тайных делишках большой военной закулисы, лепил в своем воображении ту Интегру Хеллсинг, которая была ему удобна. Уолтер ничего не мог с этим поделать — только кипеть от злости, выслушивая подобные сомнительные выпады против нее. А письма все появлялись. К тому моменту Уолтер исчерпал все способы проверки, все свои догадки и начал подозревать, что Санта-Клаус — все-таки невыдуманный персонаж. Как пить дать, он сбрасывает это печатное дерьмо в дымоход самолично. Поддавшись абсурдному ходу своего утомленного рассудка, он даже заказал трубочиста — тот был немало удивлен, ведь в последний раз камином в особняке пользовались лет тридцать назад. В конечном счете Уолтер взбесился. Он проверил на детекторе лжи, а потом и на перекрестном допросе буквально всех в особняке, включая Алукарда — чем немало последнего повеселил. Уолтер старательно подгонял показатели аппарата под его едва бьющееся сердце, но куда сильнее полагался на собственную интуицию: кровосос мог сколько угодно мнить себя властителем эмоций и душ, но читать его было легче, чем открытую книгу: ребяческое и совершенно детское поведение выдавало древнего монстра. Раскусить его ложь было легче, чем поймать на ней старую проворовавшуюся миссис Дженнингс — главную горничную. Вот та умела лгать с лицом сфинкса, не поведя и бровью. Исключение в своих поисках Уолтер, с дрогнувшим на секунду сердцем, сделал только для Интегры. Если бы это оказалось ее проделками… но нет, нет. Не могло этого быть: подобная старая бумага могла бы найтись в запасниках особняка, но Уолтер проверил их, ничего подобного не нашлось. И их типография пользовалась Парагоном, а не Фуджифильмом. От услуг Алукарда, деликатно намекнувшего на свои, кхм, способности Уолтер отказался наотрез. Хватило и показаний детектора лжи — кроме миссис Дженнингс врать бы ему никто не осмелился, слишком уважали… и боялись. Да и кто бы дал гарантии, что Алукард не может лгать? Просто из спортивного интереса, оклеветать какого-нибудь лейтенантика из новичков и веселиться, глядя на то, как Уолтер вытряхивает из него пыль. Уолтер представил себе на секунду, как развлекающийся вампир начнет своими намеками в самом деле сводить его с ума, подсовывая ему то одного бедолагу, то другого, чтобы он метался между ними, сходя с ума от подозрений и превышая свои полномочия. А потом Алукард скажет, что вовсе ничего такого не имел в виду, ох уж эти люди с их бесконечной паранойей. Лучше уж маяться паранойей самому — в ней хотя бы не будет чужой, хм, «руки». Когда и эта попытка разыскать виновника потерпела крах, Уолтер просто смирился. Перекипел, если можно так выразиться, растратил азарт поиска в пустоту. Загадка перестала бередить его ум. Макулатуру с загадочными кружочками и палочками он методично уничтожал в шредере разрядки ради. Дальше стало только хуже: после таинственных писем начались не менее таинственные звонки. Они ничем не напоминали тот, первый, который до сих пор бередил Уолтеру душу и лежал на ней тяжелым грузом. Эти были гораздо проще: стоило ему снять трубку и рубануть в нее свое короткое рабочее «Слушаю», как в ухо врезался высокочастотный писк, от которого ныли даже мертвые зубы под коронками. В первый раз Уолтер едва не оглох. Во второй и третий наорал на трубку. В четвертый раз он приказал работникам коммутатора хоть из-под земли достать чертова шутника, но те испуганно ему сообщили, что на телефонный аппарат господина Уолтера никакие звонки с распределительной станции не поступали. Определитель номера выдавал на таких звонках только секретариат. Уолтер на несколько недель даже перешел со стационарного аппарата на новенькую, дорогущую «Моторолу» с засекреченным номером телефона, но таинственный шутник со своими писками, скрипами и визгами на телефонной линии умудрялся доставать его и там. Уолтер несколько раз долбанул трубку о стол, потом швырнул об пол, будто надеялся, что звонивший получит ровно те удары, которыми он награждал несчастный аппарат. Звонки не прекратились. А Уолтер, отупело пялящийся в пространство, твердо убедился, что он сходит с ума. И в этом, наверняка, уверены все работники организации, которых он измучил. И его вдруг осенила мысль, что таинственный мучитель наверняка именно этого и добивался. Чтобы Уолтер утратил уважение всех, с кем работал. И главное — Интегры. Которая не могла не замечать перемен в его характере и поведении. От «Моторолы» пришлось отказаться. Повертевший в руках аппарат Алукард с привычно невозмутимой физиономией поинтересовался у Уолтера, могут ли все его злоключения быть проделками дьявола — вот и пойми, корчит он из себя, как обычно, древнее ничего не понимающее зло и просто издевается… или в самом деле ничего не понимает. Уолтер кисло ему улыбался и напоминал, что быть стариком нелегко. Может быть, он вовсе с ума сходит и ему уже лет десять как пора на пенсию, разводить крокусы в саду и гулять по лесу с собакой. Алукард в ответ сказал, что может предоставить ему для длительных прогулок вечную неутомимую Гончую. На поле подколок и ехидства переиграть его было решительно невозможно, Уолтер сдался и улыбнулся, просто разведя руками. Заставшая один подобный диалог Интегра посмотрела на Уолтера с заметной тревогой — и это хоть немного согрело его сердце. До нее не могли не доходить слухи о том, что господин Долленз в последнее время очень странно себя ведет, и она сама до сих пор ни разу не намекнула, что ему пора бы на покой. Хотя сам Уолтер боялся этих ее слов (и даже мыслей) как огня. И вот однажды вечером, в тот редкий момент, когда она не была ничем занята, она сама позвала его «на небольшой разговор». — Ты слишком рационален со всей этой чертовщиной, — упрекнула она, заботливо подливая крепкого цейлонского чая: она готовилась ко встрече со своим обычным тщанием. Такая забота немного кольнула его в сердце: Интегра едва-едва перешагнула порог своего совершеннолетия. Подобные жесты со стороны потрясающе, невесомо красивой девушки в самом деле давили на него. Напоминали возню внучки над угасающим полусумасшедшим дедом, а гордость его едва терпела подобное. Он ведь еще достаточно молод, чтобы… Неподобающие мысли он отогнал подальше, прежде чем они оформились во что-то, за что ему будет неловко. Или стыдно. Или досадно. Особенно наедине с самим собой. — Что вы имеете в виду, моя госпожа? — церемонно уточнил Уолтер. Кажется, своим тоном он был безобразно похож на Алукарда в этот момент — она посмотрела на него, быстро, с удивлением, но никак не прокомментировала. — Причина может быть потусторонней, — она подтолкнула в его сторону блюдце с печеньем. Вот, снова он, этот жест. Эта неуместная, старательная забота над чужой немощью. — Алукард не способен играть в такие игры, намеки слишком тонкие для него. Он обычно действует открыто. — Я вовсе не о нем, — удивленно вскинула брови Интегра. Ах да. Они же «дружат». Ну или «славно общаются». Алукард не так давно разменял пятьсот пятьдесят лет, а по умственному развитию едва-едва перешагнул пятнадцать, Интегра уже для него слишком взрослая, просто пока не замечает этого. Вот поэтому у них «дружба». Или что это? Черт их разберет — вечно какие-то крики, смех, шуточки. Удивительно, как вампир преображается в ее присутствии, становится таким человечным, что глаза перестают светиться. Похож на одного из этих безалаберных тупиц, которые забрасывают личную почту Интегры записками разной степени тошнотворности, от приглашений в музей до открытых любовных посланий (в чем-то проницательный Олли действительно был прав). Зрелище кривляющегося и хохочущего древнего монстра настолько же жалкое, насколько омерзительное — людям подобная слабость к чужой красоте и невинности простительна, но он-то в кого превращается рядом с ней? Или это он так потворствует ее «внутреннему ребенку»? К чему, ведь Интегра уже давным-давно не маленькая девочка! Хвала ее благоразумию. И той же невинности. Интегра, Уолтер видел это, действительно держит вампира за «своего в доску парня». И ничего ему не позволяет даже в мыслях — был бы хоть намек на какое-то непотребство, хотя бы один случайный взгляд со стороны Алукарда… Даже думать страшно. Как защитить ее от этого? Если вампир вобьет себе что-то в голову, как его остановить? Настаивать, чтобы Интегра заперла его в подвале? А если она сама не захочет?.. — Уолтер, — чуть слышно окликнула его Интегра: он так погрузился в свои мысли, что и забыл о ее присутствии. — Уолтер, ты в самом деле думаешь, что он способен если не на эти шуточки, то на какие-то другие? Она с опаской смотрела на его судорожно скрючившиеся пальцы. Уолтер силой заставил себя расслабиться. — Я имел сомнительное удовольствие испытывать на себе его чувство юмора, — нехотя ответил Уолтер, когда тишина слишком уж затянулась. — Полагаю, вам повезло обойтись без его выходок. — Я все-таки поставлю на какого-нибудь древнего кретина или его «птенца», — категорично заявила Интегра, подливая ему в чай молока. Как всегда — слишком много. Талантливая и способная во всем, что касалось управления и экономики, в хозяйстве она была безбожно слаба и могла заколоться насмерть, отрезая себе хлеб для бутерброда. Уолтер вспомнил один такой случай — ей было шестнадцать, она умудрилась раскромсать себе руку почти до запястья. Он перевязывал ее залитое кровью тоненькое запястье здесь же, на этой же кухне, и она, обычно такая смелая, вдруг отчего-то притихла. Как будто погрузилась в момент. Прониклась его заботой. Или (что более вероятно) почуяла незримую акулью тень над этими каплями крови. В этом особняке быстро начинается паранойя из-за самых незначительных порезов. Этот момент будто обозначил истинную их обоюдную привязанность и заботу: само его присутствие в тот момент давало понять, что она в безопасности, что никакая тень не посмеет прервать их, только они вдвоем будут свидетелями этой крови, она не достанется никому, Уолтер об этом позаботится лично. Черт, он и сейчас доказал бы это. А тогда он был на пять лет моложе… Как быстро, как беспощадно прошли эти пять лет. — Вы и в самом деле хотите сказать, — начал Уолтер медленно, — что какой-то древний вампир… я говорю древний, потому что он достаточно силен, чтобы обходить внимание Алукарда. Так вот он заявляется сюда… чтобы надо мной издеваться? Господь с вами, я понял бы такие послания в ваш адрес, была бы хоть проверка вас на прочность. Да и способы слишком технологичные. — Вампиры на месте не стоят, — резонно подметила леди Интегра. — Они ведь живут одновременно с людьми, а не на сто лет назад. Твою «Моторолу», кстати, Алукард забрал себе, раз она тебе не нужна больше. Ему понравилось — говорит, она компактнее рации и радиус действия шире. — О. — Не дуйся. Она ведь тебе и впрямь больше не нужна. Так может, это вовсе не вампиры? Может быть, в кого-то из работников вселился демон или поработал чей-то медиум — ты об этом не думал? Она продолжала свои бессмысленные упражнения в догадках. Интегра подперла подбородок ладонью, сладко зевнула — близился рассвет, время, когда она традиционно укладывалась спать, а она все еще на ногах. Беспокоится за него, переживает, пытается его защитить… даже спасти от какой-то воображаемой напасти. Его отважная госпожа. Никто больше не видел ее такой усталой: при сотрудниках она никогда не расслаблялась. Вампир за такую мелочь, как усталость, мог бы затравить ее шутками на полжизни вперед, чем вынуждал Интегру постоянно быть в тонусе. Никто больше не видел ее спящей: Уолтер был единственным, у кого были ключи от ее спальни. На случай внезапной атаки или еще какой напасти. Только Уолтер знал, какой она человек, все остальные видели начальницу, Хозяйку, головную боль… только он ее знал. Он один. И у Уолтера, как всегда, защемило сердце от одного вида ее беззащитности, ее уязвимости — Интегра, какой бы сильной она ни была, оставалась для него тем единственным, что нужно было защищать до последней капли крови, тем человеком, вокруг которого вращался весь его мир. Ну неужели стоит позволять такой ерунде, как какие-то телефонные розыгрыши и дурацкие письма, ее беспокоить? «Побесится мой невидимый визави и перестанет, — подумал он, незаметно переводя тему на последнее нападение вурдалаков в Кенте, — отсутствие внимания для таких ублюдков куда болезненнее, чем мои истерики». И на этой мысли он внезапно успокоился. В самом деле ощутил мир в душе: в самом деле, как он раньше не подумал о ней? Интегра всегда отрезвляла его, даже не присутствуя лично. И, воспользовавшись тем, что задремывающая девушка прикрыла глаза, бормоча какую-то очередную безумную версию себе под нос, Уолтер незаметно вылил в раковину испоганенный ею чай. На секунду он остановился, протянул руку вперед — убрать локон, упавший Интегре на лицо, почти коснулся его… но в самый последний момент не смог. Не стоит. Не надо рисковать. Не надо все портить. — Может, все-таки обратимся к Алукарду за помощью? Может, он пороется у тебя в воспоминаниях и найдет что-нибудь ценное? Что-то, что ты сам вовсе позабыл? Ее участливый, чуть наивный и неожиданный сонный взгляд ранил его больнее всего. Уолтер натянуто улыбнулся ей в ответ — что-то внутри него отказывалось принимать помощь кровососа. Что-то глубоко-глубоко внутри.

***

— Вы можете сколько угодно считать это своим провалом, герр Доктор, я буду категорически протестовать. Герр Монтана был как обычно весел. Он не желал воспринимать ситуацию серьезно и издевался над его стараниями. Доктор сходил с ума от беспокойства — операция «Аргус» шла наперекосяк, а герру Майору хоть бы что! Ему так даже веселее — чем больше срывов, тем лучше вкус приключения! Для него провалы, порой, слаще свершений! — Подумайте сами, — продолжал разглагольствовать герр Монтана, — до чего крепкая и здоровая у него оказалась психика — наш козырь в рукаве сопротивляется! И шарфюрер готов поклясться, что он не просто сопротивляется, а вовсе не замечает всех попыток активации. — Это могла быть моя ошибка на этапе программирования, — кусал пальцы Доктор. — О, не стоит так прибедняться. Я знаю, что вы органически не способны на халтуру, мой дорогой друг, — герр Монтана похлопал его по руке, принеся слабое, но все-таки утешение. — Все дело в вашем пациенте, я в этом уверен. Он нагл, упрям, крепок телом и еще крепче — разумом. Вспомните, сколько времени у вас ушло на первичную обработку. Герру Гюнше буквально пришлось слегка его придушить, чтобы пригасить активность мозга! Нет, мой дорогой Доктор, нет. Ваши ключи и программы безупречны. Они сработают на нем, я уверен в этом. Просто… — повисла тишина, прерываемая прихлебыванием. — … просто — что? — первым не выдержал Доктор. Герр Монтана таинственно улыбнулся поверх чашки. Толстенное досье Уолтера Долленза по швам трещало от ежедневных сводок, поставляемых шарфюрером Шредингером — он единственный мог в своем «везде и нигде» оставаться незамеченным и для всего персонала особняка, и для Алукарда. Шарфюрер, следуя своему заданию, всячески пытался пробить оборону мистера Долленза: звуковая активация, печатные коды, даже прямой радиосигнал через телефонные аппараты — все было без толку! Чип, вживленный герром Доктором в мозг дворецкого, оставался глух ко всем попыткам. И, как теперь был абсолютно уверен Доктор, за столько лет он просто вышел из строя. Нет, это не значит, что «материал» был абсолютно бесполезен. Доктор мог бы и из большей развалины сделать совершенное орудие для замыслов герра Монтаны. Но конкретно в этом случае ему нужен был… кхм, прямой доступ к телу, так сказать. И несколько часов за операционным столом. — Посудите сами, герр Доктор. Наш дорогой друг остался все таким же авантюристом как в день нашего знакомства. Возраст таких людей не меняет, — улыбнулся он. — Однако с годами у них меняются приоритеты. С обычных развлечений и разухабистых приключений на нечто более… личное, назовем это так. Вы понимаете, о чем я? — проницательно блеснул он глазами. Доктор не хотел понимать. Предлагаемое герром Монтаной решение было болезненно примитивным и лежало в той плоскости, которую он, человек науки, отказывался признавать. Его разум просто не мог принять идею, что какие-то чувства вроде привязанности могли деактивировать электронику: это противоречило любой логике, и уж тем более — программному коду чипа! Проще было поверить, что чип не сросся верно с нервной тканью, был поврежден! Однако все его доводы разбивались об одно: о количество сделанных шарфюрером стенографий переговоров Уолтера Долленза с этой мисс Хеллсинг. И о количество ее фотографий в том же личном деле: «Ну а что такого! Сами посмотрите: девчонка что надо!» — так отбивался от упреков в переводе пленки сам Шредингер. «Слишком астеничная, малокровие налицо, ей бы пропить курс препаратов железа», — раздраженно вынес Доктор свой вердикт. Для него человеческие самки отличались между собой разве что количеством мышечной и жировой массы, оба параметра были точно не в пользу мисс Хеллсинг, она для него не представляла никакого исследовательского интереса. Что-то промурлыкавший себе под нос герр Монтана был какого-то своего мнения. Доктор заметил, что несколько ее карточек из личного дела исчезли, но вопросов задавать благоразумно не стал. Однако все они, и наблюдавший за Доллензом шарфюрер, и герр Майор придерживались одной точки зрения: все сработает, и чип в его голове, и операция, и что угодно. Достаточно создать небольшой, минимальный дискомфорт, слабенькую угрозу жизни мисс Хеллсинг — и все запустится само собой. Ему, гениальному ученому, понадобится разве что навести лоск на результат, огранить его в алмаз. А что до маленькой угрозы… — В этом, друг мой, положитесь на меня, — герр Монтана улыбнулся. Улыбка его удивительным, мистическим образом всегда успокаивала Доктора. Это было до того странно, что каждый раз нервировало его еще больше. — Прикажете шарфюреру прекратить свое наблюдение? — спросил он, похрустывая пальцами. И, к его удивлению, ответ был отрицательным. — Что вы, что вы, друг мой — напротив! Только я, с вашего позволения, несколько сместил бы вектор. Если уж даже вы не жалуете коды активации, то можем попросить нашего друга побольше работать фотоаппаратом. Герр Монтана внимательно разглядывал одну из фотографий, сделанных шарфюрером во время наблюдения. Ничего выдающегося: мисс Хеллсинг сидит за обеденным столом и гневно тычет вилкой в сторону кресла, где развалился ее главный красноглазый подчиненный. У подчиненного умиленный, дурашливый взгляд, что явно раздражало мисс Хеллсинг еще сильнее, чем ироническая насмешка или надменность, иначе она не тыкала бы вилкой с такой вот яростью на лице. И следующая карточка, уже из комнаты мисс Хеллсинг, буквально из-за дверного косяка: она чистит зубы, сосредоточенно нахмурившись самой себе. — Что-то подсказывает мне, — почти пропел герр Монтана, — что если между вашими ключами активации будут попадаться вот эти снимки, то это пойдет делу только на пользу. — Герр Майор! — воскликнул Доктор. — Он же непременно задастся вопросом, откуда они взялись! Герр Монтана улыбнулся ему. Широко, сыто. С каким-то непостижимым знанием человеческой души. — Уже после первой такой карточки… поверьте, он перестанет задумываться над их источником. Он задумается кое о чем другом. Они с шарфюрером переглянулись. Тот усмехнулся как-то особенно неприятно и хищно: чувствовалось, что этот негодник получил карт-бланш и уже ничего не будет стесняться, ведь для него в прямом смысле слова никаких секретных мест в особняке не было. Доктор передернул плечами. Он проворчал, что всех этих неуместных драматических жестов легко можно было бы избежать, санкционируй герр Майор однодневную командировку и маленькое похищение. Небольшая трепанация, немного стараний, даже наркоз не понадобится и… Впрочем — был ли смысл разглагольствовать? Увлеченный новыми сложностями на пути к появлению Аргуса, герр Майор все равно перестал его слушать.