Ты можешь убить меня, не обнимая

Снег хлопьями разлетается над городом, погружённым в после праздничную рутину, состоящую из попыток восстановить и без того шаткий режим сна, прогулок с семьёй и приятелями, а также простого валяния на диване. Новый год не так популярен в Японии, как Рождество, однако какая-то атмосфера праздника всё равно остаётся, несмотря ни на что. За окном шустрая молодёжь снует в разные стороны, весело проводя время в компании друзей; а вот и семейная пара идёт по обледенелой дороге, припорошённой слоем снега, чтобы на ней поскользнулись как можно больше людей. Время неумолимо бежит, пока вечер медленно приближается, обхватывая своими вездесущими руками и погружая в мирную дремоту, не выпуская на улицу, где минусовая температура вгоняет в уныние. Всё это заставляет укутаться поглубже в одеяло, не оглядываясь на снежную сказку, о которой с таким восторгом рассказывают дети. Их послушаешь – так и жизнь окажется не чередой чёрно-белых будней, а светлой тропой, шагая по которой можно прийти прямиком к своей мечте. Не забавно ли. Свет игриво проникает в комнату, в которой дышать совершенно невозможно. Однако одному конкретному существу откровенно плевать на количество кислорода в пространстве, ведь оно уткнулось лицом в подушку, ещё больше лишая мозг спасительного воздуха. Лохматая копна кудрявых волос, выглядывающая из-под одеяла, не придаёт картине оптимизма. Кокон из мягкого красного одеяла немного ёрзает на диване, но в остальном не показывает особых признаков жизни. К сожалению, никакая атмосфера праздника не может помочь его внутреннему состоянию, даже день отдыха с любимым человеком не может разбавить сгусток апатии в его нутре. Как будто специально выбирала день, который можно испортить к хренам, и остановилась именно на этом. В такие моменты Дазай особенно сильно ненавидел свою способность, что высасывала из него все жизненные силы. Некоторое время назад Чуя, чмокнув Дазая в макушку и пообещав скоро вернуться, ушёл в магазин, так как, после беглого осмотра холодильника выяснилось, что мышь у них там успела не только повеситься, но и полностью сгнить. Поэтому единственная искра, способная разжечь огонь в его промёрзшей душе покинула его. Возможно, он слегка драматизирует. Но в такие моменты Дазаю всегда невыносимо тяжко даётся одиночество, которое вызывает плохие ассоциации с давно минувшими днями саморазрушения, когда он остро нуждался в помощи, а пустота в душе вынуждала вопить от боли и нестерпимого холода, который изолировал Дазая от окружающего мира. Глаза не видели, уши не слышали, а голосовые связки болели он непрекращающегося внутреннего воя. От давно забытых ощущений бегут мурашки по коже, покрытой слоем шершавых бинтов. Как бы ему не хотелось признавать в подростковом возрасте необходимость нахождения людей рядом, но в обществе подобное переживается гораздо легче, чем в одиночестве. Как бы он не сопротивлялся одной мысли, но Дазай нуждался в людях, в их тёплом и утешающем присутствии. Поначалу это был Ацуши, который ненавязчиво, как тому казалось, интересовался его самочувствием, затем Куникида с его вечным ворчанием, которое не давало полностью погрузится в тёмные мысли, после Йосано, Рампо, Танидзаки и даже Кёка со своим глубоким уступчивым взглядом. Это было неплохо, пока было ненавязчиво. Пока к нему не лезли в душу, не старались заглянуть под слои масок и не анализировали его поведение, Дазай не старался избежать общества своих коллег. В какой-то момент в его жизнь добавился ещё один человек, которому разрешалось всё вышеперечисленное. Чуя Накахара был сначала вспышкой кометы на вечно-тёмном небосводе, после константой, неизменно присутствующей в его слепой зоне, а сейчас солнцем, что освещало его серые дни так, как никогда это не сможет сделать обычное небесное светило. Огонь жизни, пылающий на дне чёрных зрачков в окружении бесценных аквамаринов, которые имели свойство темнеть от эмоций, что-то зажигал в нём, что-то важное, то, что Дазай боялся как-то назвать из-за недоверия к возможности появления чего-то подобного у такого человека, как он. Громкий напарник, создающий одни проблемы, мог быть удивительно чутким слушателем и проницательным собеседником. Порой Дазаю хотелось по-детски спрятать лицо в руках и сказать, что он в домике, чтобы Чуя не смотрел на него так знающе и спокойно, будто знал его не одну жизнь, словно он действительно понимал и принимал его полностью. Хотя ему казалось, что, если он попробует так сделать однажды, тот бы не стал отдёргивать его руки от лица, а лишь придвинулся бы ближе, прикоснувшись своим бедром с чужим, чтобы показать своё отношение к этому ребячеству. С ним было комфортно спорить не о чём, с ним было комфортно молчать. С ним было хорошо лежать в постели в морозное утро и ехать в машине на очередную совместную миссию по ужасной жаре, которая только может стоять в Йокогаме. С Чуей было необъяснимо комфортно. И если поначалу это пугало, то сейчас осознание наличия места, куда Дазай может прийти в любом состоянии, и его примут, что ж, это было успокаивающе. Было ли у него когда-то такое место? Дазай не знал. Он, оказывается, вообще много чего не знает, о чём Чуя не устаёт ему напоминать. – Не беси, Дазай, ты в первый раз слышишь о таком понятии, как объятия? Или. – Возьми себя в руки, придурок, я просто сказал, что Акутагавой действительно можно гордиться. Хоть бы раз его похвалил. Нет, Дазай я не буду тебя целовать на глазах у твоих учеников за то, что ты их похвалишь один раз. Бывало даже так. – Ты что, не знаешь, что такое командная работа? Занимайся своим делом, а я позабочусь о своей части работы. Представляешь, тебе не обязательно выполнять несколько дел одновременно, чтобы потом заработать выгорание, идиот. Этот злобный коротышка уже совсем от рук отбился. Раздаёт приказы своим низким командным голосом, из-за чего у Дазая в голове мутнеет, а потом отказывает ему в поцелуях. Ужасно коварный Чиби. Дазай от ярких воспоминаний поворачивается на другой бок, чем поражает сам себя. Обычно он лежит пластом, а Чуя одним своим нахождением в его мыслях заставляет Дазая двигаться. И как он дошёл до этого момента в своей жизни? Когда Дазаю стоит лишь сообщить Чуе любым вербальным или невербальным сигналом о том, что сегодня способность активно пожирает своего хозяина, тот не задаёт вопросов и лишь подставляет плечо, когда Дазай в этом нуждается. Где этот Чиби ходит? Скоро ли он вернётся? Почему он не может прочитать его мысли на расстоянии и обнять его тогда, когда ему особенно хочется? Такой глупый Чиби. Звук проворачивания ключа в скважине на секунду отрывает от блуждающих мыслей, оповещая о прибытии второго хозяина квартиры. Слышится шорох пакетов, стук обуви и еле ощущаемый холод зимы, которым дышат стоящие напротив многоэтажки. Видно, что Чуя старается не шуметь, уповая на то, что неутомимый мозг Дазая наконец дал ему отдохнуть и провалиться в дрёму, однако его надежды тщетны. Снимая по пути пальто, Чуя заглядывает в гостиную, где расположился Дазай ранее, видит всё тот же кокон, который он оставил, чтобы купить продукты. Только на другой бок перекатился. Маленькая улыбка расплывается по лицу Чуи, после чего он идёт на кухню, чтобы поставить чайник и приготовить ужин. – Чуя, мне холодно, - разрезает тишину голос Дазая, немного охрипший от долгого молчания, но такой же родной и желанный, сколько бы времени не прошло. Услышав его, Чуя останавливается и смотрит из-за плеча на подающий признаки кокон. – Такая духота, я открыл окно на кухне, - немного погодя добавил он. – Принести ещё одно одеяло? – Чуя, мне холодно, - повторяет Дазай с особенной интонацией, которую можно быстро уловить. Склонив голову к плечу, Чуя наблюдает за ним и наконец тепло усмехается. – Как требовательно говорить подобное гигантской гусенице, - легко шутит Чуя, разбавляя висящую над головой Дазая тучу одним взглядом, одним присутствием, одной улыбкой. Неужели солнце всё-таки решило заглянуть к ним в окно? Но на улице уже сгущаются сумерки. Почему тогда, несмотря на тяжесть на душе и разуме, словно что-то тает, расслабляет его заледенелые мышцы? Чуя порой очень недооценивает своё влияние на сердце своего партнёра. Тот уже идёт к дивану, забираясь на него и подбираясь под бок. Подобные фразы от Дазая означают лишь то, что он всё ещё плохо себя чувствует, но он не против прикосновений, слов и ответных взглядов. На удивление лёгкий плохой день ничто не скрашивает так хорошо, как ощущение того, как Чуя обхватывает его своим маленьким телом и укладывает на себя, опираясь головой на один из подлокотников. Пальцы перебирают кудрявую шевелюру мягко, осторожно, словно Дазай – драгоценность, к которой нужно относится с предельной аккуратностью. Ему всё ещё сложно привыкнуть к этому, поэтому холодный нос утыкается в стык между шеей и плечом, мимоходом сцеловывая еле видные веснушки. Вот бы поскорее наступило лето, чтобы они зацвели на Чуиных плечах, руках и носу. Дазай может часами зацеловывать созвездия, пока они оба не устанут и не провалятся в дрёму короткими летними ночами. За окном всё ещё холод, сырость и суровая действительность. Однако, когда Чуя так бережно держит его истерзанное тело в своих руках, в глубине души невольно зарождается уверенность в завтрашнем дне. Пускай же он будет одним из лучших дней в их жизнях. Глаза закрываются сами собой, пока солнце сегодня особенно щедро одаривает простого смертного своим светом и теплом. И не имеет значения, что за окном игриво сверкает проказница-луна.