сквозь небо.

поднимался кроваво-апельсиновый рассвет. — странно, — коротко прокомментировал чанбин, затягиваясь сигаретой. у чана нежно-мертвенно затянуло в лёгких и болезненно-щекотно засвербило в горле. — что? — всё-таки хрипло спросил он, выкашляв чужой никотин. чанбин посмотрел на него виновато и затянулся снова. чан махнул рукой, чтобы курил спокойно — он и не такое вынесет. — небо, — тихо ответил чанбин, выдохнул дым, вдохнул снова — лёгкие чана пошли на второй круг ада, в коптильни, но горло перестало свербить — то ли привыкло, то ли атрофировалось. — вчера закат был сине-фиолетовый. — неоновый, — кивнул чан, подходя ближе к перилам балкона. теперь дым обдувал его не только морально, но и физически. чанбин торопливо затушил окурок, продолжая виновато поджимать губы. — думаешь, ему дали разрисовать один вечер? как в той легенде? всё ещё виноватый чанбин согласно промычал, и чан, фантомно (исключительно фантомно, эмоции соулмейтской связью не передавались) ощущавший его дискомфорт, быстро сцеловал вину с поджатых губ и — для профилактики — с левой щеки и лба. стало спокойней. кроваво-апельсиновый рассвет начинал насыщаться лимонными оттенками, и мужчины переглянулись, еле сдерживая улыбки. поначалу джисон терпеть не мог цитрусовые, но, прожив пару лет в дружбе с феликсом, стал от них буквально зависим. чан быстро достал из кармана поношенных домашних шорт телефон, набрал ёнбока. из трубки градом посыпались сонные бухтения и возмущения. — ликси, посмотри в окно, — мягко прервал его чан и за талию притянул к себе в объятия уязвимо прижавшегося в поисках поддержки к его боку чанбина. чанбин прикрыл глаза, уткнувшись носом чану куда-то под ухо, и тихо задышал, порой скашивая взгляд в сторону рассвета. феликс на том конце иллюзорного провода дошёл до окна, дёрнул в сторону штору и задохнулся пониманием так громко, что чан услышал. ещё через пару секунд из трубки зазвучали всхлипы. — чани, я.. — феликс уже рыдал. — спасибо. — с добрым утром, ликси, — с нежно-тоскливой улыбкой ответил чан и сбросил вызов, оставляя младшего наедине с цитрусовым небом, слезами и частичкой джисона. этой частичкой они могли поделиться — всё-таки ни он, ни чанбин не были жадными детьми в детстве. они стояли в обнимку, тихо и самую малость болезненно наблюдая за цветущими красками на облаках. джисон не жалел ни цвета, ни сил — выглядело восхитительно. — пойдёт дождь, — вдруг понял чанбин, когда через десять минут у джисона не отобрали кисточки и позволили продолжать творить. — и снег. — град, — поправил его чан и обнял ещё крепче — поддержка сейчас была нужна не столько чанбину, сколько ему самому. — ему не дадут устроить снег в мае. — и будет солнце, — безмолвно согласившись продолжил чанбин. — одновременно с дождём и градом. он впервые поцеловал тебя в такую погоду. — тогда будут и облака, — подхватил чан. — пушистые и клоками, как.. — как медицинская вата, — закончил за него чанбин чужими словами и сжался, словно готовясь сорваться. — если ему отдадут ночь, то мы увидим звёзды, — прошептал чан, смотря, как цитрусовый рассвет выпускает из лимонной хватки край неба и как на горизонте собираются градово-дождевые ватные облака. — денеб будет гореть ярче сириуса*, — чанбин шептал из последних сил, сжимая футболку чана в ладонях, словно последнюю надежду. — он так любит нас, — вдруг сдался чан, закусив губу до пошедших по коже трещин и лопающихся воздушными шариками капилляров. чанбин вдохнул так глубоко, что у чана заболели лёгкие, и зарыдал. шло время, пушистые ватные облака вместе с ярким солнцем прибежали с горизонта и остановились передохнуть над их домом. на содрагающиеся от слёз спины и искусанные губы полился дождь. они пришли в себя, когда в волосах начали застревать градинки. крохотные льдинки переливались драгоценными камнями в свете солнечных лучей, бросали радужные блики на тёмные пряди и раскрасневшиеся кончики носов. чанбину хотелось закурить, но чан не дал ему опять поджать виновато губы, вместо этого поцеловав. дождь пах восточным ветром, холодным кофе, улыбкой и свежей идеей (если просто, то дождь пах джисоном), а от чана несло морской солью, ранним утром и заботой о всём мире. чанбин опять вдохнул до боли, запахи смешались, поменялись, и стали одним целым. так пахла любовь. курить перехотелось — захотелось поцеловать чана в ответ. джисона тоже, но едва ли это было возможно. по небу нежным громом прокатился заливистый смех, дождь стал сильнее, и чанбин вдруг понял, что целует их обоих — между его и чановыми губами застряла дождевая вода и порой цеплялись за трещины льдинки, обжигая холодом лопнувшие капилляры. чан тоже понял, притянул чанбина к себе за талию, и джисон зажался между ними весь — в каждой промокшей нитке одежды, в тепле тел, в крошащем рёбра сердцебиении, в центральном переплетении соулмейтской связи. джисон был здесь, рядом, перед ними и внутри них, и снаружи — везде сразу. они чувствовали его так же чётко, как раньше, и сильнее, чем когда-либо. в какой-то момент чанбину показалось, что половина его мыслей была вовсе не его, и только поэтому он отстранился от губ — тёплых чана и призрачно-дождливых джисона — и судорожно, сбито зашептал чужую откровенность: — у него остался черновик с мелодией, — почему-то это казалось таким важным, что об этом нельзя было молчать. — и текст, он писал на моём ноутбуке, — не менее чувственно ответил чан, содрогаясь всем телом то ли от холодной температуры градинок, то ли от переполнявших эмоций. — мы же запишем? — умоляющие интонации в голосе чанбина не принадлежали ему. они оба знали, кто говорил с ними. снова захотелось плакать. курить почему-то не хотелось совершенно. — конечно, — чан пообещал всем троим одновременно. дождь постепенно благодарно стихал, а солнце продолжало влюблённо светить. пушистые облака из медицинской ваты медленно плыли в сторону горизонта. вечером небо вновь сияло оттенками синих неоновых вывесок и фиолетовых синяков, которые вечной асфальтовой болезнью украшали чьи-то коленки и локти. а ночью, когда чанбин допивал второй стакан тёплой воды с мёдом, будто клея пластырь на подранное безостановочными записями горло, и когда чан выравнивал тональность последней строчки текста на звуковых дорожках готовой песни, джисон упрашивал небесный порядок дать ему сделать последний мазок кистью на звёздном полотне. выбравшиеся на балкон чанбин и чан подняли взгляд на чистейшее небо, улыбнулись, переплели пальцы в замок и заплакали. денеб горел ярче сириуса.