Ты думаешь, я гей? - Что плохого в том, чтобы быть геем?

      Сырой и мокрый снег крупными хлопьями летит в лицо и налипает на куртки, замедляя движение. Радостная толпа, предвкушающая скорое Рождество, гудит подобно пчёлам, то тут, то там делая памятные снимки. На парочке из таких можно даже заметить двух потрёпанных жизнью людей. Маленький мальчик лет семи на вид и его наверняка пьющая мать протискиваются сквозь людей, нещадно пихая их локтями и пиная особо недогадливых, после быстро скрываясь в толпе. Скрюченная пополам женщина плетётся к переулку, мёртвой хваткой вцепившись в руку сына и волоча его за собой. Ребёнок спешно перебирает ногами, не отставая, но постоянно оглядываясь по сторонам, чувствуя подступающую к горлу панику, за что и получает подзатыльник и злобное «веди себя нормально!».              Они заходят в подворотню, Людмила — Мэри — отпускает руку пацана, приваливаясь к стене, и тот быстро подскакивает к тёплым трубам, растопившим небольшой островок снега. Алекс греет ладони о тёплый прочный пластик, но карие глаза смотрят на мать с беспокойством. Женщина кашляет, и на ладони алым пятном расползается сгусток крови и слюны. Бывшая Хэтфорд вытирает руку о выцветшие широкие джинсы, а рукавом стирает остатки крови с губ, морщась. Упёртая и ради ребёнка Людмила выпрямляется и делает пару шагов к выходу во дворы, но практически сразу же оступается и сползает по кирпичу, садясь на чёрный асфальт. Мальчишка с трудом сдерживает вскрик, подбегая к матери и падая на колени рядом с ней.              — Мам! Мам, всё хорошо? — Дэниел снимает с плеч рюкзак и ставит его на землю перед собой, дрожащими руками выуживая из него всё необходимое. — Мам, бинты! Иголка с ниткой нужна, мам? — голос ребёнка постоянно прерывается из-за паники и жуткого страха. Алексу всего одиннадцать, но Натаниэлю — оригиналу — тринадцать, и он понимает, что что-то не так. У парня достаточно мозгов, а что страшнее — опыта, чтобы заметить состояние матери. М-Людмила, крепко прижимающая руку к кровоточащей ране на животе, выглядит хуже, чем когда-либо. Она слишком медлительна, кашляет кровью и давится водкой, используемой ими в качестве антисептика, обезболивающего и, что очень редко, успокоительного. И внутренности скручиваются в тугой узел, когда к мальчишке приходит осознание: «В этот раз это не антисептик и лишь наполовину обезболивающее…»              Мэри сжимает в руках горлышко полупустой бутылки дешёвого пойла, не замечая стекающей по подбородку жидкости. Женщина оставляет стеклянную банку рядом с собой и приподнимает куртку, осматривая простреленный живот. Ранение не сквозное — покопайся в дырке пальцами и найдешь тот самый железный комок, деформировавшийся под влиянием разных факторов. Пострадавшая нажимает на края ранения, кривясь от боли и тихо матерясь, замечая среди красной жижи прозрачные разводы. Ей прострелили желудок. Она невесело усмехается, понимая, что начала перевариваться изнутри, и режущая боль в области пупка связана именно с этим. Мутный взгляд возвращается к сыну, и сердце матери сжимается от страха за дитя, тем не менее на лице не отражается ничего, кроме усталости.              — Успокойся, — грубо одёргивает сына Людмила. Парень вздрагивает, а после опускает руки вдоль туловища, неотрывно смотря на впалый живот матери, изуродованный шрамами. Большинство получены во время побега, однако один (самый страшный по мнению Алекса) оставлен Натаниэлем. Шрам от кесарева сечения. Первый шрам Мэри, из-за которого всё пошло не так…              Женщина внимательным и строгим взглядом скользит по сыну, редко и тяжело дыша. Она опускает куртку и цепкой хваткой берет Алекса за подбородок, вынуждая посмотреть страху в глаза. Ребёнок сжимается внутренне и сдерживает рвотные позывы из-за сильного и насыщенного запаха крови. Рука матери пачкает его щеки и шею, но горячие слёзы смывают кровавые разводы, не позволяя им засохнуть. Что-то ломается в холодных глазах. Мэри шумно выдыхает и притягивает сына к себе, стягивая с него шапку и целуя макушку. Хэтфорд позволяет себе лишь минуту слабости, поглаживая мальчишку по плечу и даря ему те толики любви и ласки, что остались в ней после нескольких лет тяжёлой жизни.              — Дальше ты пойдешь один, — хрипит она, подавляя кашель. Ребёнок брыкается, стараясь выбраться и посмотреть матери в глаза, но та крепко прижимает его к себе, останавливая любые несогласия. — Это не обсуждается. Тебе уже тринадцать, я многому научила тебя. Ты способен справиться самостоятельно, — Мэри втягивает воздух сквозь плотно сжатые зубы и стискивает в пальцах волосы мальчика, но тот даже не пикает, усердно сдерживая рвущиеся наружу рыдания.       В переулок заглядывает пара молодых, явно подвыпивших, людей. Девушка задорно смеётся, обхватив руку своего ухажёра и идя нетвёрдой походкой. Зелёные глаза натыкаются на побитого худого ребёнка, и она вскрикивает, прижимая свободную ладонь к губам. Не менее пьяный парень также переводит взгляд от яркой улицы к мрачному, провонявшему крысами и мусором переулку. В ответ незваные гости получают пару карих, искажённых яростью глаз. Алекс готов рычать, уже держа в руках оружие, но Хэтфорд одёргивает его, давая гулякам пару секунд на побег. Белая, как снег, и, кажется, постаревшая на пару лет женщина утаскивает своего мужа прочь, а Дэниел получает подзатыльник.              — Мы на одной из самых оживлённых улицах города, — тихо шипит она. — Хочешь отметить им своё местоположение на карте? — Мэри закатывает глаза на потерянный вид ребёнка и меняет тон голоса на привычный диктаторский. — Алекс Дэниел Кэмерон, — полная форма лживого имени ласкает слух, помогая выйти из транса, однако в то же время что-то неприятное скручивается в груди. — Немедленно проверь свой инвентарь.              Как механическая кукла мальчишка открывает сумку и, не доставая из неё вещей, внимательно проверяет содержимое. Две банки чёрной краски, бутылка с жидкостью для линз, сам контейнер для них, завёрнутый в фольгу недоеденный сэндвич и папка. Ценнейшая вещь его жизни лежит рядом с почти стухшим сэндвичем. Такая параллель никчёмности жизни веселит Алекса. Слава богу мать не слышит этого истеричного смешка.              — Всё на месте, — сглатывает Дэниел, получая лишь молчание в ответ. Он достаёт папку и внимательно листает её, проверяя свою память. Все самые важные номера и адреса, шифр с кодами от банковских счетов обязаны надёжно лежать в черепной коробке. Наличка и поддельные документы в отдельном кармашке. С той же точностью и аккуратностью Кэмерон складывает всё назад в точном порядке.              Женщина держится за сознание из последних сил. Все, что ей остается перед смертью, — это убедиться в сохранности ресурсов для выживания сына. Волнение скребёт сердце, но Хэтфорд не может себе позволить выказать его и сломить дух мальчишки ещё больше.              — Натаниэль, — говорит она, беря вздрогнувшего всем телом ребёнка за руку. Абрам чувствует, как дрожит материнская рука, но он уверен, что это из-за боли. Его мать — самая смелая женщина в этом мире, и ничто не заставит подумать его другим образом. — Полагайся лишь на себя. Не доверяй никому. У тебя есть деньги, пользуйся ими с умом. Их хватит на долгую жизнь, — вдалеке уже слышится сирена, та пьяная парочка всё же вызвала полицию, и Мэри спешно отпихивает от себя сына, заставляя его подняться. — Не забывай то, чему я тебя учила, — дыхание становится тяжёлым, а в глазах темнеет, но она находит силы оторвать от себя мальчика и рявкнуть. — А теперь беги… Беги, Натаниэль! Беги!              Парень сжимает в руках ладонь матери. Она такая же, как и у него: с сухой и потрескавшейся гусиной кожей, с мелкими шрамиками, полученными при разных обстоятельствах, влажная и холодная из-за мороза, да и не только… Затуманенным слезами взглядом он смотрит на неё, фальшиво-карие глаза считывают все детали, даже самые маленькие и незначительные, чтобы навсегда запечатлеть в памяти портрет родного человека, пусть и ценой кошмаров и вечной вины. Он выдыхает дрожащее: «Да, мама…», а затем под крики появившихся полицейских уносится прочь.              Женщина смотрит сыну вслед, сдерживая порывы окликнуть его. Такой маленький, он так настрадался за свою короткую жизнь, и Мэри не может не думать, что важную роль в его несчастной судьбе сыграла она сама. Замедляющееся сердце болит от страха за будущее родного человека. Единственная слеза бежит по её щеке, когда к ней подбегает какой-то мужчина и спрашивает о её самочувствии, и последний вздох складывается в неразборчивое «Натаниэль…»              

***

             Картины тёмного переулка смешиваются в единое грязное пятно. Пелена слёз мешает обзору, что недопустимо, ведь в любой момент из-за угла могут появиться люди отца, а Алекс, Дэниел, Стефан, Крис Натаниэль не заметит этого и получит пулю, в лучшем случае, в лоб, но Абрам позволяет себе такую слабость. Он бежит, бежит, исполняя последний приказ своей матери. Не подходящая для подобной погоды обувь слишком скользкая, и парень падает, из раза в раз поскальзываясь на льду и царапая ладони. На них появляются новые порезы, открываются незажившие старые, полученные совсем недавно, руки быстро согреваются от выступившей крови, но парень прячет их в карманы, не позволяя себе оставить след.              Мальчишка забредает в район заброшенных домов. Пустые и брошенные многоэтажки без окон гордо возвышаются посреди вымершего дистрикта. Парень заходит в одну и забивается в угол, проводя около получаса в попытках успокоиться окончательно и передохнуть. Однако холод даёт о себе знать, и тело требует тепла. Алекс проходит меж домов, вздрагивая от каждого звука, будь то далёкий гудок автомобиля или лай собаки, и ищет что-нибудь, из чего можно было бы развести огонь. Он находит картонку, горсть опилок, лежащую рядом с оставленными досками, накрытыми полиэтиленом сверху, а также наламывает веток у сухого дерева, рекомендованного к срубу. Дэниел вытаскивает из сумки пару комплектов одежды и создает из них подобие кровати, чтобы не лежать на ледяном бетоне. Он также меняет ношеную одежду на чистую, дрожа от холода и стуча зубами. Спустя пару минут разгорается огонёк, и Кэмерон греет заледеневшее тело. Желудок начинает урчать, и парень достает из сумки один питательный батончик. Он жует его, периодически давясь кашлем, раздирающим грудную клетку, и со сверкающими глазами наблюдает за тем, как обугливаются странички его старого, уже ненужного документа. Воздух наполняется запахом жжёного лака и бумаги, и вскоре Алекс Дэниел Кэмерон сгорает дотла.              Когда последние запасы еды оказываются съеденными — Алекс не решился есть двух дневной давности сэндвич и выбросил его на пути сюда — мальчишка прячет фантик в карман куртки и, не глядя, достает из сумки новый, первый попавшийся под руку паспорт. Он открывает первые страницы и опускает на них глаза. Нил Абрам Джостен.              — Приятно познакомиться, Нил, — хрипловатым голосом говорит парень, сразу же принимаясь за изучение информации, содержащейся в документе: дата рождения, имена родителей, особенности внешности, отображенные на фотографии. После этого он самостоятельно придумывает предысторию, которая будет являться его прошлым на протяжении некоторого количества времени, а затем достаёт папку. Вслух и про себя повторяя телефонную книгу, Джостен оглядывается по сторонам, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь тихим потрёскиванием костра. Перед сном Нил прячет все свои вещи обратно в сумку и подсовывает её под голову. Пистолет, оставленный матерью как последнее напоминание о ней, он держит в руках, готовый стрелять в любую минуту, если понадобится. Прижавшись спиной к холодной стене, парень засыпает, даже не думая предсказывать свой завтрашний день…