Viva La Vida

would it really kill you if we kissed? Он держал его за руку, когда его возлюбленный бросил его, сперва изменив. Он держал его за руку тогда, когда он заглушал эту боль, чем мог, и скатывался в отчаяние. Он помогал возвращаться оттуда, держа холодную руку в своих теплых пальцах, но порой и у него они тоже дрожали, когда он видел человека напротив, человека, которого так нежно любил, в таком состоянии. Хан Джисон держал руку Минхо всегда, зная, что тот не почувствует при этом касании то, что чувствовал он сам. Джисон был в поле зрения всегда, и, сколько Минхо себя знал, тот был его лучшим другом. Лучшим другом, который прошел с ним всё, начиная от драк за школьным двором и заканчивая переездом в один город, знакомством с его улицами и людьми, и Минхо встретил на них одного из тысячи, кто в последствии растоптал его. Вы знаете то чувство, когда кажется, будто всё наконец встало на свои места, и вам не нужно прятаться, закрываться и задыхаться от чувств, которые вечно накрывают с головой? Эти прекрасные моменты редки, но на то они и прекрасны. Минхо нечасто чувствовал себя так, но когда встретил того человека, то он окунулся в это с головой. Он почувствовал себя нужным и любящим и не помнил тех моментов, когда не находился рядом с этим человеком, потому что все они казались блеклыми, и тяга увидеться вновь закрывала собой даже солнце, восходящее по утрам. Минхо впервые был влюблен и так окрылен этим, что переставал видеть что-либо еще. Джисон радовался за друга, правда. Он был рад, что тот наконец нашел свое счастье, ведь он действительно никогда не видел Минхо таким, но, иногда взглянув на взгляд счастливых глаз, направленных не на него, жуткое чувство завладевало внутренностями, которое Джисон подавлял так усердно, как только мог. Минхо всегда доверял ему, но по понятным причинам они отдалились друг от друга и стали видеться гораздо реже, чем было до. Поэтому Джисон немного утратил связь и понимание полной картины, когда в одну дождливую ночь Минхо завалился к нему в квартиру, весь мокрый и легко одетый, явно что-то сдерживающий внутри. Что удивительно, он не плакал. Его губы были сжаты и глаза поблекли, но он не плакал. Только когда Джисон затащил его в квартиру и спросил, что случилось, под взглядом взволнованных и заботливых глаз Минхо наконец сломался. Его начало опускать вниз, будто его же тело больше не принадлежало ему. Он закрывал рот рукой, но сдержать всхлипы так и не смог. Джисон не на шутку перепугался тогда, опустился рядом, положил одну руку на плечо, а второй попытался поднять его подбородок, и когда Минхо осмелился взглянуть на него, Джисон всё понял и без слов. Научился за всё это время. И первое, что Минхо сказал тогда, было: – Прости меня. Прости за нашу дружбу. В ту ночь, которая казалась дольше, чем все когда-либо прожитые, они боролись с внутренними демонами, что неотрывно терзали их внутренности, но Джисон все равно продолжал держать руку Минхо в своей. Потому что еще с тех самых пор, когда Минхо ударил на улице того, кто причинял Джисону боль, Хан знал, что внутри разливалось не дружеское тепло. И после оно, что раньше окрыляло, то жгло, то морозило его по ночам слишком долгое время, за которое пришлось смириться. Смириться с тем, что привычное для Минхо «Хани» лишь отголосок их прошлого, которое закрепилось за ними и прошло сквозь взросление. И когда Минхо снова так резко появился в его жизни, словно луч, который преследовали тучи, пытаясь поглотить, Джисон решил, что будет сражаться за этот луч так, как никогда раньше бы не думал и не смел. *** – Хо? Сонный Минхо разлепил глаза и понял, что проспал конец фильма, что они с Джисоном выбрали посмотреть в вечер пятницы. Как еще куча попкорна, потерянная на кровати, не оказалась в его волосах? Он повернул голову и встретился своим сонным взглядом со взглядом Хана, но его лицо пока еще было расплывчатым. В последнее время Минхо очень много спал и мог отрубиться практически где угодно. Прошло не так много времени после расставания, всего каких-то пару месяцев, и для Минхо сон был местом, которое не напоминало ему о том, что происходило в реальности. Ему снились коты, почему-то серфинг и иногда их с Ханом старый дом, где прошло беззаботное детство. Но, вообще, самому ему казалось, что он скатывается в эти сны и когда-нибудь больше не вернется. – Мм? – Так продолжать больше нельзя. Минхо постарался сфокусировать свой взгляд на Джисоне и понять, правильно ли он расслышал его. Да, он практически поселился у Хана, но он вроде бы не был против, но, может, он все же не так его понимал? – Что ты имеешь в виду? – То, что…Ты почти ничего не ешь, постоянно спишь и не выходишь на улицу. И я знаю, почему, Хо, конечно, знаю, но.. – Это в тягость. – Что? Нет, это не то, что я имел в виду! – Тогда что? Джисону показалось, что взгляд Минхо потемнел еще больше. Нет, он не злился. Казалось, что Минхо вообще разучился злиться, ярко реагировать и..смеяться. И не мог научиться заново. Хан подвинулся ближе так, чтобы Минхо мог отчетливо видеть его лицо, чтобы он знал, что оно отражает. – Ты подумал, что я тебя брошу? – Хан не удержался от вопроса. Минхо находился в полулежачем положении и просто какое-то время смотрел на него. Хан знал, как тот устал просто от всего, поэтому и начал этот разговор. Просто не мог отказаться от идеи, что пришла в голову. – Может, не бросишь, но выгонишь из дома точно, – ответил Минхо и выжал из себя вымученную улыбку. – Вообще-то я хотел предложить нам обоим сменить место жительства. – В смысле? – Помнишь Феликса? – Конечно, я помню того, с кем ты впервые напился так, что пришлось забирать тебя чуть ли не силками, так ты с новым другом не хотел расставаться. Ладно, тот парень мог сломать в Минхо, что угодно, только не его саркастичный характер. – Это хорошо, что помнишь, – улыбнулся Джисон. Минхо ждал продолжения, и Джисон не заставил себя долго ждать: – У него есть домик в горах. Сам он туда пока не приезжает, работы полно, и вроде что-то на личном плане намечается. Он был бы не против, если бы мы там пожили. – То есть..он такой просто: «отправляйтесь, друзья, в мой домик в горах, там природа классная». Джисон, ты хоть представляешь, сколько это все стоит? – Ну это же Феликс, – сказал Хан так, будто это все объясняло. Впрочем, это и правда многое объясняло, надо было просто знать Феликса. – Да и насчет этого не беспокойся, я сам во всем разберусь. – Самостоятельный стал… Хан вздохнул и теперь дотронулся до локтя Минхо, будто всё его внимание и так не было направлено на Хана. Он почувствовал, как у Минхо мурашки прошлись по коже, а сам он опустил взгляд. – Минхо…Давай выберемся отсюда, из этого города, здесь нас больше ничего не ждет. У меня ощущение, будто я здесь застрял, не знаю, куда двигаться дальше и не могу видеть тебя таким. Хочу, чтобы ты был счастливым. Минхо поднял на него глаза и встретился с таким теплым взглядом, который будто невесомо коснулся его самого, и ему показалось, что это было объятие. Знал ли он то, что Хани так бережно скрывал? Не знать это, при этом зная друг друга столько времени, просто невозможно. Минхо никогда не задумывался посмотреть на Джисона так, как он смотрел на него, и сам всегда прятался от этих взглядов, потому что ранить не хотелось. Но сейчас не отвернулся и ни на минуту не пожалел. Будто бы впервые увидел Хана вновь. На самом деле, в нем многое изменилось за все прошедшее время, будто бы появился какой-то внутренний стержень, и когда Минхо пришел к нему в ту ночь, то увидел в глазах Хана промелькнувшую ярость, но не направленную на Минхо. И с тех пор Джисон помогал Минхо стоять на ногах, как делал это когда-то сам старший. Так, может, то, что сломалось, сможет склеиться вновь с помощью пластырей? Пластырям они всегда доверяли, когда обклеивали ими друг друга. Минхо подумал о своей жизни сейчас и понял, что, и правда, этот город давно потерял те краски, что когда-то дарил. Он перестал манить своими картонными зданиями, надеждами на скорейшее выздоровление. Минхо продолжал вглядываться в лицо Джисона и увидел в его глазах привычную искорку безумия. И ему расхотелось отвернуться, чтобы снова забыться, вернуться к дорогим снам. – Хорошо. *** Минхо бросил сумку на веранде и обернулся, чтобы найти Хана, звенящего ключами от машины, тоже с сумками на плечах. Когда они ехали, в машине было тепло, и Джисон сидел в одном коричневом худи, но здесь, среди гор, на свежем воздухе было довольно прохладно, и Хан ежился от холода, пока вприпрыжку добирался до веранды. – Ты сейчас очень похож на белку в ее естественной среде обитания, – не удержался Минхо. – Спасибо, Хо. Не забывай, что у меня ключи. Они стали напротив двери в их дом на какое-то время и невольно переглянулись, будто даже сейчас не верили, что они правда здесь. – Ладно, открывай уже, сама она не сможет. Хан кивнул и наконец вставил ключ в замок. Дверь скрипнула, когда Джисон взялся за ручку. Внутри пахло деревом. Просто невероятно. Джисон зашел первым и прошел в гостиную. Они зашли не с главного входа, потому что слегка запетляли по дороге и в итоге приехали не к парадному входу, а к веранде. Сейчас они оказались в просторной гостиной с высокими потолками и стали осматриваться по сторонам. Посреди комнаты стоял диван, а чуть дальше него– что-то вроде барной стойки, за которой в стенку была встроена кухня. Они положили сумки на диван, и стены, хранящие в себе запах дерева и гор, обступили их со всех сторон, приветствуя новых обитателей. – Здесь так странно, – первым заговорил Минхо, – какой-то другой мир. – У меня такое же ощущение. Но не сказать, что не нравится. Просто пока непривычно. Минхо кивнул, и они стали осматривать остальные комнаты. Дом был в два этажа и еще имел чердак. Комнаты наверху были светлыми, обставленными скромно, но со вкусом. Одна из них даже имела выход на балкон, и Минхо оказался быстрее Джисона, выбрав ее первой. – Эй, так нечестно, я тоже хочу комнату с балконом! – Поздно, Джисони, ты потерял сноровку. Минхо, очевидно, намекал на их поездки в летние лагеря, где они постоянно выбирали себе лучшую кровать. – Это был подлый ход, Ли Минхо. – Только посмотри на этот вид. Хан уже было подумал, что Минхо продолжал его дразнить, но тот действительно подошел к окну, и Джисон двинулся следом. Они раздвинули шторы, и у обоих немножко отпала челюсть. Минхо дернул балконную ручку, и, когда она поддалась, они вышли на балкон, и Джисон готов был поклясться, что глаза Минхо снова засверкали на секунду. Им открылся вид на лощину, где горы переплетались с зеленью этих мест и стояли нерушимые, доступные в этот миг только им одним. Захватывало дух, и ветер трепал их волосы, обдувал спины, забирался под кожу. Обычно, ты чувствуешь себя обновленным, когда все накопившееся с тела смывает вода, но здесь это дал им почувствовать ветер. Он прошелся по коже, будто знал наверняка, что делает, заставил их невольно содрогнуться от прошедших по телу мурашек. Они посмотрели друг на друга. В глазах Хана плескался восторг, а во взгляде Минхо– минутное облегчение. В этих местах начинало смеркаться раньше, и они не заметили, как солнце перестало светить так ярко и вскоре встретилось с горами. Парни, наконец выбрав комнаты и достав еще не все, но необходимые вещи, спустились вниз и стали забивать холодильник продуктами. – Я ужасно голоден, Хо, – пожаловался Джисон, когда они закончили. – Мы холодильник сегодня закроем или нет? – Это всё горный воздух. Он заставляет меня хотеть есть. – О, так ты теперь нашел себе отличное оправдание. Признайся, вот зачем ты сюда приехал? Минхо поймал озорные искры Джисона, и тот ответил: – Нет, я приехал сюда из-за тебя, но если в комплекте идет вкусная еда.. – То есть нескончаемый жор.. – То я стану здесь самым счастливым человеком на планете. – Какой ты сентиментальный, Хани. Поначалу Джисон был уверен, что засмущал Минхо, когда тот опустил взгляд после сказанной причины приезда Джисона, но теперь он замер, когда услышал такое любимое когда-то сокращение. Минхо сам только сейчас понял, что у него вырвалось. – Черт..прости, оно само вырвалось, я.. – Все нормально, Хо, – заверил Джисон как-то тихо, – мне нравится, когда ты меня так называешь. Нравилось. – Я не знаю, почему перестал, просто..с появлением.., – тут он осекся. – Мы не обязаны говорить об этом, я все понимаю. – Но..Джисон? – Да? – Я могу начать снова, если все нормально? Когда-то это «Хани» стало резать по свежей ране. Джисон не помнил, когда это началось, но хорошо знал, когда прекратилось. И долго думал, отчего было тяжелее: слышать это или нет. Но сегодня оно вырвалось у Минхо так легко и не причинило вреда, только вызвало легкую ностальгию. И Хану понравилось, что это произошло здесь и сейчас, так далеко от всего знакомого мира, среди гор и редких домиков, мелькающих в лощине, проявляющихся звездах над крышей их нового дома. Джисон был просто рад, что Минхо поехал с ним, они провели долгую поездку на машине, иногда разговаривали много ни о чем, чаще молчали, но делали это сидя рядом, и Хан имел возможность видеть, как Минхо спал на сиденье рядом, как переключал их любимые плейлисты, жаловался на кислый хот-дог, подавал в руки Джисону свежий кофе. Они вместе видели один и тот же пейзаж, кутаясь в рукавах своих худи и смотрели за мелькающими в темноте фарами машин, когда день наконец уходил. Минхо был рядом и открывал глаза не от кошмара, а от затекшей части тела, видел, что все еще была глубокая ночь, спрашивал Джисона, не тяжело ли ему так долго вести машину, а Хан лишь тянулся за очередной порцией кофе, и их пальцы снова неловко касалась и невольно вздрагивали от разницы температур, ведь руки у Минхо почему-то всегда были холодными, а у Хана– теплыми. В этот поздний час Минхо мог достать с задних сидений плед и укрыться им почти до самого носа, бросать взгляды кошачьих глаз на Джисона и дорогу и снова засыпать так крепко, чтобы не иметь снов. На утро они останавливались на обочине с видом на просторные поля и высокие лесные деревья, дрожали от утренней прохлады, разминали затекшие тела и делились кофе так, что руки едва были видны из-под пледов, которыми были укрыты плечи. И так проделали долгий путь. Поэтому когда Минхо спросил, будет ли Джисон чувствовать себя нормально, если он снова назовет его «Хани», он был уверен, что да, потому что с ним он чувствовал себя нормально. – Конечно, – с полуулыбкой на губах ответил Джисон, – а теперь давай приготовим что-нибудь поесть, пожаалуйста.. – Ты напоминаешь мне кота моей мамы. – Ну, Хо! Они стояли на кухне и готовили пасту– любимое блюдо обоих. Они специально закупились большим количеством продуктов, потому что путь до города внизу был нелегким. Они проезжали его на машине, видели рядом стоящие одноэтажные домики, разнообразные лавки и магазины. Совсем крошечный, город стоял у подножия гор и жил своей жизнью, неприметной многим. Он им понравился. Было в нем что-то такое, что вызывало незнакомое, но приятное в груди чувство. В любом случае, сейчас они оставили его позади, поднявшись в горы. И здесь им пока хватало всего. – Подвинься, Хани, у меня сейчас всё выкипит. – Да куда мне тут..Некуда, Хо! – Ты наступил мне на пятку. – Я хотел достать соль. И овощи нам еще нужны. – Достань их из холодильника. – А куда ты их положил? – Посмотри в выдвижном ящике, должны быть там. – Хорошо, следи за нашим ужином, Хо, а то останемся бедными и голодными в горах. – Станем монахами? – Э, этого в плане не было! – Ладно-ладно, но если передумаешь.. – То стану самым сексуальным монахом. – Ты ж с голода помирать будешь, какая там сексуальность. – Что-нибудь придумаю. Минхо усмехнулся и покачал головой. Джисону нравилось смотреть за тем, как тот медленно оживает, словно росточек в еще суровой земле. Если все это не зря, он сможет окрепнуть и пробиться на свет. Они приготовили ужин и уселись на диван. За окном уже совсем стемнело. Хотелось посидеть на веранде, но они решили оставить это на потом, сегодня и так было много новых впечатлений. Здесь не было даже телевизора, а связь практически отсутствовала, но они смогли включить радио, и из него полилась какая-то старая приятная музыка. Джисон откинул голову на диван и прикрыл глаза, вслушиваясь в мелодию. Минхо посмотрел на него и почему-то такой Джисон, домашний и непривычно тихий, показался ему очень комфортным. Он слегка покачивал головой, а его темные волосы рассыпались по дивану, после того как он удобно устроился на нем. Минхо знал это чувство, и оно одновременно испугало его. Он отвел взгляд и принялся доедать ужин, но звуки музыки сумели пройти сквозь него, и он, поставив тарелку на небольшой столик возле дивана, сделал, как Хан. Он опустил голову на подушку и перестал думать, просто позволил музыке делать свое дело и окутывать их вдвоем. Вскоре песня прекратилась и радио зашипело. Джисон открыл глаза, и ему показалось, что Минхо уснул– таким спокойным и умиротворенным было его лицо. Он поднял руку, и она оказалась на уровне лица мирно сидящего рядом, и Хан невольно провел кончиками пальцев по его щеке и тут же, будто ошпарившись, убрал руку обратно. Он еще немного посидел, смотря в стену и сжимая ладонь, посмотрел на кромешную темноту за окном и затем решил разбудить Минхо, чтобы уже заканчивать и ложиться спать после тяжелого дня. *** Спать было страшно. Если честно, просто пиздецки как. С непривычки к такой темноте ты дезориентируешься в пространстве, кажется, будто у тебя нет собственных рук, и ты вообще ничего не можешь увидеть, особенно в комнате, к которой не привык, даже не запомнил особо расположения всех предметов. Пытаешься посмотреть за окно и что-то разобрать, но тут же прекращаешь попытки, потому что первым местом, куда прошла темнота, стала улица, и там вообще черт ногу сломает. В доме было очень тихо, что тоже настораживало. Ни тебе шума машин, ни чужих разговоров, ни техники в доме. Вообще ничего. Только порой уханье филина где-то в лесу. Минхо лежал неподвижно, но не спал. Просто не мог. Здесь это сделать стало так сложно, что он, правда, не ожидал. Темнота обволакивала тело, глаза не видели ничего, тело пыталось согреться под слоями одеял, но Минхо все равно дрожал. Опять к нему вернулись мысли о том, что было. Это место позволяло думать. Думать много, ведь больше ничего особо не оставалось. Он прокручивал в голове события, приятные моменты, которые в итоге превратились в нечто, что разрывало грудь. В городе, из которого они уехали, почему-то грудь сдавливало, а здесь всё будто выходило наружу, проходило по всему телу, но не оставляло ожогов. Минхо позволил себе не сдерживать это и впервые с той ночи, как пришел к Джисону, заплакал. Многое выходило с этими слезами, но они высыхали на подушке, Минхо засыпал, а ночь превращалась в утро, и не было на самом деле ничего страшного в темноте. Ее стоило только прожить и отпустить с ней то, что было с тобой. Но рана не затянется так сразу. За ней нужно ухаживать, чтобы она превратилась в рубец. Хорошо, что в горах можно кричать. *** Прошло несколько месяцев пребывания в горах, и они чувствовали себя здесь так, будто и жили всё время. Они облюбовали веранду, завтракали на ней, вдыхали аромат свежего кофе и горного воздуха. Часто ходили гулять в лес, исследовали многие тропинки, собирали ягоды и делали с ними разные блюда. Их здоровье будто стало крепче, а тела сильнее. Они часто слушали радио, а потом совершили открытие, откопав в одной из комнат проигрыватель и виниловые пластинки. Минхо позволял себе испытывать эмоции, и Джисон был невероятно рад видеть на его губах улыбку и блеск в глазах, а еще был рад тому, что чаще всего именно он вызывал их у него. Они пару раз съездили в город, покупали продукты, нужные вещи, особенно теплые свитера и шарфы, заходили в закусочные и несколько раз болтали с местными, так как те оказались очень приятными, но довольно любопытными людьми. Это было и не удивительно, ведь маленькие города привлекает любое событие. Им правда нравилось бродить по городу, делать эти базовые дела, но чувствовать себя такими веселыми, потому что они делали это вместе. Минхо стал замечать, что ему нравилось, когда Хан в порыве радости брал его за руки или когда успокаивал, если вновь накатывало. Теперь Минхо хватался за эти руки, крепко сжимал чужие пальцы и знал, что Джисон был здесь, рядом. Утром его волосы светились на солнечном свету и Минхо нравилось не отрывать от него взгляд. Солнечный улыбчивый мальчик готовил самые вкусные завтраки, смешно подпевал песням, которые они слушали, носился по дому в поисках потерянных вещей, без умолку болтал на веранде, заняв свое уютное кресло, удивленно распахивал глаза, если видел что-то удивительное, чего раньше не приходилось. Минхо невольно стал улавливать каждый жест, каждый взгляд и снова смеяться с Ханом так, что болел живот. И всё же..иногда он улавливал и печальные взгляды, брошенные на долю секунды. Будто брошенные на что-то потерянное и дорогое одновременно, и, если раньше Минхо пытался игнорировать их, то сейчас до Джисона хотелось коснуться сразу после такого взгляда, взять его милое лицо в свои руки и сказать, что он не прав, что всё не так. Не так? С каких пор стало «не так»? Когда Минхо отпустило? Когда появился рубец? Этого он не знал, но знал одно: это сделал Джисон. Только с его помощью получилось отпустить, перестало болеть где-то в области сердца. Именно Джисон принял его к себе, когда Минхо, не думая, сразу пошел к нему. Именно Джисон сжимал его руку ночами, когда было тяжелее всего. Это Джисон отвлекал его разговорами, любимыми воспоминаниями, фильмами и помогал подниматься с кровати. Джисон и только Джисон увёз его в горы так далеко от всего, что они знали, чтобы они смогли восстановиться, увидеть, что на разрыве отношений, потери собственного пути жизнь не заканчивается. Нужно просто позволить себе отдохнуть, попросить помощи, потому что в этом нет ничего стыдного и страшного, или сделать что-то еще. Но только не гибнуть, не растворяться. Джисон любил его. И Минхо показалось, что он полюбил его в ответ. Минхо полюбил постоянное присутствие Джисона рядом, его громкий смех, большие глаза, привычки и жесты. Однажды они чуть не упали, когда лезли на чердак, и Хан случайно впечатался в грудь Минхо, а руки того в свою очередь окружили его талию, и Минхо показалось, что Хан идеально умещается в его руках. Он тогда замер, словно сбитый с толку котенок, и они бы еще стояли так, если бы лестница не начала шататься. Минхо просто наконец не побоялся взглянуть на Джисона с другой стороны, просто не отводить взгляд. – Как ты себя чувствуешь, Хо? – спросил Джисон, когда они сидели на диване и перебирали пластинки. – Что? – Ну..я имею в виду твое состояние. Мы давно не говорили об этом. Минхо ненадолго задумался, посмотрел на Хани, затем на закат за дверьми на веранду: солнце спешило скрыться за горизонтом, оставляя гуляющий ветер и хвойные деревья, что колыхались под ним. Они будто пели песню о наступающей ночи, и ветер доносил ее в дом сквозь неплотно закрытую дверь. Сам ветерок тоже проходился по коже, и свежесть ощущалась на лице, плечах и руках. Здесь было хорошо. Здесь ощущалась свобода без натирающих кандалов, которые остались после побега. И счастье сидело рядом с теплыми руками и горящими глазами. – Я чувствую себя хорошо, будто огромный груз наконец свалился с плеч. И это всё только благодаря тебе, Хани. У Джисона снова загорелись глаза, будто какая-то часть груза спала и с него тоже. Груз переживаний за дорогого человека, которому ты очень стремишься помочь и забрать хотя бы часть его боли себе. Джисон сиял, и Минхо тоже не смог не улыбнуться и протянул руку к лицу Хана, касаясь его кончиками пальцев, как сделал когда-то сам Джисон. Он замер, не привыкший к тому, что Минхо сам тянется к нему. Он так привык к присутствию Минхо рядом, что даже мысль о том, что его вдруг придется отпустить, не приходила ему в голову. А сейчас пришла, и Минхо заметил легкую тень, прошедшую по чужому лицу. – Всё нормально, Хани? – Да? Да, просто немного устал. Наверное, стоит пойти спать. – Хорошо, тогда давай ложиться. Джисон просто кивнул и поспешил скорее ретироваться на второй этаж и готовиться ко сну. Минхо прошел следом и ждал, пока Джисон закончит в ванной, чтобы потом пойти самому. Он сидел на кровати, вглядывался в наступающую тьму и задумался: а как было Джисону всё это время? Они столкнулись, когда Джисон выходил из ванной, и Минхо показалось, что глаза его были непривычно красными. Хан в свою очередь поспешно натянул улыбку и хотел уже уйти в комнату, как вдруг Минхо остановил его, взяв за запястье. – Минхо? – Подожди. – Что случилось? – Джисон..у меня к тебе тот же вопрос. – В смысле? Ты о чем? – Как твое состояние? – Я? Я в полном порядке. – Правда? Хан не успел что-либо сказать, потому что Минхо вдруг потянул его назад, и Джисон стал спиной к стене, в то время как Минхо оказался очень близко. Слишком близко. – Что ты делаешь, Хо? – Хан сам не заметил, как обессиленно прозвучал его голос, а Минхо от него вздрогнул. – Я чувствую себя полным идиотом и эгоистом, что обращал внимание только на свои собственные проблемы. – Хо, но это нормально..Я все понимаю, я хочу, чтобы ты был счастливым, помнишь? – А как же ты? – Я уже буду счастлив, если счастлив ты. Минхо знал, что за этим взглядом пряталась боль. Хан заставил себя смириться, подавлять свои чувства. Прятал свою собственную рану в стенах этого дома, пока Минхо заживлял свою. – Нет, Хани.. – Минхо, я не понимаю.. Тогда Минхо немного отстранился, заглянул ему в глаза. Хан смотрел внимательно, взволнованно. Тогда Минхо поднял руку и дотронулся кончиками пальцев до щеки Джисона. Тот вздрогнул, узнав свой собственный жест, и стал бегать взглядом по коридору. – Джисон.. Минхо снова попытался протянуть руку, но Джисон прервал: – Я так не могу..Так ты знаешь? – Знаю. Джисону хотелось провалиться под землю, сбежать, сделать, что угодно, но не быть перед Минхо…таким. – Тебе..тебе не нужно ничего говорить или делать. Мне жаль..мне жаль. – За что жаль, Джисони? – Мне жаль за то, что это происходит. Мне жаль за всё. Мне жаль...ведь я люблю тебя так долго и не могу это остановить. Сказать то, что живет внутри тебя очень долго, бывает непросто. Ты подавляешь это, а оно обрастает по стенкам, как мох на деревьях. Это больно отдирать от себя, это оставляет ожоги внутри. Но когда оно наконец сказано, оно отцепляется от тебя навсегда. И остается в холодном доме с двумя людьми. Минхо не дал Хану опуститься на ледяной пол, он обнял его крепко, и Джисон просто замер, но слезы уже не сдерживал. После стольких лет их сдержать уже было нельзя. И не нужно. Порой что-то нужное нам появляется только со временем. – Минхо, я буду в порядке, ты можешь меня отпустить. – Я не хочу. – Что? Джисон отстранился и посмотрел на Минхо. – Джисон, можно тебя поцеловать? Джисон и сообразить не успел, как собственная голова уже кивнула, и он наконец почувствовал вкус чужих губ. Одна рука Минхо покоилась на его талии, а другая в мягких волосах, пока губы нежно целовали его. Минхо знал, что порой с Джисоном разговаривать бесполезно, лучше сразу делать, потому что так он поймет. Минхо выцеловывал его губы долго, пока они стояли в коридоре. – У меня замёрзли ноги, – пожаловался Джисон, отстранившись, – и стало так темно. Действительно, непроглядная темнота подкралась к ним и окутала коридор. – Чёрт, да.. Хан уже прыгал от холода, указывая на ледяные ноги. – Джисон, хочешь комнату с балконом? – Сдаешься мне, Ли Минхо? – Ты не сексуальный монах, чтобы тебе сдаваться, – ответил Минхо и, подхватив Джисона на плечо, под крики младшего побежал с ним в комнату. Джисон не верил тому, что Минхо сделал. Это казалось сном, но когда они вместе оказались на одной кровати, и Минхо прижал его к себе, уткнувшись ему куда-то в шею и укрывая их одеялом, Джисон обхватил его талию ногами и смог снова поцеловать. Минхо целовал его лоб, щеки и нос и долго задерживался на губах. Когда дыхания не хватало, Джисон зарывался Минхо в волосы и легонько оттягивал, и Минхо поддавался его ласкам, потом снова возвращался к его губам и целовал уже настойчиво и пылко, но Хан не возражал, лишь старался быть еще ближе. – Джисон? Ты в порядке? – спросил Минхо, когда они уже просто лежали, и голова Джисона покоилась на груди Минхо, пока тот обнимал его. – Да..просто до сих пор не верится. И пальцы дрожат, жесть. Он поднял руку в темноте, и Минхо перехватил его ладонь, переплетя пальцы и опустив их руки себе на грудь. – И..до сих пор еще не привык к этой темноте. Мне всё здесь нравится, кроме этого. Минхо не мог не согласиться с ним. Чёрной кошке тут бы тяжело жилось. Минхо не знал, что еще сделать, кроме как уткнуться носом в мягкие волосы Хана и крепче обвить руки вокруг его талии. Хану и не нужны были слова, он знал: Минхо говорил этим, что не стоило бояться, что в какой бы темноте они ни находились, будь то темнота в глазах от жестокого удара и привкус крови на губах или темнота естественная, спускающаяся на холмы долин, ему не нужно выставлять руки в защите. Они всегда были чем-то целым, но в какой-то момент будто поменялись местами, и на защиту встал не Минхо, как обычно, а Хан. И покалечился от множества ударов, стараясь устоять на ногах и удержать при этом другого. Он все еще помнил, как Минхо шипел, когда Хан сидел перед ним на коленях в пустом парке и обрабатывал его костяшки, как им вдвоем было холодно, но Минхо терпеливо ждал, потому что Хан не отпускал его, не удостоверившись, что о ранах позаботились. Потом можно было идти рука об руку, подкармливать бродячих котов и сидеть на одинокой скрипучей карусели, ждать, когда покажется заря. Несмотря ни на что, им было хорошо. Когда роли сменились, Минхо понадобилось больше времени, чтобы понять, что Хан—дом. Неважно, здесь в горах или в шумном городе. Понять нужно было еще в маленьком городке, пока их молодость не была затушена, стерта количеством пройденных дорог. Молодость продолжается и сейчас, она наконец окрепла, ростки прорвались, минуя приросшие к прошлогодней траве снега. Она еще не закончилась, а значит, еще можно было вернуть что-то на свои места. Можно было обнимать Джисона, светлого мальчика, не теряющего надежду, можно было пойти куда угодно, можно было выбрать миллионы путей, и все они, так или иначе, привели бы сюда, тропами проторенными или заросшими. Они не знали, как могло бы быть, да и к чёрту. Жизнь показала им, как можно, и они сами проложили себе путь. Те юные мальчики держались за руки в темном парке, разбитые коленки виднелись сквозь рваные джинсы, волосы были выкрашены тониками и спутаны от ветра, но именно в этих встречах, беге и спонтанностях и было счастье. Они держались за руки в домике в горах, который стал их убежищем, их гарантом свободы. Этот дом стал их темным парком. И когда Минхо обнял Хана, тот понял, что в темноте этой не страшно вообще. — О чем ты думаешь, Минхо? Минхо задумался немного, пальцами проводя линии в волосах Хана. — Думаю, что я люблю тебя. Заря будет догорать, снега сойдут с первыми днями весны или задержатся еще на время, теплые худи будут согревать хрупкую кожу под ними, стаканчики с кофе будут передаваться из рук в руки, в машине заиграют приглушенные песни, и трассы вдоль хвойных деревьев наполнятся шумом жизни. Она будет коротка, но наполнена чем-то родным, и жители маленького города в горах заговорят о странниках, наконец спустившихся с вершины. Странники позавтракают в ближайшем кафе, пока его стены будут постепенно озаряться солнцем, покормят бродячих котов, тянущихся к рукам, оставят здесь старые песни, и снова один из них будет держать два стаканчика кофе, кутаясь в плед, пока другой будет следить за дорогой, чтобы случайно не наткнуться на поворот не туда.