Доверие

      — Братик?       Снова припёрлась.       Темнота наполнилась мягкими шагами, отчего к горлу подступил комок волнения. Каваки непроизвольно задержал дыхание, пытаясь притвориться спящим, в надежде, что тогда Химавари уйдёт, будто это хоть раз срабатывало.       — Братик, ты ведь не спишь...              Она снова липла, навязывалась. Каваки это жутко не любил... точнее хотел не любить, заставлял себя избегать, чтобы не растаять и не стать таким же мягким как они все. Не хотел, сопротивлялся. Потому что если не он, то...       Химавари присела на край дивана и в порыве беспокойства слегка сжала его одеяло — даже с закрытыми глазами Каваки сразу это почувствовал. Челюсти непроизвольно стиснулись издав режущий уши скрежет — попытка притвориться спящим провалилась. Каваки сделал глубокий вдох и открыл глаза. В общем не было в притворстве никакого смысла, оно никогда с ней не срабатывало. Бъякуганом что ли его просматривала?       — Ты чего опять здесь?       Слегка оперевшись на одну руку, он приподнялся и устало прищурился от слабого света, просачивающегося сквозь приоткрытую дверь.       — Потому что это мой дом... то есть Наш... — при ответе она так и не подняла головы, с грустью потупив взгляд в пол.       — Твой дедушка будет переживать, — на секунду Каваки поморщился, думая стоит ли ему её проводить, рискуя снова встретиться с нежданными родственниками, — Возвращайся, — чувство сожаления продавливало внутренние ледяные стены, свободная рука невольно дёрнулась в сторону в желании её утешить.       Нельзя!       Каваки мотнул головой и окончательно сел, спустив ноги с дивана.       Стоит её пустить ближе и тогда она захватит его эмоции окончательно, сломает, и под натиском тёплых чувст от сформированной привязанности размякнет его сердце. Он перестанет быть верен своей идее и тогда, всё к чему он шёл, все принесённые жертвы будут напрасны.        Как и его жизнь...        Ибо только в защите идеалов Седьмого его предназначение.       — Тебе нельзя здесь оставаться, — на секунду он задумался подбирая более правдоподобный повод. — Здесь некому о тебе заботиться...       — Как и о тебе! — ловко подловив его, перебила она. — Я не могу быть там со всеми, зная, что ты здесь один, братик...       — Не называй меня так!       Противоречивые эмоции захватывали разум. Стыд от обмана, разъедающая совесть за нанесённую дорогим людям боль и бессилие...       Он не Боруто, и не имеет право носить этот титул...       — Но братик!       — Я не... — Каваки осёкся, в глазах Химавари застыли слёзы. В груди заскребла тревожащая боль — она уже пробралась ему под кожу. — Я не могу туда пойти, — отведя от неё взгляд и понизив голос продолжил Каваки. — Я там чужой. Совсем.       — А здесь ты совсем один.       Каваки вздохнул, упёрся локтями в колени, сам не заметил как опустил голову.       — И я чувствую, как тебе одиноко...       Прикрыл глаза, глубоко вдохнул.       — Как и мне...       Выдохнул.       — Именно поэтому тебе стоит вернуться.       На мгновенье пространство захватила тишина, но Каваки слишком хорошо изучил обитателей этого дома.       Она слишком похожа на своего брата...       — Как ты думаешь, мама и папа живы?       Невольно сорвался ядовитый смешок. То ли от мысленных сравнений, то ли от глупости положения, в котором он оказался.       — Мы с тобой уже говорили на эту тему.       — Но всё же?       — Не один раз.       Он не успел заметить, когда Химавари обхватила себя руками за плечи, словно пытаясь воссоздать его предполагаемые объятья. Тусклая полоска света мягко освещала её детские черты. Выглядела она нелепо и слишком уязвимо.       — Я чувствую что они живы. И не верю, что Боруто мог им навредить.       — Но он это сделал. — слова слетели с его губ раньше, чем он хотел. Накатывающий страх заставлял защищаться.       — Ты ведь не был там и не видел... Ты не можешь утверждать.       Было бесполезно с ней спорить, сила её самовнушения слишком велика. Качество, явно доставшееся ей от отца...       Скончайся Боруто тогда после битвы с Кодо всех этих проблем бы не было!       Каваки передёрнуло от собственных мыслей. Тело онемело от презрения к себе.       — Если ты не собираешься валить к Хьюго, то хотя бы протопай в свою комнату. Я устал и хочу спать.       Нужно было завершить этот цикличный, регулярно повторяющийся диалог. Он и правда дико устал. Не физически, а как-то иначе. Внутренне.       Морально.       — Ты ведь даже в папином кабинете спишь, потому что скучаешь, да?       Их глаза снова встретились, и впервые в сознании Каваки заёрзало ползучее сомнение.              Когда-то от Джигена он слышал, что бъякуган способен видеть не только сквозь материальные объекты, но и слышать человеческие сердца.       Иногда общаясь с Химавари и Хинатой он ловил себя на мысли, что они слишком легко понимали его желания и потребности буквально без слов. Списывал то на женское чутью и прочие сказки, но сейчас укор и капля злобы ютившееся в её голубых глазах, слишком внимательно всматривающиеся в его, холодные и серые, пробудили в груди стойкое чувство тревоги.       Она уже всё поняла?       — Ты... Тебе...       Слова застряли на языке, не позволяя до конца закончить мысль. Каваки уже приготовился к обвинениям и крикам ненависти, и невольно прикрыл глаза. Тягучее молчание звенело в ушах и давило, создавая напряжение от ожидания воображаемой казни.       Но тёплые объятья окутали нежностью, разбивая его внутренние стены.       В глазах защипало, так невовремя и глупо.       Слабак.       — Скучаешь, вижу ведь. И хочешь, чтобы я тебя совсем одного здесь оставила.       Химавари шмыгнула ему на ухо, и почти незаметно обтёрла нос об его плечо. В этот раз Каваки не стал, точнее не смог подавить пробуждённый порыв заботы и впервые с того дня ответил на её объятие.       — Ляжешь со мной?       — Да...       — Только не стаскивай с меня одеяло.       Хотя бы один раз он может побыть её Братиком. Завтра ей станет немного легче, и всё вернётся к тому, от чего ушло.