Ok Go — Obsession
•••
Страсть к боли появилась ещё давно. Точнее обнаружили её давно, когда Бету впервые отправили на задание, в ходе выполнения которого всё было сведено к битве. Разумеется, неопытный в подобном сегмент был ранен, однако в момент получения удара вместе с жуткой болью тот почувствовал и удовольствие, тянущее где-то внизу живота настоящим возбуждением. В начале всё это старались воспринимать, как простой всплеск адреналина и некого азарта в бою, отрицая реальные ощущения, ведь если кто-то узнает, что ему нравится боль, то будет сделано предположение, мол, “Бете это нравится, он может умышленно начать заниматься саморазрушением, а там может и не рассчитать, погибнув от собственных рук”, а в таком случае от него не отстанут уже никогда. Но в итоге факт наличия мазохистической жилки просто приняли, стараясь всё же скрывать её от остальных, включая Прайма, которого сегмент, в прочем, даже не воспринимал никак и тем более не уважал в отличие остальных, что в большинстве случаев его даже “отцом” звали. В очередной раз закрывшись в одном из помещений лаборатории, клон хватается за лежащий на столе в куче других, в основном хирургических, инструментов скальпель и закатывает рукава, начиная проводить лезвием по голой коже, на которой до сих пор не зажили некоторые раны. Каждый новый порез вырывает из парня рваные вздохи, чуть переходящие в тихие стоны, когда острие инструмента погружается чуть глубже обычного. Кровь бурлит в венах, сердцебиение отдаёт в виски, а в штанах становится неудивительно тесно, отчего уже грязный скальпель чуть ли не кидают на стол, о который и опираются. С повреждённой руки на белую плитку капает кровь, в то время, как другая расстёгивает ремень и ширинку, в конечном итоге доставая возбуждённый член, что тут же начинают надрачивать, периодически намеренно слишком сильно сжимая орган и вызывая волну мурашек по всему телу. Жгучая боль терзает левую руку, усыпанную шрамами и прочими следами от повреждений, полученных тем или иным способом: где-то виновата неосторожность в проведении экспериментов, заканчивающихся для Беты химическими ожогами, где-то виноваты сражения, а где-то его нездоровые наклонности. С одной стороны неприятно ощущать грубую кожу рук на столь чувствительной плоти, а с другой это компенсируют быстрые движения по нему же, выбивающих из грудной клетки уже полноценные стоны, что спешат приглушить, пусть и весьма необычным способом. И так натерпевшаяся за последние несколько минут рука теперь терпит ещё и острые клыки, что так же, как и у Создателя больше схожи не с человеческими, а с акульими. Пронзают кожу, пуская тонкие струйки крови, часть из которых моментально слизывают, а другую - просто упускают, позволяя стекать с губ на подбородок. Он слишком увлечён, настолько, что не слышит ничего кроме собственных приглушённых стонов, стука сердца и неприлично мокрых звуков, издаваемых его собственным членом, из которого сочится предэякулят. Вот она, проблема младшей версии Доктора - если тот чем-то увлечён, то его не оторвать от заинтересовавшего занятия. Рука движется в весьма резком темпе по всей длине, от основания до головки и обратно, а затем внезапно останавливается, относительно слабо, но всё же сжимая орган. Он повторяет это один раз, второй, третий... На четвёртый тот непроизвольно чуть сгибается и протяжно стонет, чувствуя сладкую дрожь по всему телу от долгожданного оргазма. Наконец выпускает измученную плоть из своих зубов, стараясь восстановить дыхание. Из ран всё ещё течёт кровь, хоть и не так обильно, как пару минут назад. В слух врезается чей-то смешок. Это словно выбило кислород из его лёгких, заставив резко оглянуться. Возле двери стоял Прайм, оперевшись спиной о стену и скрестив руки на своей груди, явно проявляя любопытство к происходящему, но не желая вмешиваться. По крайней мере пока что. Бета моментально начинает как-то одеваться, испытывая некую смесь гнева и страха. Первое за то, что за ним в наглую наблюдали, никак не обозначив своё присутствие, а второе по той причине, что его могут преспокойно убрать, ибо тот приносит проблем больше, чем пользы. До сих пор оставляют в живых наверное только по той причине, что он - один из первых клонов. На память, так сказать. — Какого чёрта ты здесь делаешь? Я же запирал дверь. – не проявляя ни капли уважения процеживает сквозь зубы сегмент, торопливо одёргивая рукава и застёгивая ширинку. — Да так, понадобилось забрать некоторые документы отсюда, но, видимо, у меня появилось занятие поинтереснее. – на вопрос о том, как мужчина сюда попал - тот вытаскивает связку ключей из кармана и демонстративно бренчит ими, после возвращая их обратно. — И давно ты здесь? – всё так же торопливо и нервно задаёт вопросы даже не замечая, как рукав частично пропитался кровью. В ответ не получает ничего, кроме ухмылки на чужом лице. Значит давно. А Создатель и подходит к своему творению, уже желая получить ответы на собственные вопросы, что успели возникнуть за последние минут пять. Парень старается отойти, но упирается в тот же стол после первого же шага назад, а над ним угрожающе возвышается Прайм, с лица которого не пропадает подлая улыбка, частично обнажающая клыки. Весьма резко надавливает на грудь младшего, заставляя того лечь на стол с весьма недовольным выражением лица, смешанным и с весьма очевидным замешательством. А тот и приподнимается на локтях, уже желая что-то сказать, но его перебивают, стоило только открыть рот. — Интересно, у тебя всё ещё стоит из-за боли в руке или из-за факта, что тебя поймали за мастурбацией? – быстро прокручивает в голове сцену, как сегмент занимался подобным и даже не подозревал, что за ним наблюдают в этот момент. И всё же это было горячо... Рубашку расстёгивают, причём достаточно нетерпеливо и небрежно, чтобы открыть себе возможность взглянуть на тело Беты, что старался как-то препятствовать этому, буквально получая по рукам за эти попытки. Однако стоило мужчине распахнуть рубашку, как его взору открылась весьма любопытная и интригующая картина. Тело было всё в ранах и шрамах, одни из которых были уже старыми, едва заметными, а другие - совсем свежие. — Делаешь это везде до куда руки дотягиваются, значит? – к ухмылке добавляется задумчивое выражение лица, когда Доктор переводит свой взгляд на тело с лица, всё ещё скрываемому маской. Берёт скальпель, что так и лежит весь в крови, а затем проводит лезвием по чужой груди, вызывая у копии сдавленный стон, затем ещё и ещё. По груди течёт алая жидкость, вид которой явно доставляет Предвестнику, начавшему теперь уже стягивать брюки с младшей версии себя, что постепенно перестаёт сопротивляться. — Удивительно, ведь я никогда не был мазохистом, тем более таким ярым. – оглядывает Бету, чей жалкий вид вызывает только смех, такой низкий и гадкий. – Должно быть, за столько лет у тебя микросхемы уже расплавились все, вызвав подобный дефект и тягу к саморазрушению. А Бета лишь с долей презрения глядит на Создателя, не понимая почему их обоих вообще возбуждает происходящее, однако выражение лица в миг меняется, теперь уже выражая недоумение, когда старший снял перчатки и заставил взять два пальца в рот. Тем не менее сопротивляться особо не стал от греха подальше, а лишь намеренно слегка прикусил чужие пальцы. — Всё, хватит, не увлекайся. – через пару секунд вытаскивает их, смоченных слюной сегмента, а затем приставляет их же к чужому входу, начав, на удивление, весьма аккуратно вводить сначала один палец, следом за которым идёт и второй. Разве что привыкнуть не дал от слова совсем, начав сразу растягивать парня, комфорт которого не имеет сейчас особой роли для Доктора. Он старательно подготавливает девианта, всё ещё думая о том каким вообще образом так вышло, что клон начал так себя вести. По какой причине появился этот странный дефект? Или может ещё при создании была допущена какая-то ошибка, что в дальнейшем привела к мазохизму? Вопросы любопытные, однако сейчас важнее то, что Прайм начал освобождать уже и себя от мешающейся одежды, которая доставляла в этот момент лишь дискомфорт. Бета не сразу это замечает, осознаёт только в момент, когда пальцы вынимают, оставляя после себя лишь неприятное чувство пустоты, заставляющее парня взглянуть на учёного с долей недовольства. А тот, разобравшись со своими брюками, начал намеренно водить лезвием скальпеля по чужой коже, даже не собираясь разрезать ту. Дразнится. — Да режь уже, ты... – речь прерывается стоном, вызванным вновь появившимся чувством приятной заполненности, но на этот раз уже членом Дотторе, а не его пальцами, что, впрочем, так же были приятны. Одновременно с этим по груди младшего всё же проводят скальпелем, выбивая в очередной раз кислород из лёгких. Пара секунд уходить на то, чтобы восстановить дыхание, процесс которого сопровождается каким-то невнятным бормотанием Предвестника, что после этого начинает двигаться, постепенно наращивая темп. Даже если Бета не поспевает за Создателем и чувствует боль от этого... Ему в любом случае это нравится, а потому он наконец успокоился, перестав демонстрировать своё возмущение по поводу происходящего и того, что его так нагло нагнули. — Знаешь, мне не принципиально, поэтому дам тебе возможность выбрать. Ампутационный нож или листовая пила? В отличие от лика Доктора, на котором красовалась угрожающая улыбка и маска, скрывающая глаза, что очевидно смотрели в прямо в душу, на лице его копии читался лишь вопрос “что он, чёрт возьми, несёт?”. Однако при осознании того, к чему, судя по всему, ведёт этот вопрос - сердце ушло в пятки. — Пила, я думаю..? – пока тот думает стоит ли уточнять, скальпель опять откладывают в сторону, взглянув на него перед этим. – А к чему вопрос? – всё же спрашивает, сопротивляясь стонам, так и норовящих вырваться, что, на самом деле, иногда у них получается. Ответа не даёт, только тянется к инструментам, практически на ощупь находит нужный, а затем намеренно подносит к сегменту, чуть покрутив, чтобы “просто продемонстрировать”. А тот лишь чувствует крайне странную смесь из различных ощущений, включая удовольствие от каждого грубого толчка, страх неизвестности и предвкушение. Предвестник закатывает чужой частично пропитанный кровью рукав и берётся за предплечье, крепко сжимая, не позволяя дёрнуться и тем самым фиксируя руку. Конечно, то, что он собирается сделать опасно для жизни копии, но вспомнив все проблемы с которыми пришлось разбираться после него... Эта смерть пойдёт только на пользу, если конечно та случится. В момент, когда пила начала двигаться словно смычок по струнам скрипки, на уголках глаз заблестели выступившие от боли слёзы, противоречащие улыбке, искривлённой в извращённом удовольствии. К шлепкам и мокрым звукам, что заполняли помещение последние пару минут добавились крики, что буквально несколько секунд назад были стонами. Звук небрежно распиливаемой плоти резал слух обоих, но в то же время заставлял обоих наслаждаться этим. Пила погружалась всё глубже, вызывая у Беты противоречивые ощущения от адской боли и огромного удовольствия. Рука непроизвольно дёргалась в моменты, когда инструмент разрезал нервы. Обо всём этом не заботились ровно так же, как и о крови, что уже начала капать со стола на пол, всё больше окрашивая его в красный. Постепенно в глазах начинало мутнеть от того, сколько было потеряно крови, кожа стала немного бледнее обычного по той же причине, но даже так парня старались привести в чувства, не дать потерять сознание, ведь так будет слишком скучно, а возможность наблюдать последствия тех или иных действий и вовсе пропадёт, что просто недопустимо. В слух врезался глухой хруст в момент, когда Доктор намеренно вывернул локтевой сустав так, что тот просто оказался в настолько неестественном положении и впоследствии был выломан с характерным для подобного действия звуком. Мужчина что-то недовольно бормотал в момент, когда сегмент в полу-сознании не ощущал ничего кроме адской боли, что заканчивалась буквально на половине руки, а так же толчков, да и то очень смутно. Рука была отделена от остального тела, а Бета теперь лежал в отключке, то ли от болевого шока, то ли от той же кровопотери. Тем не менее это не меняло того, что в него теперь вколачивались куда усерднее, перестав концентрироваться на ампутации и фиксации чужой конечности. Дыхание было сбито, а разум затуманен, не позволяя должным образом сосредоточиться на собственных размышлениях и выводах о клоне, о его отклонениях и девиации... Но по телу расплывается приятное удовольствие в момент, когда Прайм наконец прекращает свои движения, а пальцы впиваются в чужую бледную кожу. Голова пуста в этот момент, тело наконец-то получило должную разгрузку, в которой нуждалось в последнее время. Выходит из несчастного клона, из которого через несколько секунд начала вытекать белёсая жидкость. Он уже не дышит, кровь почти остановилась, больше лужа на полу и тем более на столе уже не станет, что не может не радовать. Рукав завязывают так, чтобы он впитывал алую жидкость, пока та не перестанет течь полностью, а после этого только замечают, что лужица почти добралась до ботинок старшего, угрожая запачкать те. Незамедлительно совершается шаг назад. Уже одеваясь, Предвестник задумывается и осматривается, всё же склоняясь к желанию заставить других клонов прибраться тут, ведь у того есть дела поважнее, например сделать нужные ему записи. Привычка такая, записывать интересные и тем более полезные для него вещи, как например поведение объекта-мазохиста при тех или иных действиях, совершаемых над ним. Выходя из помещения и поправляя в этот момент одну из своих перчаток, тот оглядывает лабораторию и цепляет взглядом не слишком уж занятых копий. — Кси, Тау, приберитесь там и разберитесь с трупом. Органы на чёрный рынок, вы знаете, что за это хорошо платят. – его совершенно не волнует то, какие вопросы ему могут задать по поводу мёртвого Беты и того, в каком вообще виде сейчас находится его бездыханное тело... А названные клоны отрываются от своих дел и, переглянувшись, направились в нужное помещение ради выполнения поручения. Лица их скривились от увиденного: у одного от страха, а у другого от отвращения. Доктор же заходит в свой кабинет, если таковой вообще можно назвать подобным образом, а затем едва ли находит чистый лист, на котором поспешно записывает подробности произошедшего со всеми догадками, их опровержениями, логическими объяснениями и прочим. Для него это был лишь эксперимент, в котором жизнь “подопытного” как всегда не имела ни малейшего значения.