***
— ты еще долго будешь здесь сидеть? — сонхва зашел с кружкой чего-то теплого в кабинет. хонджун хмурился, читая что-то. — ты не спал уже больше суток. — я не могу. минги сказал, что устройство для пробития силового поля в трудовых лагерях на западе почти готово, но не хватает какой-то необходимой детали, уен доложил об истощении боеприпасов, а юнхо — медикаментов. — хонджун протер глаза пальцами. жгло сухим песком. — а я слышал, что сан смог найти новый военный склад. — сонхва присел рядом. — завтра соберем всех, он расскажет о том, что узнал. составим план, группу. — он стукнул ногтем по кружке. — разберемся. хонджун лишь вздыхает, качая головой. с одной стороны, он не согласен, все не так просто, но и выхода у них пока другого нет. он хватает чужую кружку, морщась от кислоты зеленого чая. откуда он у них вообще? — это я с дома захватил. хонджун отпускает жалкий смешок. с дома. с особняка второго министра. сонхва — чистокровный ангел, иногда он забывает об этом — когда он остается на базе больше, чем на пару часов.***
спустя час наблюдений за тем, как чой пускает слюни на сонхва —***
— знаешь, как тебя называют? — спросил как-то хонджун, когда у них закончился успешный рейд, почти сотня человек была высвобождена из-под гнета ангелов. тогда выпили все, счастливые и скорбящие. — как? — сонхва лежал где-то рядом с ним, через окно рассматривая ночное небо — темно-серое месиво из дыма и легкого пепла из-за восточного ветра. — халазия. — сонхва удивленно мычит. — свет, подающий надежду. — знали бы, откуда я. — он грустно, горько смеется. — да и не я здесь достоин воодушевляющих прозвищ. — он повернулся к хонджуну. тот с тоской смотрел на небо, совсем легкая пьяная дымка в глазах. они молчат какое-то время, сердце сонхва немного щемит от боли и мира, в котором он не может видеть звезды. небо всегда в черных облаках военной промышленности, выхлопов и уничтоженных полей. говорят, далеко на юге, горит сама земля. — твои волосы похожи на снег. — внезапно шепчет хонджун. — сначала я думал, что это пепел. неудивительно. как еще может выглядеть ангел. — он замолкает на секунды. — а потом я вспомнил, как давным-давно я видел снег. блестящий. сверкающий. чистый. у сонхва закружилась голова, пусть он и лежал. он поджал губы. такие моменты были редкостью. даже больше чем снег, который из-за жара воздуха превращался в обычный дождь и слякоть. — ты слишком пьян, хонджун. — наверное.***
когда до конца отведенного времени остается минуты три, дверь открывается и выходит сонхва. на лице его — сумасшедшая улыбка. в руках — чертежи. на шее и волосах — немного крови. — черт, он оказался еще более приставучим, чем я думал. — сонхва ругается сквозь зубы, но потом подлетает к хонджуну. — вот, все, о чем мы думали, и даже больше. он так хотел меня трахнуть, что не прекращал говорить о величине своего вклада в военные силы ангелов. расскажу, когда будем в безопасности. нужно идти. — что ты с ним сделал? — хонджун быстро складывал чертежи, шагая за сонхва, который переходил на бег. — убил, — пожал он плечами. — мы не планировали его убирать. — прошипел хонджун. — мне нужно было, чтобы точно не осталось свидетелей. — сонхва ориентировался в этом чертовом роскошном лабиринте, словно у себя дома. наверное, так и было. — нам нужно быстрее уходить. — свидетелей чего? только он видел, как открывается рот, чтобы ответить, раздался оглушительный грохот. взрыв. спустя пять секунд — еще один. — только не говори мне… — все потом, хонджун, — сонхва схватил его за руку, быстрее утягивая за собой. — скоро здесь все будет в огне. он тянул за собой лидера, чувствуя не просто адреналин, но свободу. они пролетели по боковой лестнице для слуг вниз, и он провел их к окну на первом этаже, из которого они выбрались, убегая. завыла сирена. они бежали к машине, что стояла в пяти минутах отсюда, и хонджун периодически оборачивался, смотря на то, как особняк погружается в пламя. взрывы доносились еще несколько раз, алое марево ореолом окружило фасад. люди выбегали. отходя наконец от шока, он вырвал руку из хватки сонхва, который завороженно смотрел на картину перед собой. — нахуя ты это сделал? почему не поставил меня в известность? сонхва не пугался его гнева. никогда. это должно было настораживать, ведь ни страха, ни контроля у него над ним не было. лишь доверие, которое он растягивал и растягивал, проверяя на прочность. — ты бы не разрешил. — в черных глазах — отблески алых искр. — конечно, блять. это слишком рискованно, необдуманно и нерезонно. сонхва рассмеялся. — мы достали все, что необходимо. — он повернулся опять лицом к свету. к горящим ангелам. — никто не пострадал. и они тоже уйдут до того, как сгорят. — тогда зачем? — он был зол. ему нужна была причина. — я хотел умереть. — пожал плечами сонхва. — я устал, слишком долго я жил с ними, а потом сразу меж двух миров. слишком долго. я чувствую лишь отвращение к ним, и слишком много волнения о вас. каждый раз, когда я выбирался к вам через обходные пути, каждый раз, когда передавал сообщение, — я умирал внутри. — он вздохнул. — и вот, я подумал, что подвернулся неплохой шанс. бомбы были установлены в комнате, где ты меня ждал. там останутся остатки днк мои и ублюдка. меня не будут искать. сонхва повернулся к хонджуну с искрящимися слезами на глазах. черный дым заполнял небо. завтра снова будет падать пепел. только теперь это не его люди, это не жертвы режима, это будут падать с неба ангелы. — я свободен, хонджун. — шепчет сонхва, в горле стоит комок. за годы знакомства он никогда еще не видел этого мимолетного щемящего счастья в чужих глазах. — пожалуйста, не отбирай у меня этой свободы.***
— меня зовут чхве чонхо. — представился молодой, но серьезный, угрюмый слегка парень. он пришел к ним сегодня утром, требуя встречи с лидером — ким хонджуном. никто не знал его полного имени помимо доверенного круга людей. для всех он был просто лидер, капитан. иногда его называли синей птицей — существо из мифов после новой религии правительства, которое потеряло голос, но даже шепотом пело, подавая надежду. когда сан с минги доложили о том, что на камерах — парень, требующий с ним встречи, знающий его имя, еще и в одежде, странно напоминающей форму служащих ангелам, он решил поговорить с ним. — зачем тебе нужно было встретиться со мной? — не мне, — качнул головой чонхо, доставая из-под плотного, закрытого пиджака пухлый конверт. хонджун приподнял бровь, забирая конверт. там лежали чертежи двух военных баз, какая-то схема с именами и письмо. так он узнал о существовании марса. марс — человек, который следил за сопротивлением, который имел доступ к внутренней информации и который решил добровольно стать их информатором. чонхо — его посредник. — и ты хочешь, чтобы мы так поверили этому? — мне плевать, верите ли, — безэмоционально, скучающе почти произнес чонхо. — но марс возлагает на вас слишком много надежд. а он спас мне жизнь. — он на секунду замолчал, поджимая губы. — моя мать была беженцем из окраин, но никто ее не пощадил. глупо было даже надеяться. меня забрали и хотели продать на аукционе. — есан на этом моменте сморщился. — и хоть мне жаль остальных, я обязан своей жизнью марсу, который забрал меня еще до торгов, дал кров, еду и смысл. сначала доверять было сложно. хонджун полгода не делился никакими внутренними планами и пожеланиями насчет информации с марсом, но тот изрядно раз в две недели присылал чонхо с конвертом. и его сведения ни разу их не подводили. схемы с именами — сменами, ответственными лицами, чертежи, планы ангелов всегда были точны. иногда, марс мог писать собственные наблюдения, иногда давать, возможно, бесполезную информацию про свадьбу, устроенную между двумя семьями. но если правильно сопоставить, все имело смысл. и за восхищением от своих близких людей, он и сам начал постепенно доверять ему. так они с перерывами обменивались сведениями два года, пока марс не прислал информацию о том, что их следующая цель — генерал, отвечающий за операцию по подавлению мятежа — будет почетным гостем на банкете в честь двадцать второго дня рождения сына второго человека в правительстве. в честь пак сонхва.***
— мы слышали сирены! — сан сразу же выбежал к ним навстречу, когда они приехали. остальные за ним. чонхо сразу же подошел к сонхва, хмурясь при виде красных глаз и крови на шее. сонхва лишь отмахнулся, загребая младшего в крепкие объятья. — я свободен, чонхо-я. — прошептал он тихо, до сих пор не веря, что не придется возвращаться в место, где сам кислород душил. чонхо крепче прижал его к себе. — все нормально, — хонджун раздраженно выдохнул. — мы достали все, что нужно. — он достал из машины чертежи, передавая их подошедшему минги. — завтра будут новые объявления о смертях среди ангелов и, скорее всего, увеличение наград за наши головы. сонхва рядом хмыкнул. но лидер на него даже не взглянул. внутри клокотало раздражение от того, что его не слушали. не слышали. — что-то случилось? — удивленно вскинул брови уен, когда хонджун быстро зашел внутрь здания, направляясь к кабинету. — он злится, что я все опять сделал по-своему. — только ты так и можешь, хва. — ответил ему юнхо. — вот он и бесится, потому что не понимает, почему. или понимает, но боится самому себе признаться. — осторожней, юнхо-я. можешь и без еды остаться, — пихнул его плечом сан. это было шуткой, но это не было шуткой. в случае неповиновения каждый подвергался наказанию или штрафу. каждый. кроме марса. сонхва прошел к кабинету лидера, где проводил почти все свое время, пока находился с сопротивлением. теперь он будет здесь жить. сердце забилось. хонджун как обычно сидел за столом, рассматривая один из планов. в нем сонхва узнал тот, который достал сегодня. — если ты собираешься здесь жить, если собираешься присоединиться в полную силу к сопротивлению, то ты обязан следовать внутренним порядкам. — я понимаю. — беспрекословно. сонхва замычал согласно, подходя с хонджуну ближе. — я не смогу беспрекословно. — на холодный взгляд он лишь пожал плечами. — ты знал это всегда, поэтому мы и смогли работать вместе — у нас разное мнение. и это полезно при планировании. хонджун выдыхает сквозь зубы, машет головой, но сил дальше злиться не находит. в этот раз все закончилось… неплохо. — ты должен был рассказать мне про все с самого начала. — и ты бы меня не остановил? — сонхва уложил подбородок на ладонь, придвигаясь ближе. — остановил бы. ты слишком рискуешь. всегда так делал. — я последние четыре года был кротом под носом своего отца и военных для самых разыскиваемых террористов правительства, а сколько времени до этого… — сонхва провел пальцами по плотной бумаге. — наверное, с тех пор, как увидел чонхо. уже тогда у меня открылись глаза. хонджун может лишь снова вздохнуть. эти снежные волосы, эти черные омуты глубокие станут причиной его скорой смерти это точно. (- я как-то нашел в библиотеке легенды, которым несколько сотен лет. там ангелы были существами благословения. из рая. они несли с собой свет. — чушь какая-то. — я тоже так подумал тогда. а потом… именно для этого они и написали свою религию. — чтобы сделать себя богами. — избавителями от страданий. от страданий мысли, выбора, свободы) — сонхва. — тихо произнес хонджун, и названный отреагировал, резко подняв свой взгляд. — ты больше не один. может, под носом ангелов, ты рисковал, боясь лишь за свою жизнь, но здесь все не так. а еще помимо сотен, уже тысяч людей, которые на них надеются, был он. то, как сжималось его сердце при одном только появлении сонхва, чтобы потом снова уйти, заставляло задумываться по ночам. и он понял, что это страх потери. каждый раз сонхва возвращался прямо в руки ангелов, что терзали и пытали иногда ради удовольствия. он возвращался в свой глаз бури, но никто — никто — не знал, как долго будет длиться штиль среди торнадо. и сейчас сонхва будет здесь, он не будет уходить, обрывая иногда связь, он не будет появляться по телевидению или в радио как чистокровный ангел, как достойный сын и наследник министра. он будет здесь. рядом с ним. — я знаю. — сонхва сглатывает, отворачиваясь на секунды к окну. там все еще серая пустошь. — но для этого здесь ты, правда? я всей душой хотел помочь, поэтому стал марсом, но никогда не хотел руководить. вести кого-то за собой. это слишком. — он опускает взгляд. — может, отец тоже это видел… в его глазах детская боль, не потому что слабая или наивная, простая, нет. а потому что давняя, закоренелая. пока его душа росла, слой за слоем, эта царапина оставалась где-то глубоко. — хочешь сказать, что пока я беру всю ответственность, ты будешь развлекаться и рисковать своей белой головой? — усмехнулся почти неверяще хонджун. сонхва улыбнулся в ответ. — нет. — он улыбнулся шире. — рисковать я буду с твоего разрешения, — хонджун поднял бровь, ожидая продолжения. — и с тобой.***
чонхо сказал, что марс будет на этом мероприятии. что они сразу поймут, кто это по взгляду, по волосам. что даже если им не удастся поговорить, он хочет встретиться с ними. идти туда как гости — приглашения под выдуманными именами внутри конверта — риск совершенно неоправданный. но они пошли. он, есан и уен. потому что им в любом случае нужно отследить генерала. встреча с информатором будет лишь приятным бонусом. пусть они все еще не понимали, как именно определят, кто это. было тяжело не кинуться с ножом на первое знакомое лицо с их документов. а их становилось все больше. они стояли ближе к углу, выискивая хоть что-то. потом второй министр произнес поздравления сыну и настала его очередь. чистокровного ангела рядом с которым все время стоял чонхо. хонджун выругался, когда сонхва начал говорить. волосы — пепел. настоящее дитя катастрофы, что устроили эти люди. но глаза у него были — как закрытое облаками ночное небо. они скрывали в себе что-то невероятно глубокое. а еще хонджун потом долго проклинал себя за мысли о том, что он красивый. он говорил что-то про благодарность, что-то про отца, что-то про процветание. а потом он заглянул хонджуну прямо в душу, не отводя взгляд ни на секунду, пока заканчивал говорить. -… и я надеюсь, что все мы достигнем того, о чем мечтаем. — это он. — прошептал лидер таким же оглушенным слегка уену и есану. — да не может быть. сын второго министра? — зашипел в ответ уен, хмурясь. — зачем ему это. у него, должно быть, потрясающая обеспеченная жизнь. зачем ему лезть в нашу грязь? он не знал. но сонхва стоял и разговаривал рядом с тепло улыбающимся чонхо. два раза за вечер он посмотрел на хонджуна долгое мгновенье. но не подошел. а потом, спустя три дня сам явился к их порогу, представляясь с напряженной, но искренней улыбкой. он говорил, что хочет свергнуть ангелов. что ненавидит их так же сильно. что готов прослужить шпионом сколько сможет. и почему-то ему поверили. не признавали сначала, но уже тогда поверили.***
— ты любил своего отца? — вдруг спрашивает хонджун посреди обсуждения стратегии следующей операции. сонхва аж спотыкается о собственные слова, осоловело моргая. потом сглатывает, отводя взгляд от лидера. — вопрос с подвохом? — он не хочет, но знает, что голос его почти затравленный. — нет. — махнул головой хонджун. — мне просто интересно. у тебя в глазах всегда грусть, когда ты о нем говоришь. такая, с сожалениями. — любил. — почти шепчет сонхва. в этом здесь стыдно признаваться. — и даже, когда понял, что он делает, что все ангелы делают и как. я все еще его любил. а он меня — нет. никогда. он не презирал меня, но и никогда не любил, не принимал. он сложил бумаги в руках край к краю, провел пальцами по тексту от руки с пометками. завтра операция с большим риском. нельзя отвлекаться. но ему будто расцарапали едва затянувшуюся рану. — ему нужен был лидер, а не забитый в библиотеке мальчишка. а я продолжал любить его. жалко, да? — грустная, жалкая улыбка на губах. — нет. — произносит спустя пару секунд хонджун. — в этом его потеря и сама великая ошибка. — какая? — он упустил тебя. мальчик из библиотеки станет причиной его гибели.***
— я давно хотел попробовать поспать с тобой. — сонхва. лезет холодными руками под одеяло. мурашки — кольца на водной глади — расходятся по коже. — ты пьян. — я знаю. — он хмыкает. — но я не глуп. и не настолько пьян, чтобы не понимать, что я делаю. — значит? — хонджун отодвигается, позволяя ему прижаться рядом. — значит, что я восхищался тобой еще до того, как стал марсом. лидер что-то промычал согласно. — почему марс? — мое имя наоборот на старом языке означает марс. — легко догадаться. — ты не догадался. — ключицами хонджун чувствует чужую усмешку. он прижимает его ближе. (- сан с уеном вместе. — я знаю. — я думал, ты против. — почему я должен быть против? — любовь. она ранит сильнее. она толкает на поступки самые жестокие, самые отчаянные. она становится слабостью в мире, где на тебя охотятся, а в воздухе витает прах. — если бы я запретил их отношения, они бы испытали все то же, что ты описал, только при этом ни разу не став счастливыми вместе. — веришь в счастье сейчас? — странно, что не веришь ты.) — сонхва? — ему мычат что-то снизу. — ты счастлив? марс аж поднимается с теплого местечка — его тела — и смотрит осоловело. — может, это ты пьян? — он наклонил голову. — ты сказал как-то, что никогда не был так свободен, как сейчас. — хонджун убрал белую прядь с глаз чужих, проводя ласково по щеке. иногда он не верил, что сонхва существует. — это правда. — прошептали в ответ. — но это не сделает меня счастливым. не так, как говоришь ты. сердце сжалось. — а что сделает? сонхва моргнул пару раз. — ты. — как? марс наклонил слегка в сторону голову, глаза его серьезные — как во время собраний — он анализирует, цепляет, составляет стратегию. оценивает возможности. и вместо ответа задает вопрос. — а ты счастлив? — почти. — чего тебе не хватает? и на этом моменте, наверное, хонджун понял, почему его так злило и раздражало поведение сонхва после взрывов, когда он рвался вперед всех, пытаясь огородить от опасности. почему он видел в волосах чужих не прах и пепел, а чистый снег и надежду. — тебя. хонджун наклоняет сонхва за шею к себе, медленно, мягко, с шансом отстраниться, но этого не делают. губы у них сухие из-за жара воздуха, сонхва слегка сладкий из-за вина. кажется, он и сам пьянеет, когда чувствует чужой вес сначала где-то на своих коленях, а потом — он своей грудной клеткой чувствует чужое сердцебиение. тепло. сонхва выдыхает ему в губы, отстраняясь на жалкие миллиметры. — а теперь? — спрашивает он, ладонь хонджуна все еще держит его шею, пальцем мягко проводя по линии волос. (- мама рассказывала мне, что звезды на таком расстоянии просто белые точки. Но они блестят и красивее всего на свете. — а моя мама любила писать сады под открытым небом. будто трава зеленая, облаков нет. листья не сухие и без пыли. — они любили мечтать. — думаю, они просто пытались вспомнить, каким мир был до.) может, про эти звезды рассказывала его мама, когда ему было пять лет и они сидели в старом, разваливающемся доме. далеко от ангелов, но недостаточно. — а ты? — задает он вопрос, и они просто тихо смотрят друг на друга. они оба не отвечают, но где-то между их взглядами завязана узлом правда. сонхва опускается головой ему на грудь. — я так хочу... — шепчет он, сглатывая. разговор их где-то в мыслях, где не нападут, не подслушают, не увидят. Где только они вдвоем и мир без пепла. — я знаю.