Моей Жене

— Я в пизде, дорогие подписчики, — выдыхает Ричард, глядя в бездушный глаз гоупро, прикрепленной на приборной панели. Он драматично кладет руку на грудь и, наклонившись, добавляет с придыханием: — Возможно, это уже не блог, а предсмертное видео. Наручные часы показывают без двенадцати минут два часа, за окном кромешная тьма, а Ричи увяз в снегу посреди какого-то поля и не имеет ни малейшего понятия, как выбраться. Дорога до тайного (настолько тайного, что оно есть во всех подборках «Интересные места Сибири») алтаря жертвоприношений языческим богам выглядела очень простой на картах. Как и положено тревел-блогеру, у Дика есть палатка и спальник, а также набор для розжига костра и запас консервов на три недели. Но, естественно, всем этим он пользоваться не собирается, да и толку от костра и палатки, когда за пределами машины минус пятнадцать и снег с ветром. Дик выключает камеру и откидывается на спинку кресла. Ноги в кроссовках замерзли, пальцы на руках онемели и еле разгибаются. Кое-как разблокировав телефон, Дик видит то же, что и прежде: связи нет. Ни одной палочки. Даже, сука, микроскопической, малипусенькой крохотулечки. Он пробует экстренный вызов, который должен работать даже у черта в сраке, но и это не помогает — вне зоны доступа, мы неопознаны, мы дышим воздухом. Вдохнув этого самого морозного воздуха, Дик ожидает, что выдохнет клубы пара — но нет. В салоне прохладно, хотя печка работала всего полчаса назад, но затем аккумулятор сдох с концами. А ведь у Ричарда был выбор: путешествие по России или поездка на Мальдивы. Да, Мальдивы вдоль и поперек исследованы туристами, поэтому блог оттуда вышел бы пресным. Но зато там он мог лежать на шезлонге, слушая шум волн, а не сидеть заледеневшей жопой в автомобильном кресле под свистящий аккомпанемент вьюги. Он с ужасом осознает, что сказанная пару минут назад шутка может стать и не шуткой. Так ведь люди и умирают: никому не сказав, уезжают одни в жопу мира, увязают в снегу на дороге и замерзают насмерть. — Будда, Аллах, Зевс, Один, кто-нибудь там из вас, Христа ради, не дайте мне умереть, — бормочет он, вглядываясь в запорошенное снегом стекло. В богов Ричард, конечно, не верит, но, как говорится, в окопах нет атеистов. В застрявших машинах их тоже нет, так что он готов поверить хоть в макаронного монстра. По его расчетам, в такую вьюгу он, хоть и дотянет до утра, уже через пару часов будет погребен под слоем снега — таким, что его примут за сугроб. В итоге он окоченеет и умрет от холода страшной и мучительной смертью. Через неделю его тело найдут, и в новостях будет сводка о том, как популярный тревел-блогер Ричард Грейсон неудачно завершил свою карьеру. Сука, и всё это за несколько дней до Нового года! Застегнув куртку и намотав шарф (который создан для красоты, а не для тепла) на голову, Дик сует телефон в нагрудный карман, камеру — в рюкзак, надевает перчатки и выползает на улицу. От порыва ветра он чуть не улетает, как в мультике. Глаза режет, выступают слезы, ресницы мгновенно покрываются снежинками — рассмотреть что-либо невозможно. Мороз забирается под шарф, куртку, кусает за колени в прорезях джинсов. Лодыжки, прикрытые лишь тонкими носками, сковывает холод, а кроссовки утопают в снегу — подошва промерзает за секунды. Первый порыв — вернуться в машину, свернуться в клубок и ждать смерти, но Дик всё-таки не просто так набрал два миллиона подписчиков! Он упрямый как баран, а его упорство сравнимо разве что с танком, который прет напролом через заросли шиповника. Так что он перехватывает покрепче лямки рюкзака и идет в сторону виднеющейся вдалеке остановки. Если есть остановка, значит, где-то есть и населенный пункт. О своем решении он жалеет спустя минут десять, когда конечности немеют и теряют всякую чувствительность. Несмотря на зимнюю куртку, у него замерзло всё, включая пупок, который замерзнуть не может чисто физически. Ну, это же пупок. Дырка. Впуклость. Как она может замерзнуть? От остановки Ричард спускается по тропинке, в конце которой и правда вроде как виднеются дома. Тропинкой это можно назвать с большой натяжкой: еле заметное углубление в сторону поля, которое занесло снегом. В этом снегу Рич утопает по середину голени, носки промокают, да и обувь тоже. Каждая клетка его тела чувствует лишь леденящий ужас во всех смыслах слова. Дышать тяжело — не получается вдохнуть из-за сильного ветра. Руки и ноги дрожат так, что Рич боится упасть, а на шарф насыпало столько снега, что он сам напоминает сугроб. Из глаз от мороза текут слезы, из носа — сопли, и всё это дерьмо застывает на лице, делая и без того отвратительную ситуацию еще более отвратительной. Деревня в конце пути и правда есть: очертания домиков становятся всё яснее. Но Ричи сомневается в том, что он дойдет. Снег летит параллельно земле прямо ему в лицо, ветер словно тормозит его; он не продвинулся ни на сантиметр за последние двадцать минут. А, может, прошло всего две минуты, Грейсон не рискует достать руку из кармана и глянуть на часы. В какой-то момент он думает, что идти дальше не может. Земля уходит из-под ног, колени шатает, ступни как две ледышки, на которых невозможно устоять. Кожу лица, неприкрытую заиндевевшим шарфом, колет тысячами игл. Вокруг всё белое и черное, будто кто-то стер все краски из этого мира, только шум остается: свистящий ветер, который кажется таким убаюкивающим. Хочется спать. Когда Дик видит старую колонку с деревянной лавкой, покрытой снегом, в голове мелькает мысль прилечь. Всего на чуть-чуть, отдохнуть, ведь мышцы ног сводит судорогой. Добравшись до покосившегося деревянного забора, Дик с ужасом смотрит на темные окна дома, а потом почти орет от радости, когда за стеной снега рассматривает дым из трубы: в доме есть печка, ее кто-то топит, там живут люди. Но калитка заперта на крючок, и тот примерз к замку: ни в какую не открывается. Бессмысленно подергав замок, Грейсон наваливается на дверцу плечом, толкает — и гнилое дерево не выдерживает, ломается. Сейчас его меньше всего волнует сохранность чужой собственности: потом он за всё это заплатит. А пока он плетется по запорошенной снегом дорожке, опирается рукой о кирпичную стену дома. Она прикрывает от ветра, и жизнь уже не кажется такой ужасной, хотя зубы стучат, будто всю жизнь учились степу. Он звонит в дверь — просто прилипает кулаком к звонку и не убирает его, слыша глухую трель. Если хозяин не проснется или не впустит его, Дик тупо ляжет в пороге: у него нет сил идти дальше. «Дрочить надо было меньше», — глупо шутит он в мыслях. Звук открывания замков слышится пением ангелов, а затем дверь распахивается в сторону Ричарда, чуть не сбивая его с ног. Слезящимися глазами, в рамке из замороженных ресниц, он видит своего спасителя — заспанного парня с простецкой деревенской внешностью: лицо опухшее, рыжие волосы торчат во все стороны, подбородок зарос щетиной. Со смесью удивления и раздражения тот смотрит на нежданного гостя, а потом промаргивается и поднимает брови. Дик хочет сказать, что ему нужна помощь, но зубы стучат и челюсть сводит, он не может сказать ни слова. Но, видимо, у него достаточно несчастный взгляд — хозяин дома берет его за грудки и втаскивает внутрь, захлопывает за ним дверь. — Что случилось? — хриплым после сна голосом спрашивает он, разматывая с Дика шарф, который трескается ледяной коркой в его руках. В тепле — а в прихожей тепло до горящих щек — Дика начинает колотить сильнее. Зубы по-прежнему стучат, и он кое-как выдает прерывистое: «Ма-ма-ма-ши-и-и-ина», на что парень понимающе кивает. Проснувшись окончательно, тот осматривает и ощупывает его всего, стягивает с него куртку, стряхивая снег прямо на пол. Крепко взяв Дика за запястье, стаскивает одну перчатку, вторую. На нем самом просторная футболка и штаны с вытянутыми коленями, которые ему коротки — едва доходят до щиколоток. Парень высокий, выше Ричарда, и почти упирается головой в потолок. Если чуть подвинется, то стукнется о лампочку на проводе, желтым солнцем горящую наверху. — Ты один? — уточняет взволнованно. — Или кто-то остался в машине? — О-о-од-д-дин, — шмыгая носом, говорит Дик. У него мокрые щеки, слезы всё еще текут из глаз. Естественная защитная реакция организма на стресс — он писал об этом курсовую в далеком прошлом своего студенчества. — Ты зачем вышел из машины? Придурок, что ли? Вызвал бы аварийку… Хотя да, связи же нет, у нас вышка рухнула неделю назад, — отвечает парень сам на свой вопрос и садится на корточки, расшнуровывает кроссовки Грейсона. — Тоже мне, блин, супергерой в латексе, поперся в такую погоду. Ричи бы сам разулся, конечно, но пальцы до сих пор не оттаяли, тело ведет себя как чужое, совсем не слушается. Его джинсы не просто мокрые до колен, они покрыты снежной коркой, будто примерзшей к коже. — Я Уоллес, кстати, — бормочет парень, приподнимая его ногу и стягивая кроссовок, а затем и носок. Его пальцы обжигающе горячие, прикосновения болезненны. Дик с ужасом смотрит на собственную кожу: она даже не красная, а белая, и это пугает. — Не переживай, я такое уже видел. Сильно жжет нос и уши, а кисти и стопы будто обдает кипятком. Но Уолли выглядит уверенным, он явно знает, что делает. Стянув кроссовок и носок со второй ноги, он встает и принимается деловито расстегивать ширинку его джинсов — Дик охуевше шмыгает носом. — Прости, давай сам, — тут же соглашается парень, убирая руки, и делает шаг назад. А он симпатичный, если так подумать. Если прическу нормальную сделать, побрить, одеть хорошо — весьма, весьма. Жаль, что всё равно тупой, как пробка, он же деревенский: сри под кустом, листом подтирайся, еби овец, и всё такое. Дик пытается расстегнуть ширинку, но не выходит: пальцы не слушаются, срываются с гладкой пуговицы. Так что он вздыхает и обессиленно прислоняется к стене, позволяя Уолли продолжить. Тот справляется в секунду, помогает выпутаться из штанин. Плюс деревенских в том, что часто все они добрые и наивные — это побочные черты глупости, которые Грейсону сейчас на руку. Его слегка смущает, что он стоит в трусах и джемпере посреди прихожей, но хозяин дома не кажется насильником или маньяком, так что не страшно. Половицы скрипят под ногами, в тусклом свете ламп танцуют пылинки, вся мебель из дерева и, наверно, помнит жизнь при Ленине. Воздух пахнет пылью, костром и мясом — у Дика урчит живот, потому что последний раз он ел пончик на заправке восемь часов назад. Вообще-то, он веган и не стал бы есть мясо даже с лютой голодухи, но запах всё равно дает организму сигнал. — Сейчас покормлю, сначала надо в тепло, — обещает Уэст, заводя его в комнату и включая свет Обстановка соответствует жилищу: осевший от времени сервант со стеклянными дверцами, старый блекло-красный диван, два абсолютно разных кресла. Покосившийся стеллаж, полный книг с потрепанными корешками, столик с ажурной скатертью и, конечно, ковер на стене: выцветший, с бредовым узором, словно кто-то занимался его дизайном в трипе. А на противоположной стене, что удивительно, прикреплена плазма, вполне свежая модель. — Давай сюда. — Уоллес усаживает его на диван, заботливо укутывает голые ноги шерстяным пледом, хотя в доме и так тепло — даже жарко. — Ты как вообще, нормально? Дик заторможенно кивает. Такая забота выбивает из колеи: о нём давно никто так не заботился. За ним вообще присматривают только его бывшие и менеджер, и то от случая к случаю. — Вот ты дурак, конечно, в такую погоду ехать. — Уолли осуждающе качает головой, а после уходит из комнаты. Уже где-то в коридоре добавляет громко: — Я за чаем! Клубничное варенье добавить? Дик издает согласный звук (согласия, а не согласной буквы — таких сверхспособностей у него пока нет) и надеется, что гостеприимный хозяин его услышал. Как жаль, что телефон остался в куртке: Дик хочет проверить, есть ли тут связь. Хотя ведь Уолли что-то сказал про сломанную вышку, так что вряд ли… Но с телефона он бы хоть снял кусочек блога, такая тема пропадает! Это же суперский сюжет: он едва не умер, а тут добрый деревенский парень спасает его… Если подать хорошо, из этого даже сценарий фильма получиться может. Печально лишь, что Уолли не девушка, история вышла бы романтичнее. Он рассматривает скудное, но уютное убранство комнаты, и думает: что-то тут не так. Дик молодой парень, вряд ли старше тридцати, вполне симпатичный на непритязательный вкус — и живет один? В деревнях к тридцати успеваешь обзавестись не только женой, но и детьми, а при сильной удаче развестись и жениться заново. Но, несмотря на подозрения, спать хочется адски: глаза слипаются, и тепло после ледяной встряски всё плотнее окутывает сонным одеялом. Дик пытается щипать себя за руку, чтобы взбодриться, но всё-таки вырубается. *** Он просыпается от того, что ему одновременно жарко и холодно, хочется жрать, ссать, нос заложен, а во рту сухо, как в жопе у курицы. Дик не уверен в правильности сравнения с птичьей клоакой, но так пить он не хотел, наверно, никогда. Голова по тяжести сравнима с железобетонной плитой, веки такие же тяжелые — открыть их сложно, но Ричард справляется. Цветастый ковер режет глаза, и он с трудом поворачивается на другой бок. На нем толстое одеяло, а прямо перед диваном стоит довольно современный обогреватель-радиатор, который, судя по всему, работает на полную мощность. Дик кое-как садится, убирает челку со влажного лба. Руки болят, и, присмотревшись, он видит на них волдыри, наполненные прозрачной жидкостью — мерзко; на стопах и голенях обнаруживаются такие же. Ощупав лицо кончиками пальцев, он понимает, что и там что-то вздулось. На лице! Пиздец! Дику дорого его лицо, он им зарабатывает. Половина его аудитории — это девушки, которым наплевать, что он там вещает об отелях и достопримечательностях, они просто ссут кипятком с его ебала, как бы это ни звучало. В момент, когда Дик Грейсон готов бежать за телефоном и вызывать неотложку, в комнату не спеша заходит Уолли. — О, проснулся, — говорит тот весело. — Выглядишь паршиво. А вот сам он выглядит отлично. Явно выспавшийся, причесанный, во вполне приличных джинсах и футболке. Дику кажется, что вчера он как-то недооценил привлекательность Ричарда… Но, возможно, всё дело в недоебе. — Доброе утро, — сипит Дик и лишь сейчас понимает, как же болит горло: словно метр колючей проволоки сожрал. Уолли подходит ближе, садится на край дивана и вглядывается в его лицо: скептически рассматривает волдыри. — Мда, хреново, но пройдет. У меня в аптечке есть мазь для таких случаев. — Мне надо в больницу. Пару секунд Уолли на него смотрит, как на психа, а потом широко улыбается: будто Дик несмышленый щенок, который гоняется за собственным хвостом. У него на удивление приятная улыбка — она согревает похлеще радиатора под боком. Есть люди, кому улыбка не идет от слова «че ебало так перекосило», вот у Уолли она органична; его лицо для нее создано. — Ну, вперед, удачи, — отвечает тот, кивая на окно. За окном, хоть и светло, но метель ужасная, и при вихре снега солнце как-то не внушает доверия. — Ты не понял, я хочу вызвать скорую. Платную. Тут же есть где-то больница? В ближайшем городе, например. И, кстати, как вообще называется этот населенный пункт? — Село Пидорово, — признается Уолли так серьезно, что ебало едва не трескается. — Ты шутишь. — Дик выпучивает глаза. — Стебешься надо мной. — Нет, не шучу, это правда село Пидорово. — Ладно, допустим, я тебе верю. — Дик не верит. — И около этого Пидорова есть больницы? — Дик, — вздыхает Уолли и мягко, как ребенку, объясняет: — не знаю, в каком мире ты живешь, но у нас в такую пургу сюда никто не поедет, тем более перед Новым годом. Ты ведь не умираешь, у тебя просто легкое обморожение и простуда. — А ты откуда знаешь? — Да… — Он хмурится, будто силясь вспомнить, откуда у него такие познания. — Да у нас у Аркаши было похожее. Я к нему за ведром прихожу, а он в таком же состоянии валяется. И нормально, за три дня на ноги поставили. — А Аркаша — это… — Да пьяница местный, в сугробе уснул. Если увидишь, не говори с ним, а то ходят слухи, что он овец ебет. Так и лишился работы пастуха. Видимо, весь спектр эмоций отражается на лице Дика, потому что Уолли ржет и поясняет: — Шучу. Если хочешь, я тебе дам городской телефон, звони по больницам. — Он встает с дивана и, дотянувшись до тумбы, берет с нее трубку и сует Дику в руки. — Пойду пока суп тебе притащу. — Какой? — Куриный. — Уолли поднимает брови, явно удивленный тем, что ему попался такой привередливый гость. В доме и правда пахнет вареной курицей — фу. — Я курицу не ем. Я веган. — Э-э-э, ладно. Есть еще картошка жареная, будешь? — Да, обожаю картошку, — соглашается он, на что хозяин деловито кивает и идет из комнаты. — Стой! — окликает. — А туалет тут есть? — На улице. Но могу тебе принести ведро, покакаешь туда, — очень серьезно предлагает Уолли, остановившись в проеме двери. Дик буквально чувствует, как сморжопилось его лицо — и Уолли громко смеется, едва не сгибаясь пополам. — Ой, сука. — Отсмеявшись, он вытирает слезы в уголках глаз. — Ну и лицо у тебя было! Удобства в доме, вторая дверь справа по коридору. *** Возмутительно, но ни одна скорая из частной клиники не соглашается приехать в село Пидорово! Мол, погода ужас, доехать не смогут, и бла-бла-бла. С машиной еще хуже: никто не хочет вытаскивать ее из снежной тюрьмы, а тачка-то, между прочим, прокатная! Дик боится даже представить, в какую копеечку это ему встанет. Впрочем, ладно, деньги есть, у него совсем недавно была мощная рекламная интеграция Закончив обзвон, Дик уже собирается позвонить бывшим и сообщить о своей отстойной ситуации, как Айфон со всеми контактами садится — прощай, телефонная книга и связь с реальностью. Теперь он отрезан от всего мира. Ну, от мира своего смартфона так точно. Он откладывает листочек с номерами всех социальных и не очень служб, который ему дал Уолли, и в расстроенных чувствах разваливается на диване. Смешно то, что большинство операторов не ржали с села Пидорово. Вряд ли Уоллес ради пранка по-быстрому всех обзвонил и предупредил, так что… Не судьба ли, что главный пидор Ютуба чудом попал в село Пидорово? С постели Дик так и не встает: только пописать иногда ходит, и на этом всё. Тело ломит, бросает то в жар, то в озноб, он весь потеет, а головная боль и не думает проходить. Услужливо выданный хозяином градусник показывает убийственные тридцать семь и три, и Дику кажется, что его спасение было напрасным: он всё равно умрет от простуды. — Время пить таблетки, — чересчур радостно оповещает Уэст, заходя в комнату со стаканом воды и стопкой коробочек. — Позвонил соседке, она принесла что было. У меня-то один аспирин и Смекта, я вообще не болею. — Только поносами страдаешь? — ворчит Дик в ответ, но лекарства и воду принимает, кивает в знак благодарности. — Бывает, если всосу сиську вишневого. — Уолли лучисто смеется, помогая извлекать блистеры с инструкциями. Наткнувшись на охуевающий взгляд, поясняет: — На сидр вишневый у меня аллергия… Так, вот от температуры, четыре раза в день по две таблетки, отлично. Он выжимает две таблетки в ладонь, а после берет их пальцами — красивыми, кстати, длинными и аккуратными — и подносит к Дику. Тот послушно открывает рот и проглатывает горькое лекарство, запивая водой. Забрав из его рук стакан, Уолли ставит его на столик перед диваном, который сам же подтащил ближе для удобства, и достает из кармана джинсов тюбик с мазью. — С лицом помогу, а остальное сам. Дик кивает: чтобы намазать лицо самому, надо дойти до зеркала, а, во-первых, он вряд ли способен встать, и, во-вторых, смотреть на свое наверняка изуродованное волдырями лицо он просто не в силах. Открутив крышку тюбика, Уолли выжимает немного густой белой мази — и дотрагивается до его щеки. Дику почему-то казалось, что у того грубые и мозолистые пальцы: деревенский же парень. Но нет, оказывается, они очень нежные, да и касается тот почти невесомо. От сосредоточения он сводит брови и даже высовывает кончик языка: ярко-розовый, влажный. Грейсон сглатывает, в который раз думая о том, что перед поездкой надо было хорошенько натрахаться с кем-нибудь. Когда Дик заканчивает и заботливо приглаживает его челку, Дик, стараясь не вспоминать про свои грязные волосы, спрашивает: — Наверное, ответ очевиден, но у тебя, случаем, нет зарядки для Айфона? Он лишь сейчас понимает, что сложил в рюкзак только зарядку для камеры, что оказалось бессмысленно: пока его лицо похоже на лаваш, снимать себя он точно не будет. Нелепо, но нужный телефонный провод так и остался воткнут в разъем в машине. — Случайно — нет. Специально — тоже нет. У меня Сяоми. Дика удивляет, что у хозяина этой халупы вообще есть мобильный телефон. Зачем он в деревне? С динамика включать коровам звук пения птиц, чтобы сралось лучше? Звонить в ближайший ларек и спрашивать, осталась ли водка? — И ты, конечно, к машине не пойдешь за моим проводом? — И я, конечно, к машине не пойду за твоим проводом, — со смешком подтверждает тот. — А если я денег предложу? Кстати, я же тебе калитку сломал… — Дик морщится. — Сколько она стоит? Я заплачу, не переживай, и за беспокойство тоже заплачу. Всё веселье пропадает с лица Уоллеса: тот хмурится, качает головой так резко, что выбившаяся на макушке прядь тоже качается, как маятник. — Не нужны мне твои деньги. Человеческая доброта: слышал о таком? — Он берет пустой стакан со столика и направляется к двери. — Но к машине твоей я не попру, я же не самоубийца. — Стой! — тормозит его Дик, невольно залюбовавшись обтянутой джинсами тощей задницей. Не такой уж и тощей, кстати, она весьма сексуаль… Какой же у него недотрах, господипрости, и не подрочишь ведь в гостях. — Мне нужен телефон, у меня там все контакты! Я даже не могу сказать друзьям, что не умер по дороге. Уолли оборачивается в проеме, задумчиво чешет подбородок. — Давай я тебе дам ноутбук, и ты им ВэКа напишешь, что жив и здоров. Почти здоров. — Тут есть интернет? — У Дика не то что глаза на лоб полезли, они еще и выдали добавкой что-то вроде: «Охуеть». «Фу, какая пошлятина», — замечает Грейсон насчет своих же мысленных каламбуров. Ему определенно надо пересмотреть свое чувство юмора. Собеседник, однако, нисколько не удивляется его удивлению. Наоборот, снова веселится — улыбка идет ему куда больше, чем обида: — Ну, надо же как-то смотреть порно в этой глуши, — и сразу уходит, оставляя Дика со вспыхнувшими от стыда щеками. Он бы и сам с удовольствием посмотрел порно, но вряд ли у них с Уоллесом одинаковые вкусы. *** К вечеру Дику становится хуже: температура спала, но теперь его колбасит, а сопли текут рекой. Уолли выдал ему стопку тканевых платочков с вышивкой, и всех их постигла печальная участь в виде двух литров (не меньше) соплей. — Давай я тебе хоть фильм включу? — вежливо предлагает парень, заходя в комнату. На его щеках яркий румянец, потому что, судя по недавним звукам из соседней комнаты, он недавно топил печку. — Да и я бы что-нибудь посмотрел. Дик, не стесняясь (смысл стесняться, если в деревне все как дикари), шумно сморкается в платок и кивает. — Давай, — говорит он гнусаво. — Ужастик какой-нибудь. — Э-э-э, ну нет, иначе буду потом у твоего дивана ночевать. Может, комедию? Дик представляет, как Уолли будет ночевать у его дивана, а потом тому станет холодно, и он залезет к нему под одеяло… Боже, почему даже с соплями вместо мозгов он думает только о сексе? Просто невыносимо. — Комедия не облегчит моих страданий, а вот ужастик — вполне. — Ладно, — с обреченным видом соглашается Уолли, — но я предупредил! Какао хочешь? То, как Уолли заботится, каждый раз вгоняет в ступор. На обед он приготовил томатный суп, на ужин — жареные грибочки с пюрешкой, от которых Дик чуть не заплакал: очень вкусно, и последний раз он ел такое еще в детстве. Дома-то он питается из контейнеров: сервис готовой еды сотрудничает с ним взамен на рекламные вставки. Особенно умиляет его то, что Уолли без проблем воспринял его веганство — что за милаш! Так и втрескаться недолго, хотя за последние десять лет Дик влюблялся разве что в свою работу. Вот уж с ней у него великолепные отношения. — А что за какао? — всё же уточняет он, потому что привереда. — И сделай на воде, а не на молоке. Пожалуйста. — Да я понял-понял. Несквик. — Я такое не пью, но удивлен, что он здесь продается. — Не продается, но я езжу раз в месяц в Юргу за такими штуками. — У тебя есть машина? — Ну приехали (кхм), мог бы и сказать! Хотя в такой снегопад, который к вечеру усилился, от этого мало пользы, но тем не менее. — Есть, шестёра в сарае стоит. —Уолли пожимает плечами. — Но мы на ней никуда не поедем. — А что если я один поеду на твоей машине… — Ричард, — упрекает Уолли, хмурясь, — у тебя что, шило в заднице? «Да хоть бы шило», — с грустью думает тот. Он, кстати, так и не вспомнил, представлялся ли вчера Уоллесу. Видимо, тот обшарил его рюкзак и посмотрел имя в паспорте. Вот тебе и деревенский дурачок! Никакой тактичности! — Не пойми меня превратно, я, конечно, великолепно провожу тут время, — у Дика стекает сопля, так что он шумно сморкается в и без того уже сопливый платок, — но я хотел бы побыстрее выбраться отсюда. Уолли выразительно указывает пальцем на окно, стекло которого облепило снегом полностью, будто с внешней стороны кто-то приклеил картонку. — Можешь пиздовать, я тебя не держу. Как говорится, попутного ветра тебе в сраку. Надеюсь, твоя срака не треснет от мороза. — Ладно, я понял, — Дик закатывает глаза, — включай фильм. *** На ощупь волдыри на лице жуткие, и он не может заснуть с мыслями об этом; без конца мажет щеки и лоб мазью, затем ворочается в постели, идет в туалет пописать — и всё снова повторяется. Уоллиоставил ему горящую свечу на столике, но брать ее с собой в ванную Дик не решается: не хочет увидеть случайно свое отражение. Скорее всего, он фантастический урод. Неудивительно, что Уолли от него так шарахнулся. Хотя стоп. Может быть, он просто натурал? Конечно, для деревенского парня не свойственно тактично промолчать на подобный подкат, он должен был врезать в нос наглому жопотёру. С другой стороны, Уолл ивообще не похож на типичного человека, всю жизнь прожившего в деревне. Скорее он похож на человека, который прячется здесь. Может, он беглый зэк? Дик фыркает и поплотнее кутается в одеяло. В доме заметно похолодало, к тому же простудный озноб лишь усиливает окружающий холод, а дополнительный плед не спасает. Поборовшись с собой для проформы, он всё-таки встает и идет в спальню Уоллеса. Дверь тихо скрипит. Кроме низкого комода и огромной кровати, в комнате нет мебели. Штор тоже нет, и в окна заливает голубоватый свет луны: ночь неожиданно ясная, даже метель стихла, оставив напоследок лишь легкий снегопад. Уолли спит, развалившись звездочкой и впечатав лицо в подушку, слегка похрапывает. Уязвимый и трогательный, он напоминает мальчишку, который отсыпается перед уроками. Видимо, почувствовав его присутствие, тот поднимает голову, разлепляет веки и смотрит непонимающе: — Дик? — хрипит со сна. Как, наверное, глупо Дик выглядит, стоя в трусах и футболке в проеме двери чужой спальни. Это не самая глупая ситуация в его жизни: в «Орле и Решке» он провел сутки с нудистом, ловил попутку в ростовой кукле петуха, прыгал с двухсотметровой тарзанки, нырял к акулам и фотографировал спящего медведя. Он привык делать глупости. — Хотел спросить, нет ли у тебя второго одеяла, — шепчет он, нервно потирая предплечье. — Холодно очень. — А… блядь. — Уолли приподнимается на локте, сонно зевая. — Уснул крепко, и все дрова прогорели. Сейчас заново долго будет топить… Дик всё еще стоит, глядя на него вопросительно: ответа на свой вопрос он не получил. — А, одеяло, — вспоминает Уолли. Он осматривается, словно одеяло может быть где-то под боком, а потом задумчиво произносит: — Нет, второго нет. Но ты можешь лечь со мной. Он приглашающе поднимает свое одеяло и несмотря на то, что на нем растянутая футболка с мультяшным утенком, это выглядит слишком сексуально. Дик понимает, что должен отказаться — и именно поэтому он смиренно забирается на кровать, отползая на противоположный край. Уолли со своей стороны так же теснится, образуя между ними пропасть, расходующую драгоценное одеяло. — Надо было, наверно, свое одеяло забрать, — заторможенно говорит Дик спустя пять минут тишины, нарушаемой лишь мерным дыханием. — Ага, — соглашается Уолли тем же тоном. Они снова молчат, лежа каждый на своей стороне, и не шевелятся, словно от лишнего слова или движения начнется апокалипсис. Сердце у Дика заходится, и он не может понять причины: ну, лежит он в одной постели с симпатичным парнем, ну и что. Такое в его жизни сотни раз было, а иногда в «Решке» они вообще спали впятером, прижавшись друг к другу — всякое случалось. — Я сильно плохо выгляжу? — зачем-то спрашивает Дик, глядя в потолок. Очень тихо, потому что надеется, что Уолли заснул. Но тот с готовностью отвечает: — Нет, ты по-прежнему красивый. Нет, он точно гей. Ни один натурал в здравом уме не скажет другому парню, что он красивый. А уж если учесть обстоятельства в виде одного на двоих одеяла и то, что оба они в трусах и футболках, это и вовсе попахивает интимом. Дик судорожно раздумывает, насколько хороша идея трахаться с малознакомым парнем, находясь черт знает где и не имея доступа к транспорту и вообще цивилизации. Ладно, он всё еще может угнать шестёру из сарая. — Болят? — уточняет Уолли, видимо, отчаявшись получить какую-то реакцию на свои слова. — Я про эти штуки на лице. — На лице почти нет, на руках и ногах — немного. — Понятно. Ладно, это всего лишь одна ночь. На улице распогодилось, и завтра утром Дик вызовет такси и уедет в ближайший город, оттуда в аэропорт, а потом — домой. Они никогда больше не увидятся. Одноразовый секс. Ни к чему не обязывающий перепихон. Мимолетная, как перелетная ласточка, ебля. Дик прочищает горло и как можно беззаботнее предлагает: — Переспим? Пауза. Ладно, возможно, Уолли всё-таки заснул — и слава богу. Но Дику не может так везти, поэтому после молчания тот всё-таки подает голос: — Я завязал. — С сексом? — От удивления Дик приподнимается на локте и переводит взгляд на Уолесса — тот, надо признать, гораздо симпатичнее потолка. Он улыбается, но в глазах бесконечная тоска. — С парнями. — Понятно. Что ни хуя не понятно. Дик снова откидывается на спину, но не перестает смотреть на этого «завязавшего». Уолли продолжает смотреть в ответ, поворачивается на бок для удобства. — Там долгая история. — Которую ты, конечно, не расскажешь. — Которую я, конечно, не расскажу. Пожалуй, это всё же самая глупая ситуация в его жизни. Брякнув «Спокойной ночи», Дик закрывает глаза и пытается уснуть. *** Засыпает он под утро, а всю ночь просто лежит и смотрит то в стену, покрытую обоями в цветочек, то на ручку комода, то в темный угол. Он знает, что Уолли тоже не спит: слишком неподвижно тот лежит, слишком частое его дыхание. Знает, но ничего не говорит, и тот тоже молчит. Такая, блядь, немая вечеринка. Когда Дик просыпается, он чувствует себя разбитым. Голова как мешок с кирпичами, а мышцы будто отдавило гирями, но зато хоть болезнь отступила: горло не болит, жара и насморка нет, кисти и стопы лишь слегка побаливают. За окном ясная погода, светит солнце, заставляя сугробы искриться. Неба с постели не видно, но Дик бы не удивился, если бы то было ярко-голубое, как летом. Уоллеса рядом нет и, судя по пустой и ледяной на ощупь половине кровати, ушел он давно. Но, словно почувствовав пробуждение гостя (опять), хозяин тут же появляется в дверях спальни. Он бодр и прекрасен: футболка свежая, тон кожи здоровее некуда, лицо идеально выбрито, и это делает его похожим на семнадцатилетку. Интересно, у школьников уже начались зимние каникулы? — Доброе утро, соня, — улыбается Уолли, и Грейсон начинает сомневаться: а был ли вчерашний разговор? Может, ему всё это приснилось? Это бы объяснило, почему парень такой радостный и не мнется от неловкости. Дику вот очень неловко. — Который час? — сонно спрашивает тот, убирая челку с лица и параллельно отмечая, что последний раз мыл голову двое суток назад. Пиздец, рядом с таким любой асексуалом станет. — Час дня. Я собираюсь в магазин ближайший за продуктами, тебе что взять? А то ты ж почти ничего не ешь. Если Дик ничего не ест, то откуда в горле ком? Эти слова Уоллеса будто сжимают ему глотку: даже дышать становится тяжело; он ведь собирался вызывать такси прямо с утра. Но вместо «Ничего, потому что я скоро уезжаю» он судорожно втягивает воздух и с мягкой улыбкой говорит: — Овощей каких-нибудь. Вряд ли в вашем магазине есть соя, так что просто возьми побольше овощей. Макарон там… Ой, лучше Роллтон. Грибной только. — А ты гурман, Дик. — Не без этого. Уолли подмигивает и выходит, а Грейсон утыкается лицом в подушку: какой же он придурок. Не смог произнести, что хочет уехать, потому что он и не хочет. Последние лет десять его жизни были наполнены каждодневными впечатлениями. Он либо путешествует с передачей, либо один, а если и остается дома, то никогда не сидит дома в прямом смысле: вечно куда-то ходит, что-то исследует. Ищет новые рестораны, музеи, уличные граффити, навещает друзей, закупается в шоурумах на окраинах города. Каждый его день как сюжет для короткометражки о том, как жить нескучно (и сучно). Но, оказывается, он от этого устал. Не было ни дня, чтобы он не брал в руки камеру, чтобы он не ломал голову над контентом для блога. Чтобы не сверял каждые полчаса просмотры на Ютубе, чтобы не считал лайки в Инстаграме. Жажда впечатлений в нем уживалась с жаждой успеха, и за этим всем он забыл, каково это: отдых. Спокойный, размеренный, когда не надо куда-то бежать. Дик отлипает от подушки и с удивлением замечает, что лицо не болит. Руки и ноги — да, саднят слегка, а вот лицо — нет. А еще он замечает, что дома вновь тепло: и если это не печка, а обогреватели, то никаких больше ночевок в одной постели. Жаль. На пути в ванную он размышляет об Уоллесе. Почему он перестал спать с парнями? Связано ли это с тем, что он живет в этой глуши? Правда ли он ему нравится, или это бред не до конца отошедшего от простуды разума? Как бы он ни пытался себя обманывать, Уолли ему интересен. Тот весь такой загадочный, как ребусы в детских журналах, ответы к которым узнаешь в следующем выпуске. Только вот где этот выпуск и как оформить на него подписку? Дик тяжело вздыхает и, включив в ванной свет, смотрит на свое отражение в зеркале над раковиной. И не видит ничего ужасного. Волдыри почти прошли, оставив лишь красные пятна, похожие на раздражение: у Дика было подобное, когда он поел в Париже улиток. Волосы грязные и губы суховаты, но в целом вполне терпимо. И даже приемлемо, чтобы заниматься соблазнением Уоллеса. Впрочем, он пока не очень представляет, как его соблазнять. Врожденная харизма и приобретенная нескромность обычно всё делали за Дика, ему не приходилось прикладывать никаких усилий. Тут же этих двух качеств будет маловато, тут надо что-то другое. Замерев с зубной щеткой во рту, Дик хмурится от внезапной мысли: он один дома. И дело не в том, что сюда могут ворваться Мокрые бандиты, а в том, что это время он может использовать рациональнее. Например, чтобы найти о загадочном Уэсте хоть что-то. Сплюнув зубную пасту, Дик прополаскивает рот и отправляется на расследование, мысленно составляя список странных вещей. Во-первых, дверь самой дальней комнаты закрыта на ключ. Сколько Дик ни ковыряется булавкой в замке, сколько ни заглядывает в тонкую щель под дверью, никаких представлений о содержимом комнаты он не получает. Это может быть пыточная, но тогда бы Уолли наверняка уже опоил его чем-то и начал пытать. Это может быть Красная комната, как в дерьмовой книжной франшизе, но, опять же, у Уоллеса уже была возможность ее использовать. Может, просто ремонт? Дом старый, и там могла протечь крыша или растрескаться стена. Или это кладовая, но зачем тогда запирать ее — вопрос. Вряд ли Уолли так оберегает картошку от воров. Во-вторых, в шкафу спальни обнаруживается слишком много нормальной одежды. Вполне приличные джинсы, футболки, толстовки, куртки, кепки. Всё это не походит на гардероб деревенского парня. Возможно, Дик имеет слишком утрированное представление о деревне, но должна же тут быть в ходу более практичная одежда, не правда ли? Галоши там, фуфайки. Он ожидал скорее труп деда в шкафу найти, чем нормальные шмотки. В-третьих, и это самое главное. Когда Дик открывает ноутбук Уоллеса, он обнаруживает открытую страницу Гугла с запросом «дик грейсон гей доказательства». Его эмоции можно описать не иначе как «???», и, пошарившись в истории браузера, Дик обнаруживает там свой канал, на который Уолли, между прочим, подписан. Получается, тот с самого начала знал, кто он! Вот откуда ему было известно его имя! Ну да, стоило догадаться, что, раз у парня есть интернет и телевидение, не наткнуться на его лицо он не мог. *** Вечером они сидят на диване, смотрят дурацкие предновогодние передачи со стареющими звездами и вяло переговариваются. Дик разморило от плотного ужина и тепла нагретого печкой дома, и он почти засыпает, глядя то на телевизор, то на вновь поднявшуюся вьюгу за окном. Вьюга — это хорошо. Вьюга значит, что он может побыть здесь еще немного. С Уоллесом так комфортно, как не бывает даже с самим собой — и Дик без смущения приваливается к его плечу, укладываясь поудобнее. Тот, однако, не выглядит таким же расслабленным. В нем чувствуется напряжение, будто он весь день хочет что-то сказать. — Сегодня была хорошая погода, — решается наконец он. — Надо было вызывать аварийку для твоей машины. — Она не моя, а прокатная. — Тем более. — Я брал полную страховку. — Ричард. Дик вздыхает и отлипает от его плеча, садится ровно и смотрит ему в глаза. В них читается что-то среднее между тоской и надеждой, но вот о чем Уолли тоскует и на что надеется, там не написано. — Выгоняешь? — мягко улыбается Дик, а внутри что-то тихо произносит «бля». Такое бля, когда твой автобус уезжает. Или когда в магазине нет любимого йогурта. Или когда парень, который тебе очень нравится, отшивает тебя, и единственная возможность сохранить достоинство — это выйти под морозный вихрь и умереть от обморожения… Природа доделает свое дело… — До Нового года два дня, — объясняет Уолли, хотя это ничего не объясняет. — И у тебя планы? — понимающе (нет) уточняет Дик. Наверняка к Уоллесу приезжает парень, который до этого был в командировке. Или на войне. Или в полугодовом плаванье: вдруг он моряк. Но Уолли не начинает грустную историю о своем парне, он пожимает плечами и говорит короткое: — Никаких. — Э? — А разве у тебя нет планов? — недоверчиво щурится. — Какие-нибудь Пятничные корпоративы, блогерские тусовки, съемки для журналов, новогодняя оргия на двести человек? Всё это, конечно, есть. Ну, кроме оргии: о таком Грейсону остается только мечтать. С другой стороны, какая же это мечта — утонуть в сперме? На самом деле, Новый год у него планируется весьма унылый: все друзья будут работать, а родители улетают на Филиппины. Точнее, уже улетели, на дворе ведь двадцать девятое декабря. — Можно я останусь? — Дик даже подумать не успевает, просто ляпает от души. Он встречал Новый год в Париже, в Мюнхене, в Токио и на Майорке — так почему бы не встретить его в селе Пидорово? Таким мало кто может похвастаться. Уэст смотрит на него как на сумасшедшего — не того, что ест землю и какашками на стене рисует, а который рассказывает всем, что он волшебный единорог, сбежавший с радужной планеты. Умиленно, что ли. — А ты хочешь? — А ты? — Я первый спросил. — Я первый перевел стрелки. Дик смеется — и ожидает, что Уэст засмеется тоже, но тот неожиданно подается к нему и целует. Дика бросает в панику: он не ожидал, не подготовился, и вообще они на ужин ели Доширак, в который «для профилактики» был кинут зубчик чеснока, а он даже не почистил зубы! И всё еще не помыл голову! Но Уэстаа это, кажется, не волнует. Он прихватывает его губы своими так осторожно, словно не целовался никогда в жизни — и Дик перенимает инициативу, потому что он мастер спорта по сосанию во всех смыслах слова. Проникает языком в чужой рот, проводит кончиком по ровному ряду зубов, ласкает язык. Кажется, Уоллии правда смущен: отвечает неуверенно, но не отстраняется; наоборот, тоже вытягивает язык, и Ликобхватывает его губами, мягко посасывает. У него никогда не было такого поцелуя. Чтобы так нежно и так долго кого-то изучать, чтобы наслаждаться самим процессом поцелуя. Когда поцелуй — это самоцель, а не прелюдия к сексу. Уолли завершает поцелуй первым, но не отсаживается, а упирается лбом Дику в плечо. Дышит тяжело, как после бурного секса, хотя в этом поцелуе не было особой страсти. — Что, развязал? — Дик тихо смеется, запускает пальцы в короткие русые прядки. — Сорвался. Какое-то время они молчат, думая каждый о своем: он думает об Уоллесее, о чем думает Уолли — неизвестно. Уолли чмокает его в ключицу, открытую растянутым воротом футболки, и слегка прикусывает кожу. У Дика ощущение, словно у них такое было сотню раз, будто они уже лет двадцать живут вместе и проводят такие вот вечера. А вся эта блогерская тема, «Орел и Решка», путешествия — всё это чья-то чужая вселенная. — Я тебя будто всю жизнь знаю, — подтверждает Уолли его мысли, покрывая мелкими поцелуями его шею. Всё это настолько идеально, что Дик думает: вдруг он поехал в какие-нибудь горы, сорвался со скалы и теперь валяется в изножье весь переломанный, а это — иллюзия. Село Пидорово, этот дом, фантастический Уолли — вдруг всего этого нет? В конце концов, Эд и Егор никогда бы не сошлись в нормальном мире. Уолли вылизывает его шею, прикусывает за ухом, горячо дыша на влажную кожу. От этого бросает в жар, и Дик на автомате раздвигает ноги, надеясь на продолжение. Но вместо этого Уолли вдруг отстраняется и заторможенно, будто секунду назад осознал что-то ужасное, произносит: — Черт, твоя машина… Я вспомнил. Дик, мне надо идти. — Куда? — хмурится Дик, который точно не хочет, чтобы всё оборвалось вот так. — К тебе, — просто отвечает он, а потом мягко чмокает в губы. Дик хочет остановить его, спросить, что за черт, но всё неожиданно темнеет, будто кто-то закрывает сцену черным занавесом. *** Оказывается, он и не выходил тогда из машины. Замерз, заснул и провалялся двое суток в несознанке, а от обморожения и смерти его спас, что удивительно, снегопад. Машину накрыло сугробом, и это импровизированное иглу поддерживало приемлемую температуру для жизни. В больнице состояние было не лучше, но хотя бы не смертельное. Дверь медленно открывается, и в комнату заглядывает Уолли. Что ж, выглядит он тоже хреново: такой же сонный и опухший, с мешками под глазами, с немытой головой и в толстовке не первой свежести — чувствуется запах пота. — Не помешаю? — спрашивает он смущенно; Дик делает приглашающий жест, мол, заходи. — Слава богу, ты в порядке. Ничего, что я на ты? — Ты спас мне жизнь, тебе можно что угодно, — улыбается он, а мысленно добавляет: «даже трахнуть и взять в мужья, и можно без свадьбы». Уолли нервно смеется и вместо того, чтобы присесть на кровать, берет стул из угла комнаты, тащит его ближе к Дику. — Тебе очень повезло, — произносит он со вздохом, — я не раз видел, как люди замерзали насмерть, а у тебя даже все конечности на месте. — Да уж, сам в шоке… Ты видел меня во сне? Я видел. Уолли от неожиданности роняет стул на пол, но тот приземляется, как кошка — сразу на четыре «лапы». — В первую ночь я подумал, что это обычный сон, ну, я же твой канал смотрю, и вообще. А на вторую до меня дошло. — Можешь рассказать, как это было? Да, Дик строит из себя следователя на допросе, но ему важно знать. Как бы тут ни хотелось списать всё на обычное совпадение, если они видели один сон… — А ты не подумаешь, что я сумасшедший? — Только если мы оба. Уолли кивает и садится на стул, долго молчит: думает, с чего начать. А потом он, тяжело дыша и постоянно сбиваясь, рассказывает свой сон. Про неожиданный визит Дика, про куриный суп, про фильм ужасов. Он не упоминает лишь ночное происшествие с бесстыдным «Переспим?» и поцелуй в самом конце. — И он был такой… Слитный, что ли. Я спал урывками по паре часов, и каждый раз у меня не было ощущения разрыва, будто я всё время находился в том сне. И там всё было такое реальное, я знал свой дом, село, где магазин, будто долго там жил… Только иногда было ощущение, что-то не то. — И как ты понял? — Не знаю, я… — Уолли прикусывает губу и держит паузу, вновь они проводят в тишине какое-то время. — Я почувствовал. И будто заставил себя вспомнить, кто я. И где ты. Знаешь, у моего знакомого врача был такой случай на работе. — Такой — какой? — Девушка решила покончить с жизнью, легла в ванну и перерезала вены. И тут в скорую звонит парень, типа видел ее прощальный пост ВэКа, срочно бегите-спасайте. Времени на разборки не было, так что бригада выехала. Повезло, что квартиру девушка оставила открытой — успели спасти… В итоге выяснили, что никакого поста не было, а этот парень просто вырубился и увидел ее во сне. — Как она умирает? — Да, ему приснилось, что он курьер Яндекс.Еды. Приезжает по адресу, а там она лежит в ванной, и он якобы ее спас. Представляешь? — Уолли хмыкает. — Я вот тогда подумал: ну и хрень. Глубоко вздохнув, Дик более-менее ровно садится на кровати и, глядя Уолли в глаза, признается: — Мне снилось то же, что и тебе. — Голос дрожит на этой фразе, и Дик тоже дрожит, но списывает это на тремор мышц после двух дней в каменном состоянии. Уолли удивленно поднимает брови, потом хмурится, нервно проводит ладонями по коленям. Он словно решает, верить или нет; Дик под одеялом скрещивает пальцы и добавляет для весомости: — Я тебе ночью еще предложил… — черт, почему тогда это было так легко, а сейчас язык немеет, — предложил секс. — А… да… — Уолли криво улыбается. — И я… жалею, что отказался, — говорит легко, будто и не сидел только что с паузами длиною в жизнь. Внутри тяжелеет, словно Дик в одиночку сожрал три шашлыка. Его сердце само как шашлык: и то ли Купидон проткнул его стрелой, то ли сам Уолли меч вонзил. Не столько больно, сколько внезапно, и он судорожно втягивает воздух носом — задыхается. — Это же было не по-настоящему, — брякает от растерянности. Уолли криво улыбается. В нем по-прежнему видна та тоска, что не отпускала его во сне, но теперь она чище, яснее. Пусть они и не знают друг друга, но Дик ощущает его на каком-то другом уровне. Космическая связь, блядь, что ли. — Знаешь, а я думаю, что ничего более настоящего в моей жизни не было, — насмешливо фыркает Уэст, словно сам себя придурком считает, и встает со стула. — Ладно, мне пора, меня сюда всего на пять минут пустили. Еще ехать в Кемерово, а оттуда — домой, так удобнее будет. Хочется попросить не уходить, схватить за руку, притянуть к себе и поцеловать. И Дику плевать, что он выглядит хуево, что от него воняет лекарствами, что они знакомы без году два дня — и те выдуманные. Хочется быть смелым, но Дик Грейсон смелый лишь перед камерами, когда надо лезть на действующий вулкан или нырять в подводную пещеру. Легко быть смелым, когда смелость — это твоя работа. А когда смелость — это выбор, всё куда сложнее. И как только супергерои каждый день принимают решение быть смелыми? Ах да, они не реальные люди, а персонажи комиксов и мультиков. Он так и не решается — и Уолли уходит, даже не бросив на него прощальный взгляд.