Однажды в студёную зимнюю пору

Прощально обняв Джоанну, Юрий печально смотрит вслед самолёту, неспешно берущему разгон по заледенелой взлётной полосе. Вновь чувствует странную пустоту в душе и шумно вздохнув, ещё некоторое время смотрит в небо. — Так откуда взялась печаль? — окончательно замерзнув, Каспарян нехотя плетётся на неприветливую автобусную остановку. Вскоре, пыхтя, подъезжает долгожданный автобус и тут же под завязку набивается замершими людьми. Еле дыша, с трудом пробирается в глубь салона и уставившись в окно, надолго задумывается о своём, перестав слышать что-либо вокруг. Только когда салон совсем пустеет, одëргивает себя и выходит на одну остановку раньше, продумывая немного прогуляться и развеяться. Печально вздохнув, смотрит в мрачное небо, укрытое на всю зиму тяжёлыми свинцовыми тучами, так и норовящими задавить любой, даже самый маленький лучик согреваюшего солнца. Проходя дворами мимо знакомого подъезда с подбитой лампочкой, машинально смотрит вверх, в окно второго этажа. И там, конечно, горит свет, солисту даже кажется, что он слышит тихий ненавязчивый мотив гитарных аккордов. — Нехорошо навязываться. Тем более, может его очередь сегодня с Сашей сидеть. — уже повернувшись, чтобы уйти, Юрий внезапно получает снежком в затылок и вновь обернувшись, замечает в том самом окне Витьку, весело махающего рукой, мол, заходи. — Ну ты где там? — сильно перевешиваясь через край подоконника, Цой весело улыбается, крепко уцепившись за оконную раму. — Все таки Витька больше, чем друг. — чуть более спокойно выдыхает Каспарян по пути наверх, чувствуя, что печаль потихоньку испаряется. — А ты чего опять без шапки? — в серьёз хмурится вокалист, открывая перед ним входную дверь. — И пальто расстегнуто. — Я спешил очень. — прячет глаза солист, вешая мокроватое пальто на свободный крючок. — И по пути потерял шапку? — недоверчиво усмехается Виктор, одаривая всё вокруг тёплой улыбкой. — Куда ж надо было так бежать? — Да особенно никуда. — вздыхает Юрий, остановившись напротив Витькиных тёмных глаз, сулящих только добро. — Я Джо в аэропорт провожал. Опять улетела в Америку свою. — когда печаль вновь расправляет над ним свои тёмные крылья, Цой аккуратно касается чужих плеч. — Прости, что-то я прям с допроса начал. Надо было по-другому. — виновато улыбаясь, подталкивает того дальше по коридору, к кухне. — Давай чайник поставлю, у нас на ночь отопление выключали, так что особенно не раздевайся. Накинув на плечи клетчатый плед, Каспарян старается натянуть довольную улыбку, пока сзади крутится вокалист, ставя чайник на одну из конфорок. — Ты какой чай будешь? Чёрный пойдёт? Встрепенувшись будто ото сна Юрий, устало кивает и бессмысленно уставившись в окно, снова печально вздыхает. — Мне без разницы. — Не убивайся ты так. — обернувшись, Виктор кладёт ему руки на плечи. — Вернётся, вот увидишь, аппаратуру новую привезет, ещё что-нибудь классное. — мягко потрепав солиста по голове, разливает чай по кружкам и усевшись рядом, тоже смотрит в окно. — Я кое-что наиграл сегодня с утра. — прерывает тяжёлое молчание Цой и оторвав взор от фонаря за стеклом, улыбчиво толкает застывшего солиста в бок. — Хочешь, тебе первому сыграю? Юрий будто выпадает из сна и энергично кивнув, вдруг закашливается, чем вызывает на себя подозрительный взгляд. — У тебя точно всё в порядке? — на всякий случай переспрашивает тот, ставя пустые кружки в мойку. — Всё таки надо было шапку одевать. — Да ну тебя. — как ни в чем не бывало отмахивается Каспарян, бодро шагая прочь с кухни. — Что ещё со мной может случиться? Вокалист только пожимает плечами и оставив посуда на потом, буквально скачет следом, чуть было не впечатавшись в друга, молнией выхватывает гитару. А над городом плывут облака Закрывая небесный свет А над городом жёлтый дым Городу две тысячи лет Прожитых под светом звезды по имени Солнце Доиграв последнюю партию, с интересом смотрит на замечтавшегося солиста и легонько растормошив за плечо, счастливо улыбается. — Тебе как? Понравилось? Или может, что-то надо переделать? — Прекрасно как всегда, Вить. — ненадолго забыв о печали, Юрий искренне улыбается, но вновь зайдясь приступом сухого кашля, сгибается пополам. — Ещё и мне первому. Определенно нравится. Но Виктор резко перестаёт улыбаться и уже с опаской оглядывает товарища с ног до головы. — Уверен, что хорошо себя чувствуешь? — Абсолютно. — сдержав очередной приступ кашля, солист через силу улыбается. — Я это, хотел спросить… — скромно потупив глаза, глубоко вздыхает и набравшись смелости, поднимает глаза на Цоя. — Можно я переночую у тебя? Дома одному как-то очень неуютно. — Оставайся конечно. И мне не так скучно будет. — солнечно улыбнувшись, вокалист расслабленно откидывается на спинку дивана. — Уже одиннадцать вечера, я пойду спать, ты как? Ещё посидишь? — Да я тоже пойду, спать хочется. — Спокойной ночи тогда. — тепло улыбнувшись, Виктор вскоре возвращается с комплектом постельного белья. — Спокойной ночи. Спасибо большое. — улыбается в ответ Юрий, устало распластавшись на диване. Некоторое время Цой ещё ворочается в постели, укладывая в голове произошедшее этим днём. Но вскоре усталость берёт своё и он наконец засыпает, отвернувшись в стену. Проснувшись всё в той же полной темноте, берёт в руки будильник, силясь разглядеть время, откровенно зевает. «Показалось» — зевнув ещё раз, снова укутывается в тёплое одеяло, приятно придавливающее к кровати. Но с кухни вновь доносится чей-то приглушённый кашель: буквально подскочив на месте, вокалист моментально забывает о сне, крадучись, идёт на звуки, продумывая прихватить по пути что-нибудь тяжёлое. Осторожно выглянув из-за угла с облегчением разглядывает во мраке худенький силуэт Юрки, что-то усердно разыскивающего в кухонных шкафчиках. — Юр, ты? — на всякий случай переспрашивает он, опускаясь на стул позади. — Я, я. Кто ж ещё. — откашлявшись, Каспарян виновато сжимает плечи, будто боясь повернуться, продолжает шарить рукой на полупустой полке. — Я уже и забыл, что ты в квартире. — усмехается Виктор, приглаживая дыбом вставшие волосы. — Думал, всё, воры. А кстати, что ты тут делаешь? Почему не спишь? — Чайник хотел поставить. — тихо отзывается тот, опираясь на столешницу обеими руками. — А чай найти не смог. Здесь же был вроде. Прости, что разбудил. Цой только шумно вздыхает и самостоятельно дотянувшись до той же полки, как по волшебству достаёт упаковку листового чая. — Я последний раз спрашиваю, Юр. Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? — протянув ему кружку с заваркой, отворачивается, чтобы поставить чайник. — Из дальней комнаты слышно, как ты кашляешь. В очередной раз сдержав приступ кашля, солист предусмотрительно отворачивается. — Всё со мной в порядке. — Ну как скажешь. — пожимает плечами тот, но руку ко лбу всё же тянет. — Нормально вроде. Я спать пойду, дальше разберёшься? — Конечно. — уверенно кивает Юрий, встав к тёплой плите поближе. — Спасибо тебе. Зевнув, вокалист кивает, мол, не за что и через пару мгновений снова кутается в одеяло, ещё не успевшее остыть. Утро выдалось серым и неуютным. Потянувшись на кровати, Виктор нехотя опускает ноги на пол, но подойдя к батарее, слабенько улыбается: наконец-то греет нормально. Вновь взяв будильник в руки, тяжело вздыхает: опять чинить придётся. Приоткрыв дверь на маленькую щель, сначала оглядывает коридор и заметив на диване всё того же спящего Юрку, тихонько крадётся мимо. Юркнув в ванную комнату, наскоро умывается на редкость тёплой водой и услышав уже порядком поднадоевший сухой кашель, весовые ещё мокрую голову в коридор. — У тебя там всё нормально? Звуки такие, что кажется, голос сорвёшь. — толком не расслышав ответа, вытирается ближайшим, а по сути единственным полотенцем и спешит на кухню, где давно сидит причина чего волнения. На кухонном диванчике, поджав под себя ноги сидит Каспарян, спрятав рот и нос в синем клетчатом пледе, пытается скрыть очередной приступ кашля, к тому же мелко дрожит. — Замёрз? — озабоченно спрашивает Виктор, подходя ближе, трогает батарею. — Вроде работают. Слушай, может чай? Утвердительно чихнув, Юрий окончательно сползает на диван и уже лёжа плашмя, судорожно откашливается. — Что-то ты совсем плох. Ночью ещё ладно, а сейчас? — оперевшись на стол, Цой взволнованно протягивает ему руку и усадив прямо, заглядывает в бегающие глаза. — Я повторяю свой вопрос. Ты как себя чувствуешь? Только правду. Первые пару секунд солист морщится, отворачиваясь, чтобы отвести взгляд, но мельком взглянув в сторону, спиной чувствует на себе Витькин сверлящий взгляд. — Мне просто холодно. — демонстративно закутавшись поглубже в плед, Каспарян вновь чихает. — Надеюсь, знаешь, что говоришь. — добродушно улыбается Цой, но глаза у него почему-то грустные. Когда чайник закипает, Виктор неспешно наливает кипяток только в одну кружку: Юркину. — Двигайся давай. — мягко подтолкнув того в плечо, садится рядом и грустно улыбаясь, вручает дымящуюся кружку. — Не то, чтоб ты думал, что я не верю твоим словам, но выглядишь просто ужасно. — Вить, всё хорошо, правда. — отодвигаясь подальше, солист угрюмо отводит взгляд в сторону, слишком надеясь на доверие. — Не годится, Юрка. Давай молча. — спокойно отрезает Цой, поднимаясь с дивана. — Только попробуй отвертеться. Как Джоанна уезжает, так ты сразу болеть. — Угу. — мрачно вздыхает тот, вновь сползая в лежачую позу. Водрузив на стол какую-то коробочку, по соображениям Каспаряна всё ту же аптечку, вокалист вновь нависает над ним и стряхнув ртуть, протягивает градусник. Затянув обыденное «ну Витька» Юрий брезгливо морщится и перевернувшись спиной вверх, недовольно что-то шепчет себе под нос. — У тебя, может и нет температуры. — усевшись рядом, Цой касается подрагивающих плеч. — А вот если бы на моём месте была Джо, ты бы так не ломался. Тот лишь удрученно вздыхает, но всё-таки забирает градусник и уткнувшись лицом в спинку дивана, целенаправленно молчит. Погода за окном, однако, настроению музыкантов полностью соответствует: уже привычная для Ленинграда злая вьюга и мелкий, противный снег окончательно заволакивают и без того мрачное небо. Оторвавшись от подоконника, Виктор оставляет тлеющую сигарету в пепельнице и вновь вслушивается в сдавленный сухой кашель. Температура действительно не превышает красную отметку, но что того хуже, кашлять солист не перестает ни на минуту. Энергично стряхивая градусник, вокалист опускается на пол и вытряхивает всë содержимое аптечки на пол, почему-то не побоявшись разбить какую-нибудь стеклянную баночку. — Может, в этот раз ты и оказался прав. — скрестив ноги, усердно разглядывает очередную баночку. — Насчёт температуры. Устало прикрыв глаза, Каспарян самодовольно улыбается, но сил подшутить в ответ почему-то нет. — Значит так. — заключает Цой, в охапку сложив всё обратно. — Солодку я, конечно, нашёл, но что она вообще может просрочиться не знал. Поэтому пока ты молча пьешь горячий чай, схожу в аптеку. — Уууу… — почти подвывает тот, свешивая руки с дивана, прислоняет лоб к ножке стола. — Молча пьешь чай. — повторяет Виктор, кончиками пальцев до касаясь до блестящего чайника. — Как раз остыл немного. Могу не даже не просто чай, если ещё что-то помимо повешенной мыши осталось. — и тепло улыбнувшись, гремит полочками холодильника. — Значит, когда вернусь, чая быть не должно. Выпей, пожалуйста. — звякнув ложечкой, ставится перед солистом кружку ароматного чая, явно отдающего имбирем. — Постараюсь побыстрее. Каспарян только молча кивает, провожая его взглядом, снова смотрит на предоставленную кружку и вздохнув, мерзляво кутается в плед. Хлопнув входной дверью, Виктор почти бегом преодолевает пару лестничных пролётов и выйдя на улицу, сразу попадает ногами в слякоть. Дальше подъездных ступенек только океаны подтаявшего снега, перемешанного с грязью. Мрачно вздохнув, осторожно ступает в очередную лужу, оказавшуюся чуть глубже чем кажется на первый взгляд. Кое-как доплыв до аптеки, Цой ногой толкает тяжёлую дверь и учтиво обстучав ботинки на входе, проходит внутрь. — Здравствуйте, мне сироп солодки. — Здрасьте, в каких целях? — оглядев столь нежелательного в такой холод посетителя, фармацевт выглядывал из небольшого окошка. — Ребенок заболел. — сквозь зубы шипит тот, стараясь звучать убедительнее, опускает глаза в пол. Желая поскорее вернуться в отапливаемую комнатку, фармацевт лениво зевает и уходит куда-то на склад, вскоре ставит перед перед ним необходимую склянку. — Спасибо. — рассчитавшись, вокалист вскоре вновь шагает по пустынным проспектам. Тем временем в Ленинградской квартире, временно превращённой в лазарет, Каспарян через силу делает пару глотков чая, от чего в груди на некоторое время перестаёт покалывать кашель. Устало оглядев кухню, чуть не роняет кружку на пол, кое-как плетётся в по коридору… Напевая себе под нос недавно навеянные строки, наконец открывает дверь и скинув на входе одни лишь ботинки, проходит на кухню. — Ну как ты? Не сильно кашлял? Но почему-то на привычном месте Юрия не оказалось. Скинув пальто в коридоре, Виктор мельком заглядывает в ванну, в спальню и так никого и не найдя, вспоминает, что Юркино пальто по-прежнему висит на месте. — Дурак. — про себя ругается вокалист, возвращаясь в спальню. Заглядывает под кровать, на всякий случай за дверь, да в общем то во всё места, где бы мог уместиться рослый человек. Вдруг что-то вспомнив, быстрым шагом оказывается у большого платяного шкафа. — Было уже, Юрка. — дернув за ручку шкафа, почти на руки ловит полуспящего солиста. — Что ты вообще творишь? Взрослые люди так себя не ведут. — но спохватившись, помогает тому подняться на ноги. — Температура подскочила, наверное. Давай-ка в постель. Приоткрыв глаза на маленькую щëлку, Юрий болезненно стонет и снова закашлявшись, накрывается пледом с головой. — Не-не-не, так не пойдёт. — откидывая плед до мелко подрагивающей шеи, Цой накрывает его уже тёплым одеялом. — Прекращай ломаться, сейчас лечиться будешь. Недоверчиво взглянув на Витьку снизу вверх, Каспарян снова морщится. — Может, оно как-нибудь само. — еле двигая пересохшими губами, с усилием отворачивается. — Будешь выкобениваться, перейдем на народные методы лечения. Ты же не хочешь картошкой дышать, как в детстве? — спокойно отрезает вокалист, силясь вскрыть баночку. Вздохнув, солист кивает. — Не хочу. — и натянув одеяло чуть ли не до ушей, отрывисто кашляет в кулак. — Даже лекарство не горькое, жаловаться вообще не на что. — Солодка? — закрыв лицо руками, старается отвернуться в стенку. — Но может лучше я просто полежу? — Юрка, ты даже чай не выпил, так что лежи и получай градусник. — заботливо улыбнувшись, Виктор протягивает ему градусник. — Давай, только держи нормально, иначе снова мерить будешь. Ткнувшись в подушку, Каспарян судорожно кашляет, даже не пытаясь отгородиться. Чиркнув спичкой, возрождает голубоватый цветок газа, подрагивающий даже при дуновении самого слабого ветерка и ставит чайник. Вздохнув, на секунду задерживается у окна, но мельком оглянувшись на часы, вновь возвращается в спальню. — Юрк, пора градусник доставать. — озабоченно дотронувшись до слишком разгоряченного лба, внимательно вглядывается в показания ртутного столбика, в этот раз значительно превышающего красную отметку: 38.6 — Ты что, успел в баню сходить, пока меня не было? — пытается разрядить ситуацию вокалист, но даже сам не находит сил улыбнуться. — Или в шкафу огромная батарея имеется? Ничего не ответив, солист пытается вздохнуть полной грудью, но снова закашливается и обессиленно опускается на подушку. — Так совсем не годится, нужно лекарство пить. — опустившись на колени, Виктор наконец вскрывает злосчастную баночку и аккуратно притрагивается к чужой груди. — Сможешь? Отвернувшись, Каспарян брезгливо морщится и отрицательно мотает головой. — Я сейчас картошку вариться поставлю. — тихонько посмеивается Цой, на секунду отвлекаясь, чтобы накапать сироп. — Никогда не думал, что можно угрожать варёной картошкой. — хрипит тот, кое-как приподнимаясь на локтях. — Ну как видишь, можно. — мигом состроив серьёзное выражение лица, вокалист подносит ложку к пересохшим губам. — Я на будущее запомню. — отшучивается Юрий, сделав вид, что глотает что-то очень горькое. — На тебе использую, как только случай подвернëтся. — Ой-ой-ой, напугал. — улыбаясь, дразниться Виктор. — Посмотрим ещё, кто кого. Хрипло рассмеявшись, солист высовывает ногу из-под одеяло и легонько лягает того под ребрами. — Ну, видишь, а что я говорил? Как лекарство выпил, сразу улыбаться начал. — Вот и нет. — вновь укутавшись в одеяло, Каспарян притворно кашляет и прячет глаза. — Да собственно, как скажешь. — пожимает плечами Цой, поднимаясь на ноги. — Чайник вскипит, всё равно пить будешь. Пробубнив себе под нос что-то нечленораздельное, Юрий демонстративно морщится и помотав головой, отворачивается в стену. Вокалист только добродушно улыбается и намеренно задев не прикрытые ноги, уходит на кухню. Пока заваривается крепкий чай, устало облокачивается на подоконник и задумавшись, рисует причудливые узоры на запотевшем стекле. – Как ребёнок. – усмехнувшись, заглядывает в кухонный шкафчик и чуть не уронив полупустую банку мёда, переливает кипяток в отдельную кружку. – Хотя нет. С ребёнком можно договориться. Прихватив всё необходимое, почти в секунду стоит у постели с дрожащим комочком одеяла: Юрка уже успел уснуть. – Просыпайся.. – аккуратно дотронувшись до чужого плеча, ставит принесённое на тумбочку рядом. С трудом разлепив слегка покрасневшие глаза, Юрий тяжело дышит и будто сквозь плёнку смотрит на дымящуюся кружку. – Можно я не буду, пожалуйста. Ну Вить.. – Лучше сейчас немного потерпеть, чем потом в больнице лежать, не так ли? – по-прежнему улыбается Цой, помогая тому сесть на постели. – Постарайся хоть пару глотков, лучше станет. Состроив грустные глаза, Каспарян устало смотрит на него и вздыхает. – Не могу. – Не можешь или не хочешь? – переспрашивает тот, старательно вмешивая в чай ложечку ароматного мёда. – Первое. – выдыхает солист, в добровольно-принудительном порядке делая глоток в меру горячего чая. В следующие три дня на улице не переставал таять снег и лужи под окнами становились всё больше, на ночь покрываясь тоненькой корочкой льда, так что с утра помимо мокрых ног можно было ещё и упасть в середине снежного месива. Бесконечно тянулись часы, проведённые в постели за очередной чашкой травяного чая. И наконец утром четвертого дня температура стабильно держится ниже красной отметки. Удобно укутавшись в клетчатый плед, Каспарян сидит на кухне и держит в зубах тлеющую папиросу, чудом изъятую из кармана штопанного пальто. Из коридора вдруг высовывается тепло улыбающийся Витька и хитро щуря узкие глаза-щëлки, гремит чем-то вне поля зрения. – Юрк, представляешь, Густав новые пластинки купил. Говорит, дорогие какие-то. – А? – быстренько ткнув концом папиросы в пепельницу, солист невинно хлопает темными ресницами. – Какие пластинки? – Не знаю. – пожимает плечами Цой. – Знаю только, что классные и дорогие. Густав пообещал без нас не слушать. – Пойдём? – притворяясь, что не знает ответа, Витька только сильнее щурится. – Но давай в самый последний раз перед выходом померяем? Чтобы точно. Крепко сжав градусник в руке, вокалист усердно стряхивает ртуть до необходимой отметки, слишком забывшись, не успевает поймать солиста, промелькнувшего буквально в сантиметре. – Юрка, в догонялки решил поиграть? – рассмеявшись, вскакивает со стула и уже бежит следом. – Очень зря, потому что я быстро бегаю. По причине замкнутости бегового пространства, особенно долго бежать ему не приходится и управляясь рукой, незанятой градусником, крепко хватает Каспаряна, заливающегося смехом за плечо, и тянет на себя. – Больно ты резвый, видимо, температуры нет. Но проверить-то надо. – перехватив солиста за запястье, старается зажать градусник хотя бы через футболку. – Раз в жизни, поверь внешнему виду! Нету меня температуры, не-ту! – извиваясь, Юрий обиженно смотрит на товарища, уже представляя, как столкнет его в ближайший сугроб, но вдруг заулыбавшись, показывает пальцем в окно. – Вить, смотри самолёт летит. – внезапно вырвавшись, бежит в обратную сторону. – Ах ты. – смеётся Цой, едва поспевая следом. Но Каспарян уже запахивает пальто и как ни в чем не бывало оперевшись на тумбочку в прихожей, выжидательно отстукивает заученный ритм по стенке.