Youphoria

Карьера артиста позади, но дни продолжают крутиться вокруг деловых встреч, премий и работы. Сложно описать, какое влияние Гу имел на мир музыки: он был в судействе на премиях, писал альбомы других мировых артистов, работал, как композитор для кино. И пусть он не был настолько медиен, как Лорен, его старый друг и бывший коллега по группе, Гониль славился в первую очередь среди других музыкантов. Это и есть признание. Его расписание забито почти под завязку, но всё же работа единоличным директором молодой рок-группы выходила на первый план. Гониль получал от подобного режима удовольствие. Ложился рано, вставал тоже, в первую половину дня разбирался со всеми делами, в шесть-семь вечера проверял общежитие Юфории, а вечер оставлял для музыки. Выходные – только для себя, ничто иное не могло помешать ему лишний раз пройтись по врачам, в качестве планового наблюдения, посетить спорт зал, встретиться со старыми друзьями. Но сегодня будний день, и дорога знакомая ведёт машину Гониля в офис Guan production. Там были кабинеты для стаффа, гримёрные, студия звукозаписи. И некоторые личности любили оставлять ключи у себя и сидеть за созданием музыки до восхода солнца. В общем-то, Гу тоже позволял себе подобные выходки, поэтому никого не отчитывал за сбитый режим. Вот и сегодня он собирался оставить ночь для творчества: купил в ближайшем магазине стакан с мелкой крошкой льда, дешевый готовый кофе в пакете и поднялся на этаж офиса. Не заперто. Интересно, кто на этот раз занял студию. Хёнджун и Джуён, конечно, говорили ему что-то об отдельном проекте в виде дуэта, но об этом пока рано думать, им бы встать на ноги. Значит, в студии сидит или Сынмин, или Чонсу. Гаон всегда предпочитал работать дома. Этих парней Гу знал наизусть. Свет в офисе выключен, но не везде: в самом дальнем коридоре лампы ещё горели, а из под двери в репетиционную и студию звукозаписи через щель тоже пробивался свет. Ещё не приблизившись, менеджер чувствует знакомый запах, его сложно с чем-то спутать. Чем ближе Гониль подходил к студии, тем сильнее он ощущал его. В тот же момент становилось понятно, кто сидел в кресле продюсера. Хватало тех воспоминаний, времен the 1984, как мужчина ловил их басиста накуренным и с силой заталкивал под ледяной душ. Неужели сейчас придётся поступать так же жёстко? Выбора не оставалось: Од нарушил обещание. Гу старался быть парням хорошим наставником, почти отцом, и они ему на самом деле доверяли, но знали, в какие моменты их менеджер становится пугающим. Дверь открывается тихо, а Сынмин и не слышит: сидит в наушниках, качает головой в такт неизвестной менеджеру музыки. Пальто, кофе, сумка — всё это остаётся на кожаном диване у стены, пока Гониль подходит к своему артисту со спины. Жестоко, да, но с наркоманами иначе не получается, как бы не хотелось решить всё простыми разговорами, поддержкой и похлопываниями по плечу, мол "я всегда буду рядом, чтобы помочь". Это так не работает, они срываются снова и снова, если сами основательно не решат со всем покончить, или с ними не разбираются принудительно. Гонилю достаточно того, что он уже пережил. Он знает подобных людей: они ищут вдохновение в очередной дозе, когда обычный мир перестает его дарить. Причины бывают и похуже, но, в любом случае, это всё разрушало изнутри, разлагало как физически, так и морально. Наблюдая за такими судьбами, менеджер не хотел для своего подопечного того же. Уж пусть лучше он будет для него садистом и уродом, чем О окончательно угробит себя. Гониль всё еще стоит за его спиной и действует быстро. Ноутбук захлопывают и отодвигают на столе, наушники отправляются туда же, а ошарашенный Од ничего не успевает понять, как над его головой переворачивается стакан с подтаившим льдом, а рядом не раздаётся строгий голос менеджера. — По-моему, мы уже говорили об этом, О Сынмин. — Гониль разворачивает юношу на стуле к себе лицом и наклоняется, пристально смотря на него крайне недовольным взглядом. Как люди обычно описывают чувство страха? Оцепеневший от ужаса и всеобъемлющего холода, Сынмин застывает на месте и не может найти в себе силы, чтобы вымолвить хоть одно слово или двинуться с места. Сначала Од видит его, своего менеджера. Кроме страха перед ним, он не чувствовал ничего, пока крошка льда не скатилась по спине, вынуждая изогнуться и исказить лицо. Некогда разморенное травкой тело почти сковывает судорога, а мозг просто отключается и плывёт. Всё слишком резко — наплывшая трезвость, тревога, а голос Гониля слишком громкий и грозный. Хотелось лишь по-детски хныкнуть, попросить прекратить и забиться под стол. — Смотри мне в глаза, О. Мы с тобой уже говорили об этом, верно? И что мы тогда решили? — вздыхая, менеджер отряхивает с розовых выцветших волос кристаллики льда и поднимает Ода со стула за локоть. Его ведут по коридорам офиса, для самого Сынмина это проходит до невозможного медленно. Он, скованный паникой и полным непониманием, не мог сопротивляться и отвечать на вопросы, но ноги то и дело подкашивались и тянули его к земле. Силуэт мужчины перед глазами плыл, а восприятие исказилось настолько, что Од даже не мог понять, как быстро он идёт и куда. У Гониля сердце кровью обливается от того, как Сынмина затрясло. Кажется, переборщил. Гу включает в туалете свет и настраивает теплую воду под краном, после чего умывает Ода и подставляет его руки под кран. Снова вода и снова непонимание. Со стороны это казалось жутким: Сынмин ни на что не реагировал, только безвольно подчинялся, чуть разомкнув губы. Он не мог ничего понять, но одновременно ощущал всё вокруг слишком остро. Трезвость ударила по вискам, а язык лип к нёбу от сухости. — Протрезвел? — мокрые волосы, испуганные красные глаза. Зрелище не из приятных. Уже не так грубо, а по-отечески приподнимая парня за плечи, Гониль увел его обратно в студию, тянул за собой, как тряпичную куклу, усадил среди подушек на диване и укрыл своим пальто. Но Сынмину холодно до ужаса, его мокрая одежда прижималась к худому телу, и стыд медленно закрадывался в голову, пока Гониль говорит, говорит и говорит. Его голос разносится по студии фоновым шумом, и Сынмин ничего из его слов не мог уловить. Здравомыслие возвращается слишком медленно, наверняка от лютого страха оказаться в тюрьме или в месте, где железные кровати и капельницы в свете больничных палат. Где люди страдают и загибаются от ломок под другими препаратами, куда более сильными. Где врачи с острыми иглами и холодными, как лёд, руками. — А теперь, после запугиваний, давай серьёзно поговорим о твоем состоянии. Почему тебя снова потянуло к этому, Сынмин? Что происходит в твоей жизни? Ты можешь рассказать мне. Ты же знаешь, ваши тайны всегда остаются только у меня. И я не пойму, что тебя вновь и вновь подбивает. Ты же хорошо держался этот месяц. — Гониль наклонил голову в бок и погладил юношу по макушке. В животе у Ода всё перевернулось. Он, в бреду, потянулся за рукой и прикрыл глаза, стараясь этим коротким касанием перебить головную боль. — Что у тебя происходит? — Что происходит? — Сынмин хрипит, а слова причиняют практически физическую боль. Сознание воспалено, Од никогда не говорил на эту тему с Гонилем так открыто. Стоило новости о группе, как о сборище наркоманов, пронестись через все сми, как юноша буквально сожрал себя в тисках вины. Он ходил понуро, ненавидя себя практически каждое утро. Как вообще можно вставать по утрам, зная, что испортил всем жизнь? Больше, чем смерти от передозировки, Сынмин боялся одного человека — Гу Гониля. Не их менеджера Гу-сомбэнима, нет. Это добрый мужчина в возрасте, по-домашнему чуткий, как самый настоящий отец. А Гу Гониль сейчас стоял перед ним, перевернул стакан льда под его футболку и требовал раскаяния, от которого Од убегал каждую ночь. Он искал себе оправдания перед Джунханом, перед Чонсу: в зависимости виновата Юна, в срывах репетиций — уже сама зависимость. Когда как на деле виноват был он и только. — Вы спрашиваете, что у меня происходит? — редкие смешки, больше похожие на кашель, начали с надрывом издаваться из груди. Сынмин склонился вперёд и опустил голову, от чего большое ему пальто скользнуло вниз по плечам, но Гониль тут же натянул его обратно, присев на корточки перед своим подопечным. Хотелось посмотреть ему в глаза. — Я плачу каждую ночь, пока Гаон спит сверху и ничего не слышит. Я выкуривал по пачке сигарет за ночь, лишь бы успокоиться и не трястись. — рыдая, Сынмин вздрагивал всем телом и затыкал рот рукой, до боли вжимая ладонь. Он хотел продолжить говорить, но просто не мог совладать с собой и склонился к коленям ещё сильнее. Неожиданно по его спине теплом прошлась чужая рука: Гониль медленно его погладил, но не собирался утешать. Мужчина ждал продолжения этого признания. — Нашей репутации конец, и это всё из-за меня-я. — в конце голос совсем задрожал и надорвался. — Я не могу завязать, мне очень больно. На меня всё давит и я не могу... Гониль... Сомбэним, пожалуйста.. — растирая слёзы по щекам, Сынмин двинулся вперёд: пальто тут же опало на диван, прокатившись по спине, а Гониль отшатнулся, встал на ноги и толком не понимал, что ему делать. Од, схватившись за края его рубашки, встал на колени и виновато опустил голову. Его руки сжимали ткань в кулаках всё сильнее и тянули рубашку вниз, еле как удерживая парня почти на весу. Он достиг той точки невозврата, когда человек готов унизиться ради прощения. Раз за разом совершая одну и ту же ошибку, вымолить ещё один шанс, казалось, можно лишь втоптав самого себя в грязь. Гониль в момент потерял лицо: его уверенность и желание поставить подопечного на место отошли на второй план. Он хватал парня за плечи, пытался вразумить, но тот рыдал всё сильнее до неприятного лаящего кашля, царапающего горло. В нём не осталось смелости и дерзости, какую он показывал перед Чонсу. Подавленный, униженный самим собой. Позорище. — Но я курил не из-за зависимости! Это даже не срыв! Марихуана легкий наркотик, мне просто нужно было расслабиться! Прошу, поверьте мне... — Сынмин закачал головой и вновь сполз вниз, всё так же не отпуская рубашку сомбэнима. Руки его дрожали, цепляясь за ткань всё сильнее. Парень просто не контролировал себя: он боялся, при чем так сильно, что постепенно перестал связно и четко говорить. Истерика захлестнула его с головой, О просто не мог справиться со всеми своими эмоциями. Он и переживал, и боялся, и раскаивался. Слишком резкая трезвость тоже ударяла в голову, доводя его до такого немощного состояния. — Мне нужно было вернуть вдохновение. Прошу, сомбэним, я брошу, я всё брошу, только не отправляйте меня в рехаб, я не хочу!! — кисти ослабли, и руки Сынмина бессильно опали на пол. Он сам тоже сполз вниз, щекой касаясь колена Гониля. Прижимаясь лбом к полу, Од почти бился в истерике, с каждым ударом кулаком об паркет сгибаясь пополам всё сильнее. Он ничего не слышал вокруг себя и не хотел слышать. Ему представлялись и разочарованный взгляд, и искажённые в отвращении губы Гониля. Гониля, в которого Од, как оказалось, по уши влюблён просто потому, что тот всякий раз его спасает. Сынмин не мог думать ни о чём: его мысли заполонил лишь крик о прощении, он даже не пытался совладать с собственным телом, медленно расплывающимся по полу. Но тут снова это тепло — крепкая мужская рука. Перебирая сожжённые осветлителем волосы Сынмина, Гониль с осторожностью погладил парня по голове. Один раз, ещё один. Дрожь в теле младшего унималась вслед за каждым нежным движением. Вот его уже поглаживали по спине и что-то тихо и неразборчиво головори: Гониль-сомбэним вернулся. Он заменил страшного директора и пытался привести Ода в чувства, каждым прикосновением убеждая его, что опасность позади. Его никто не тронет, не обвинит. Гониль осознавал — он переборщил, слишком сильно надавил и только что наблюдал подобие панической атаки. Сынмин не хотел в больницу, не хотел лечиться так, но можно ли поступить иначе. С одной стороны, Гу хотел пойти на поводу у мальчишки. Да, в третий раз, но его отношение к нему слишком трепетное. Гониль не видел ничего, кроме разбитого парня, избитого несчастливой любовью и зависимостью. Оказывается, на мужчину так легко давить. Ещё полчаса назад он шел сюда с мыслью, что с наркоманами иначе, как жестко, нельзя. Но, когда он собственными руками довёл подопечного до истерики, он задумался. Это будет последний раз. Гониль слов на ветер не бросает. — Я не отправлю тебя в больницу, обещаю. Тебя никто не тронет. — Сынмин приподнялся на локтях и задрал голову: его глаза казались до боли наивными, особенно с этим отблеском слез на красном отёкшем от истерики лице. Оглаживая его щеки большими пальцами, Гониль собирал всю эту влагу, аккуратно смахивая. Такой податливый и разбитый в дребезги Од ластился, прикрывал глаза и старался прочувствовать каждое прикосновение. Казалось, кожа горела не от слёз и соли, а от касаний кончиков пальцев, огрубевших под натиском музыки. — Ты в безопасности, Сынмин. — руки скользнули с лица вниз, и Ода аккуратно подняли, прижимая к себе. Восприятие искажало эту картину до безобразия. Гониль, решивший просто помочь, представал в голове Сынмина обеспокоенным влюбленным, что так страстно прижимал его к себе и подхватывал на руки, уложив их под коленками и на спине парня. Хотелось прижаться ещё сильнее, Од почти дышал ему за ухо, крепко обнимая за шею, и если Гу смахивал всё на бред от наркотиков и истерики, то Сынмин эту ночь запомнит как момент, в который между ними всего на секунду промелькнула искра. Пальто с него не снимали, только сильнее укрыли, пока парень размеренно вдыхал воздух: наконец-то он перестал дрожать. Было сложно собирать вещи с занятыми руками, но Гониль подхватил куртку Сынмина, телефон, ключи и тихо вышел из студии, бедром отключив свет. На несколько секунд Од мог ощутить, как в его спину упиралась коленка — менеджер запирал дверь на ключ. Из страха упасть, парень только сильнее обнял шею мужчины, заерзал и уселся, окольцевав ногами чужой торс. Так было действительно проще: голова удобно устроилась на крепком мужском плече, а Гониль закрыл дверь и в офис, спускаясь по лестнице. Невольно в карманах куртки подопечного он нащупал что-то похожее на сигареты. Од только успокоился, не хотелось подрывать его состояние вновь, поэтому Гониль спрашивал очень осторожно: — У тебя есть ещё доза чего-то? — Да, трава. — Сынмин отвечал, не думая, и тихо потирался щекой об плечо мужчины. Веки, тяжёлые от слёз, так легко смыкались, но парню всё ещё было плохо — ему не уснуть. Голова ныла, отдавая пульсацией в виски, а глаза пусть и спали, но неприятно горели. Услышав про заначку, Гониль тихо вздохнул, но был аккуратен. Лучше парню не знать, что он собрался делать. Наверняка его снова захлестнут негативные эмоции и настроят против менеджера, в попытках остановить. — Тебе нужно выпить чай и таблетки от головы, на тебе лица нет. — убрав телефон в карман, Гу приложил свободную ладонь тыльной стороной к юношескому лбу. Кожа потная, и даже от прикосновения ощущалось то, как кровь энергично циркулировала по венам и артериям. Давление. — Посиди в машине, попробуй вздремнуть, пока я принесу тебе попить. Тут круглосуточный магазин и аптека рядом, хорошо? — руки Сынмина не хотели отпускать Гониля, но бессильно сползли по плечам, когда парня усадили в машину. Опять это заднее сидение, где можно растянуться и уснуть, но, как бы не хотелось, сон не приходил. Смыкаешь глаза, и вот опять перед ними студия с клубящимся под потолком дымом, духотой и оборванным клочком бумаги на столе. Он забыл забрать стихи и свой ноутбук. К счастью, днём он наверняка вернётся в офис и заберёт их. Наверное. Гониль ушёл, совсем недалеко, но ушёл от машины, прихватив с собой куртку юноши. Конечно, чай и таблетки мужчина ему купит, но была и корыстная цель: в кармане ветровки наверняка были не сигареты, и, раз уж Од признался, что у него есть трава, стоило это проверить. Над головой красным светом горела лампа 24 часа — те самые магазинчики без продавцов, где всё оплачивается у кассы самообслуживания. Гониль не спешил заходить в его стеклянные двери: он остановился у мусорки и обшарил все возможные карманы куртки Сынмина, даже внутренние, пока не нашёл два тугих свертка травы. Губы чуть дрогнули и неприятно поджались. И откуда он это берёт? Сколько у него ещё заначек? Этот вопрос останется нераскрытым. Не пойдёт же Гониль допрашивать парня и обыскивать все его вещи? Нет, это зверство. Настороженно оглядевшись, Гу встал у мусорного бака и растёр над ним косяки с травой, лишь бы избавиться. Сгнившее яблоко, несколько коробок рамена и бутылка из под бананового молока: в этом мусоре никто за травой, больше похожей на пыль и грязь, не полезет. Двери в магазинчик распахиваются, и Гониль проходит между немногочисленных стеллажей: рисовые конвертики с нори и рыбой, разные пачки с раменом, даже те популярные сендвичи с ягодами — для любителей ночного перекуса тут было всё. Мужчина берёт бутылочку охлаждённого зеленого чая, ещё одну бутылку, только с водой. Пять тысяч вон — не так много. Взгляд цеплялся за скрытую за дверцами полку с сигаретами: курил Гониль редко, предпочитая не портить свои лёгкие. Во время работы с Юфорией, тогда они были ещё Героями, он закуривал дважды. Когда Од попал в больницу, и когда контракт с группой был официально расторгнут. На самом деле, сейчас Гониля тоже одолевал сильный стресс, но мужчина умел бороться с собой, прикрыл глаза на пару секунд и после оплатил покупки и ушёл. Прижимая две бутылки к себе, свободной рукой он открыл дверь в аптеку. В аптеках, больницах и поликлиниках всегда одинаковый запах, такой точно исходил от стерильных резиновых перчаток для работы врачей и стоматологов. Ни с чем не перепутать. Помещение абсолютно белое, а среди стендов с сотнями лекарственных препаратов можно было заметить сонную девушку лет двадцати пяти. Её волосы, собранные в небрежный хвост, вот-вот рассыпались бы, выскользнув из резинки, а сама сотрудница почти клевала носом. Девушку можно понять. — Здравствуйте, извините. — Гониль говорил вовсе не громко, лишь бы не напугать человека: дело у него не срочное, поэтому не стоило резко будить фармацевта. Но девушка всё равно резко подняла голову и заморгала, убирая тонкие локоны чёлки с лица. — Здравствуйте, чем могу вам помочь? — Мне нужны таблетки от боли в голове. Но такие, чтобы их можно было принимать при курсе антидепрессантов. — Гониль не знал точно, можно ли мешать наркотики с какими-либо медикаментами, но решил не рисковать. Прямо он не скажет по понятным причинам, поэтому подобрал что-то более менее схожее — антидепрессанты. Он не понаслышке знал о побочных эффектах за свою достаточно долгую жизнь. Это не одно и то же, да, но риска отравиться, например, становилось меньше. — У сына среди ночи голова разболелась, и я не знаю, что мне делать. — вряд ли он выглядел убедительно: слишком прилично одет для того, кто проснулся среди ночи из-за нытья подростка, но фармацевт вопросов не задавала, только оглядела его с ног до головы, кивнула и ушла за препаратом. Гониль даже минуту не прождал, как девушка сонным милым голосом спросила, подходит ли ему товар и начать ли пробивать. Мужчина только согласился и благодарно кивнул, расплатился картой и ушёл. Сынмин всё ещё сидел на краю заднего сидения, свесив ноги из машины с открытой дверью. На вид он совсем размяк и устал: парню нужен был сон и здоровая голова. Взглядом он сверлил асфальт, иногда цепляясь за мелкие камушки или совсем маленькие зелёные осколки стекла от минеральной воды или соджу. Кто знает, что здесь происходило на выходных. Ночной Сеул — холодный город. Его бизнес районы тихие, и по их улицам слонялся лишь беспощадный ветер. Да, чем ближе к лету, тем больше он терял свои силы, но это не мешало ему прикасаться к телу Сынмина и доводить его до мурашек: футболка всё ещё была мокрой. Гониль пришёл неожиданно быстро и сунул парню в руки бутылки с чаем и водой. Помимо собственного пальто, Гу накинул на плечи юноши ветровку, что якобы случайно забрал с собой. — Открой воду и запей. — фольга на пластинке таблеток звонко захрустела. Мельком глянув в инструкцию, Гониль выдавил одну таблетку на ладонь Сынмина, и тот, не спрашивая, делал то, что ему говорят. Голову отпустит не сразу, это понятно, но от самой воды уже становилось легче: нёбо не стягивало сухостью, а слюна перестала быть такой вязкой с непонятным привкусом. — А теперь отдыхай и пей чай, пока мы едем домой. — Гониль ласково растрепал волосы Ода и похлопал его по коленке, подгоняя наконец-то убрать ноги в машину. — Будет тошнить — не молчи. Я остановлюсь где-нибудь. — А куда мы едем? В общежитие? — глаза Сынмина казались такими большими сейчас. В их темном цвете, совсем черном, отражались уличные фонари, отблески вывесок у небольших магазинчиков и единственный работающий светофор совсем рядом. И, самое главное, смотрел он с таким непонятным для Гониля чувством, что захотелось поскорее перестать испытывать этот взгляд на себе. Слишком пристально, с восхищением, будто Од был готов внемлить всё, что ему скажут. — Нет, в мою квартиру. — Вы так и не сказали свой адрес. — Сынмин будто пытал: слишком сильно тянулся к Гонилю и не хотел отставать, даже когда тот сел за руль и тронулся. Од просто что-то чувствовал, что-то особенное, чего не было с Юной. Это не страсть, а банальное чувство комфорта. Гониль надёжный, безопасный. Пора признать, О влюблён по уши, и это было лучшим его решением, пусть и не зависящим от него. Ему казалось, что стремясь к Гонилю, он сможет многое в себе изменить и перебороть, просто потому что хочет казаться лучшей версией себя перед человеком, чьё доверие хочет завоевать. Почему это понимание пришло только сейчас, когда Сынмин мокрый, пропахший травой и красный от рыданий? Этого не знает даже сам Сынмин. И он тихонько прижимается лбом к изголовью водительского кресла, старается вслушиваться, лишь бы сквозь рёв мотора уловить дыхание Гониля, чтобы дышать с ним в унисон. Од идиот. Он полный идиот, но не откажется от этого наивного чувства, которое извратила в нём Юна. — Хочу уснуть у вас на диване, он такой удобный. — рука Сынмина тянулась вперёд. Она обогнула спинку сиденья и свесилась вниз, пальцами невесомо касаясь мужского плеча. Чуть погодя, Од уложил ладонь чуть ниже ключицы и замер. Он дышал с Гонилем в такт, прикасался к нему и просто не понимал, что делает. Даже его сердцебиение можно было ощутить, пусть сердце и находилось с левой стороны. Это опрометчиво и глупо, чего он ждёт? Так нельзя, он его менеджер, директор. Что-то в голове щёлкнуло, и Сынмин вывернул эту выходку в спектакль. — Гониль-сомбэним, мне плохо... — рука сползла в бок и, кажется, мужчина спокойно выдохнул. Его успокаивала та мысль, что юноше просто поплохело. Гониль не мог видеть иного жеста с его стороны. — Мне остановить машину? Тошнит? — Нет, просто... Мы скоро приедем? — Гу обернулся лишь на секунду и кивнул, тут же отвернувшись к дороге. Сынмин почувствовал, как мужчина резко отгородился от него, не желая получать такое внимание. Может, ещё рано? Но это не помешало О до самого дома пялиться в затылок менеджера влюблённым взглядом: он точно сошёл с ума. И когда он начал смотреть на Гониля так? Как на мужчину, а не начальника? Глаза смыкались, и вот Сынмин уже не в силах держать голову прямо: его шатало из стороны в сторону, а шея совсем расслабилась, пока парень не прижался подбородком к груди. Пара поворотов у дома — он падает на заднее сидение спиной и лишь чувствует, как чужие руки тянут его за бедра ниже, к выходу, а потом держат за спину, прижимая к подкаченному крепкому телу. Сынмин не думает, просто не может, он тянется к теплу и кладёт руку на широкую грудь, тихо выдыхая носом и обжигая кожу мужского плеча сквозь рубашку. Слишком близко для Ода и обычно для Гониля. Они видят это по-разному. Один вопрос, как смотреть друг другу в глаза утром?