Леденцы

      Морозный Берлин, снег, в большинстве своем грязный, если не вовсе отсутствующий, — совсем не навевает праздничное настроение. А ведь уже канун. Улыбчивые, но в действительности – незаинтересованные лица, закутанные в шарфы и чувство какой-то пустоты средь толпы на оживленной улице. Руки мерзли, немея до покалывающей боли, кончик носа и щеки покрылись румянцем, как бы напоминая, что на морозе парень уже давно. Шарахаться вот так по всему городу вместо того, чтоб банально заказать с любого маркетплейса что-то более или менее адекватное, – Ваня считал своим долгом. Всегда подарки выбирались лучше, если обойти столицу вдоль и поперек, заваливаясь на разные рынки, ярмарки, в оживленные центры и самостоятельные магазинчики. В Германии вообще к празднику относились с огромной любовью: города украшались, зажигались гирлянды, в барах, клубах и ресторанах собирались большими толпами и шумно праздновали до глубокой ночи. Ване нравилось. Красиво, весело и есть что поснимать. Так, для себя.       Остановка у высокой, пышной и наряженный ели. Евстигнеев поднимает взгляд, ощущая себя как в детстве, когда даже грустная советская типовая елочка, наряженная дождиком и самодельной мишурой, казалась самой сказочной и красивой. Эта же сияла как Вифлеемская звезда. Еле отводит взгляд, поворачивается направо.       Это уже третий магазин, полный безделушек. Что с улицы, что внутри — выглядит сказочно и притягательно. Желтоватый свет, яркие лампочки, праздничные декорации. Со стороны витрины, совсем как в фильмах или сказках, по кругу наворачивает игрушечный поезд, тащит за собой несколько маленьких вагончиков. Это довольно большая композиция: сооружение с платформой примерно метр на два, с живописным зимним рельефом, маленькими снеговичками, сотрудниками имитированной станции, человечками на перроне и заснеженными елями. Евстигнеев засматривается. Большая, кропотливая и потрясающе красивая работа.       — Знаешь, я бы очень хотел подарить парням что-то полезное, — вдруг подает голос Ваня, пальцем приспустив с лица часть шарфа, — Но в последний раз, когда я подарил Ванечке робот-пылесос, он довел его кастомной озвучкой. Тот ездил и читал раунды. Ну и кот свою задницу приложил, разумеется. Славян не оценил Мироновский подгон в виде шмотки, а Андрей расстроился, что ему вместо бутылочки вина подарили набор для ванны. Так что в этом году все договорились на вот такие безделушки.       — Зачем вообще что-то дарить? — скрипит Охра, недовольно выглядывая из-за шиворота, прячась в капюшоне. Нечто, сочась черным, прохладным дымком, обволакивало светлую кожу и словно частично в ней растворялось.       Охра — существо, о происхождении которого Ваня так и не смог ничего толком разузнать. Невзначай погуглив завуалированные формулировки он нашел информацию только о «тульпах». Но ведь люди выдумывали их сами, а Евстигнееву это капризное, жадное до разрушения, беспорядка и актов насилия существо досталось по абсолютно неизвестным ему причинам.       Помнит, как выпивал с Мироном, помнит, как друг что-то все бормотал про добро и зло, про истинное, «злобное» нутро, про какую-то книгу, которая ему кажется недооцененным шедевром и гениальной частью мировой философии. Вообще, с Федоровым такое частенько случалось. Вспышки мыслей, странные, а порой и вовсе бредовые идеи посещали его голову. Он умный и приятный парень, но вот эта деталь…       «Звучит безумно, но ты представь, если бы можно было договориться с этой частью своего естества. Сделать ее отдельной сущностью, искоренить из себя, стать сверхчеловеком, не обуреваемым завистью, злостью или жадностью, познать ее сущность и научиться использовать в свое благо, а не продолжать подпитывать разложение личности…»       В ту ночь они оба перебрали и обрывки посиделки остались лишь болезненными вспышками в сознании Ивана. Шот за шотом, безумные по структуре и смыслам разговоры, смех. Покинув бар, случайно сцепились с парой таких же готовых парней-немцев. Мирон оказался проворным и собранным, несмотря на залитый полный бак алкоголя, а вот Ваньке под дых зарядили мощно. Тогда его впервые вырвало за клубом, благо рядом была мусорка, а парни, видимо искавшие приключения, сочли это за конец мордобойного банкета и благополучно ретировались. Ване еще тогда показалось, что тошнило его чем-то непривычно темным, хотя кто его разглядит в темноте и слабом неоне? Да и послевкусие скорее было как от воды с хлоркой, что тоже насторожило лишь после осознания. В такси ему стало мерещиться, будто по его руке что-то ползет. Но «тень» юркнула под рукав и Ваня, встряхнув головой, про себя открестился. Стало жутковато, по ощущениям его кости и внутренности перестали иметь вес, в другую же минуту тело стало таким тяжелым, что парня буквально припечатало к креслу. Тогда он в очередной раз клялся себе больше так не пить и почти стал молиться. Только на язык не подбирались ни одни, хоть немного напоминающие молитву слова. Может, стоило бы выучить?       Странности с самочувствием и восприятием целостности своего организма продолжались вплоть до самого дома. Выйдя из машины – прекратились. Наверное, было слишком душно, а от нехватки кислорода и алкоголя в крови мозг сыграл злую шутку.       Лишь упав на кровать и прикрыв глаза, он наконец понял, как влип. «Охра» явил свою сущность, черной дымкой выкарабкиваясь из тела, словно выливаясь из пор. Сразу начал нести какой-то бред дребезжащим низким голосом.       В Ванину память лишь врезалась брошенная средь злобного смеха и гортанного (а была ли у этого существа гортань?), звериного рычания одна фраза:       «Твоя воля да мой потенциал – все у твоих ног»       Со временем особо больше информации не стало. Только сам Охра пару раз проболтался, что Иван – не первый его носитель, а остался он потому, что совместимость организмов и внутренней среды у них практически идеальная. Значительную часть времени существо проводило в спящем режиме, так что проблем не доставляло. Но вот когда оно вылезало от голода или скуки – начинались истинные трудности. Драки, споры, необдуманные решения, слова, – это все было его рук дело. Охра словно овладевал сразу и разумом и телом Вани, ворочая им как угодно под эгидой ненависти и злости. Лишь после парочки таких «вспышек» Евстигнеев сумел сопротивляться, отвлекаясь на добрые и хорошие мысли. Заметил, что случается поддаться соблазну Охры только в моменты, когда на душе было невыносимо гадко, горько и обидно. Тогда «сосед» подговаривал, убеждал и манипулировал так искусно, что было трудно устоять и сдержаться. Тем не менее, путем выдержки, компромиссов и временных решений они даже сумели сдружиться и более совместное существование не доставляло им неудобств. Разве что мелкие бытовые и нравственные стычки.       С тех пор Ванина жизнь перевернулась с ног на голову: он наконец без угрызения совести говорит то, что думает, не терпит, если дискомфортно, и коль что-то хочет – берет. Более никто им не помыкает и не смеет обидеть, а все то, что душило и саднило раньше, – теперь отошло на задний план. Открылись глаза на многих знакомых, кардинально поменялся круг общения. Он стал тем, кем всегда хотел быть.       — Ну и вопрос. Так принято, да и мы с парнями уже взяли это за традицию, — Евстигнеев поднимает с полки статуэтку оленя, с любопытством рассматривая детали.       — Может тогда устроим погром и заберем что тебе нравится? — скрипит существо, скребясь когтистыми лапами под лопатками.       — Даже не смей. Останешься без леденцов, — хохотнул вполголоса Ванек и тут же пожалел, потому что женщина с ребенком, стоящая в двух шагах от него, странно покосилась. А затем и вовсе сгребла сынишку в охапку и направилась в другой конец магазина. Благо площадь у него была значительная и можно спокойно разойтись, более не столкнувшись. К неловкостям из-за общения с существом, которое прячется где-то под одеждой, все еще было трудно привыкнуть.       Ваня вдруг уставился на забавные открытки, статуэтки снеговиков и снежные шары наполненности на любой вкус. Ряды, заполненные безумным разнообразием фарфоровых фигурок, пожалуй следующее, что бросается в глаза после поезда и больших плюшевых медведей в новогодних шапках. Как по мановению волшебной палочки музыка с динамиков стала играть громче. Не притопывать в такт новогодней песни Перри Комо, попутно покачивая головой, Ваня просто не мог. Охра же закопался обратно под одежду, щекоча парню спину и ребра. Ему явно было по боку на все эти блестящие штучки, ведь внимание привлекали разве что бесплатные маленькие карамельки с забавным новогодним рисунком посередине, которые каждый желающий ребенок мог взять на входе. Вот только отделиться от Евстигнеева было невозможно, а упросить – нереально.       С принятием решения было туго. Казалось, что от большого разнообразия кружилась голова и выбор только усложнялся. Кто бы еще мог так запариться над четырьмя безделушками? Наверное, Мирону тоже нелегко, но Ваня почему-то уверен, что Андрей, Ванечка и Слава купят какую-нибудь чепуху и будут втроем гоготать с реакции.       — Это слишком сложно… — безнадежно вздыхает, присаживаясь на корточки и голову поверженно склоняет, — Так много всего, но как будто ничего, что достаточно отражало бы мои чувства.       Светлые глаза тоскливо заблестели, а искусанные губы сомкнулись в ровную линию. Жалкое, наверное, зрелище. Охре тоже так кажется и поэтому он снова являет себя, сосредотачиваясь в руке носителя. Поднимает его насильно, тащит к соседней полке и только тогда отпускает.       — Возьми котят. Всем нравятся котята, ты сам говорил, — скрипит Охра, скрываясь во тьме рукава.       Ваня поднимает взгляд и как на подбор четверо фарфоровых котят. С очками и цветными штанишками на подтяжках – для Мирона; с крошечной береткой на голове и круассаном в лапке – для Андрея; в фуражке и полицейской форме – для Славы; в забавном костюмчике клоуна – для Ванечки. Вот оно. На лице засияла радостная улыбка. Весь день шарахался не зря.       Сгребает малышей в ладошки, довольный оплачивает и запаковывает в коробочки, а те – в оберточную бумагу. Очень старается сделать все аккуратно, с любовью и заботой. Парни должны оценить.       В приподнятом настроении покидает магазинчик, мыслит, где бы купить стаканчик горяченького глинтвейна, но вдруг останавливается перед самыми дверьми. Опускает взгляд на большую-большую прозрачную миску с конфетами. Загребает в ладонь побольше и без тени стеснения сует в карман. Охра будет доволен, он заслужил.