Непоправимое

От Шибанова разило водкой, но Брагину было все равно — он уже все решил. Удерживая на себе изумленный взгляд мокрых от слез глаз, Юра склонился к его пропитанным спиртом губам и, вежливо дотронувшись до обеих, зажал между губами его верхнюю губу. Потом спустя долгое мгновение отпустил, чтобы спуститься на пару миллиметров ниже и, обозначив поцелуй, потянул и снова зажал между губами — уже нижнюю губу. Только сейчас Шибанов начал отходить от шока — дрожащая рука коснулась щеки Юры и, удерживаясь за нее, Миша склонил голову, приоткрыл осторожно, будто спрашивая, ему губы, залез в рот языком… Шумно вздохнув через нос, Шибанов, наконец, стал пользоваться предоставленным ему шансом — которого он и вовсе никогда не надеялся получить… Брагин без сопротивления предоставил ему доминирующую роль, послушно открывая рот и вторя действиям его языка. Чувствовал он себя при этом гораздо более расслабленно, чем пока сидел и, обманывая лучшего друга, изображал скорбь по безвременно ушедшей жене и подливал ему водку. Ему не хотелось больше обсуждать смерть Веры, слушать обещания Миши, что он найдет ее убийцу и отомстит за них обоих, что не бросит Юру и будет помогать ему с детьми, что никуда и никогда его не отпустит одного и прочее и прочее,. Горе Шибанова было столь неподдельным и столь глубоким, что Брагин не мог и не хотел этого терпеть и потому — принял решение в пользу отвлечения внимания Миши на другие предметы. Однако, постепенно отойдя от перекрывшего действительность восторга обладания, Шибанов вдруг резко прервал их затянувшийся поцелуй и оттолкнул Юру от себя. Задыхаясь, сильно краснея и глядя на него в неприятном удивлении. — Я же знаю, что ты давно хотел этого, — сам вынужденно переводя дыхание, сказал ему тогда Юра. Спорить Шибанов не стал — его друг был отличным следователем и, по-видимому, давно и ясно представлял его дело во всех деталях. Да и Миша никогда не пытался особенно скрываться. — И что, что хотел?! — спросил он возмущенно, — Ты правда считаешь меня такой мразью, Брагин? Что раз Вера умерла, я воспользуюсь твоим состоянием… Что тепленьким тебя возьму, так сказать? Не пошёл бы ты… — Успокойся, Миш, — примирительно произнес Юра, дотрагиваясь до его бедра ладонью — Шибанов и вовсе не заметил этого, занятый своим раздражением и — вероятно — стыдом за произошедшее. — Знаешь, я искренне восхищался твоей невозмутимостью, но сейчас она просто пугает. Как будто ты психопат какой… Юра вздохнул — совсем не этого он добивался, решив взамен правды предоставить Мише себя. — Я не психопат, — тихо проговорил он, — А горе каждый переживает по-своему, не все слезы льют и рвут на голове волосы. Это слегка остудило гнев Шибанова. Ему стало совестно своей злости. — Ты прав, извини… Он отвлекся от созерцания Брагина, чтобы налить рюмку, но обнаружилось, что водки осталось пара капель. — Вторую открыть тебе? — спросил Юра и отвел от ноги Миши свою руку — только сейчас, лишившись тепла, тот понял, что она все это время лежала на его бедре — в попытке успокоить. От этого ему стало еще более не по себе — у Юры горе, а он позволяет себе истерики закатывать… — Сам открою, — угрюмо ответил Шибанов и потянулся рукой за бутылкой, — Может, тоже выпьешь? — Давай. Спустя пару рюмок, выпитых в задумчивой тишине, рука Брагина снова перекочевала на бедро Шибанова — на этот раз ее вес был значительно более заметный. — Миш, — заглядывая ему в лицо своими большими просительными глазами тихо произнес Юра. Свет люстры облагораживал его и без того красивое лицо, оттеняя скулы, подбородок, веки, делая его взгляд еще более выразительным. Да и сам Юра, такой ранимый сейчас и открыто предлагавший продолжить их неожиданный опыт, был особенно притягателен своей доступностью. Соблазн был велик, очень велик, но Миша, скрепя сердце, отнял его руку и снова оттолкнул его: — Отвали, Брагин. В этот раз тот и правда рассердился. Оставаясь все так же спокоен, но не пытаясь скрывать свое неудовольствие, Юра положил оба локтя на стол, отворачиваясь от собеседника. — Ну смотри, — с оттенком пренебрежения проговорил он, — второго раза может и не быть. Наверное, Шибанов ожидал, что тот будет продолжать уговаривать его, поэтому такой резкий переход огорошил его. Он вдруг понял, насколько уязвима его позиция и насколько она кругом проигрышная. — Давай хотя бы через пару дней… — сказал он, стыдливо отворачивая глаза куда-то в сторону, пряча взгляд — очевидно, ожидая, что Юра повернет к нему лицо и посмотрит на него с удивлением — что тот и сделал. — Ты о чем? Миша облизнул губы и переместил, огибая 90 градусов обозримого пространства, взгляд себе под ноги. — Ну, ты и я… Брагин где-то там невидимо хмыкнул — и хмыканье это было неодобрительным. — Нет, забудь. — Что, я сейчас должен решиться? В день смерти твоей жены? — поражаясь его черствости, воскликнул тогда Шибанов Он никак не мог определиться, больше ему кололось или хотелось. Но внутренний стержень твердил ему, что кололось все-таки больше. И когда Юра ответил «Ага», Миша закрыл лицо руками, будто отгораживаясь от реальности. Потер ладонями глаза. — У тебя крыша поехала, Юр, — проговорил он, когда отнял, наконец, руки, — Тебе отлежаться нужно. Одному. Взгляд его голубых глаз был тяжелый и осуждающий. И Юра с щипяшим звуком потянул воздух сквозь зубы. В груди до тошноты сжимало злое чувство. Он как будто для себя старался… — Ладно, — глухо проронил он, — Тогда вали. Рука сама собой потянулась к бутылке. Он просто напьется, чтобы забыть эту сцену и это унижение. Или самоуничижение?.. Он налил себе рюмку и выпил залпом — ни жжения в горле, ни горечи не почувствовал. — …Не понял? — после паузы произнес Миша, когда стало понятно, что Брагин больше не планирует удостаивать его вниманием. Он подошел и неловко коснулся его локтя, — Юр, ты это… Тот и правда даже не посмотрел на него, когда толкнул раскрытой ладонью в живот — мол, не прикасайся ко мне, раз ты так. — Вали отсюда, Шибанов, — прояснил он свою предыдущую реплику, — что непонятного? Он вскинул подбородок и устремил на него враждебный взгляд, — Вали — и для пущего эффекта резко выкинул руку и схватил его за шиворот. Миша не привык к такому Юре — к счастью, наверное. Он понаблюдал за тем, как блестят белки злых синих юриных глаз, как пьяный румянец окрашивает его высокие скулы и выпустил из-под зубов мокрую губу, которую, сам не замечая, удерживал. — Подраться хочешь? — тихо и серьезно спросил он и интуитивно обтер мокрую губу о другую, растягивая ту широким движением рта, — Из-за того что я тебя отверг? Брагин ехидно прищурился и толкнул его больно в ключицы — все той же рукой, что держала за ворот водолазки. Шибанов издал удивленный вздох и рефлекторно повторил на Юре его же движение — сделав затем испуганные круглые глаза, когда тот поморщился от боли и тут же выпустив юрин ворот. — Опять изобьешь меня ни с того ни с сего как тогда в Вологде? — спросил Брагин злорадно, добившись поставленной цели. «Ни с того ни с сего» не подходило к случаю, но он решил оставить этот фрагмент ради идейной целостности фразы. Миша же сочувственно изгибал брови домиком — провокация подействовала на него как должно. — Я же объяснил тебе, что это была необходимость, — просительно проговорил он, сознавая тяжесть своей вины, — что я скорее руку бы себе отгрыз, чем по собственной воле тебя ударил… — А сейчас ты что-то не отгрызаешь себе руку… — оттолкнул его от себя еще раз Юра и снова отвернулся к столу, на котором терпеливо ожидала бутылка водки, а вместе с ней и рюмка с недопитой каплей на дне. Миша перехватил его руку, прежде чем та коснулась стеклянного бока. — Что не так с тобой, Брагин! — воскликнул он в отчаянье, садясь рядом с ним и больно ударяясь коленом о его ногу. Тот поморщился: — Ничего. Но все-таки повернулся к нему лицом, готовый внимать и судить. — Ну, трахну я тебя, — ероша на себе волосы и стыдясь взглянуть на него, хрипло проговорил Миша, — ну отвлечемся на часик, а потом с этим чувством вины всю жизнь маяться — хочешь ты этого? Он все-таки принудил себя посмотреть в синие глаза, когда схватился за его колено — видимо для поддержки. Совесть окрашивала его щеки ярко-красным, искренние лазурно-голубые глаза на их фоне казались особенно трогательными, а выражение честного шибановского лица было неприкрыто несчастное. — Никакого чувства вины, Миш, — мягко произнес тогда Брагин, слегка склоняя голову на бок, рассматривая. Протянул руку, чтобы коснуться его щеки… — Я тебе сказал — не сегодня, — увернулся от ласки Шибанов, но запястье Юры не отпустил и продолжал доносить до него, удерживая его в захвате, — Как бы мне ни хотелось — а ты сам знаешь, что мне бы хотелось, и очень… Но, если ты так ставишь вопрос — сегодня или никогда, то, значит, и впредь будешь мне ультиматумы ставить… — Ну, как хочешь, — отозвался на его доверительную речь Брагин и попытался высвободить руку. Миша же не позволил ему это сделать и нахмурился: — Это что значит? — вглядываясь в юрино спокойное лицо. Тот моргнул, подчеркивая бесстрастную категоричность своего ультиматума: — Мое предложение прежнее, — и все-таки высвободил под действием фразы руку. Эта холодная рассудительность всегда действовала на тех, кто оказывался у него на приеме. Подействовала она и сейчас. — Либо сейчас, либо… — прошептал, глядя то ему в глаза, то на его рот Шибанов, и снова — опять же не замечая, — прикусил губу. — Да, — подтвердил Юра и принялся терпеливо ждать, как и положено следователю. Опер, зримо терзавшийся в мучительных сомнениях, наконец, судорожно вздохнул и протянул к лицу Брагина обе ладони. — Юр, я же не смогу… — в отчаянье произнес он шепотом, жалобно заглядывая ему в глаза. Его глаза молили о помощи, взывая к совести Юры, к его чувству справедливости и к его щедрости — ко всему единовременно, и Брагину стало не по себе от мысли, что, может, его собственная жертва не была равнозначна тому грузу, что он взваливает на плечи бесхитростному и столь неосведомленному в обстоятельствах мнимой трагедии Миши… — Раз ты не можешь принять решение, я за тебя это сделаю, — сказал он тогда, положив конец своим колебаниям, ставшим совершенно невыносимыми, — Можешь потом меня винить, я не возражаю. И, обхватив его лицо, он сам потянулся к Шибанову. Миша слабо уперся в его плечи ладонями и прохрипел из последних сил, удерживая себя от непоправимого: — Только обещай, что потом меня не возненавидишь… И когда Брагин, не ответив, настиг-таки его поцелуем, он отчетливо — то ли услышал, то ли почувствовал жалобный, исполненный трепета шепот: «Юрочка.», после чего все возражения разом отпали, и Миша Шибанов, жадно врезаясь голодными губами в губы Юры Брагина, позволил себе растворился в моменте обладания тем, чего так безнадежно желал долгие-долгие годы.