double madness

В темноте бесконечных коридоров трудно найти нужную дверь. Вонбин спотыкается по пути, держась за руку Ынсока, и всё ещё тяжело дышит после выступления. Ынсок по памяти находит их раздевалку, легко толкая дверь, и заводит Вонбина вовнутрь, закрывая замок. В комнате горят только софиты на рамках зеркал и в их мягком свете разгорячённый Вонбин выглядит ещё ослепительнее и желаннее. Ынсок не может больше ждать — впивается в губы Вонбина, прижимает его влажное от пота тело к себе, и держит, чтобы не упасть вдвоём. Вонбин слабнет в крепких руках, скользит по коже под закатанными рукавами; Ынсок знает, как Вонбину нравится трогать руки Ынсока, это уже стало зависимостью. Вонбину не хочется отрываться от поцелуя, но им обоим нужен воздух, которого так катастрофически мало между их телами. Ынсок ведёт Вонбина к столу, заставленному всевозможной косметикой, и усаживает на него, принимаясь расстёгивать брюки. У Ынсока невероятно ангельское терпение — он держится до последнего, до конца всех выступлений и награждений, и уводит Вонбина с поля зрения только после того, как остальные участники группы уходят на афтерпати. Ынсок не срывается по дороге до раздевалки, не прижимает Вонбина к стене, зная, что в любой момент их могут застукать. Их тайные отношения должны оставаться тайными. У Вонбина кружится голова всё то время, пока Ынсок хладнокровно справляется с их сценической одеждой. Он кусает губы, наблюдая за тем, как Ынсок избавляется от своего жилета. Вонбин прислоняется спиной к зеркалу, чувствуя спасительную прохладу, но весь концентрат жара и энергии скапливается внизу — член упирается в узкие брюки, реагируя на прикосновения Ынсока. Грудь Вонбина вздымается от бешеного сердцебиения, Ынсок дразнит его своими восхитительно длинными пальцами, проникая ладонями под прилипшую к телу рубашку, и сжимает чувствительные соски. Безумие. Они безумны в своей страсти, безумны в желании слиться воедино, обмениваясь голодными поцелуями. Ынсок кусает нижнюю губу Вонбина, слизывая проступившую кровь, а после — опускается на колени, исподлобья смотрит, и с силой стягивает чужие брюки вместе с бельём. Вонбину окончательно сносит крышу, когда язык Ынсока оставляет влажные следы на его бёдрах и неторопливо вбирает стоящий колом член. Ынсок придвигает Вонбина ближе к краю стола, впивается пальцами в бёдра, отсасывая так мастерски, будто весь вечер желал только этого. Вонбин чувствует дрожь в коленках и мягко проводит рукой по волосам Ынсока, другой рукой стараясь держать опору и не сползти полностью в плен горячего рта. Ынсок отрывается от своего занятия, не позволяя Вонбину кончить так быстро, и встаёт, едва пошатываясь от возбуждения. Он подставляет пальцы ко рту Вонбина, и Вонбин послушно щедро смачивает их накопившейся слюной, не жалея о том, что рядом нет смазки. Он знает, что будет больнее, но эта боль, причинённая Ынсоком, самая приятная и желанная. Ынсок внимательно смотрит в чёрные глаза Вонбина, прежде чем поцеловать припухшие от покусывания губы, и добавляет третий палец. Сбитое дыхание становится громче. Вонбин обхватывает руками плечи Ынсока, шепчет «давай», и утыкается в его шею. Ынсок проникает в него, придвигая Вонбина ещё ближе к себе, заставив скрестить ноги на его бёдрах, и задерживается внутри, позволяя привыкнуть. Не то чтобы их маленькое безумие было редким явлением — они встречаются раз в неделю, чаще всего по ночам в общей ванной общежития, когда остальные уже спят и стоны теряются в шуме воды. Но сейчас Вонбин стонет без стеснения, откидывает голову назад, позволяя Ынсоку впиться зубами в пульсирующую вену на его шее. Толчки становятся сильнее — Вонбин превращается в месиво в руках Ынсока, постепенно теряя связь с реальностью. Вонбин скользит по неудобной поверхности стола и прижимается к уху Ынсока, рваным голосом шепчет: «хочу прокатиться на тебе». Ынсок рычит, сильнее толкаясь, и подхватывает Вонбина на руки, медленно усаживаясь на стоящий сзади диван. Член Ынсока выскальзывает и Вонбин хнычет, чувствуя пустоту. Он ёрзает на чужих бёдрах, устраиваясь удобнее, и гладит член Ынсока, направляя в себя. Очередной стон разлетается по комнате. Ынсок наблюдает за тем, как медленно и чувственно Вонбин двигается на нём, выгибает спину и закрывает глаза. Ему с трудом хватает силы воли, чтобы не сменить власть. Всё, что Вонбин хочет — Вонбин получает. Даже если это абсолютное подчинение Ынсока. Ынсок чувствует, что Вонбин собирается кончить, когда сжимает его член внутри, напрягаясь и кусая губы в поцелуе. Адреналин гонит по крови на бешеной скорости, отправляя обоих в пропасть. Вонбину ужасно жарко — липкая рубашка стала его второй кожей и он обильно кончает, пачкая ткань внизу живота. Ынсок держит Вонбина крепче, усиливая толчки, и смотрит на него с таким обожанием, будто вселенная сконцентрирована в размякшем после оргазма Вонбине. Ынсока не хватает надолго — его хладнокровие уступает желанию подчиниться и довести Вонбина до безумия в очередной раз, кончив внутрь напряжённого тела. Вонбин глубоко дышит, обхватив голову Ынсока, и целует каждый сантиметр его лица, нехотя выпуская член из себя. Ынсок гладит Вонбина по рёбрам, прислушиваясь к сбитому дыханию, вдыхает его пробивающийся медовый аромат над ключицами, и думает, что таких моментов уединения должно быть гораздо больше. — Тебе нужно сменить рубашку. — Голос Ынсока звучит грубее, хрипотца вновь заводит Вонбина и он раскачивается на крепких бёдрах, не желая расставаться. — Тебе тоже. — Моя всё ещё чистая. — Сейчас мы это исправим. — Вонбин ухмыляется, заставляя Ынсока откинуться спиной на диван, и опускает ладони вниз, обхватывая оба члена. — Второй раунд, детка.