Ты дома

Он ест, и ест, и ест, но голод всё никак не проходит. Плоть не наполняет его желудок до отказа, и горячая кровь не растекается по венам вместе с каждым новым глотком. Ему кажется, будто он пьет пустоту, и ест пустоту, и пытается заполнить себя пустотой, когда он и так абсолютно пуст внутри. Это немного больно, но на самом деле ему просто страшно. Что если эта пустота не исчезнет? Что если ему до скончания веков придется терпеть эти страдания от того, будто потерял часть себя, от того, будто разорван напополам и больше никогда не сможет быть собран в единое целостное существо? Чужая плоть не дает ему должного вкуса, и чужая кровь горчит на языке металлом и солью. Мыши, птицы, олени, даже люди, по неосторожности попавшие в его ловушки, — никто не может насытить его, перебить воспоминания о тех днях, когда он был сытым и счастливым. Кто он сейчас? Голодная тень, рыщущая во тьме леса. Предрассветный туман, который рассеется с первыми лучами солнца и вернется в свою обитель тьмы, голода и разочарования. Он хочет есть, хочет, чтобы руки оказались по локоть в горячих внутренностях и истекающее соком сердце таяло на языке и хлюпало во рту с каждым новым укусом. Так было бы правильно: растерзать в клочья писателя, обрекшего его на мрачное бесцельное существование, превратившего в это дикое чудовище, в этот нескончаемый ком гнева и боли. Так было бы правильно — и неправильно одновременно. Когда-то давно он... Да, точно. Когда-то давно он уже проходил через подобное: через голод, поиски прощения и жажду единства. Воспоминания крутятся в голове, подбрасывая яркие и красивые картинки. В его ладони нож, на губах улыбка, а на столе перед ним его первый шедевр — сочная розовая плоть, которую он подарит дорогому Алану. Это подарок, верно. Девушка, сошедшая со страниц ненаписанной книги, кровь которой послужит для благого дела. Скрэтч облизывается с предвкушением и качает в руке нож, выбирая место для надреза. Он ударит вот здесь, чтобы не повредить лезвие о кость, а затем надавит глубже, пока девушка будет кричать в агонии, наполняя мясо вкусом страха. Кусок за куском, конечность за конечностью, пока вся кровь не вытечет наружу, собираясь в специально подготовленном поддоне. Потом получится отличный маринад и соус, основа для бульона и десерт. Он сможет найти так много применений для своего чудесного подарка, ах, так славно. Скрэтч глубже вгрызается в оленье горло, пытаясь найти в мертвом теле хотя бы капельку тепла, которое сможет его наконец согреть. Так холодно, голодно и одиноко. Алан больше не ждет его, потерянный в собственных пугающих воспоминаниях, в своих выдуманных кошмарах, в тенях, которыми окружил себя, пытаясь спрятаться и защититься, но вместо этого угодил в ловушку тьмы и боли. Алан думает, что бежит прочь, как тот испуганный олень, который стал обедом Скрэтча, но на самом деле Алан просто стоит на месте, не написав ни строчки для своей истории. Гоняется за фантомами, теряет силы, умирает с голоду. Скрэтч тоже умирает с голоду. Он хочет есть, хочет впиться в Алана пальцами и зубами, взять его губами, а затем ртом, облизнуть шершавым влажным языком, вжаться в него лицом, погружаясь в зияющую рваную рану под диафрагмой. Тогда ему стало бы хорошо и тепло, тогда он смог бы наконец насытиться и оказаться ближе к своей человеческой половине. Алан будет любить его всем сердцем, и их дыхание сольется в едином ритме, пока Скрэтч будет толкаться всё глубже и глубже, забираясь Алану под кожу. Они должны быть едины. Ближе! Только они и никого больше. Никто не посмеет забрать Алана у Скрэтча, никто не отберет у голодного волка мясо, никто не прольет ни капли драгоценной крови, оставив всё до последнего кусочка и до последней капли истинному ценителю божественного тела. Скрэтч будет шептать молитву, умоляя тьму простить его за жадность, и Алан будет держать его за волосы, прижимая к себе и вплавляя его под кожу. Боль уйдет, и голод уйдет тоже. Скрэтч наконец будет сыт, желудок окажется наполнен до отказа, и горячая кровь снова побежит по венам, запуская новый цикл, давая миру новое рождение, возвращая всё на круги своя — так же, как было прежде, но в то же время всё иначе. Скрэтч отбрасывает остывшую оленью плоть прочь и кричит, рычит, воет, сотрясая своим гневом деревья и землю. Он должен вернуться — домой — туда, где его ждут. Туда, где его ждет Алан. Лист бумаги опускается под зажим печатной машинки, и Скрэтч дрожит от предвкушения. Новый черновик зовет его. Алан зовет его. Скоро они снова станут одним целым.