В Фонтейне сегодня холодно

Фонтейн был холодным. Из окна, рядом с которым расположился Ризли за широким массивным столом из дуба, задувало. Время было еще раннее. Рассвет, словно мягкое покрывало, окутывал пустынный город своим светом. Ошибочное мнение: рассвет — теплое солнце. Рассвет всегда холоден. Его сиренево-голубое небо с облаками, словно кто-то неумело размазал краску по холсту, никогда не давало тех ярких переливов, что и при закате. Проснувшись так рано, он, аккуратно сдвинув обнимающую его руку, сразу же переместился за стол. В комнате было прохладно — Ризли пожалел, что ничего толком на себя не накинул, — и пахло померанцем. Цветы чаще всего стояли в этой комнате на тумбах в вазах, украшенных вензелями и росписью. Рядом со столом возвышался книжный шкаф, заполненный книгами с позолоченными корешками обо всех судебных прецедентах Фонтейна. На кончиках пальцев собирался мороз, пока он выводил тонкие буквы на бумаге. Чужое имя ложилось неплотными чернилами на бумаге. Вчерашний вечер смазался. Воспоминания скользили в памяти как пузырьки шампанского на языке, щекотали затылок, и лопались где-то там, оставляя после себя приятное послевкусие. Жизнь Ризли — мгновение в вечности. Что-то хрупкое и очень холодное по сравнению с бесконечностью. Дотронешься и разобьется на мелкие кусочки, будто и не было вовсе. Жизнь Ризли — космическая пыль среди ярких звезд, которым суждено светить еще много лет в отличие от него. Он вздохнул, отложив перьевую ручку. В голове кружили не самые приятные мысли. Смотря в окно, Ризли думает, что никогда не любил праздники. Он беспорядочно открывает и закрывает ящики в столе, тянет за округлые ручки, просто, чтобы занять руки и не думать, но ничего не получается. Его жизнь была не самой счастливой. Ризли помнит как в родительском доме они собирались с братьями и сестрами, чтобы обсудить рождественские подарки. Пока их не подарили, это была тайна за семью печатями. Но детский интерес был сильнее, поэтому каждый старался узнать секрет как только мог. На таких посиделках Ризли всегда предпочитал отмалчиваться. У него не получалось что-либо разузнать, он слишком плохо прятался и слишком медленно бегал — его постоянно ловили, поэтому он предпочитал заплетать косы сестрам, когда они сидели вместе. К тому же, подарки его не особо интересовали. Ему скорее было важно просто быть рядом с другими детьми, сидеть так, слушать бурные обсуждения и ощущать себя дома. Но эти воспоминания как треснувший лед. Трещины в нем — предательство родителей. Отвратительная борозда, расколовшая надвое. Тело до сих пор помнит остроту лезвий, а сам Ризли — как его выкинули, словно мусор. Он был слабым ребенком и не должен был выжить, но каким-то чудом, — то ли Боги постарались, то ли звезды сошлись, — ему удалось выбраться, хоть тошнота подступала к горлу, когда он старался не смотреть на заляпанные кровью косички. Кажется, тогда шел снег — редкое явление в Фонтейне. Тогда он не понимал — почему? Неужели хотя бы один ребенок в этом мире заслуживает такого от своих родителей? Разве они не должны любить, не должны оберегать своих детей? Родители были теми, кому хотелось безоговорочно довериться, потонуть в ласке и любви, уснуть у них на руках, но все, что в итоге получил Ризли — это кровоточащие раны на шее. Многим позже, он узнает, что просто родился под несчастливой звездой. Люди в Тейвате верят в судьбу, написанную на небе, поэтому Ризли может со спокойной совестью винить во всем злой рок. Со стороны постели раздается недовольное сопение. Невиллет ворочается во сне, пытается удобней устроиться на своем месте, обнимая одеяло. Ризли чувствует укор совести, что оставил его одного. Но стоит Ризли сейчас подойти — его утянут обратно на постель, используя как живую печку. А он пока не готов к этому. Он думает о том, что было после. Как оправившись, он решил прекратить эти зверства родителей. Именно тогда сердца коснулась первая изморозь, умертвив собой сосуды и мышечные ткани, медленно, но верно пробираясь дальше. Тонкой ниткой прошла навылет, когда Ризли столкнулся с человеческой жестокостью на улице, непониманием и презрением. Инеевая паутина окончательно разрослась, покрыла ядовитыми иголками все сердце, когда он увидел страх в глазах братьев и сестер. Гостиная, заляпанная в крови; лужи крови в центре; горящий камин; нелепые разводы от сопротивления, когда его тащили по полу — все, что осталось о той ночи. Мороз на кончиках пальцев создает узоры на окнах, они распускаются изящными цветами. Ему минул третий десяток лет и большая часть его жизни действительно несчастливая. Начать жить заново, избрав себе новую судьбу, было лучшим его решением. Однако раны прошлого не заживают — он до сих пор не может доверять людям как следует и каждый раз, когда его взгляд попадает на ребенка, с улыбкой держащего своего отца за руку, беззаботно смеющегося, сердце отдает тупой болью и завистью. Раны прошлого превращаются в лед. Иней забрался в его вены, заморозил артерии, смешался с тромбоцитами и эритроцитами, добрался до костей и серого вещества. Стал единым целым с ним. У Ризли никогда не будет детей, хотя теперь он свободный человек и ничто его не останавливает. Но он в этом уверен наверняка, потому что не будет хорошим отцом. Дети должны расти в безоговорочной любви и понимании, а из Ризли отец как из картошки носорог. Чему хорошему он сможет научить, если сам совершил не самые хорошие поступки? Так не должно быть, он бы хотел баловать своего ребенка, отдавать ему всю любовь этого мира, чтобы он никогда не чувствовал опасности. Но, видимо, не в этой жизни. Эта жизнь не располагает к такой роскоши. — Ризли? Голос вышибает из раздумий. Он поворачивается к Невиллету, который лежит на широкой кровати, чуть приподнявшись на одном локте, чтобы увидеть Ризли. Одеяло, которым он накрывался, спало и теперь лежало в ногах, открывая вид на широкую грудь. Ризли отодвигает стул — резные ножками проезжаются по полу с громким скрипом, — и подходит к кровати. Сдвигает одеяло, чтобы можно было удобней устроиться между ног, и целует. Напористо, гладит волосы, лицо, все, до чего может добраться. Каждую часть этого прекрасного тела. А Невиллет млеет, расслабляется под ним и будто совсем забывает о чем хотел спросить. Ризли отстраняется только тогда, когда с губ срывается первый стон. Его или Невиллета — он не знает, да это и не важно. Невиллет прекрасен в своей вечности, его хочется трогать, запоминать, чувствовать каждой клеткой. Он — яркая звезда, пролетающая мимо слишком быстро. Ризли отстраняется, но Невиллет тянется к нему, утыкается согретым носом в грудь, не отпуская. — Давай полежим вот так, — сдавленно бормочет. Он сонный — со всеми этими подготовками к праздникам, человеческими заминками, Невиллет не спал больше шести часов в сутки на протяжении месяца. И сегодня — его единственный выходной, в который он не работает. — У меня для тебя подарок, — Ризли гладит его по волосам и пытается мягко отодвинуть. Невиллет сжимает его сильнее, но потом все же отпускает. — Ризли, тебе не стоило… Сейчас Невиллет расслаблен, может быть немного удивлен, что Ризли вообще решил что-то приготовить, они ведь ни о чем не договаривались. Ризли поднимается, возвращаясь к столу. Коробка — черная, перевязанная светлой лентой, — покоится там, где он ее оставил. Ризли берет ее в руки, не давая себе время, чтобы передумать и спасовать. Он был не из тех героев-любовников, осыпающих своих возлюбленных множеством подарков. Он вообще не умел дарить подарки — это казалось до нелепого смущающе и глупо. Словно в один момент все нужные слова рассыпаются в ногах уродливыми бусинами. Он вкладывает в это нечто большее, чем стоило бы, и поэтому боится быть отвергнутым. — Можешь не принимать, если не хочешь. Невиллет смотрит на него, а потом поднимается с кровати и идет к шкафу. Роется в нем несколько секунд, сдвигая ровные стопки с одеждой, и выуживает оттуда какую-то шкатулку. И Ризли совсем теряется. Он не хотел, чтобы Невиллет чувствовал себя обязанным. Он хотел сделать Невиллету приятно, подарить что-то от чистого сердца, но не подумал, что это дурной тон. В высшем свете Фонтейна не принято дарить подарки без предупреждения; так можно поставить в неловкое положение. И теперь Невеллет вынужден искать что-то, чтобы избежать этого конфуза. Каждая его вещь стоит состояние, а если нет, то будет стоить, достаточно прибавить к объявлению о продаже, что она принадлежала Верховному Судье. — Я ничего не прошу взамен, Невиллет, — начинает Ризли. А Невиллет, — словно насквозь видит все чувства Ризли, — садится обратно, лицом напротив, и протягивая свой подарок: — Я хотел отдать это еще вчера. Вчера у них не было времени. Они были слишком увлечены друг другом. По правде, Ризли до сих пор чувствует гадкое удовлетворение при виде зацелованной шеи Невиллета. Но то, как сказаны были эти слова, не оставляет иного выбора. Он принимает шкатулку и откладывает в сторону. — Сначала ты, — говорит Ризли, чтобы хоть как-то отсрочить этот момент. Невеллет берет коробку и тянет за ленту. Ее конец проходит через тугой узелок, развязывая небольшой бант. Вместе с лентой падает и открытка с выведенным именем Невиллета. Внутри коробки, на специальном подкладе, лежал яркий цветок. Целый мир, застывший во льдах. Роза, которая осталась навечно в таком состоянии. Это большая удача, что Ризли удалось сохранить цвет и роза не побледнела от холода. Он потратил кучу времени, чтобы добиться этого эффекта, стараясь заморозить изнутри, чтобы внешняя оболочка не пострадала. И только на концах собралось немного инея, свидетельствуя об истинной природе этого цветка. Это всего лишь имитация вечности, попытка человека приравнять что-то столь быстротечное к ней. Цветы живут только один сезон, потом они опадают жухлыми лепестками на пол, больше никому не нужные. Их время так быстротечно; наверное также ощущается человеческая жизнь в глазах бессмертного. Этот цветок должен был вот-вот раскрыться, если бы Ризли не сковал его вечными льдами. Ризли пугает эта гнетущая тишина. Ему кажется, что он прогадал, нужно было подарить что-то более дорогое, стоящее, что обычно дарят другие люди. Невиллет любит украшения. Возможно, потраться Ризли и подари ему что-то из ювелирного магазина, он был бы счастливее. Но Невиллет отмирает, берет розу в руки. Вертит в руках, держа за стебель, полностью увлеченный подарком. Он рассматривает ее с таким интересом и восхищением, что у Ризли становится спокойно на душе. — Аккуратно, она очень хрупкая, — предупреждает он. Все имеет свою цену и из-за пронизывающего ее мороза, роза стала слишком хрупкая. Любое неверное движение и она превратится в алую крошку на руках. — Как долго она простоит так? — спрашивает Невиллет, поворачиваясь к нему. — Столько, сколько будет светить мой Глаз Бога, — отшучивается Ризли. По правде говоря, он не знает, что будет дальше. Вряд ли она простоит больше. Лепестки, пропитанные холодом изнутри скорее всего сразу же начнут увядать, потеряв всякую жизнь. Этот цветок уже никогда не сможет раскрыться. — Это очень ценно, Ризли. Я поставлю ее в своем кабинете, — Невиллет откладывает розу обратно в коробку, ожидая, что теперь Ризли откроет свой подарок. Ризли нервно тянется к шкатулке — он не любит подарки. Ему их особо и не дарили. Каждый раз, когда это происходило, Ризли чувствовал себя неловко и растерянно. В голову не лезло ничего, кроме пресного спасибо. С возрастом Ризли просто старался избегать этих ситуация — отсиживался весь день рождения в запертом кабинете, был слишком занят для встреч в праздники. Но он не хочет обижать Невиллета, поэтому делает вид, что все в порядке. Шкатулка намного тяжелее, чем кажется. С виду простая, с металлическим каркасом и без особых украшений. Может быть, чуть выше по сравнению с моделями, которые делают обычно. Из шкатулки начинает играть музыка, стоит только открыть ее. Внутри находятся две фигуры — механические танцоры, которые замерли в поклоне. Филигранная работа мастера приходит в движение, начинает танец. Ризли в восхищении — задействован каждый шарнир, каждый механизм. Сделать такое займет не неделю и даже не месяц. Фигуры двигаются словно живые, вальсируют по кругу, замирают когда требует того музыка и продолжают, стоит цилиндру снова удариться о гребенку внутри шкатулки. Ризли кажется, он может разглядеть даже движение пальцев и рук — настолько механизм был проработан. Это удивительно. Потрать Ризли целую жизнь на то, чтобы разобраться с техникой и научиться делать так же, у него бы все равно не получилось. А фигуры все кружатся, погруженные в свой танец, пока музыка не перестает играть. Тогда они, отвесив небольшие поклоны, замирают. Их танец заканчивается и жизнь словно покидает их. Такая короткая, но такая красивая. И внутри Ризли что-то сдвигается, словно ледники в море. Тает, заставляет чувствовать каждой частичкой и каждой молекулой в теле как расцветают в сердце неозвученные чувства. Непонятные. Запутанные. Он готов целовать Невиллета до потери пульса, утонуть в теплом море, которое когда-то было таким холодным. Наслаждаться каждым моментом, проведенным с ним.