Когда у Ваньки выходной...

Затянув галстук потуже, Россия взглянул через зеркало на Пруссию. – Любовь моя, ты сегодня нацепишь на свой зад эти брюки, или ты так и собираешься ходить в семейниках и смокинге? – Скептично осмотрев вид Гилберта, сказал Брагинский. – Карантин закончился, тебя не поймут. К тому же, мы не по зуму балет смотреть будем. – Вот, Вань, честно, я бы лучше дома посидел... – Положа руку на сердце, произнёс Пруссия. – Билеты уже куплены. Этот вопрос закрыт. – Может откроем баночку пива и присядем на диван? Я готов пересмотреть все твои советские фильмы. – Просил Байльшмидт. – Нет. – Иван закончил с приготовлениями и обернулся к суженому. Он выгнул брови, смотря на прусса. И кого ему судьба послала, а? Ни вкуса, ни чувства юмора у неё. – Байльшмидт, если ты не будешь готов через пять минут, то сменишь место жительства. Понял? – Испугал кота сосиской... – Пробурчал себе под нос Пруссия. – Что? – Ничего. Гилберт разинул рот, как только вошёл в театр. Россия невольно усмехнулся. Всё-таки его Большой театр не мог не вызывать восхищение. А репертуар, он надеется, произведёт ещё бо́льший эффект. – Да-а, Брагинский, с размахом. – Вертел головой прусс. Давно он тут не бывал. Очень. В последний раз, наверное, ещё когда на фасаде советский герб красовался. – Теперь я понял куда деньги с бюджета сливаются. На твои развлечения. – Варежку закрой и пошли. – Фыркнул Иван, идя вперёд. – Брагинский, ты берега не попутал? – Оскорбился Пруссия. Это ж надо, какая наглость: никто не смеет с ним так разговаривать. Ну, кроме злого России. – Это ты за буйки заплыл. Мы из-за тебя чуть не опоздали. – Нахмурился Иван. – Ты знаешь, какое это неуважение, появляться на представлении после звонка? – Я говорил, в кино надо было идти. – Байльшмидт. – Россия злобно, предупреждающе зыркнул в его сторону. – Свой единственный выходной я хочу провести с пользой и посетить то место, которое мне нравится. – Ну и посещал бы. Меня-то зачем брать? Россия закатил глаза и направился в зал. У них оставалось меньше трёх минут до начала первого акта. Пробираясь до своего места, Гилберт успел насмотреться на намолеванные надменные лица, отдавить ногу какому-то очень внушительному и официозному дядьке и споткнуться об женщину с взрывом макаронной фабрики на голове. Рядом сидящая с ней женщина громко, пискляво ойкнула и так широко открыла рот от испуга, что Байльшмидт отшатнулся от дамочек, после чуть ли не перепрыгивая через оставшегося человека. А вот Брагинский таких проблем не имел. Россия аккуратно обошёл всех зрителей и сел на своё место, дожидаясь пока рядом приземлиться Пруссия, который, видимо, решил переквалифицироваться в каскадёры. Упав в кресло, Гилберт наконец выдохнул. – Кошмар. – Протянул он, скалясь на гостей Большого театра, через которых ему пришлось пройти. – Эти кикиморы даже ноги подвинуть не могут. – Просто нужно идти осторожно, а не напролом. – Заметил Россия. – Ты видел их габариты? Там хоть как иди: все равно заденешь. Откуда только берутся такие...представительницы слабого пола? – Скривил губы прусс, думая о том, что данные леди не представляли собой олицетворение слабости, а наоборот внушали неподдельный ужас. Иван вздохнул, усевшись поудобнее. Представление начинается. Гилберт оглянулся: вокруг величественные постройки сводящие с ума своим великолепием. Алые глаза блестели, восхищаясь бальным залом, в котором прусс находился. Золотое обрамление, огромные мраморные плиты, изящные колонны, всё это – архитектурный шедевр. А музыка в зале – услада для ушей. Она была просто волшебна, создавала атмосферу рождественской сказки. Вокруг вальсировали красивые, наряженные в яркие одеяния, гости. А в самом центре стояла шокирующая своими размерами ёлка, пестрящая гирляндами и игрушками. В массе людей Байльшмидт замечал знакомые лица. Здесь и давние приятели, и союзники, и заклятые враги, но все они не имели значения – Пруссия искал взглядом лишь одного единственного. Глаза зацепились за снежный, сверкающий серебром, образ, кружащийся в танце в чужих руках. Гилберт в упор смотрел на Россию, что танцевал с Францией. Блестящие аметисты смотрели на него, но продолжали кружится в вальсе, поднимая бурю в груди прусса. Но вдруг Байльшмидт заметил. Он и сам вальсировал с кем-то, чье лицо не мог разобрать. Честно говоря, Гилберт не мог понять даже пол своего спутника. Перед глазами всё пестрило разными цветами и смешивалось в пятна. Пруссия вернул взгляд на Россию, и сердце сжалось от тоски. Он не с ним, не в его объятиях, оттого волком выть хотелось. Взгляд алых ярых глаз метнулся на лицо наглого француза, посмевшего присвоить своими загребущими руками того, кто по праву принадлежит ему. Ревность застилала глаза. Ярость поднималась в груди. Но он как безвольная марионетка продолжал танцевать под уже не такую и волшебную музыку. Мелодия становилась тревожной, заставляя сердце испуганно биться. Пруссия повернул голову назад, всё же решив попытаться разглядеть своего спутника, но неожиданно увидел перед собой крысиную страшную морду, противно ухмыляющуюся своими желтоватыми зубами. Серые уши слегка подрагивали в предвкушении, а черные маленькие глазенки липко обводили его взглядом. Гилберт хотел вскрикнуть, но будто потерял дар речи. Он мог лишь безмолвно с ужасом смотреть на блики, отражающиеся в золотой крысиной короне. Музыка нагнетала. По барабанным перепонкам ударил тревожный контрабас и засипела скрипка. Вокруг внезапно остановившегося Байльшмидта вдруг начали водить хоровод крысы. И изумительные игрушки, прибывшие из разных стран, не могли подступиться к нему. Вокруг начало темнеть, блеск золота пропадал, свет стремительно тускнел. И гости словно по щелчку, один за другим, начали пропадать. Россия наконец отбился от Франции и стремительно направился к нему. Пруссия ошеломлённо наблюдал за вражеской борьбой игрушек и крыс с покусанными хвостами. Взгляд устремил на Ивана, который был уже в двух шагах от него. В фиалковых очах читалось волнение. Он тянул к нему руки, а Гилберт стоял как вкопанный и мог лишь тянуть свои в ответ. Но почему-то расстояние между ними только увеличивалось. Гилберт понял, что он уменьшается. Россия шокировано смотрит на него и в конце концов приближается вплотную. Иван берёт его своими тёплыми руками, поднимая над землёй. А прусс может лишь щелкать зубами, которыми только орехи и раскалывать... Пруссия открывает глаза, чувствуя, как кто-то трясёт его за плечо и зовёт. Он сонно оглядывается и находит потемневшие от раздражения аметисты глаз. – Гилберт, ты проспал всё представление. Пруссия моргает, ничего пока не понимая, и медленно поворачивает голову на сцену. Разноцветные юбки подпрыгивают в танце, а уши улавливают знакомую мелодию, знаменующую окончание истории. Действительно, он всё проспал. Россия хмуро смотрит на него – обижен. Гилберт облегчённо вздыхает. Честно говоря, после такого сна ему всё равно, обижен Брагинский или нет, главное, что тот рядом, а он может своими собственными руками сжать его ладони и согреть человеческим теплом. Растопить лёд обиды он сможет уже через десять минут, когда они возьмут верхнюю одежду из гардероба и сядут в машину Байльшмидта. Гилберт извинится и улыбнётся тепло, так, как улыбается только Ивану и никому более. А Россия простит. Он отходчивый. Пусть и промолчит до конца поездки, уткнувшись носом в холодное окно машины.