***
Когда Минхо впервые встречает широко улыбающегося Чана заходя в их офис в красной кепке, натянутой до самого носа, и рюкзаком с готовой, аппетитно пахнущей пиццей в нем, то думает, что тот похож на дурачка-альтруиста, влюбленного в людей и их существо. Чан был добрым и светлым и поначалу показался слишком наивным для колкостей Ли. Когда же он встречает его второй раз поздно вечером с расстегнутой на несколько пуговиц рубашкой, темными кругами под глазами и болезненного цвета кожей от недосыпа; когда Чан приглашает его пройти в офис перекусить вместе с ним, то думает, что тот действительно очень добрый. А ещё у Бана классные шутки и сияющие морщинки в уголках глаз, когда он улыбается на какое-то ворчание-бормотание со стороны Ли, пока он вытаскивает из пиццы ненавистные ему помидоры. Так они и начинается их странное общение. Чан остаётся допоздна в офисе и заказывает доставку из круглосуточной пиццерии, в которой работает Минхо и иногда, если у второго нет больше в этот день заказов, предлагает вместе перекусить и поболтать немного, чтобы развеяться и отдохнуть от бумажной волокиты. Минхо не знает в какой момент их своеобразная дружба перешла за пределы стеклянной коробки офиса Бана, но, кажется, он этому даже немного рад, даже если совсем ненадолго. Чан образованный, проницательный человек с хорошим чувством юмора и повышенным уровнем морали, работает в неплохом офисе Сеула за среднюю зарплату, снимает квартиру в получасе езды от центра, у него хорошие отношениях с семьёй, несколько лучших поддерживающих друзей и открытость миру, а собаку он не заводит исключительно из-за того, что нередко остаётся на работе ночевать. Минхо сам не замечает как влюбляется в закатных зайчиков, танцующих на чужих веснушках, широкую улыбку, задорный смех даже из-за самой тупой шутки или его наигранно-капризной выходки. Не замечает как всё глубже и глубже падает в человека, в их долгие прогулки вдоль реки, аккуратные объятия при встречах и расставаниях. Однажды, когда Минхо смотрит как Чан, закрыв глаза, наслаждается музыкой океана, подставляя лицо теплому вечернему ветру, играющемуся с его темными непослушными кудряшками, то думает, что никогда в жизни не скажет Бану о чувствах, оплетающих его рёбра и легкие вьюном, и пускающим корни где-то около сердца, глубоко-глубоко, там, где Минхо не был очень долгое время; не погружался в себя так сильно, чтобы не сделать больно ни себе, ни окружающим. Минхо ни за что в жизни не позволит себе снова быть эгоистичным, не позволит потерять этому миру Чана, которого он, на самом деле, ни капли не заслужил.***
Тело ломило так, будто каждая кость трескалась и восстанавливалась каждую секунду, мышцы стягивало грубыми жгутами, под веками яркими всполохами мелькали неясные образы, нагоняющие липкую тревогу, под ногтями скопилась то ли запекшаяся кровь, то ли земля, в которую он отчаянно вцепился, стараясь оставаться сознанием в реальности хоть на немного. - Я обещал тебе, что твоя жизнь станет невыносимой? - шипит голос то ли наяву, то ли где-то в коридорах запутанного сознания. - То, что происходит с тобой сейчас - всего лишь малая часть. Минхо хочется кричать, но из горла вырывается только хрип, он съёживается, подтягивая колени к животу и закрывая грязными ладонями заплаканное лицо. - Я буду возвращаться ещё девять раз и, если ты переживешь их все... может быть, я уйду навсегда. - Хмыкает голос, всплывая под зажмуренными веками мутным образом обозленного лица с раскосыми глазами и широким ядовитым оскалом. - Но обещаю, что в каждое мое возвращение ты будешь страдать ещё сильнее. Внезапно всё прекращается, в ушах сильно звенит и, кажется, к нему кто-то подбегает, касаясь прохладными ладонями раскаленной до бела кожи и обеспокоенно зовя дрожащим голосом по имени. Джисон переворачивает его на спину, склоняется над безвольным телом, промакивая влажной тряпкой взмокший лоб. - Как ты? - бегает тревожным взглядом по лицу. Минхо промаргивается, выравнивает дыхание. Это было похоже на паническую атаку, только в разы хуже. Он был бы счастлив не знать кто он и что с ним происходит, но каждую новую жизнь прошлое, о котором он сожалеет, напоминает о себе. Душа зоомормфа, которого он убил столетиями назад, помогая людям и стараясь вернуть свой человеческий облик, преследует по сей день. Возможно, оставаться котом до конца жизни было не такой уж и плохой идеей, тем более, может быть, если бы он умер, то переродился сразу человеком? Кто знает. Когда Минхо осознал своё существо, то принял его достаточно легко благодаря семье и старейшинам. Быть котом было уважаемо, быть котом на протяжении столетий, служащим для своей деревни защитником и оберегом, было почетно. А ещё невероятно одиноко. Это Минхо понимает только когда провожает в пугающе темный, оглушающий своей тишиной лес всех любимых и дорогих ему людей. Быть котом было уважаемо только тогда, когда люди знали, что внутри небольшого тельца ты человек, который понимает боли и трудности, который слышит людей и их мольбы о помощи, который сочувствует и говорит с ними, оборачиваясь человеком, так что Ли решил остаться котом, которого никто не понимает, чтобы совершенно безответственно покинуть родную деревню и уйти куда подальше, в желании постигнуть бытие, о котором ему так часто напоминали старейшины. В покровителей Минхо верил неохотно, но спустя время встретив Джисона - щекастого щуплого парня, продающего фрукты на рынке и понимающего его недовольное мяуканье - убеждается, что в чём-то старейшины деревни всё-таки да были правы и его мысли в животном обличии может слышать только его покровитель, чью нить судьбы он может прощупать мягкой подушечкой когтистой лапы, когда они с младшим сближаются. Говорят, когда зооморфы встречают своих покровителей и налаживают с ними связь, вторые могут жить столько же, сколько и первые. Возможно, теперь Минхо понимал, почему зооморфы в его окружении были одержимы поисками покровителей - одиночество, с которым им приходилось жить сквозь время, пугало. Коты - существа интересные. Они могут пользоваться всей мощью своих способностей и без покровителей, могут делиться магическими девятью жизнями с другими, но, к иронии судьбы, не могут вернуться из животного облика в человеческий без надлежащего обряда, если пробыли в нем дольше положенного времени. Минхо никто об этом положенном сроке никогда не говорил и большинство людей и старейшин в разных деревнях считали подобный бред мифом, видимо, в силу того, что никто никогда из известных миру котов на настолько долгий срок как Ли не задерживались в своей животной форме. Только вот Минхо сам убедился в правдивости подобного "бреда". Спустя несколько десятков лет, когда он, встретив, наконец, Джисона, нескладного и наивного мальчишку и после того, как тот повзрослел, они сблизились и Ли решил вернуться в человеческую форму, чтобы нормально общаться со своим другом, в итоге так и не смог этого сделать. Единственным вариантом было использовать ходящий на слуху у людей обряд. Так забавно, кошки представляются обществу как независимые, гордые и своенравные животные, однако для возвращения в форму Минхо нужно было помочь людям, избавив их от недуга. Ли не знает какие боги или первые существа придумывали правила, но они явно хорошо знали человеческую сущность, стремящуюся приручить и покорить себе всё возможное. Если Минхо хотел стать человеком, он должен был дать обществу возможность приручить себя. Вместе с младшим Ли долго ломал голову над значением "недуга". У людей было слишком много проблем, которые он мог решить, но не все они были достаточно понятными для Минхо в качестве причины возвращения из кошачьей формы в человеческую. Вопрос решается сам собой, когда слух о демоне, мучающем деревню недалеко на севере, доходит и до них. Без лишних раздумий Минхо с Джисоном отправляются туда, понимая, что недуг в виде демона, терроризирующего большую группу людей, возможно, именно то, что нужно Ли для возвращения в человеческую форму. Минхо до сих пор не знает, что же за демон это был и, если честно, не уверен даже, что именно демон, так как про существование оных не было никакой точной информации, однако, справившись с ним, он действительно, наконец, может снова встать на две ноги. Если только не считать темной густой песочной дымки, преследующей его все девять последующих жизней.***
– Расскажешь? Минхо коротко кивает, продолжая рассматривать слабую рябь реки, протекающей под мостом. Он уже долго избегает Чана несмотря на то, что видит от того романтический интерес к себе и, быть честным, почти не скрывает свою взаимность, только не отвечает все же в силу того, что может ожидать Криса от такого непутевого человека, как Хо. Но Чан - боже - он имеет такое большое влияние на него, Чану так сильно хотелось довериться. Минхо бывает трудно прочитать, тот постоянно закрывается и отталкивает людей, когда на самом деле очень в них нуждается, он одинок и это одиночество съедает его день ото дня. Чан так сильно хочет ему помочь, но он сможет это сделать только тогда, когда этого захочет сам Минхо, когда он сделает шаг навстречу. – Минхо, – он поворачивается лицом к младшему. – Я не хочу, чтобы ты заставлял себя. Чан протягивает руку и кладет ее поверх чужой, слабо сжимая. Минхо смотрит в ответ, а в глазах у него крик о помощи, который он старается отчаянно подавить. – Я хочу, – говорит, переплетая пальцы и соединяя их в замок. – Но боюсь. Чан было хочет пообещать, что убережет Минхо от любых напастей, хоть и не знает чего можно ожидать, но Ли на даёт и слова сказать, обхватывая нежно щеки холодными ладонями. – Не за себя, – смотрит пристально, запоминает каждую деталь. Гладит большими пальцами виски Бана, слабо улыбаясь. Чан ластится к чужим прохладным ладоням, прикрывает глаза ненадолго, а после подходит ближе, мягко обнимая скованного Минхо и зарываясь рукой в его растрепанные непослушным ветром волосы. Ли в объятиях Криса почему-то всегда чувствовал себя защищенным. Чан был надёжным и умным, чрезвычайно добрым. Настолько, что Минхо был готов доверить Чану все свои секреты, он был готов доверить ему даже свою жизнь, но. К сожалению, Минхо не может позволить себе такой роскоши. Он не может позволить кому-то пострадать из-за своего эгоизма. – Все будет хорошо, ладно? - шепчет Чан. Минхо зажмуривается, прижимаясь ближе и обнимая в ответ так крепко, что ещё чуть-чуть и кости Криса начнут трещать. – Ты не понимаешь.. – Тогда объясни, - перебивает его все же Бан, опуская руку на ссутулившееся плечо, поглаживая большим пальцем шов темного вельветового пальто. И вот всегда он такой: спокойный, рассудительный и до невозможного понимающий. Чан слишком хороший для него, Минхо не может лишить старшего всего, что у него есть. – Эй, – старший отодвигает его немного от себя, слабо сжимая оба плеча. – Не пропадай, ладно? Я здесь, с тобой. Поговори со мной, если тебя что-то тревожит. Я хочу быть рядом, - Чан внимательно смотрит в чужие омуты, поддернутые дымкой грусти и отражающие ослепительными бликами свет уличных фонарей. - Я буду счастлив, если ты сможешь мне доверять. – Я доверяю, Чан, просто... – Минхо отчаянно заламывает брови. – Это не так легко понять… -Но я могу хотя бы попробовать? Минхо выпутывается из чужих объятий, опираясь локтями на перила наземного моста и опуская голову. За спиной изредка проносятся машины, но в основном - ни души. Это немного успокаивало. Хо прикрывает глаза, делая вдох. Минхо поклялся себе, что Чан будет жить несмотря ни на что. Никаким гребаным силам и сидящему внутри нечто он не позволит испортить, осквернить, прервать жизнь самого прекрасного в мире человека. Но даже несмотря на это, благодаря доброй широкой улыбке старшего Ли подпускает его ближе, и ближе, и ближе, настолько близко, что сам не понимает, как чужие мягкие губы оказываются на его, а собственные дрожащие руки обнимают за сильную шею, притягивая в отчаянии ближе, зарываясь пальцами в мягкие темные волосы. Минхо сам не замечает, как подпускает Бана опасно близко. Ли слишком плохо держит клятвы самому себе и, оказывается, слишком слаб к чужим-родным прикосновениям, наполненным нежностью и искренней любовью. Ему бы выть волком в небо или скулить в подушку от неминуемо настигающей боли, но он только жмурится сильно, выпуская небольшие когти, когда обнимает Чана крепко-крепко, царапая бледную широкую спину. Когда Чан, наконец, узнает кто такой Минхо и что у него за жизнь, то почему-то верит почти сразу же, но все же просит скромно обратиться котом, которого после почесывает осторожно за цветастым ушком, умилительно улыбаясь.***
Удерживать в себе что-то настолько темное и злое было трудно, но Минхо терпел жизнь за жизнью, каждый раз задаваясь вопросом: а стоило ли оно того? Стоило ли возвращение в человеческое обличье ночных кошмаров, отголосков хриплого голоса и липких, удушающих, совсем нечеловеческих рук, фантомно обхватывающих шею и перекрывающих доступ к кислороду? Совершенно нет, думает Ли, когда у него не получается спасти Чонина, мальчишку, которого они взяли с Джисоном на попечительство спустя несколько столетий. Ян Чонин был смышлёным малым, в котором старший сразу разглядел зооморфа, несмотря на свою яркую улыбку очень потерянного, одинокого и болезненного. Джисон за некоторое время совместного жилья сильно прикипел к мальчику, так что, когда Чонин заболел, Хан слёзно умолял сделать хоть что-то, потому что маленькому лисёнку совсем не становилось лучше. Минхо не слишком пекся о своих девяти жизнях и даже с радостью избавился от них, если бы мог, так что он, не задумываясь, решил поделиться одной с полюбившимся ему мальчишкой, ставшим им обоим за небольшое время практически братом. Но Минхо не успевает. Как только он завершает обряд, темный песок застилает глаза, а монотонный скрипучий шепот бесконечно повторяет о том, как обещал, что превратит его жизнь в мучения. Его кошачья жизнь проходит сквозь пальцы, рассыпаясь пылью и растворяясь в темноте, так и не достигнув плоти меленького любимого лисенка. Чонин умирает тихо, просто перестает дышать и смотрит в потолок пустыми стеклянными глазами, лежа на потрёпанной временем кровати, пока рядом сидит Джисон, сжимающий чужую тонкую бледную ладонь в своей. Если бы каждая новая жизнь Минхо начиналась только с раздирающих грудину огромных когтей, навязчивого то ли шума, то ли шепота-крика в голове и боли, выворачивающей все тело наизнанку, он бы стерпел, даже если с каждым разом его срок сокращался всё больше. Однако, не иметь возможности спасти кого-то, кого он полюбил спустя долгое время как родного человека, кого-то, кто мог бы понять их с Джисоном, разделить их жизнь и остаться вместе, сдвигала все возможные ориентиры, кропотливо настроенные и налаженные за несколько столетий. Это была его седьмая жизнь. Восьмая жизнь растворяется в лапах мстительного зооморфа, когда Минхо даже не успевает завершить обряд. Джисон просто хватает его слегка дрожащей рукой за предплечье, поджимая бледные, как полотно губы. Теперь этот голос слышал и он, вязкий, липкий, неприятный, заполняющий сознание до краев с невероятной скоростью. Минхо не успеет. Джисон понимает и принимает это раньше старшего, мотая головой. Но Ли не сдается никогда и расставаться вот так с Ханом, своим покровителем, другом, со своей родственной душой, он не может. Попросту не готов. Наверное, смерть младшего, это самая болезненная вещь, которая случалась с Минхо за всю жизнь и, наверное, это один из немногих случаев, когда он настолько открыто показывает свои эмоции. После очередного неудавшегося обряда и довольного шепота где-то на подкорке сознания, Ли сжимает в руках рубашку Джисона, утыкается лбом в его грудь, зажмуривая глаза до боли и рыдая в оглушительно тихой и пустой квартире. До того, как Минхо перестал ощущать и видеть нить жизни младшего, теплой линией света тянущейся из кромешной темноты, в которую он падал и падал, даже не задумываясь о том, чтобы выйти из бесконечного дня сурка, в нем ещё теплилась некоторая надежда. Но звонкий треск нити их судеб разорвал что-то и в нем самом, Минхо отчётливо это почувствовал. Так больно. А ещё чудовищно страшно вновь оставаться одному; Сколько он ещё сможет терпеть, особенно сейчас, когда, спустя столько времени, остался совершенно один? Неужели демону не хватило....всего этого? Конечно, не хватило. И Минхо это прекрасно понимал, только теперь хотелось поскорее дожить свою девятую жизнь, сократившуюся теперь сильнее всех прежних, и уйти в знакомый тёмный лес, который подарит ему успокаивающую тишину. После небольшой истерики Минхо, не задумываясь, обращается в кота и сворачивается мягким дрожащим клубком около бездыханного тела младшего. Он лежит так, успокаиваясь и прощаясь, пока не ощущает пробегающий по загривку замогильный холодок. Кажется, это Феликс пришёл, наконец, проводить Джисона в лес. Минхо поднимает трехцветную морду и осматривает внимательными глазами светлую фигуру, которая не пришла бы на ум ни одному человеку в виде образа жнеца; смотрит, принюхиваясь, на существо в бело-зеленых одеяниях, с длинными изумрудными волосами, тянущимися за ним шлейфом по полу. Феликс улыбается грустно немного, гладит аккуратно кота по мягкой шерстке и поднимает брови в немом вопросе. Как-будто старший вообще может как-то повлиять на действия Феликса и помешать тому забрать душу Хана с собой. Ли фыркает и спрыгивает с кровати, перемещаясь теперь на залитый лунным светом подоконник, наблюдая за обрядом. Феликс присаживается на край кровати, аккурат на место, где только что покоилась тушка трехцветного кота, проводит какими-то пугающе прозрачными ладонями по лицу Джисона, касаясь мягко сначала закрытых век, мертвенно бледных губ, спускаясь медленно вниз очерчивает тонкие ключицы и пересчитывает ребра. Вздыхает немного тяжко, прикрывая большие, синие как кристально чистое сумеречное небо глаза, обрамлённые белыми пушистыми ресницами, и дрожит мелко совсем. На самом деле, это вовсе не обязательно, Феликсу не нужно каждый раз проводить обряд над покровителями, но в этот раз Минхо понимал – прощались они оба. К новой одинокой жизни привыкнуть было тяжелее, чем казалось на первый взгляд. Привыкнуть к одинокой жизни без покровителя было невозможно, эта связь слишком сильная и, наверное, где-то в глубине души, Минхо так и не смог до конца расстаться с Джисоном. Феликс его за это не корил. Однако, прожить последнюю жизнь так и не заимев никаких связей с людьми или другими зооморфами Ли выбрал сам. Даже предполагая, что те могли бы ему помочь, страх потерять ещё кого-то, кто не виноват в его эгоизме, был слишком велик. Но Чан так бессовестно рвал все шаблоны, решения, планы и обещания Минхо самому себе. Иногда он попросту не понимал, что же такого нашел в этом самом обычном, на первый взгляд, человеке, ставшим для него конечной галактикой, в которой хотелось потеряться до конца последней кошачьей жизни, даже если от тоски время от времени сковывало все тело и тошнотворный ком собирался в горле где-то над кадыком, мешая глотать горячечные слезы. Минхо влюбился в Чана отчаянно-сильно, безнадежно. Однако, спокойной жизни он мог всё ещё не ждать, Ли это прекрасно понимал и чувствовал, особенно, когда в холодном поту просыпался на чистых простынях, глуша крики в вспотевших ладонях, пока Крис успокаивал его, нежными ладонями поглаживая взмокшую спину. Демон подкидывал невозможно страшные картинки того, что мог сделать с Чаном, что Минхо поддавшись его влиянию мог с ним сделать. Ночь за ночью кошмары становились всё более ужасными и всё более реальными, из-за чего Ли отчаянно из раза в раз сжимал под теплым одеялом руку Бана, чтобы иметь хоть какой-то путь к заземлению из кошмаров своего сознания. Минхо прекрасно понимал, что какой бы выход он не нашел, пока он любит Чана, а тот искренне любит в ответ, зооморф не успокоится, из-за этого от бессилия колючей проволокой стягивало лёгкие в клетке ребер. Чан обещает Минхо, что они со всем справятся; Чан греет руки Минхо в своих, обнимает во сне и целует щеки, шепча что-то о том, что они справятся вместе. А потом Бан начинает забывать. Какие-то мелочи вроде пароля от вай-фая или места встречи по работе. Постепенно, но всё больше и больше деталей своей жизни ускользает из головы Криса и Ли понимает, что из всех способов сделать из любимого для Минхо человека никого, лишить его жизни и личности, демон выбрал это. Демону нужно было все, что связано с Минхо, и он точно не собирался успокаиваться на девяти жизнях кота. А Ли не знал, что делать. Истязая себя в попытках понять, что можно сделать для Чана, какой выход найти и как помочь не потерять себя, Ли пытается найти ответы у Феликса или, наконец, других зооморфов, но все, кого он встречает, в отрицании качают головой. К сожалению, зооморфы не волшебники и справиться с мстительной душой не в силах. Ее нужно только упокоить. А Чан, тем временем, все стремительнее забывает уже намного более важные вещи. Минхо умоляет его вести дневники о своей жизни, сжимая в своих руках чановы дрожащие ладони и рассматривая в его глазах тухнущую галактику, ранее мерцавшую тысячами и тысячами созвездий и планет, обещая найти выход. Чан много пишет, как и просит Минхо. Перестает выходить на работу и время от времени смотрит на Ли в темной квартире так, будто это последний раз, когда он может запечатлеть любимые черты лица в ускользающих крупицах памяти; перестает общаться с друзьями, потому что забывает их. Подушечками пальцев редкими вечерами в свете закатного солнца Чан порхает по лицу Минхо, печально улыбаясь. Он смирился с тем, что закончит вот так, рядом с Ли, в его теплых кошачьих объятиях, с его тонкими, дрожащими, солеными губами на своих. Чану становится все сложнее вспоминать даже Минхо, поэтому он его рисует, когда яркими кадрами, словно испорченная кинопленка, вспоминает их совместные родные моменты. Рисовать он не особо умеет, но старается, и сердце Ли болезненно сжимается, когда старший однажды замирает над столом с карандашом в руке, пустым взглядом рассматривая написанные секундами ранее острые линии любимого. Хотелось вывернуть себя наизнанку самостоятельно, отдать Чану все, что у него было; вернуть то, что он потерял из-за Минхо.***
- Я Бан Кристофер Чан, - он делает большой судорожный вдох, прикрывает глаза, снова смотря в свое отражение. Зеркало ванной грязное, но Чан все равно может разглядеть синяки под глазами и немного впалые щеки. - Я работаю заместителем директора, у меня есть лучший друг Чанбин. Чан не знает кто это, если честно. Вся эта информация взята не из головы, а из записной книжки. У него, вроде как, есть телефон, но он не помнит пароль от него. На мгновение ему кажется, что он видит в отражении совсем незнакомого ему человека. Тревога медленно подступает к горлу, он озирается по сторонам и задерживается взглядом на стикере, прикрепленном к зеркалу, с большими трудностями в памяти всплывает выученная минутами ранее информация. Или же он выучил это несколькими днями ранее. А у него вообще хорошая память? У кого - у него? На глаза снова попадается стикер. - Меня зовут Бан Кристофер Чан. Я работаю…- мысль теряется, распадается мелкими частицами, проскальзывает меж пальцев, растворяясь белым удушливым дымом. Чан не может ее уловить, но все еще пытается вспомнить хоть что-то. - У меня есть друг Чанбин... - слова, совсем ему незнакомые и не несущие никакой информации, продолжают вырываться изо рта. - Минхо тоже мой.. друг… - слово “друг” в сочетании с еще одним незнакомым ему именем как-то неприятно оседало на языке. - Минхо мой… Кто такой Минхо? Почему он стоит один в незнакомой ему ванной? Где он вообще находится? Непонятно откуда взявшиеся отчаяние и злость берут верх над всеми другими эмоциями, разрывающими его сейчас на части. Рассматривая помещение, он видит хаотично развешанные на сушилке вещи, валяющийся при входе в ванную комнату рюкзак и толстую потрепанную записную книжку около него. Беря незнакомый предмет в руки, он открывает его на середине, спешно пролистывая. Записная книжка оказывается подобием личного дневника, в ней нет чего-то слишком личного, просто факты о каком-то парне по имени Бан Чан. Про его друзей и работу, может ли это как-то ему помочь? Про него ли эти записи? Сжимая зубы, он закрывает книгу и швыряет ее обратно на пол, а за ней и чужой рюкзак. От зеркала отклеивается стикер неприятного жёлтого цвета и падает на кафельный пол. Мужчина хмурится, поднимая бумажку и вчитываясь в нее. “Дочитай до конца” Зачем ему читать чужой дневник? Это чья-то плохая шутка? Выкидывая бумажку обратно на пол он встает, собираясь найти что-то, что ему поможет. Но... ...поможет с чем?***
Когда демон приходит в последний раз, давя на грудь грудой костей, отдающих смутным замогильным запахом, Ли спрашивает шепотом: - Если я пойду с тобой до самого конца...ты все вернешь? Песочное очертание демона, восседая на груди Ли, задумчиво жует губу, молчит недолго, с готовностью запуская уродливые когти Минхо под грудину, липко щекоча ребра и истерзанную им же душу. - Оставлю, - кивает коротко, скаля клыки в довольной, зловещей ухмылке. Минхо выдыхает судорожно, когда чувствует как, будто неопытный хирург, демон выдирает сначала все кошачье, а после собирает тонкими когтями, будто скальпелем, остатки души себе в широкий бездонный рот. Я больше, может, не вернусь, а, может, я с тобой останусь. Чан вздрагивает, глаза слепит включенный в ванной искусственный свет. Паника мгновенно зарождается где-то внизу живота и, цепляясь за внутренности и все больное-живое, будто умелый скалолаз, лезет вверх, подступая тошнотворным комом к самому горлу. Бан опускает взгляд на записную книжку, что сжимает в бледных руках, несильно в отчаянии бьется головой о кафельную стену, зажмуриваясь. "Я помню, Минхо".Останусь пеплом на губах,
Останусь пламенем в глазах,
В твоих руках дыханьем ветра.