***
Мадара жил в мире, окрашенном в серый. Он видел огромное разнообразие красок, но красный всегда был важным цветом для Учиха: цвет их шарингана, цвет их богини-покровительницы Аматэрасу, цвет их огня. Красный был всюду в их одежде, в их броне, их крови, и он совершенно не мог его видеть. Это не было чем-то совершенно неслыханным для юного Учиха. Иметь соулмейта внутри клана было чем-то довольно распространенным — и было большой удачей, потому что для Учиха соулмейты действительно важны, а доверять кому-то извне всегда тяжело, — но, так как без шарингана цвет их глаз обычно черный, чаще всего он и был самым распространенным цветом для соулмейтов внутри их клана. Невидимый красный мог означать, что впервые соулмейты встретятся с активированным шаринганом — а это уже редкость. Но не то чтобы такого раньше не происходило. Двоюродный дед Мадары нашел своего соулмейта в разгар сражения, когда их шаринганы встретились, — такие преценденты были. Вначале он был терпелив и ждал свой собственный шаринган. А потом, получив его, Мадара старался довериться судьбе, не волноваться и не питать слепых надежд, что любой конфликт мог привести к раскрытию его соулмейта. Было слишком много людей в его клане, слишком много тех, кто уже смог активировать свой шаринган. «Может быть, у моего соулмейта еще нет шарингана»,— успокаивал себя Мадара. «Может быть, он просто еще не родился. Возможно, это кто-то, с кем, как я только думал, у меня уже был контакт глаз, но на самом деле этого не было». Было тяжело сохранять оптимизм, когда он все так же не встретил своего соулмейта в шестнадцать. И в семнадцать. И в восемнадцать. И в девятнадцать. «Это должно было уже случиться», — продолжал думать он. В пределах клана — учитывая сплоченность Учиха — все соулмейты, которых Мадара знал, нашли друг друга до своих шестнадцати, максимум семнадцати лет. Ведь невозможно избежать общения со всеми в столь сплоченном клане, и особенно для наследника главы. И особенно, когда его отец умер, и Мадара занял его место. Но все равно — никаких совпадений.***
Иногда Тобирама допускал, что Изуна знал, что его сойлмейт — Учиха. Потому что с тех пор, как они впервые встретились в тот катастрофический день на реке, стоило им оказаться на одном поле боя, как Изуна старался вступить в схватку именно с Тобирамой. Словно он пытался держать Тобираму подальше от своих соклановцев, и не только чтобы защитить их от его смертоносных техник. Конечно, он понимал, что это практически невозможно — в конце концов, Изуна, скорее всего, думал, что у Белого Демона нет и не может быть соулмейта. Но это все равно не избавляло Тобираму от разочарования, когда в каждом бое он из раза в раз смотрел в одну и ту же пару серых шаринганов. Слава Ками, Изуна не был его соулмейтом. Тобирама не понимал, почему они все еще продолжали сражаться, когда Хаширама и Мадара возглавили их кланы. (Брат говорил, что хочет мира, но даже не пытался предпринять что-либо, помимо криков об этом Мадаре на поле боя. Хаширама говорил, что тот тоже хотел мира, но тогда почему они оба продолжают втягивать свои кланы в битвы вдоль границ за земли, которые на самом деле вообще никому не нужны? Тобирама начинал думать, что у него не будет возможности найти своего соулмейта, пока не наступит мир, — тем более, если Изуна будет у него на пути. Но что, если он в принципе никогда не наступит?) Тобирама не был уверен, что произошло. Он был полностью сосредоточен на своем бое, сосредоточен на блокировании каждого удара Изуны, так что мог только уклоняться и отражать огонь так быстро, как Изуна его создавал. Но потом он услышал крик Хаширамы. Не его драматичный плач или преувеличенное нытье, а крик настоящей боли. Тобирама хорошо знал этот звук — он помнил его с времен жестоких тренировок Бутсумы. Но после смерти отца Тобирама поклялся, что сделает абсолютно все, чтобы больше никогда не слышать криков боли брата. Он полностью поддался инстинктам и увидел кунай, опасно застрявший в плечевом суставе брата, и огненный шар, пущенный Мадарой по направлению к нему. Хаширама был сильным, действительно сильным, но он не привык получать много ударов и не уделял того внимания огненной технике, какое должен был, и… Тобирама начал двигаться до того, как успел подумать об этом. Хаши был его братом — его последним живым братом, — и он, вероятно, справился бы с этим ранением с помощью своего мокутона, но это все равно принесло бы ему боль, оставило бы на нем шрамы, выбило бы его из жизни клана и старейшины решили бы воспользоваться его слабостью и прибрать власть в свои руки, и… и он был братом Тобирамы. Это было самым важным, и этого было достаточно. Легким движением запястья он извлек воду из воздуха и создал водяного дракона — достаточно большого, чтобы тот смог поглотить огненный шар, и направил его между своим братом и надвигающейся на него опасностью. Два джутсу столкнулись с шипением, породив густой пар, распространившийся по всему полю боя, дав Тобираме шанс укрыться в нем и проскользнуть к брату, чтобы занять оборонительную позицию подле Хаширамы, залечивающему свое плечо. Возможно, Мадара и был когда-то другом Хаширамы, но это не означало, что он не воспользовался бы такой очевидно удачной возможностью избавиться от самого сильного шиноби клана Сенджу — единственного, кто способен противостоять ему. Когда пар начал рассеиваться, появилась фигура Мадары, уверенно преодолевающая пространство между ними, и Тобирама собрался с духом, занимая место перед своим братом, потому что Хаширама все еще просто сидел там. Почему он все еще сидел? — Сенджу, — заговорил Мадара, но в тот же момент Тобирама встретился с ним взглядом, и все вдруг начало происходить невыносимо медленно — потому что шаринган Мадары вращался и был просто прекрасен и внезапно Тобирама понял, как выглядит красный. О.***
Мадара искренне не знал, что произошло. Он был полностью сосредоточен на битве, сосредоточен на Хашираме — не то чтобы их бои оказывались смертельными, всегда больше походившие на напряженный спарринг, но точно не на битву за жизнь, — но потом был брошенный кунай и Мадара понятия не имел, откуда он вообще взялся, и этот кунай вдруг оказался глубоко в плече Хаширамы. И великий идиотский человек-дерево просто… остановился. Действительно неудачный момент: во-первых, кто вообще, блядь, просто перестает двигаться, останавливаясь в середине сражения? Это хороший способ покончить с собой. А во-вторых, потому, что Мадара уже создал огненный шар, достаточно большой, чтобы уничтожить технику мокутона, которую он ожидал. Ожидал, прежде чем Хаширама просто не остановился из-за единственного куная. Мадара с ужасом наблюдал, как его огненный шар мчался прямо к Хашираме, и только и мог, что надеяться, что не убьет его. Хаширама всегда был его балансом, причиной, почему все эти бои между Учиха и Сенджу никогда сильно не склонялись в чью-либо пользу. Умри Хаширама, старейшины клана наверняка бы надавили на Мадару, заставив напасть на Сенджу, точно знав, что без Хаширамы им не победить. Это превратилось бы в обычную резню. Мадара хотел защитить свой клан, но это никогда не означало желание уничтожить весь клан Сенджу. Да, они представляли собой угрозу, и Мадара никогда им не доверял, но было время, когда он говорил о мире с ребенком Сенджу у реки, и с тех пор часть его души… все еще надеялась. Он надеялся, даже если слова Хаширамы — слишком идеалистические — только звучали хорошо, а на деле никогда не работали. Надеялся, даже если не было никакого прогресса. Даже если старейшины твердили о страхе перед Белым Демоном, как о еще одной причине, почему нельзя доверять Сенджу. Даже если с каждым днем мир казался все дальше и призрачнее. Мадара все еще надеялся. «Он сильный, его способность к регенерации никогда бы не позволила ему получить серьезные ранения», — пытался повторять себе Мадара, но если Хашираму так сильно ранил сюрикен, как он сможет справиться с ожогом? Оставаясь неподвижным, даже не пытаясь уйти с траектории техники или контратаковать… Но внезапно в поле зрения Мадары появился стремительный поток воды, и огненный шар полностью поглотил водяной дракон, — что за нахрен,<i> — превратив его в пар. Шаринган с легкостью позволял ему видеть насквозь, и там, между Хаширамой и Мадарой, стоял младший брат Сенджу. Белый Демон. Невозможно было предсказать, во что это превратится, перерастет ли в серьезный бой, если Тобирама Сенджу воспримет огненное джутсу Мадары как намеренную попытку убить Хашираму. Он никогда не сталкивался с младшим Сенджу — Изуна всегда настаивал, что сам сможет разобраться с ним то ли из-за каких-то личных обид, то ли из-за того, что они равны по силе, — но Мадара был хорошо осведомлен о его репутации и степени опасности. Некоторые поговаривали, что он холоден, бесчувствен, совершенно лишен милосердия, раскаяния или каких-либо чувств, но, видя, как он стоит, защищая своего брата, — Хаширама продолжал сидеть и возиться с кунаем, <i>что? — Мадара не думал, что слухи хоть вполовину правдивы. Но это не значило, что он не должен быть настороже. Ведь оставалась причина, почему Изуна говорил, что Белый Демон — самый сильный противник, с которым ему когда-либо доводилось встречаться. Однако Мадара мог справиться с ним. По крайней мере, до тех пор, пока Хаширама не пришел в себя и не прогнал брата сражаться с Изуной. — Сенджу, — начал он, но внезапно забыл все, что собирался сказать, потому что Тобирама стойко встретил его взгляд с той уверенностью, которую никто за пределами клана Учиха не мог себе позволить по отношению к носителю шарингана, и… Красный. Это был красный. Цвет, который описывали как более темный и глубокий розовый, который Мадара пытался представить, но ничто и близко не стояло с реальностью. Острые, красивые и пронзительные глаза, что так завораживающе горели смелостью и… Мадара не смог удержаться и протянул руку в перчатке, желая провести пальцами по линиям, нарисованным на лице Тобирамы. Он всегда думал, что они серые, как бы мало ни смотрел на них в прошлом, но нет, точно такой же оттенок, как и его глаза. Насыщенный, глубокий красный цвет. Красивый и очаровательный, резко контрастирующий с его белоснежной кожей. Мадаре пришла в голову безумная мысль, что он хотел бы проследить их своим языком. — О, — выдохнул Мадара, осознавая, что Тобирама ни разу не отвел от него взгляд и не протестовал против руки Мадары на своем лице. Он выглядел таким же пораженным, каким себя чувствовал Мадара, его немигающие веки демонстрировали расширенные зрачки, рот был приоткрыт, а нахмуренные брови разгладились, обнажив что-то мягкое и приятное. — Ты… ты мой… Мягкое и темно-розовое растеклось по щекам Тобирамы, такого красивого и раскрасневшегося, что Мадара подумал, что смог бы смотреть на него вечно. Он никогда не рассматривал возможности, что его родственная душа не будет из Учиха, и все же он совершенно не расстроился этим внезапным открытием. Особенно когда глаза его соулмейта были столь красивыми, буквально сфокусированными на Мадаре с теми благоговением и восхищением, какие Мадара чувствовал сам. Не тогда, когда эти красные глаза были обрамлены морозно-белыми ресницами на прекрасном лице сильного и умного шиноби. Мадара не мог даже представить лучшей судьбы. — Соулмейт, — тихо сказал Тобирама, закончив фразу Мадары голосом холодным, но восхитительным, глубоким, как морозная вода. Он склонил голову к руке Мадары, о которой последний совершенно забыл, полностью потерявшись в своем соулмейте. Его соулмейт. Его соулмейт. Наконец-то. — Мадара? Тоби? — видимо, Хаширама достаточно взял себя в руки, чтобы обратить внимание на происходящее вокруг. Он издал звук, похожий на вздох облегчения и счастья: — Вы… вы ладите? Тобирама прикрыл свои восхитительные глаза, демонстрируя явное раздражение, и тяжело вздохнул, и Мадара поймал себя на смехе, созерцая выразительность своего соулмейта. Он мог это понять: Хаширама мог быть таким… ну. Кому бы еще пришло в голову спросить, ладят ли они, как если бы они были впервые встретившимися неразумными детьми, а не родственными душами, что наконец-то нашли друг друга. — Аники, ты ранен? Где этот ублюдок, я его… — начал Изуна, пробравшись сквозь пар только для того, чтобы запнуться, увидев своего брата улыбающимся, стоящим рядом с Тобирамой и прикасающимся к его лицу. — Что… — Тоби, ты же не ранил Мадару, правда? — бессмысленно спросил Хаширама, и Мадара нахмурился, когда Тобирама напрягся под его ладонью. Разве не было чертовски очевидно, что происходит? Разве окружающие не видели, как весь мир изменился, стал ярче и лучше, чем когда-либо раньше? — Заткнись, Хаширама, ты — идиот, — рявкнул Мадара, притягивая Тобираму ближе к себе, приятно удивленный — и, может быть, немного изумленный — тому, как легко Сенджу позволил собой управлять. — И перестань обвинять моего соулмейта в бессмысленном дерьме. — Соулмейт? — слабо повторил за ним Хаширама, и в тот же момент со стороны Изуны слышится «Блядь!». Тобирама сильнее напрягается, а Мадара обнаруживает, что его собственное раздражение растет. Все было намного проще и лучше, пока не заговорили остальные. Он всего лишь хотел побыть наедине со своим соулмейтом, хотел обнять его и узнать вес его тела, прижатого к нему, хотел выучить форму его рта, хотел узнать предпочтения Тобирамы: его любимый чай, любит ли он вставать рано или наоборот — поздно, его мечты о будущем, его любимый цвет (был ли это красный так же, как и у Мадары?) — хотел раскопать все то, что скрывалось за внешней оболочкой и сохранить это в себе. И он хотел все это сделать без нытья Изуны и небрежности Хаширамы. Неужели он слишком много просил? — Блядь, ты серьезно? — продолжил Изуна в отчаянии, но в его опущенных плечах уже проглядывалось смирение. — Он? Черт побери. Прекрасно. — Вы… вы соулмейты? — наконец поднявшись с земли, Хаширама переводил взгляд широко распахнутых глаз между ними. — Правда? — Да, — твердо ответил Мадара, скользя рукой вокруг пояса Тобирамы — слишком худого, что чувствовалось даже сквозь броню, но это ничего, Мадаре всего лишь нужно будет хорошо его кормить. — Это проблема? Хаширама спешно затряс головой: — Нет, нет! Это, — но он остановился, нахмурившись. — Тоби… Ты в порядке? — Да, брат, — ответил Тобирама, и его рука сжалась на плече Мадары, он выглядел иначе, выглядел словно более устойчиво. Окутанный надежностью. — Я — да. Облегчение заметно накрыло Хашираму, и он моментально вернулся обратно к своему чрезвычайно воодушевленному «я», бросившись вперед, чтобы заключить их обоих в объятиях: — Я очень счастлив! — Великолепно, — протянул Изуна. — Ну, хоть один из нас, — он еще раз раздраженно вздохнул и закатил глаза, прежде чем приблизиться к Тобираме, только что избавившегося от объятий собственного брата. Изуна хлопнул его по плечу и, хотя его рот все так же был сжат в тонкую нить, враждебности было намного меньше, чем ожидал Мадара. — Добро пожаловать в семью или как-там еще. Наверное. Хаширама задохнулся в восторге: — Мы будем одной семьей! Мадара сжал свою переносицу. Ками, он уже чувствовал, как неминуемо надвигается головная боль. Посмотрев на Тобираму, он увидел то же напряженное выражение лица. Точно. Может быть, он мог бы… Тобирама встретился с ним глазами, и Мадара уловил в них искру озорства и расчета, которые заставили Мадару поверить, что его соулмейт думает в том же направлении, что и он. — Изуна, разберись с ним, — сказал Мадара и развернулся к своей половинке, не дожидаясь, пока до Изуны дойдет приказ. Он взял Тобираму за руку, по очереди с облегчением сплетая их пальцы, а затем они устремились прочь с поля боя, к полному недоумению обоих кланов Сенджу и Учиха, хотя бои уже давно прекратились — крики Изуны, по крайней мере послужили поводом для начала новых сплетен о соулмейте Мадары и достаточно скоро распространились по всему клану. Они не останавливались, пока не оказались глубоко в лесу, далеко от кого-либо еще, и Мадара снова мог сосредоточиться на ошеломительных глазах своей родственной души, на ощущении руки Тобирамы в своей, на тепле. Они встретились в неуверенном, но быстро превратившемся в страстный поцелуе — соулмейт-соулмейт-соулмейт — бежало в голове Мадары, — и они не останавливались еще очень долго.***
Учиха Юи никогда прежде не видела, чтобы Мадара-сама улыбался так, как сейчас, когда он входил на территорию клана рука в руке с Призраком Сенджу, чья обычно бледная кожа была покрасневшей. И ей потребовалось всего три секунды, чтобы осознать, что, должно быть, произошло, когда она увидела алые глаза Сенджу — яркие, острые и ясные, не как их шаринган, а как их богини Аматэрасу. Очень подходящий соулмейт для главы их клана. Сенджу Тобирама — действительно сильный шиноби, умный и, конечно, привлекательный, но помимо прочего — они бы не были соулмейтами, если бы идеально не подходили друг другу. Она уже могла сказать, что они меняли друг друга, делали словно легче. Про себя усмехнувшись, Юи направилась в комнату сбора совета старейшин, которые всенепременно напомнят обгадившихся котят, возможно, будут упираться и противиться, как настоящие ублюдки, коими они и являлись. Но никто из них не мог сопротивляться совпадению соулмейтов, особенно учитывая, что эти правила были записаны в законах клана еще задолго до их рождения. Будет действительно забавно наблюдать, как Мадара-сама указывает им их место. Она уже не могла этого дождаться.