«Сюрприз, сюрприз!»

Занзас — драматичный ублюдок. Вся Вария знает об этом. Вся Вонгола знает об этом. Весь Альянс Семей тоже почувствовал на себе его драматичность*. …и лишь Тимотео знает, что Занзас — ублюдок. Вернее, знал лишь Скайрини. До этих пор некому было рассказать ни самому Занзасу, ни кому бы то ни было еще. Как говорится, «нет тела — нет дела», ведь даже опустившаяся мать несостоявшегося «наследника» давно уже кормит червей или ловит жемчуг. А другие свидетели… их нет, будто и не было. Все так бы и оставалось (важные люди при своих статус-кво, а он — на тот момент не фиктивный наследник, — при кормушке у власти)… если бы Занзас умел молчать. Не задавать неудобных вопросов и послушно следовать чужой воле. Быть удобным сыном. (Какими, видимо, не смогли стать Девятому кровные дети. Ни один из них. Ведь где они сейчас. Многие уже и имен тех юнцов не вспомнят, — это Неаполь. Занзас должен был бы догадаться, что и его ждет подобная участь, а теперь — сюрприз, сюрприз!). А теперь, после того, что вскрылось при якобы сыновьем «восстании»… Пополнит ли Занзас когорту кровных детей Ноно? Как быстро собственное Пламя Ярости, пытаясь бороться с активным Небесным Льдом замкнутой «колбы», сожжет его заживо? Ооо, как удобно Старик избавился от неудобного «сына» с его драматичностью*, — один приказ, и от живого человека осталась всего лишь красивая радужная статуя, которая не может больше и слова ему поперек сказать. В свою защиту — тоже. Занзас вообще больше ничего не сможет сказать. Вмороженным с лед, знаете ли, не поговоришь! А ведь у Занзаса Пламя Ярости — злость, возмущение, гнев, которые он сейчас испытывает, бушующий шторм только подпитывают. Поэтому если глава Варии не хочет торопить собственную смерть (а он не хочет!), то ему экстренно (еще вчера) стоило научить свое Небо быть чище. (От такого очевидного, но такого далекого решения Занзасу поплохело бы еще больше, если его ощущения и так не были бы перегружены до предела). Но без связей с хранителями… Реально ли это? «Небу». «Стать чище». Подчиненные (его Семья! Какой бы она ни была, это люди — его) остались где-то за пределами ощущений. А Занзас оказался будто в один миг замкнутым на себя. С великой потерей и горем, обрушившимся на него в мгновение окончательного формирования ледяной тюрьмы. Мир вокруг отныне чувствовался им приглушенно-далеким (без контакта с пространством, а главное, временем, — сколько его уже прошло? час, день, год?) и болезненным — до чего же болезненным! — словно адский аттракцион. Занзас ненавидел любые форс-мажеры, за то что они заставали его врасплох. (Он старался воспитывать своих шебутных, временами безумным, придурков, пусть ором, швырянием бокалов и пальбой по движущимся мишеням… ну, как мог. Зато в отряде почти военная дисциплина среди рядовых, а не разброд и шатание лживых, ненавистных ему политических игр). Занзас не любил неожиданность, чувство неподготовленности, — оно заставляло его ощущать себя слабым. Но Босс Варии слабым не был. Как бы другие ни старались расшатать саму основу его существования: осознание своей силы, знаний, которыми он распоряжался. Занзас испытывал отвращение к сюрпризам. Поэтому если ему потребуется сделать невозможное — выжить и выбраться! — чтобы потом объяснить на пистолетах, как были не правы все причастные к инциденту, он это сделает, не вопрос!