sick Crocodile

Ты всегда был моей мечтой. Счастьем было уже просто смотреть на тебя. Быть рядом с тобой. Каждый миг в твоих объятиях для меня является самой сущностью счастья. Ничто иное не может привести меня к подобному состоянию — лишь ты, ты один. Моя глупая, наивная и слишком эгоистичная любовь. Нечто большее, чем собственность; нечто меньшее, чем любовь. Но все, что я хочу - это возможность каждый день видеть тебя. Каждый твой поцелуй, каждое твое прикосновение горит на коже до сих пор, и ни одно сказанное тобою слово никогда не будет мною забыто. Я хочу провести языком дорожку от ключиц до пупка, лаская рубцы и ниточки шрамов, оставленные твоими врагами давно и не очень. Целовать кожу живота. Целовать оставляя вызывающе-алые следы засосы, терзать ухо, мелодично позвякивая запотевшей от моего же дыхания серёжкой. Я бы навечно остановил этот момент, если мог. Что бы ни случилось, я не назову свои чувства к тебе неправильными. Они неотделимая часть меня. Нет ничего, что заставило бы меня забыть свою любовь, отвернуться от тебя. Даже если ты сам назовешь меня своим врагом. Я всегда буду тебя любить, Кроки. *** Дофламинго держал в руке градусник. Он недовольно и опечалено встряхивал его, что то ворча себе под нос. Донкихот был сам не свой. Он сам не ожидал от себя такой серьезности и в какой-то степени злости. Его вид был усталым. Брови были нахмурены, а уголки губ были опущены вниз. Тени на лице Дофламинго сгущались, и он казался грозным, потрёпанным. - 38, - обречено вздохнул Донкихот смотря на Крокодайла, который лежал на кровати и был укрытым одеялом. Дофламинго посмотрел на Сэра с жалостью. Холодный и тяжёлый взгляд посмотрел на Джокера в ответ. Крокодайл был не менее замучен своей болезнью. - Жаль, - переведя свой взгляд на потолок Мистер 0 вздохнул и прикрыл глаза. Его голова жутко болела, неприятная боль в голове преследовала его всю эту неделю. Для Крокодайла его собственное тело стало, как ни своё, тяжёлым грузом, которое хочется сбросить и не ощущать болезни. - Ну-ну, Кроки, не отчаивайся, щас куриный бульон сварится, и я тебе принесу, - Джокер видя состояние Сэра решил его хоть, как то приободрить. Его лицо мигом расслабилось, а на лице появилась лёгкая и нежная улыбка. Всю эту неделю Донкихота мучал вопрос, как его любимый ,, Кроки’’ заболел? Возможно эта из за того, что Сэр иногда выходил покурить на балкон, и не смотря на свою не любовь к холоду всё равно открывал окно на распашку. Донкихот подозревал, что рано или поздно такими темпами его любовник заболеет. Дофламинго просил его одеваться немного по теплее, даже если Крокодайл выходит на балкон, а тот просто отмахивался. Теперь Сэр лежит с температурой, под самым тёплым одеялом, а на его голове лежит компресс, скорее белый платок смоченный холодной водой. Дофламинго благоразумно не лез к больному, понимая, что рискует нарваться на взбучку или нотацию. Учить его жизни Крокодайл не пытался, просто тормоза постепенно изнашивались. Первое время покоя и даже веселья прошло, оставив после себя бесплодную пустыню. Крокодайл остро реагировал почти на всё, а в редкие часы покоя тоскливо смотрел на потолок. Крокодайла лихорадит, он чихает, он кашляет. Джокер, как курица наседка носится около Сэра, и сдувает с него пылинки. Любой каприз, даже если тот был сказан в бреду головной боли Дофламинго выполняет, с удовольствием. У Крокодайла есть куча дел, требующих его внимания. Например, работа. Там без него и шагу ступить не могут. Нет, конечно, можно всё свалить на Робин, но что-то даже она не в состоянии сделать ввиду отсутствия определенных необходимых прав. Нет. Они будут дергать его, донимать, раздражать. Вот как сейчас. Он вроде взял себе двухнедельный отпуск, чтобы разобраться во всем и успокоиться, но ему хоть раз в день, да позвонят, вскроют мозг, пошатают и без того расшатанные нервы. - Травануть своей стряпнёй хочешь? - усмехнувшись Крокодайл резко начал кашлять. Его и так хриплый голос охрип ещё сильнее, он стал ниже по тембру. Донкихот обиженно засопел. Хотя Дофламинго понял не удачную шутку своего любовника. Дофламинго в какой-то в совсем далекой части сознания признался сам себе, что искренний, веселый и, несомненно, заразительный смех преображает Крокодайла. Выражение лица перестало быть скучающим и надменным, глубокая морщина, залегающая между бровями, почти разгладилась, в уголках глаз собрались маленькие еле заметные слезы. Глубокий бархатистый смех приятно резонировал в груди и ласкал уставший от постоянного шума и криков боли слух. И губы Дофламинго тронула бы ответная теплая улыбка, если бы не закипающая ярость и злоба. - Krokie, gilipollas - на японском Джокер не решился это сказать, ведь у даже болеющего Сэра удар всё равно остаётся тяжёлым Крокодайл довольно улыбнулся. Внимание ему льстило, но демонстрировать это он не считал нужным. Удар по самолюбию страшный. Да и подходящий настрой для шуток быстро сменялся глубокой хандрой. Однако скачки настроения Сэру очень не нравились. Сложно удержаться, чтобы не огрызнуться и не выйти вон, если вдруг что-то надавит на больное. Когда Дофламинго вышел из комнаты, Крокодайл переметнул свой взгляд на подоконник. В детстве всё кажется проще, чем есть на самом деле; вот и Дофламинго предложил сделать маленького бумажного журавлика, оставленного между уснувшим на подоконнике котом и горшком с хлорофиллом. - Вот Кроки, ешь Сэр и не понял, как Донкихот так быстро оказался в комнате. Видимо Крокодайла настолько заворожила наблюдения за спящим чёрным котом, что время пролетела не заметно. Дофламинго чудесно готовил, несмотря на грозный вид. Об этом его таланте знали лишь малочисленные друзья и Семья. Блондин уже сел на кровать около Крокодайла, отворачивая край одеяла. В руках у него был деревянный поднос на котором стояла тарелка с куриным бульоном, а так же там стояла чашка чая. Даже за километр можно было учуять запах этого вкусного супа, но к сожалению у Сэра был заложен нос, так что блюдо своего любовника по запаху он не смог оценить. Болеющие мужчины – как дети, и с ними невозможно общаться нормально, только наобещав все блага мира и поцелуй за каждое вовремя принятое лекарство от температуры. Дофламинго и так еле как уговаривает Крокодайла принять таблетки, а тот сопротивляется ссылаясь на то, что те кислые или горькие и во рту остаётся неприятный привкус. Если всё же брюнет выпивает прописанные врачом таблетки, то Дофламинго с неподдельной радостью притягивает к себе Крокодайла и расцеловывает его щёки, нос, скулы и веки, выплёскивая нежность и любовь, обыкновенно глубоко спрятанные и скрываемые ото всех. Почему то Донкихоту за все две недели болезни Сэра навязалась привычка кормить того с ложечки самому. Вот и сейчас Дофламинго начал кормить Крокодайла, как маленького ребёнка с ложечки. Снова удар по самолюбию брюнета. Хотя спорить с этой ,, тупой птицей’’ не было сил. Усталость, напряжение и все ,, прелести’’ простуды сказались на Крокодайле. Как бы он не пытался показать своему любовнику, что в заботе и в телячьих нежностях гордый Сэр не нуждается, он сам понимая свою беспомощность в таком состоянии больше не мог сопротивляться, как сопротивлялся в начале всей эпопеи с болезнью. Хотя Сэр иногда давал сопротивление, он понял, что пока он болеет, можно капризничать, и одновременно выматывать Донкихота, как тот выматывал его. Только Крокодайл открыл рот, чтобы что-то сказать, как почувствовал у себя во рту горячую жидкость, которую он проглотил. Резко и так болевшее горло начало щипать, красное горло горело внутри Сэра и он не мог этого не показать. Резко его лицо корчится в гримасе отвращения от боли в горле, брови выгнулись, показывая как их обладателю неприятно. Брюнет сильно зажмурил глаза, и начал ещё сильнее морщится. Его правая рука сильно зажала в своих ладонях край тёплого одеяла, которым его заботливо накрыл Донкихот. И снова слова вялого протеста заглушили тем, что в рот брюнета залили очередную малую порцию куриного бульона. Блондин с терпением и пониманием смотрел, как Сэр корчится от боли в горле, и терпеливо ждал когда у Крокодайла пройдёт боль. После каждого раза когда брюнет проглатывал тёплую и полезную жидкость, Дофламинго бережно вытерает пухлые губы Сэра. Где то внутри Донкихота что-то подсказывало ему, что такие губы, как у Сэра он не найдёт ни у любой женщины. Особенно приятно смотреть на припухшие губы брюнета после поцелуя и как тот лукаво облизывает их, бросая на своего любовника убийственный взгляд. Всегда от такого зрелища у Дофламинго замирало сердце и затем начинало в своих эгоистичных глубинах приятно ныть, а кровь в висках стучала набатом. Но он трогал губы Сэра лишь раз, и то когда нежно положил свой указательный палец ему на них, и ощутил их тепло. Когда тарелка супа была опустошена, а у Сэра болело лицо ведь он много раз показывал, как ему неприятна та боль в покрасневшем горле. Донкихот понял в тот момент, что его любимому ,,Кроки’’ нужно пить больше таблеток. Усталый взгляд Крокодайла прикрывала лишь не большая часть чёрных волос, которые выпали из укладки Сэра. - Будешь чай, Кроки? - убрав пустую из под свой стряпни тарелку обратно на поднос, Дофламинго поднёс чашку тёплого чая к Сэру - Нет. Я хочу спать,- брюнет устало и опечалено отвёл свой взгляд на продолжавшего спать их любимого домашнего кота. Коту повезло, он ведь не просыпается от того, что чихает или кашляет сухим кашлем, как Крокодайл Донкихот приподнял уголки своих губ и одарил Сэра честью увидите его улыбку. Не тем оскалом коих он одаривает не угодных ему людей или конкурентов, а спокойной, милой, по домашнему и так по родном. Так что в душе становится куча смешных эмоций колеблющихся от страной пустоты, до того что рад, что у тебя есть крепкое плечо на, которое можно положить голову и не боясь ничего заснуть. Дофламинго, как можно аккуратнее своей правой рукой убрал свисающую прядь чёрных, как смола волос с лица Сэра за ухо. Брюнет лишь на это недовольно цокнул языком, гордость не позволяла остановить руку Донкихота, и положить грубую, но родную ладонь на свою щёку, прижать эту тёплую ладонь к себе , и не отпускать. Дофламинго взял поднос с кровати, который он поставил для удобства, встал с кровати и ушёл на кухню. Моя посуду после своей стряпни в голову Донкихота лезли всякие мысли, такое ощущение, что после того, как Крокодайл заболел, мытьё посуды давало время, чтобы подумать над важными мыслями, ведь когда Донкихот носится, как мама у люльки с ребёнком, то времени думать и мыслить не остаётся. Дофламинго думал обо всём. О том когда Сэр вылечится, и что будет если эта болезнь затянется. О том, что выходные закончатся и блондину надо будет идти на работу, и оставить Крокодайла одного в доме, а Донкихот переживает, что из за слабости в теле Сэр не сможет сам себя обслужить, а может его любовник вообще на пол пути потеряет сознание ( хотя Крокодайл не давал поводу для этого ). Блондин же переживает. Эти мысли поглотили Донкихота до такой степени, что он и не заметил, как вся посуда была вымыта, а сам он уже вытирал тарелку полотенцем. Выдохнув Дофламинго отложил тарелку в сторону. Болезнь Сэра сказалось и на блондине, он сам устал, но каждая попытка выспаться заканчивается тем что он просыпается от звука напоминающего сухой кашель издаваемый Крокодайлом. Вернувшись в комнату Донкихот сменил свой взгляд с уставшего, на немного недоуменный, и в тоже время ласковый. Он увидел на кровати, как Крокодайл накрылся с головой одеялом, и свернулся калачиком, хоть он и накрылся всем одеялом всё равно из под оделяла торчали его растрёпанные волосы. Дофламинго лёг рядом с Сэром на кровать, кровать заскрипела под весом блондина. От этого хоть и негромкого скрипа сон Крокодайла оказался под угрозой. Донкихот услышал, как дыхание брюнета участилось, но затем дыхание Крокодайла, наконец, выровнялось: он заснул и не шевелился. Тишина звенела в ушах Дофламинго. Под боком мирно дышал Крокодайл. Пальцы скользнули по прохладной простыне и остановились только, когда наткнулись на стену горячего воздуха. Крокодайл лежал тут, совсем рядом, он был так близко. Нет ни одной причины нервничать. Одеяла намокло от жара тела; даже вне его рук Крокодайл всегда будет с Дофламинго под одним одеялом. Теперь все было отлично. Проблемы со сном мучили Крокодайла большую часть жизни. В основном он работал по ночам, предпочитая суете дня тишину и одиночество. Увы, согласовывать свои биологические ритмы с течением жизни всего остального мира оказалось не так-то легко. Спал он всегда чутко. Обычно Дофламинго ворочался во сне, и любое движение могло спугнуть сон. А иногда он просто просыпался сам после трёх или четырёх часов сна Донкихот зарылся своим носом в волосы Сэра. В нос ударился запах шампуня. Дофламинго аккуратно положил руку поверх одеяла, и немного пододвинул к себе Крокодайла, тем самым заключал его хоть и одной рукой, но всё же крепкие объятия, и закинул правую ногу, на ноги Крокодайла, которые были сжаты, чтобы сохранять тепло даже под одеялом. Дофламинго наконец расслабился, рядом с ним его любовник, и всё будет хорошо. Блондин наконец за всё время болезни Сэра уснул с надеждой, что он наконец выспится.