Доктор твоих ранений

       Порох улёгся, унося с собой топот разбойников по песчаным откосам в сторону лишь бы куда подальше от сруба за частоколом. Наступила тишина, в звоне которой можно было наконец выдохнуть комок страха и расслабить задубевшие пальцы, сжимавшие до белых костяшек кортик.       Не успев оценить, какой же ценой им далась победа, капитан Смоллетт понял, что больше не может стоять ровно без поддержки рук Трелони. Боль из плеча прострелила тело наискосок, заставляя подогнуться колени, а на местах попадания разошлось разрывающее жжение, заставившее стиснуть зубы в глухом стоне. Капитан почти задохнулся терпким, густым из-за жары, воздухом. Кажется, одна из свинцовых подруг задела лёгкое.       "Капитан ранен! "- крикнул мистер Трелони, придерживая мужчину под спину. Ещё бы. Пуля первая досталась от Джоба Эндерсона. Она была не так страшна, как пуля Джорджа Мерри. Та пронзила капитана ещё до приказа схватиться за кортики, как раз, когда бандиты окружили сруб. Но Александр не мог бы назвать себя солдатом, если бы дал слабину прямо сейчас, когда его экипажу грозила опасность. Сжимая плечо и челюсти, он смог довести дело до конца,лишь после ощутив тяжесть полученных в спину огнестрельных. Терять лицо было преступно: опасность была еще слишком близка. Но сдаться пришлось. Смоллетт,придерживаемый скваером, осел на землю, тяжело дыша. Сил хватило лишь осведомиться скольким пиратам удалось удрать...        Картина после битвы вырисовывалась мрачная: Джойс и Хантер - слуги Трелони - оказались большой потерей для и так немногочисленного засилья сруба. Из семерых здоровых человек, способных держать оружие, в строю всего за несколько минут боя невредимыми остались только Трелони, Ливси, Грей и Джим.       Ранение Смоллетта было не смертельным, но мучительным. Ни один орган не был поврежден так, чтобы лишить экипаж "Испаньолы" его капитана, но потерять кого-то настолько значимого было недопустимо. Так сказал себе Ливси, перехватывая капитана под здоровую руку и уводя за безопасные стены сруба.       Перевязка даже наскоро заняла время. Пока доктор останавливал кровь, Грей не сходил с позиции стрелка и не выпускал из рук мушкеты. Трелони безрезультатно приводил в чувства Джойса, проклиная трижды Сильвера и его шайку. Джим же, по прямому приказу Ливси пытался помочь с ранением капитана.       Дэвид нервничал, скрывая это только в руках, которые за годы практики уже не могли дрогнуть в ненужный момент. Однако,на лице написано было достаточно: от чужих болезненных и сжатых стонов его выражение делалось особо взволнованным и обречённым. Он выдохнул облегченно лишь на момент, когда капитан перестал терять кровь, а пули оказались вынуты. В спартанских условиях Ливси переживал о чистоте таких манипуляций, но выбора было немного. Остатки склянки со спиртом ушли на операцию для раненого пирата, оставшегося здесь после первых же минут атаки. Однако, это не спасло его от встречи с тем светом. Доктор жалел недолго.       К вечеру Дэвид выглядел изнуренным, как собственно и все выжившие, сидящие сейчас рядом с ним на входе. Трелони был мрачнее тучи. Он не проронил с обеда ни слова и до сего момента с молчаливым отчаянием начищал мушкеты. Потеря давних слуг была для его обычно мягкого нрава потрясением: никогда ещё скваер не представал перед друзьями настолько несчастным и серьёзным. Грэй тоже молчал, тревожно поглядывая в перерывах от работы на капитана. Тот лежал в срубе на импровизированной койке и не издавал никаких звуков, кроме редких и резких моментов втягивания воздуха сквозь сжатые зубы. Джим, утомлённый страхом и работой на дневной жаре, не заметил, как прикорнул на плече доктора, который позволил себе исполнить редкое желание закурить трубку.       Пираты больше не появлялись. "Они получили свой паёк на сегодня"- как выразился капитан. Что верно, то верно, бандитам стоило зализать свои раны, прежде чем предпринимать новую попытку атаки. Им ведь всего лишь нужна карта. Чёртов кусок бумаги, который грузом лежал во внутреннем кармане докторского камзола.       Едва стемнело, когда Джим и Грей были отправлены спать. Трелони решительно вызвался дежурить ночь, и никто не стал ему препятствовать. Ливси был готов отойти ко сну позднее всех, ведь прежде он должен был убедиться, что Александр, притихший страшнее обычного, не умрет во сне.       В срубе остались только они, пока доктор закатывал рукава и разматывал новый бинт. Капитан не спал, лишь мрачно и молча следил за чужими руками. Дэвид не был идиотом и вполне представлял себе, что чувствует его пациент. Не в характере Смоллетта терпеть пускай и вынужденную заботу. Ливси допускал даже мысль о том, что капитан желал бы себе смерти, лишь бы не быть бесполезным команде в опасности. От подобных мыслей руки у доктора все-таки содрогнулись, пока на очередном отрезе бинтов смыкали ножницы. Пришлось трижды вздохнуть, прикрыв глаза, чтобы успокоиться и вернуть самообладание. Однако усугубила последствия эмоционального напряжения чужая здоровая и по-своему горячая ладонь на собственной, той, что держала ножницы. Выдох Ливси вышел чуть громче, чем бы тот хотел.       —Дэвид... Успокойся.       — Вам не стоит активно двигаться, капитан. — Врач открыл глаза и произнёс это обречённым шепотом. Конечно, ему стоило взять себя в изящные руки, но и минутную слабость эмоций никто не отменял. Не каждый день существует риск потерять тех, кто стал дорог. Мужчина опустил ножницы и терпеливо вернул чужую ладонь на живот, ненадолго всё же накрывая своей сверху. Жест простой, немудреный, но успокаивающий обоих. Капитану показалось, что так даже легче переносить боль. Нет, перед командой он вообще не позволял себе многих эмоций, но хотя бы перед Дэвидом он мог не напрягать остатки сил на то, чтобы натянуть серьезность.       Ливси начал процедуру перевязки, часто задерживая ладони на многих здоровых участках. Он давно выяснил, что прикосновения намного важнее для Александра, чем слова, а потому старался предавать больше значения тому, где и как касается капитана. С врачебной стороны он делал это даже в терапевтических целях.       Капитан терпел, как настоящий солдат, лишь в некоторые моменты позволяя себе резкий вдох или сдавленное мычание. Он морщился,но не мешал. Жмурился и отворачивался,но не жаловался. На эти реакции Девид замирал в позе, после которой шел болевой синдром,а после возвращался к процедуре. Он знал, что ему доверяют, но Ливси не волшебник, и даже его врачебное чудо не избавило бы Смоллетта от ранений единомоментно. Ему оставалось продолжать и скромно сжимать чужие пальцы, если приходилось терпеть слишком долго.       Перевязка показалась Александру вечной. Пожалуй, это выматывало слишком сильно, как если бы капитан отвёл подряд две ночных вахты на палубе военного судна. Поэтому он с облегчением вновь опустился на койку в положение полу-лежа.       Капитан благодарно смерил лицо Ливси, проводя подушечкой указательного пальца по его огрубевшим костяшкам. Немую      благодарность считали правильно, и Дэвид приподнял уголки губ. Этот улыбчивый и весёлый человек за сегодняшний день имел не так много поводов для улыбки, а потому она появилась сейчас, только когда пришло осознание отсутствия опасности.       Ливси склонил голову и осмотрелся по сторонам: Трелони всё ещё мрачно сидел у порога и даже не собирался смотреть в их сторону, а Грей и Джим отвернулись к стенам, в уже давнем беспокойном сне. Можно было позволить себе ещё одну слабость в виде поцелуя. Короткого,сухого, но нужного. В этом чуть больше успокоения, чуть ярче эмоции, чем просто касание рук. Но и после ответа на нежность намного легче видеть завтрашний день.       Завтра у них будет план. Джим говорил о неком Бене. Ганн ждёт именно доктора, самолично. Завтра "Испаньола" снова перейдёт под управление его капитана. Завтра треклятый Сильвер будет низложен. Завтра Трелони отомстит за Джойса и Хантера. Завтра Джим снова будет мечтать о скорой встрече с матерью... Всё будет завтра.       А пока есть раненый капитан, в усталости прижавшийся виском к плечу, есть горе потери, есть страх смерти, есть Сильвер и его шайка, есть карта сокровищ и нет надежды увидеть берега родной Англии хотя бы в ближайшее завтра.       Доктор закрыл глаза, сложив руки на груди и откинувшись на стену сруба рядом, и забылся тревожной дрëмой, успев бросить затею подсчитать, что есть завтра и будет сегодня.