***
После осмотра Петровой Киры Петровной, Павлова позвала к себе трёх врачей: Нарочинскую, Лазарева и Пастухова. Перед ней лежал протокол о пациентке, но даже после того, как она его прочитала и увидела строчки про эболу, она возмущенно требовала объяснения у Константина Германовича. — Как? Объясните, как у нас в отделение может быть эбола? Марина ходила туда-сюда, потирая свои пальцы от волнения. — Пациентка недавно с Африки вернулась, — неуверенно проговорила нейрохирург, опуская свой взгляд в пол. — Вирус подтверждён лабораторией, — пробормотал Петя, оглядывая своих коллег. — Ммм, её изолировали? — спросила Ирина, в надежде на то, что ее изолировали в отдельный бокс, но она все равно, глядя на врачей, ожидая дальнейший объяснений. — Она в противошоковом, но персонал предупрежден. А карантина все нет, — сказал Лазарев, относясь к этой ситуации спокойно. — А как можно было принять в отделение инфекционно больную, а? — размахивая руками, блондинка смотрела на них, все никак не принимая тот факт, что те проследили и приняли девушку со смертельным заболеванием. — Я кого спрашиваю!? Или что? Правила не для нас? Пару секунд молчания и резкое заявление от начальницы. — Закрываемся на карантин. Эбола очень заразное заболевание. — Слава богу, она не передается воздушно-капельным, уже легче, — стараясь успокоить коллег, сказал Пастухов, глядя на свою начальницу. Марина в это время все никак не решалась сказать о том, что принимала эту пациентку и был контакт. Ладони потели, глаза бегали. Тяжело вздохнув, та вывалила: — У меня был контакт. И тут повисла гробовая тишина. Ирина Алексеевна испугано посмотрела на голубоглазую, не веря тому, что услышала только что. Нарочинская вышла из кабинета начальницы, лишь только она чувствовала на себе взгляды коллег. Краем уха было слышно, что та тяжело вздохнула, вставая из-за стола. Было много вариантов, куда она пошла, но позже она все узнает, наверное. Павлова шла по коридору с охраной, которая будет охранять центральный вход, пока в отделении не нормализируется ситуация. Она метнулась к Дубровской, пытаясь сохранить спокойствие. — Нина, закроем отделение на карантин. — Как? — не совсем понимая, что происходит, медсестра ждала ответа на свой вопрос. — В случае герметической лихорадки эболы. — Как эбола? — Нина ожидала услышать что угодно, но только не эболы, — это что, та женщина с температурой? — Да, предупреди весь мед персонал. Скажи, чтобы позвонили родным и близким, до результата анализов ни входа, ни выхода не будет. — Ой, что сейчас начнется… Ирина Алексеевна подошла к приёмной, где был тот самый сотрудник скорой помощи. Зеленоглазая показала крест руками, объясняя это карантином. На все его возмущения она плевать хотела. Не хватало, чтобы другие заразились. Как только тот ушел, заведующая метнулась обратно, громко говоря, чтобы все обратили на нее внимание. Объявление о том, что никто отсюда не уйдет, пока не будут объявлены результаты анализов, заставил всех насторожиться. Ира поспешно удалилась в свой кабинет, а Нина старалась успокоить их. Кто-то кричал, вырывался из толпы и подходил к посту, чтобы высказать свое недовольство, но Дубровская лишь протянула перчатки с маской.***
Нарочинская была переведена в отдельную ото всех палату, что было в принципе логичным и правильным решением. Состояние было намного хуже прежнего, ведь тяжелый кашель, отдышка не давали ей спать спокойно. Температура была под сорок, а кожа ее стала покрываться небольшой чешуйкой, цвет сменился на бледноватый оттенок, а губу были искусаны. Надежда на то, что результат теста будет отрицательным, была очень маловероятной. С таким состоянием, в котором находилась нейрохирург, не каждый сможет поверить в то, что это простая простуда или же ОРВИ. Пастухов регулярно заходил к ней в палату, чтобы поставить укол, надеть маску, если она сняла ее по собственному желанию. Все это время за стеклом находилась Павлова, которая наблюдала за тем, как ее возлюбленная мучается с этой болезнью. Любовь к ней появилась еще давно, когда впервые встретила ее лично. Работа, которая была проделана бок о бок, заставила перейти грань и начать вовсе не те отношения, которые были у всех на глазах. Они настоящие королевы, которые поправляют друг-другу короны. Ирина прислонила руку к стеклу, тяжело вздыхая, понимая, что ее девочке сейчас очень плохо, а она может лишь руководить врачами, требовать от них, чтобы не спускали с нее и глаза, но и невозможно уследить за всеми. У всех есть свои дела, которые нужно делать, ибо же Марина не единственная, кто подцепил инфекцию. Заведующая могла бы сейчас подбежать к ней, обнять крепко, гладить по голове и шептать теплые слова, как делала она это раньше, когда у нее случилась паническая атака. Она могла и может это сделать, но страх, что может заразиться заставил ее подумать над своим желанием. Умирать не хочется, но и представления о том, что та может умереть в любой момент не могли просто уложиться в ее голове. Все что она может сделать, так это просить врачей делать все возможное, пока она сидит в кабинете ночью и тихо всхлипывает, накручивая себя до невозможного состояния. Много кто замечал такое подавленное состояние начальницы, но с вопросами не лезли. О том, что происходило у нее в личной жизни, никто не знал. Единственный, кто видел переживание, боль и надежду в глазах Иры, так это тот же самый Петр Пастухов, который всегда выходил с палаты, тяжко вздыхая, приобнимая ту за плечи. Такую мягкую, беззащитную маленькую девочку, которая полностью закрывала облик грозной начальницы, видел только он. Павлова всегда подходила к этой палате, когда было свободное время или же когда шла на операцию, всегда стояла напротив и наблюдала. Она молилась, чтобы все наладилось, и даже если это будет эбола, то сможет выбраться… В один из таких дней, когда после оглашения результата теста, который оказался положительным, к сожалению, Ирина наблюдала за ней уже в защитном костюме. Рядом с ней стояли Пастухов с Лазаревым, они что-то бурно обсуждали по поводу состоянию Нарочинской. Присутствие начальницы было незаметным. Она слушала все. — Петь, у нее по анализам все плохо, чем было до этого неделю назад. Ты же понимаешь, что она не протянет? — Я все понимаю, но нам нужно приложить все усилия, чтобы Марина выздоровела, — смотря анализы, сказал брюнет, поглядывая на коллегу, — но это практически невозможно. Его «невозможно» отозвалось эхом в голове Иры. Опустив свой взгляд, у той из-под ног ушла земля, понимая, что шанс на выздоровление очень низкий, а если и сможет выжить, то будет какое-то чудо, что после столько мучений, она все же смогла выбраться. Мужчины ушли, а заведующая прошла обработку антисептиком, заходя к женщине в бокс. Павлова переступила порог, вовсе не осознавая того, что это возможно их последний диалог. Подойдя к кровати, та присела рядом, поглаживая рукой по ее щеке. Она боялась, что сейчас Марине резко станет хуже, а еще страшнее, если она ей сделает больно. Павлова привстала с кровати, чтобы покинуть бокс, ибо же ее мысли и разговор врачей смешался в единое. Хотела уже идти к выходу, но слабая хватка остановила заведующую. Ира присела. — Ира… — хриплым шепотом прошептала блондинка, задыхаясь. — Я тут, Марина, — успокаивала ее Павлова, — я всегда тут, моя хорошая… — Ира, только не уходи от меня, пожалуйста. Посиди со мной… — Нарочинская пыталась сильнее сжать ее руку, но слабость не давала ей этого сделать. Её речь была не особо понятно из-за отдышки, которая была непрерывно. Все же, ее понимала только Ира. Только ее любимая Ира... — Я сижу с тобой, милая, — полу дрожащим голосом прошептала она, оставляя на ее ладони мимолетный поцелуй сквозь маску. Павлова сжимала слабо ее руку, держала у сердца, но она сжимала так, чтобы не причинить особой боли. Марина не видела того, как Ирина закусывает губу, чтобы сдержать свои слёзы, только шепот и тяжелое дыхание выдавали эмоции. Так и просидела до самой ночи, слушая тяжелое дыхание, хриплый кашель и только мимолетно тихое: «Я тебя люблю, Ира Алексеевна» … Днём, перед операцией, та снова решила проведать свою любимую, но это было зря. Как только она надела защитный комплект, Павлова видела то, как она вся дрожит. Ее держал Лазарев, а Петя вводил в нее сульфат магнию. Перед глазами пролетела вся жизнь, когда брюнет вышел и посмотрел на Ирину. Сейчас было страшнее всего услышать что-то ужасное. — У нее случились судороги, сейчас ей станет намного легче, — Петр похлопал по плечу начальницу, уже собираясь уходить, но его позвал Костя. Тот, как ошпаренный, влетел снова в бокс. У Марины произошла остановка сердца. Когда достали дефибриллятор, у заведующей перехватило дыхание. Она прикрыла рот рукой, пошатываясь. Прямо сейчас стальная леди видела то, как двое врачей, которые около нее вертелись несколько недель, спасают жизнь своей коллеге. Был слышен голос Лазарева, который пытался завести ее сердце, но все было без успехов. Ирина прошла к двери, чуть пошатываясь. Она надеялась, что сердце завели, но в глазах плыло, а в ушах шумело. Облокачиваясь об косяк, опуская свой взгляд на ее руку, которую вчера целовала так нежно, как будто отдавала свое сердце ей, лишь бы та жила и жила. Костя посмотрел на время в телефоне, нарушая гробовую тишину. — Фиксируем время смерти. Тринадцать часов сорок пять минут. От этих слов, у той что-то внутри сжалось. На глазах были слёзы, которые не должны были быть снова. Она до последнего молилась, что Марина сможет выбраться. Она до последнего сидела здесь, лишь бы ей было легче рядом с ней. Она была с ней до последнего вздоха.Прости меня, моя любовь Поздно, о чём-то думать слишком поздно Тебе, я чую, нужен воздух Лежим в такой огромной луже Прости меня, моя любовь