В бегах

Они знают, что будет, когда они останутся наедине. И они никогда об этом не говорят. Они всегда делают вид, будто ничего не было ни в прошлый раз, ни в этот и точно не будет в следующий. Но даже так Чарльз после школы каждый раз зовёт Винсента к себе, предлагая позаниматься уроками или просто выпить чай за приятной беседой, отдавая себе в своих действиях отчёт. Он знает, что каждый раз это заканчивается одинаково. Они оба знают. Но даже так Винсент всегда приходит, обещая себе, что на этот раз всё будет иначе, прекрасно понимая, что лжёт сам себе. Потому что именно за этим он и идёт. Потому что в полуприкрытых жёлтых глазах он нашёл то, чего не искал, но очень в этом нуждался. Потому что с Чарльзом вокруг не оставалось никого и ничего. Потому что в тёплые руки Чарльза он мог убежать от мира, спрятаться там и перестать бояться. Быть собой. Быть весёлым, болтливым, лукавым, не боясь мельком, как бы между делом упомянуть о том, что вчера принял сверхдозу безрецепторного снотворного, и разговаривать-разговаривать-разговаривать о чём-то совершенно неважном, любуясь внимающим взглядом друга, а позже постепенно умолкать, напоследок сказав лишь что-то совсем тихое и невнятное, горячо вздыхая перед тем, как губы накроют чужие. Винсент не отвечает и ничего не предпринимает, как в самый первый раз, позволяя Чарльзу принять выбор остановиться прямо сейчас, не давая им обоим совершать очередную опасную ошибку. Якобы надеется на то, что Чарльз вовремя отпрянет, потому что сам он не хочет того отталкивать. Но спустя время становится ясно — они зашли слишком далеко, прекращать уже слишком поздно. А потому он поддаётся вперёд, позволяя другу углубить поцелуй. Поцелуи им обоим не нравились соверешенно. Одна мысль о том, что чужой язык соприкоснётся с твоим, отталкивала, у Чарльза порой возникали рвотные позывы, голова начинала кружиться и руки начинали дрожать, а Винсент морщился и мрачнел, с неохотой представляя, как кто-то другой врывается в его личное пространство, находится непозволительно близко, насильно раскрывая его душу, обращаясь, как с тушой без души, не спрашивая позволения и даже не беспокоясь о том, что он чувствует в этот момент. Но Чарльз — не "кто-то другой". Винсент сам впустил его. Винсент не оттолкнул, Винсент дал зелёный свет и с присущей ему осторожностью ответил. Винсент чист. И прикасаясь к нему, Чарльз не боится испачкаться, но боится испачкать друга. Однако всякий раз, отстраняясь от него, Чарльз чувствует, как приятно сушит чужая слюна на губах, и смотрит на такого же совершенно чистого Винсента. Поцелуй, поцелуй, поцелуй, один за другим. Такой мерзкий с кем-то ещё, но такой желанный, когда это именно они. Винсент прикусывает чужую губу, не издавая не звука. Чарльз принимает этот знак и прерывает серию поцелуев, шумно выдыхая и опуская голову, избегая взгляда серых глаз, которые точно так же на него не смотрят. Губы кротко касаются уголка других, нежной щеки, подбородка. Верхние пуговицы рубашки послушно растёгиваются, оголяя шею, синяки на ней, ссадины и горизонтальную фиолетовую полосу. Когда Чарльз смог прикоснуться к Винсенту в первый раз, она уже была там. Винсент не стал никак это объяснять. Чарльз не стал ничего спрашивать. Оба всё прекрасно понимали и излишние разговоры были совершенно бессмысленны. Чарльз никогда не попытается остановить Винсента. Никогда не схватит за руку, упрашивая одуматься. Никогда не скажет, что Винсент ему дорог. Если Винсент попросит, то Чарльз без колебаний сам его убьёт, стараясь сделать это безболезненно настолько, насколько получится. А после отправится вслед за другом, чтобы на том свете ему было не так скучно и они могли обсудить очередную случайную книгу, которую каждый из них бросил на половине чтения. Но пока Винсент пытался обойтись без посторонней помощи. А Чарльз, как правило, не предлагал её первым. Губы невесомо коснулись протяжённого синяка, а затем другого и другого. Он никогда не оставлял на теле друга засосы. На бледной тонкой коже и без того не было живого места. Исцарапанные руки сняли светлый свитер и осторожно сложили его рядом. Всё так же аккуратно, всё так же осознанно. В голове промчалась мысль о том, как хорошо на нём сидит его чёрная рубашка. Чарльз растёгивает остальные пуговицы, а Винсент бережно снимает с него одежду в ответ. Никто не сопротивляется. Но в действиях нет ни капли страсти или желания. Они делают это медленно. Тихо. Молча. Но привычные движения позволяют не думать ни о чём и просто наблюдать за действиями друг друга. Расслабиться и притвориться, что они нормальные, будто способны доверять другим людям, не чувствовать к ним отвращения, не задыхаться от паники в людных пространствах, способны любить. И даже иногда думать, будто они любят друг друга. Это не любовь. Но в абсолютном понимании родилась созависимость, буквально потребность друг в друге. Они не смогут полюбить, но рядом друг с другом смогут обманываться, забываться, убегать и хранить в сердце истлевшую надежду на нормальную жизнь. На право быть человеком. Время не замерло в момент близости, оно течёт незаметно, словно крадётся. Вся остальная одежда уже так же лежит недалеко, убранная с присущей Чарльзу чуткостью в таких бытовых делах. Винсент мягко улыбается, подмечая про себя эту деталь. Рядом с ним не стыдно, не страшно, не холодно, не темно. Он позволяет ему продолжить оставлять на костлявом теле невесомые поцелуи, гладит по чёрным волосам и расслабляется, пока тот снова не тянется к его губам. Длинные, изящные пальцы сплетаются с кривыми, покрытыми царапинами и ссадинами. Чужое дыхание опаляет лицо и шею. Сквозь одежду это незаметно, но прижимаясь друг к другу, они чувствуют сердцебиение другого человека, помогая вспомнить обоим, что каждый из них жив. Они позволяют друг другу касания, дыхание, близость, которую ни за что не позволили бы никому другому. Винсент отстраняется, заглядывая в уставшие глаза. Чарльз смотрит в другие уставшие глаза напротив и вздыхает, разрывая зрительный контакт и утыкаясь носом в тонкую шею. Его руки с бережностью обвивают хрупкое тело. Кажется, что оно вот-вот треснет, сломается со звонким хрустом. Выпирают ключицы, рёбра, позвонки, таз. Такой болезненный, словно умерший ещё при рождении, Винсент. Он прижимается к нему сильнее, желая найти в нём защиту от большого мира, невзирая на то, что его тело кричит о беспомощности. Мечты дождевой каплей разбиваются об асфальт. Они не смогут жить вместе. Они не смогут быть вместе. Пусть даже так. Исчезнуть вместе лучше, чем в одиночку, и в холодный омут бездны они прыгнут вместе, держась за руки. Чарльз не издаёт звуков. Чарльз не делает чего-то без разрешения. Чарльз никогда не делает шаг первым. Чарльз никогда не начинает разговор. И такой простой Чарльз так нужен Винсенту. Он осторожно целует того в щёку. Даже не столько целует, сколько безжизненно касается губами нежной кожи, перехватывая инициативу в свои руки. Пальцы сплетаются, пока чёрные волосы раскидываются по мятой простыне, а над их обладателем склоняется другой. Они не разрывают зрительного контакта, смотря прямо друг другу в глаза. В другой ситуации это было бы странно. Но сейчас сквозь глаза они впускают друг друга в свои мёртвые души. Винсент склоняется ниже, оставляя невесомый поцелуй на губах Чарльза, а после спускается ниже. Ни вскриков, ни стонов, ни даже томных вздохов. Лишь тяжёлое, но едва слышное дыхание. Голова совершенно перестала соображать, пока тело продолжало покрываться едва ощутимыми поцелуями. Шея, ключицы, грудь, живот. К этому моменту на лицах не появилось и намёка на смущение. Кровь не прилила к щекам. Непроизвольные, но мягкие движения совершались сами. В их близости не было намёка на пошлость, на страсть, на животный инстинкт. Это был хороший способ спрятаться от реальности, от жизни на небольшой промежуток времени, чтобы позже вернуться туда, где всего этого не было. Где они всего лишь одноклассники. Даже не друзья. У таких, как они, не может быть друзей. Чарльз закрывает глаза, сжимая в одной руке простынь, а в другой большим пальцем поглаживая нежную кожу чужой ладони. Винсент накрывает губы Чарльза своими, не позволяя нарушить ему гробовую тишину и осторожно двигается ближе, отчего тот дёргается и хмурится, но после сразу расслабляется и тихо выдыхает, когда Винсент отстраняется, чтобы заглянуть в кошачьи глаза. Он неуместно улыбается, и Чарльз улыбается ему в ответ. Только в такие моменты, находясь вне реальности, они могут улыбаться искренне. Только в такие моменты, находясь далеко от всех людей, они живут. Заставляют друг друга жить. И чувствуют себя чем-то большим, чем маленькое ничтожество. В такие моменты они остаются одинокими, но разделяют это одиночество между собой. И снова тихо дарят друг другу поцелуй.