***
Предрассветные сумерки принесли с собой росу и лёгкий ветер. Не хотелось выбираться из родных объятий и ступать наружу, однако сделать это следовало. Кивнув дежурившему у костра Масамунэ, Такао размял плечи, ощутив, как спадает дрёма. Мэй ещё спокойно поспит, укрытая, пока он, напрягая ладонь, выпустит немного крови и вспорхнёт белоснежным соколом. Пока будет запоминать ясными глазами каждое облако, висевшее над небольшим кусочком страны, параллельно вглядываясь в лесную чащу и облетая прилегающие дороги в поисках затаившихся воинов, посланных в погоню за некоронованной императрицей. Солнце, вытянув с востока свои руки, нежно обнимало сонную твердь, по-летнему согревая ещё не отступившие от весеннего облика листья и кроны. Этот безмятежный восход Такао по крупицам воссоздаст в своей памяти, чтобы показать ей. Ещё немного магии, совсем чуть-чуть. Порадовать. Показать, что она не зря отказалась от всего, чтобы быть рядом с ним. И гори остальная Империя синим пламенем. Спустившись со своего дозора, мужчина твердо встал ногами на ещё холодную влажную землю. Принял из рук Кадзу онигири, чтобы пополнить силы, и смотрел, как Сатоши забрасывает дёрном место, некогда служившее очагом. Не желая, чтобы Мэй устала, дзёнин уговорил её вновь принять лисий облик. Впервые девушка пригласила его посмотреть на то, как за доли секунды она уменьшается, приобретая приятный на ощупь мех, не менее нежный, чем девичья кожа, которую он не мог перестать гладить каждый раз, когда они оставались вдвоём. Серебро было не только к лицу, но и к с интересом смотрящей мордочке, на которой яркой точкой прорисовался чёрный нос. Мысль, мелькнувшая в голове быстрее молнии, заставила спросить: — Позволишь? Лисица уверенно качнула головой вверх-вниз, догадываясь о порыве. Такао осторожно поднял её на руки, помогая устроиться лапами на сгибе локтя. Тёплая. Два хвоста с заботой укрыли ладони мужчины так же, как Мэй делала всегда после того, как он колдовал. Дзёнин сомкнул веки, чувствуя, что вначале смущённая она расслабляется, позволяя огладить себя по спине. Зарылся пальцами в мех, как иногда делал с её волосами. От шерсти пахло лесом, елью и мхом. И пионами. Кицунэ аккуратно согнула лапы, избегая возможности испачкать приспособленное к незаметному перемещению хаори, сменившее привычные светлые одежды. Часть пути преодолели так; несмотря на то, что вес лисы составлял полтора кана, Мэй не хотела быть обременением, а потому остаток прошла сама. В деревню прибыли уже ближе к вечеру. Стараясь не хромать, обратно преобразившаяся спутница, сумевшая выкроить время переодеться, едва скрывала во взгляде тоску. По дворцу? Нет, наверняка, причина крылась в радостном оклике Чонгана, коротких поклонах женщин и мужчин, чьи лица по большей части были знакомы, в отличие от имён. Скоро Такао познакомит её со всеми, но ближайшие дни нужно посвятить отдыху. Колдун предполагал, что вряд ли сможет зажечь над деревней волшебные фонари всю следующую неделю: на столе скопилось непривычно много требующих внимания свитков. Они подождут. Мягкий футон манил как никогда; бумажная работа отнимала сил в разы меньше, чем пришлось потратить с прибытия в столицу. Стуча палкой по выложенной камнями дорожке, старик приблизился к Мэй. Он бесцеремонно сунул Такао в руки посох, чтобы с чувством обнять «хитрую лису», о которой, видимо, переживал больше, чем о воспитанных им синоби. Девушка слегка пригнулась, чтобы сравниться с дедушкой в росте, и позволила себе закрыть глаза. Сдерживалась. Ни разу за те дни, что они пробирались к безопасности, не высказала ни слова недовольства. Ни разу не заговаривала об упущенных возможностях. Ни разу не дала усомниться ни себе, ни в себе. Теперь же сердца могли позволить успокоить свой бег, и за этим последовала естественная усталость, ностальгия и желание быть в месте, которое можно назвать домом. — Так, сначала поедите, потом всё остальное, — Чонган едва смог отпрянуть от Мэй, не переставая прятать улыбку в седых усах. — Сугуру! — Юноша, едва ли начавший бриться, появился откуда-то сбоку, — Затопи баню и быстро. Пойдём-пойдём, — старик вернул своё внимание на стоявших перед ним дзёнина и кицунэ, неловко обнаружившую, что её спутники уже вели Кирин к дому, который Масамунэ занимал прошлой зимой. Кадзу отодвигал с дорожки сорванные ветром зелёные листья носком обуви, переговариваясь с самураем. Сатоши побрёл к дому, в котором наверняка залечивал ожоги Хонг. Будто и не было дворца. Будто все они так и оставались в деревне, но дышать стало легче и свободнее, зная, что единственный оставшийся враг — человек, с которым справиться в разы легче; что долг ронина уплачен, а его родовое имя чисто как горный ручей. Что они смогли. И никого из самых близких не потеряли. Чонган торопливо повесил тэцубин на железный крюк. В доме пахло травами и древесиной; открытые окна разбавляли этот союз нотами цветущих деревьев и вечерней почти летней свежестью. Мэй благодарно приняла на себя роль распорядительницы чайной церемонии, разливая ароматный напиток в тонкую керамику. Пар клубился на поверхности воды, заворачиваясь молочными спиралями, так легко сдуваемыми дыханием. Молчали. Всё было изложено в письмах, а теперь старый ниндзя принимал двоих виновников торжества у себя, пока другие занимались последними приготовлениями в бане дзёнина. — Благодарю тебя, дедушка Чонган, — гейша передала чай хозяину дома, почтительно наполнив чашу до половины. Она склонила голову, вытягивая обе руки, заключая в них не только ёмкость, но и бескрайнее уважение к старшему. — Это я тебя должен благодарить, — пожилой мужчина также обеими руками принял предложенное, кивая. — Что теперь? Останешься? — Останусь, — гейша улыбнулась. Чай приятно согревал, жасмином разливаясь на языке. Такао смотрел на кицунэ, казалось, не отрываясь. Вот она, прежняя, но иная. Перед Чонганом и ним — воспитанная в лучших традициях, не потерявшая очарования в пылу битвы и погони, постепенно расслабляющая плечи, сохранявшая осанку. Только покрасневшие от недостатка сна глаза и утомление, запертые внутри до поры до времени. Только память о подвиге, сделавшим возможным следующим поколениям жить без страха. Только укоренившееся в груди светлое чувство, крепкое и сильное, как многовековое древо над их обрывом. — Мой дом — твой дом. Не дворец, конечно, но крыльцо новое, — старик крякнул, оглаживая бороду, отчего-то в ожидании глядевший на посерьёзневшего подопечного. Такао тряхнул рукавом, в то время как наследница Нойрё поставила свою чашу на стол. Перебинтованная ладонь легла на керамические стенки, ещё тёплые — от чая внутри и женских пальцев снаружи. Девушка оставила треть чая недопитой, и мужчина приник губами там же, где она касалась своими. Смелый жест, показывающий, что он готов её целовать — не только так, но и по-настоящему, прилюдно, только если она сама того захочет, или скрытно, чтобы лишь горы видели это бесчисленными гранями вечного камня. — Не думаю, что в этом есть необходимость, — колдун вернул чужую чашу на стол, находя своими пальцами под ним тепло в расшитом кимоно. — Если Мэй не против. Кицунэ прикрыла глаза. Новое молчание, кивок и последовавший за ним смех Чонгана. Решено. Полная луна смотрела в спины, пока её взгляд от двоих не отрезала дверь дома дзёнина. Такао сжал кулак, наполняя помещение светом – фитили зажглись, заставляя воск таять. Вернувшаяся стояла к нему спиной, оглядывая знакомую обстановку. Либо пыль не успела осесть на досках пола, либо её любовно вымели перед их приходом. Новый свиток в токонома. Мужчина приблизился, смыкая руки на широком оби, оглаживая изящные запястья несправедливо грубыми повязками. Положил подбородок на скрытое шёлком плечо. Щека к щеке. Мэй откинула голову назад, принимая внимание. Дом. Отстранившись, Такао привычно предложил опереться на своё предплечье, как по пути куда бы то ни было. Пускай и стеснялась своей хромоты, но наедине с большей охотой позволяла себе откликаться на заботу, не пряча слабость за медленной походкой. Тем более, что шли они к дверям бани, располагавшей к тишине и спокойствию. Лёгкий ужин у Чонгана вызвал сонливость, но дорожная грязь, с таким тщанием смываемая подручными средствами, требовала избавиться от себя полностью. Маг бережно усадил любимую на высокую скамью. Отвернулся, стараясь не смущать, но возле сёдзи помедлил, оставаясь внутри и лишь затворяя их. Спустил с плеча хаори и юката, стоя в нижних одеждах сложил тёмную ткань на полке. Услышал сзади себя шорох, с которым Мэй обнажалась до нагадзюбана. Он держал её руку, помогая приподняться, чтобы принять затем кимоно и устроить рядом со своим облачением. Тёмные волосы скользнули на спину. Влажный воздух оседал на коже, покрывая её тонкой вуалью прозрачных капель. Мужчина подвинул небольшую бочку с тёплой водой, внутри которой обнаружилось два разных по размеру ковша. После первого омовения и множества движений мочалкой, колдун осторожно подвёл девушку к офуро. Минута, и светлая ткань, очертившая изгибы женской фигуры, скрылась в падающей тени внутри большой бочки. Такао опустился следом, избегая вначале мочить бинты, но вскоре забывший о них в стремлении быть ближе. Тяжёлая голова постепенно прояснялась. Их колени соприкасались в глубине, пока пальцы переплетались, а взгляды ласкали друг друга. Мэй встала с деревянного сиденья, впервые за долгое время не ощущая дискомфорта: вода помогала, выталкивая к поверхности, и хоть маленький шаг навстречу и дался труднее, чем на воздухе, нога не побеспокоила. Кицунэ устроилась на мужских бёдрах, обнимая дзёнина за плечи, который в порыве оплёл её талию и прижался теснее. Губы скользили по щеке, встречались, и снова расходились, даря нежность. Засыпали, расчесав перед этим друг другу волосы, что смешались в ночи над головами чёрно-белыми тяжёлыми прядями.***
— Сделать что-то реально? — Такао мерил шагами комнату в доме Чонгана. Старый ниндзя глубоко задумался, следя глазами за твердолобым мальчишкой, вбившем себе в дурную голову цель избавить Мэй от хромоты. Она не роптала, вынужденная в его отсутствие опираться на посох. Не жаловалась, раз за разом выполняя простые внешне, но дающиеся с усилием упражнения, растягивая и сокращая мышцы. Начало лета. Помощь с подготовкой урожая и составлением долгосрочных контрактов. Клеймо зажившего шрама, розовыми путами сковавшего кожу, скрываемое за тканью даже в полумраке спальни. Воля раз за разом открываться, оттачивать умения над обрывом, вызывая фейерверки создавая невозможные цветы. Но отголоски тягости во взоре на крутую дорогу. Гейша пыталась танцевать, оставаясь на месте, не шагая в сторону, пуская в полёт рукава, ведя веер перед лицом, в котором только любящий взгляд мог за артистичностью найти напряжение. Тягучие отвлекающие прикосновения. Тёмные, не по-летнему долгие ночи. — Сатору, отец Хонга, тогда тоже на задании пострадал. Можно как тогда… — Ломать не дам. — Стальной голос разрезал воздух. Ни в коем случае. Только не новая боль, только не новая агония, в которой Мэй провела те страшные дни, когда Такао украдкой мог наблюдать за действиями лекарей, стирая друг о друга зубы. Не сразу, но девушка позволила целовать оставшиеся от швов отметины. Не сразу, но перестала отодвигать забинтованную руку с изуродованного поединком с привратником бедра. Частично сам был в том виновен: не защитил, не бросился наперерез, лишь в решающий момент дёрнул наверх, поднимая над поверхностью готовую скрыться в декоративном пруду голову. Практически иссушил себя, магией помогая товарищам сбрасывать с некоронованной наследницы Кина Хаттори глыбы врат. Даже не смог сам перенести дальше, передавая другу грозившееся погибнуть сокровище, изо всех сил сопротивляясь провалиться в темноту. Слёг, но упорно трепыхался в стремлении подняться. Лишь бы не опять. Но оставить как есть, не предпринимая ничего, равнялось предательству. Пока предписания Чонгана привели к незначительным улучшениям — в координации, в способности дольше обходиться без поддержки со стороны, но последнюю неделю всё застопорилось. Мэй не показывала уныния, но оно складкой отпечатывалось между светлых бровей дзёнина. Он радовал её как мог — новые книги, сорта чая, мелодии сямисэна, и она отвечала благодарностью, увлекая за собой в минуты, когда Такао отказывал себе в отдыхе. Но такую простую вещь, как вернуть отнятую свободу движения, даже умелый колдун сделать не мог. — Что же… Есть момент, когда ей легче? — Она не показывает, когда ей тяжело. — Глаза есть, смотреть не умеешь, — Кадзу подал голос из угла, выпрямляя до того сложенные в удобной позе ноги. В дни, когда он присутствовал в деревне, синоби не отказывал в удовольствии проводить время с близкими по духу. Временный отход от дела в разгар сезона – неудачно пойманный плечом на задании арбалетный болт — заставил задержаться. Теперь ему также приходилось возвращаться в форму, более того, привлекать на тренировки и Мэй, что была рада ностальгическому воссоединению. И пусть места, к которым прикладывалась нагрузка, отличались, механизм сохранялся прежним. Растянуть. Сократить. Увеличить амплитуду. Медитировать в перерыве. После таких дней девушка приходила уставшей, но довольной. И была явно не против опуститься в пахнущее эфирным маслом офуро. — Вода. — Что? — Ей легче, когда она в воде, — Такао остановился, надавливая на глаза подушечками пальцев. Широкая спина чуть ссутулилась, и ткань над хаори-химо безвольно повисла дугой. — Попрошу Сатоши найти что-то подходящее. Сходим к реке. — Кадзу в один прыжок принял вертикальное положение, поморщившись. — Возьми Азуми. Скажи, что я велел. — Светловолосый мужчина с благодарностью посмотрел в колючие глаза. Друг кивнул, закрывая двери.***
Стоило осени сдуть немного пожелтевших листьев, как колдун стал больше есть, стремясь восстановить силы. Теперь они ходили к реке вдвоём, Мэй плавала, подчиняя себе упрямые потоки, колдун же разворачивал над её головой тепловой купол, стремясь немного скрасить прохладу воды. Она всё равно выходила из неё разгорячённая и не успевала начать дрожать, как ей помогали облачиться в сухое и тёплое. Только нижние пряди пучка намокали, посылая мурашки по коже за воротом. К октябрю тренировки прекратили. С первым снегом хозяйка дома дзёнина уже уверенно ходила сама, лишь под конец дня устало прихрамывая на самых ступеньках дома. Расписные волшебные фонари горели ярко и радостно. Сямисэн разливался дрожанием струн, отражаясь от стен. Фигура в центре комнаты повела плечами, разводя кисти в стороны. Пёстрые рукава очертили дугу, соединяясь перед лицом, скрывая хитрый взгляд. Гейша наклонилась вбок, грозясь упасть, Такао было подался ей навстречу, как танцовщица умело переставила ноги под подолом кимоно, выпрямляясь и оборачиваясь, заканчивая представление. — Бесподобно. — Мужчина поцеловал Мэй, наливая ей чай. Грудь высоко поднималась под шёлком, приводя дыхание в размеренный ритм. Она благодарно взяла чашку в руки, наслаждаясь запахом. Близилась новая луна, несущая за собой очередной год в империю Нойрё. Колдун наклонился, касаясь губами зажатой между пальцами смоляной пряди волос, выпущенной из затейливой причёски с серебряными спицами. — Думаю, я тоже должен тебе кое-что показать. Давно хотел… Такао резко дёрнул ладонью. Капля крови выступила над поверхностью бинта, и воздух пол потолком сгустился туманной дымкой, меняясь под действием воспоминания. Вначале глаза видели с небольшой высоты клочки мха и скользнувшую от куста к кусту мелкую мышь. Затем тот, чей обзор был представлен в иллюзии, оттолкнулся от земли, и несколько секунд мелькали ветки и листья. Скорость набиралась стремительно, и вот кроны деревьев уже не загораживали бескрайнего просыпающегося неба. Солнце едва выползало из-за горизонта, хотя уже успело объять лёгким, будто перо, белым светом землю. Сокол облетел прилегающие к месту стоянки дороги, чтобы затем вернуться к облакам, выкрашенным жёлто-розовым. Мэй задержала дыхание, наблюдая давний, но с такой любовью запечатлённый восход. Светило подмигивало, то и дело скрываясь и выходя снова. Свечи будто стали гореть тише, не отвлекая. Следивший за реакцией маг наклонил голову к её виску. Позволил лицу застыть в довольной улыбке. — Полгода, а сколько перемен… — девушка говорила вкрадчиво, боясь спугнуть летящую на лёгких крыльях птицу. Как тогда, дозор окончился, и картина перед парой задрожала, рассыпаясь. Кицунэ повернулась, целуя еле различимую родинку над скулой. — Хозяйка сердца моего, — Такао распахнул глаза, когда Мэй твёрдо взяла его ладонь в свою. Стала двигать её с талии ниже, делая объятие крепче, пока не довела повязки к нижнему краю оби. Прижала, ожидая. Приподняла уголки губ. В ответ на неопределённый взгляд кивнула, как тогда в домике Чонгана. И потерялась в нежности. Над империей Нойрё всходила новая луна.