Не для тебя.

      Октавии всегда приходилось нелегко. Начиная с самого её рождения. Вынужденная скрываться в комнате до конца своих дней, незаконнорождённая, вторая в семье. Девчонка из-под пола.              По неведомой причине Аврора Блейк решила оставить второго ребёнка, хотя прекрасно знала, что власть Ковчега этого не позволит. В их семье уже был один ребёнок. Беллами. И Беллами отныне и впредь будет обречён. Октавия станет его ношей. Ношей, которой он сам выбрал имя: назвал новорождённую сестру в честь сестры римского императора Октавиана Августа, жившего когда-то давным-давно, ещё задолго до того, как человечеству пришлось выживать в космосе. И, из-за ошибки их матери, всем троим приходилось обеспечивать себе жизнь довольно изощрёнными способами.              Но Беллами не был уверен, что его сестра – ошибка. Возможно, дело было в том, что О стала его ответственностью. Именно такую установку Аврора заложила в голову семилетнего сына при рождении дочери.              Октавия должна была оставаться в их комнате, никогда её не покидать. Весёлое же было детство. И отрочество, пока её не поймали на праздновании Дня Единства Ковчега. Какое совпадение: единство лишь на словах. Как и девяносто семь лет назад взорвали тринадцатую станцию, чтобы объединить все прочие, так и в тот день, Аврору, как взрослого человека, вышвырнули за борт – в открытый космос, а несовершеннолетнюю Октавию посадили в тюремную камеру дожидаться своего взросления, прежде чем повторить судьбу матери. Так сказать, в назидание другим. Какова вина Октавии? Она родилась.              Таков закон, ничего не попишешь. Если ранее, у людей до ядерной катастрофы, в почёте было рождение детей и восполнение нации, то теперь – это карается смертью. Перенаселение было недопустимо, если человечество собиралось выжить. И именно поэтому, ребёнок, рождённый на этот свет не по закону, должен был умереть. Справедливо? Никак нет.              Волею судьбы или простым везением приговора не свершилось. Сотня заключённых преступников была отправлена на Землю, с целью выяснить, пригодна ли та к существованию, поскольку Ковчег умирал. Неполадки в системах спасли жизнь Октавии. Самой отпетой преступнице: её грех ведь был не сравним с кражей или убийством.              Всё изменилось, когда шаттл сотни приземлился на поверхности планеты. На корабле был Беллами. И у Октавии поумерилось страха и опасений. Её брат был с ней. Она не останется одна среди незнакомцев, способных на преступные деяния. Она стала той, кто первой ступит на Землю, впервые за сотню лет.              Здесь у Ковчега не было власти. Властью стал Беллами и провозгласил, что на Земле нет никаких законов. «Каждый делает, что хочет». И заключённая Блейк поняла: ты либо живёшь, либо умираешь. Живёшь так, как хочешь сам, или твою жизнь отбирают, решая за тебя.              Вот только счастью и свободе не суждено было длиться долго. Всё было против них. Природа, земляне, которые каким-то образом пережили радиацию, и их собственное правительство, стремящееся обуздать несовершеннолетних преступников. Октавия была девочкой, на долю которой выпало множество лишений, тянущихся от самого её рождения. Но Земля свела её с Линкольном. Он спас ей жизнь, не смел навредить, заботился. Даже несмотря на то, как её люди обошлись с ним. Он понимал, что его люди никак не лучше. Октавия не была единственной, о ком он переживал. Но для него она была подобна белой лилии: чистой, непорочной. Возможно это и стало основной причиной, почему символом их встреч стали лилии. Линкольн помещал их на деревья, на ветви кустарников, оставлял на тропе, ведущей к нему. И Октавия шла к нему безропотно, часто озираясь, но лишь изредка опасаясь, что за ней может быть хвост.              Именно Линкольн научил её бороться. Он поделился с ней сведениями о планете, её ресурсах и лекарствах, чтобы Октавия могла защитить себя и, если понадобится, вылечить. Он обучил её языку и обычаям своего народа, чтобы она могла спастись и выжить. Чему она сосредоточенно внимала и чем, непременно, пользовалась. Линкольн был землянином, но не внушал ей страха. Как раз наоборот, он был ей ближе, чем кто-либо из людей с неба. Даже когда Линкольна превратили в жнеца, Октавия его не боялась. Всеми силами пыталась спасти. И сердце её грозилось расколоться на куски, когда его сердце остановилось. Там, на втором этаже челнока, где у них и так были не самые приятные воспоминания. Словами не передать того блаженного облегчения, которое охватило Октавию, когда мать Кларк смогла вернуть его к жизни.              Сражаться её научила Индра. Октавия стала её воспитанницей, которую лидер Трикру обучила всем боевым приёмам и военным истинам, которые знала сама. Но именно Линкольн дал ей волю к жизни. Он сам стал смыслом её жизни. С ним Октавия впервые почувствовала себя дома. А потому не могла понять стремления Линкольна стать ближе к её народу, особенно если сама она стремилась к обратному – к Древесному Клану.              Но целью Линкольна было отнюдь не продвижение в Скайкру, в котором Октавия его обвиняла. Она не могла позволить ему связать себя с её народом, который таковым не был. Линкольн же считал иначе. Все они – люди, а значит и единый народ. Но Октавия была непреклонна. Эта куртка члена охраны Аркадии для неё была подобна тряпке перед быком. Эта чёртова куртка. Линкольн становился одним из Небесных людей, как ей казалось, забывал свои корни. И, возможно, лучше бы так на самом деле и было.              Может, заняв одну из сторон и отказавшись от другой, Линкольн бы смог остаться с Октавией. Но он не смог уйти с ними из лагеря. Он не мог позволить кому-то платить за его поступки. Никто из его людей не был причастен к спланированному похищению Чарльза Пайка и выдаче его жаждущим мести правосудия землянам. Участь должна была быть разделена между Линкольном, Кейном и Синклером, но, за отсутствием их, казнь бы не отменили. И Линкольн твёрдо решил принять весь удар на себя. Он рассказал Октавии много мудростей своего клана, одной из которых была: «Если тебя сбили с ног, ты должен встать снова». Но Линкольн больше никогда не встанет снова.              Октавия никогда не забудет того дня. Пасмурная погода и моросящий дождь. Прозрачные капли на иголках хвойных деревьев, окружающих Аркадию. Покачивающаяся в стороны спина Гелиоса, на котором из лагеря увозили усыплённую Линкольном Октавию. Она видела связанного по рукам и ногам человека, который стал ей дороже кого бы то ни было. Даже роднее брата. Нынешняя Октавия не могла позволить себе сдаться, отступить, бросить оружие, ведь она стала сильнее, когда встретилась с землянином, изменившим всю её жизнь. Но она ничего не может сделать: порывалась броситься к лагерю, но Кейн её остановил. И она замерла, не в силах отвести взгляд. Ей оставалось только стоять и смотреть. Этот момент останется с ней навсегда. Момент, когда Линкольн опустился на колени, а Пайк приставил пистолет к его виску.             

      — Линкольн из Трикру, ты приговорён к смерти в соответствии с Уставом Исхода. Последние слова?

— Не для тебя.

             Последние слова Линкольна были для Октавии. Не имеет значения, что она их не слышала. Он даже не знал, что она его видела. «Может мы встретимся снова.» В своё последнее мгновение землянин произнёс слова прощания Небесных людей. И это было так неуместно и, казалось бы, бессмысленно. Но смысл был. Линкольн не желал жить по принципу двенадцати кланов. «Кровь за кровь» была отвратительна для него. Он принял смерть ради спасения своих людей, но и понимал нынешнюю власть Небесных. Смирение. Вот что чувствовал Линкольн в последние мгновения. Все они должны были стать единым кланом, и то, что один человек плох, не значило, что таков весь народ. Именно поэтому с миром он покинул берег, в любви обрёл покой. Прошёл свой путь, разумеется, не без препятствий, но и никому это не удавалось. Пока не покинули бы Землю они все...              Вместе с потерей Линкольна Октавия утратила и часть себя. Беззаботная Октавия исчезла навсегда. То, что она обрела совсем недавно, так безжалостно забрали. И Октавия отомстит. Но не сейчас, позже. Она не может позволить скорби овладеть ей, и эта скорбь сжирает её изнутри, не находя выхода наружу. «Воин не может оплакивать мёртвых, пока война не окончена.» – таковы устои Трикру. И за отнятую жизнь Октавия воздаст сполна.              Потеря скажется на ней сильнее, чем она бы того хотела. Теперь она совершенно не может видеть Беллами, пуще прежнего не желает иметь ничего общего со Скайкру и, до безумия сильно, жаждет мести Пайку. Последняя ниточка, сплетающая жизнь Октавии с отголосками Линкольна, оказалась пустышкой. Визит к Флоукру был никаким. Они лишь принесли беду и туда. А Октавия не нашла и намёка на призрак Линкольна. Его блокнот – единственное материальное, что всё ещё поддерживало связь физическую, в то время как Октавия накрепко вцепилась в их воспоминания и в память о его последних вдохах.              Но убийство Чарльза Пайка её боли не облегчило. После "эпидемии" Алли Полис был ничтожен. Ему, как и Октавии, понадобилось время на восстановление. Вот только... Октавию нельзя отстроить, вернуть к прежнему. Теперь она – смерть, ниспосланная свыше – Скайрипа, так её прозвали. Защищая шаткое положение короля Роана, Октавия была готова на любые карательные меры против врагов Коалиции Лексы.              Однако и сами Азгедакру выразили отказ от сотрудничества с Небесными людьми, даже против общего врага, врага страшнее, чем армия какого-то из кланов. Радиация не пощадит никого, но Ледяной Народ поставил под сомнение верность Скайкру и взял основных делегатов в заложники, а остальных – убил. И Октавия ни за что не сдалась бы без боя, не встала бы на колени. Она не повторит участи Линкольна. Не сдастся, не проиграет. Но тело её падает с высокого обрыва в реку с каменистым дном. Мало того, она ранена. Эко проткнула её своим мечом и посчитала, что конец Октавии близок. Никто с раной не пережил бы такого падения, да и просто падения в принципе. Но Октавия направляется в Аркадию, чтобы предупредить Скайкру о расторжении договорённостей с Роаном.              Трещит оглушительным звуком вся Аркадия. Она рушится, догорает. Всю округу заволокло чёрным дымом и гарью, парящим пеплом. Единственная надежда на спасение рассыпалась в прах. Она не успела. Октавия не успела остановить Илиана из Тришанакру. И это всё – её вина. Он пришёл сюда с ней, воспользовался раненной Небесной девчонкой, чтобы попасть в лагерь, полный презираемыми им технологиями.              Илиан взят под стражу, но, скорее, не чтобы обезопасить Скайкру от него, а наоборот. Небесные люди желали мести землянину. Он уничтожил то, что могло спасти им жизнь, то, над чем они так долго трудились, то, что являлось их домом. Им нужно было возмездие. Как и Октавии. И она впускает взбунтовавшуюся толпу в запертый медицинский отсек. «Вы увидите его кровь, если пожелаете, но убью его я.» – заявляет лидеру протестантов Октавия. И правда собирается это сделать. Тьма – всё, что у неё осталось. Связанного и избитого Илиана выводят во двор лагеря. Октавия выхватывает пистолет из кобуры кого-то поблизости; землянин под напором обозлённых становится на колени.       

— Октавия, прошу, не стреляй...

Октавия, ты не убийца.

— Ошибаешься.

             «Мы хотим правосудия» – ревёт толпа. И слова Монти заглушаются в этом гуле. А Иллиан, кажется, смирён и готов умереть. Октавия приставляет дуло к виску Илиана. Но рука её не крепка: она дрожит, пальцы не слушаются. Может, если бы это был меч... Ей требуется время, чтобы собраться с духом. Запущенная сирена – известие о надвигающейся гибели. Но Октавия уходить не торопится. История повторяется. И теперь уже перед ней на коленях стоит землянин, и оружие в руках у неё.       

— Октавия... Октавия! Опусти пистолет. Пойдём внутрь.

      Голос Маркуса Кейна пробивается словно через толщу воды. Потому что Октавия вряд ли здесь. Она смотрит на лицо человека перед ней, пытается вглядеться, увидеть нечто иное.       

— Они так же поставили Линкольна на колени.

             И Октавия видит. Видит так ясно и отчётливо. Такая же серая погода. В воздухе чувствуется приближение дождя. Но не чистого – испорченного.       

— Пайк стоял прямо здесь: там, где стоишь ты...

когда приставил пистолет к его голове.

— Я была там.

— Сделаешь это и станешь не лучше, чем они.

                         И она помнит всё это. Она помнит образ Линкольна, который тревожил её каждый раз, когда закрывались глаза. И глаза её – главные неприятели – так чудовищно предают. Рука дёргается сильнее прежнего, лицо перекашивает болью, скорбь горькими слезами причиняет вред. Пистолет выпадает из руки. Утешения Кейна ей ни к чему. Все должны оставить её, они ей никто, а Линкольн был всем. Она уходит в лес, он роднее, там можно укрыться от навязанных ложных принадлежностей кланам, от собственной слабости. «То, что тебя не убивает, делает тебя сильнее». И ей нужно время, ей нужно одиночество, потому что сейчас она не чувствует ничего.              Она не одна из Древесного Клана, не одна из Небесных Людей, и даже не одна из Сотни. Монти ошибался. Она – никто. Ничего из этого. Та, кем она была раньше – мертва.       

— Я рассказал тебе свою историю. Так поделись своей.

             Октавия не понимает, что движет ей, когда она набрасывается на Илиана. Поцелуй скомканный, странный, отчаянный. «Так помоги мне почувствовать хоть что-либо.» Девушка цепляется за последние крохи желания стать прежней Октавией. Пытается нащупать спасительную нить, сулящую ей избавление.       

— Я думаю, что та, кем ты была раньше, – до всего этого – всё ещё где-то внутри.

             И впервые после смерти Линкольна Октавия позволила себе улыбнуться, позволила себе подумать, что, возможно, путь к свету ей ещё не закрыт окончательно. Она готова была отринуть свою воинствующую часть, была готова остаться с Илианом, сложить оружие и сменить его на земледельческие приспособления. Но тогда бы она потеряла свою истинную силу. О которой ей успешно напомнили соплеменники Илиана. Октавия – воин. Такова её суть.       

— Я пришла на войну.

             Всю жизнь она старалась внимать словам матери: отринуть страх, ему не поддаваться. «Я не боюсь. Мне не страшно.» Но ей было страшно. Временами страх душил, своими тёмными щупальцами проникая под кожу, заставляя сердце биться чаще, а тело – дрожать. «Это нормально – бояться, Октавия» – говорит ей Индра перед Конклавом. Скайрипе предстоит сразиться с двенадцатью сильнейшими воинами других кланов. Правда, за кого сражаться – это уже её выбор.              «Ты девчонка из-под пола.» – напоминает ей Белл, – «Так воспользуйся этим. Тебе не обязательно сражаться со всеми сильнейшими воинами: достаточно убить лишь последнего».              Октавия проклинает Илиана, против которого ей придётся сражаться. «Я убью тебя при следующей встрече.» И правда убивает. По его просьбе. Чтобы облегчить его боль. Вражеская стрела, пробившая шею землянина, не оставляла выбора, а лишь доставляла ужасные мучения. Октавия вновь потеряла. Пусть и не была привязана к Илиану так же сильно, как и к Линкольну. Словно бы она проклята. Но на это нет времени – нужно сражаться. Иначе она умрёт. И все умрут, кроме одного единственного клана, воин которого победит. И это в лучшем случае.              Нельзя позволить Луне победить, иначе никто не спасётся. Последняя натблида, последняя из Флоукру, она никому не позволит выжить. Луна убеждена, что все беды исходят от людей, а потому они не достойны жизни. И Октавия решает пойти на сделку. После того, как она услышала слова Беллами, Октавия поняла, что брат ею всё ещё дорожит, более того – он в неё верит. И она не может сдаться, не может проиграть, Луну нужно одолеть любой ценой. Блейк объединятся с королём Азгеды. Роан – неплохой союзник. Сначала они обеспечат выживание человечеству, а уж потом решат – какой его части. Октавия будет сражаться до конца.              Но Луна сильнее. Её тренировали на роль Командующей. У неё несомненные преимущества. Даже кислотный дождь ей не страшен. Король мёртв. Да здравствует победитель в поединке один на один! Октавия скрывается в здании, Небесная девчонка уходит с открытого пространства. Девочка из-под пола прячется в комнате, использует хитрость и ум Землянки. Скайрипа побеждает своего противника. Пронзает мечом последнее тело, ограждающее её от победы. Срывает последний кланский медальон.       

— Октавия из Небесных Людей – победила на Конклаве.

             Победительница утомлена. Вот-вот и она может рухнуть. Но Ослея лишь падает в руки своего учителя. Индра поддерживает свою вторую и смотрит с одобрением. «Линкольн бы гордился тобой.» И сердце Октавии щемит тоска. Она хочет верить, что Линкольн бы и правда гордился ей.       

— Мы разделим бункер как один Единый Клан. Как единый народ.

             Проблемой стало даже не то, что бункер Второго Рассвета мог вместить лишь тысячу двести человек, а то, что её народ снова проявил свой эгоизм и всякое отсутствие чести. От Высшего Пламени спасутся лишь избранные, и Скайкру, как и всем прочим, придётся выбрать. Октавия не понимает, о какой милости пытаются вопрошать люди, которые ни во что её не ставили и относились пренебрежительно. Блейк не забыла ничего. Она всё помнит и поражается попыткам давления на принадлежность кланам. «Одна из вас?.. Из Небесных Людей?» Несравненная наивность, смешанная со стремлением контроля. Жалость к людям с Ковчега она давно потеряла. Они в равных условиях с другими кланами. Им предстоит решить, кто останется и выживет, а кого оставят на той стороне.              Она не лидер, она не канцлер, она не Командующая. Она снова под полом, снова вынуждена быть запертой в металлической коробке. «Ты уже не та девочка» – заключает Беллами по рации. Но Октавия не уверена, что годится для этого: люди смотрят на неё, как будто она знает что делать, лишь потому, что она победила. Теперь она должна их возглавить. Но она – не Беллами, не Кларк и не кто-то из лидеров. Октавия – солдат. Тысяча двести людей ожидают её приказаний: когда им есть, где им спать, как им жить.              У Октавии нет власти подчинить себе людей. В её жилах не течёт ночная кровь. Она победила на Конклаве. А для кланов всегда была важна традиция преемственности крови – это была их вера. А потому на Октавии символы предводителей землян кажутся насмешкой над всей их верой. Краснокровой Командующей не объединить людей, не сплотить их. Плащ и лобное украшение ситуации не изменят.              Беспорядки в бункере были непозволительной роскошью. Октавия пыталась дать людям шанс, помочь им жить мирно. Она хотела бы быть Прометеем, с которым её сравнил её брат (без орлов, конечно же). Но человеческая природа сильнее желания мира. Времена Командующих прошли, времена Пламени прошли, настало её время. Теперь клинок определяет истину, он направляет власть. Пришла пора перестать поклоняться крови, теперь необходимо слушать волю меча. Лишь объединившись, люди смогут выжить и прожить эти пять лет, не убив друг друга. Установится порядок, и тогда «Из пепла они восстанут».       

— Вы – Единый Клан? Или вы враги Единого Клана?! Выбирайте.

             Раз люди выбрали свой путь, Октавия его примет с поднятым оружием. Несогласные с новым правопорядком – они же мятежники – примут бой от нового лидера.       

— Вы – Единый Клан, или вы – враги Единого Клана?!

             Они хотели монстра – они его и получат. Красная королева организует им бойцовскую яму, где сможет выживать лишь один из "гладиаторов", нарушивших закон. Согласно правилам Конклава, победа в бою спасёт жизнь. Она станет беспощадным лидером, который велит подчиняться всем приказам. Только так они смогут выжить. Караться будет как кража одеял, так и отказ от съедения мертвых в Тёмный год. Она обязана была стать жестокой, запереть всякие сожаления глубоко внутри, стать непреклонной в самых ужасных и тяжёлых решениях. Кровь врагов Единого Клана – её доспехи. Они делали то, что должны были делать во благо спасения.              Октавия не сладит с Дийозой, откажется от её условий. Красная королева любыми способами добудет для Единого Клана единственную пригодную для жизни долину. Она развернёт войну, не даст свободы перебежчикам, напротив, отнимет их жизни. Она отнимет выбор у людей, уничтожив ферму, реорганизованную Монти.       

— Фермеры не спасут человечество, Монти. Это сделают воины.

             Октавия потеряна. Для самой себя в первую очередь. «Ради всех отдам себя» разорвало душу девушки на мельчайшие куски. Она одна, в темноте, окружённая собственной взращенной тьмой. Единство народа потребовало слишком многого, вытянув всё хорошее из Октавии. Лишь где-то глубоко внутри теплились искры воспоминаний о самом дорогом и светлом. Линкольн бы, наверно, ужаснулся тому, какой Октавия стала. Возможно, нынешняя Октавия была бы не для него. А если бы он был с ней, вряд ли бы Октавия познала и впустила в своё сердце подобную жестокость. Октавия бы всё отдала, лишь бы вернуться назад, снова увидеть свой дом, встретиться с Линкольном вновь.