-Так что, станцуем вальс?

Поставив в кабинете Драко телефон на зарядку, Иван разошелся с Эдом в разные стороны и спустился к холлу внизу. Накинув в прихожей кофту, он вышел на улицу. На крыльце его уже ожидали Астория и Скорпиус. -А, вот и ты, - сказала женщина в черном платье с белым воротничком, - что-то холодно сегодня и темно… Хоть было всего только часа четыре дня, казалось, что начинало вечереть. Погода нисколько не изменилась с самого утра. Небо опять затянулось облаками и завело свой круговорот ветра. Все деревья из-за его усиления немного задрожали, качались из стороны в сторону своими зелеными шапками. Понемногу волноваться начинал и сосновый лес за забором, казавшийся до этого зеленой стеной. Иван, засунувший немного замерзшие руки в карманы, и Скорпиус шли за женщиной по узкой дорожке под окнами первого этажа, повернув от крыльца налево. Она шла легкой походкой, несмотря на каменистую дорожку и балетки на ногах. Длинная юбка на ней слегка колыхалась ветром. Повернув за угол поместья, они трое ненадолго остановились, обзирая то, что открылось перед ними. От спуска с горки и до самого края территории парка где-то вдалеке расстелился прекрасный сад. Он был окружен туями по периметру, и дорожки в нем расходились в разные стороны, образуя лужайки с цветами и газоном и где-то вдалеке, немного пробежав параллельно друг другу, сходились. Иван раскрыл рот от удивления: перед ним предстало целое море самых разных цветов. Своими верхушками они пестрили и уходили далеко вперед, заканчиваясь туями и фонтаном. Такая монохромная гамма не могла не радовать глаз ребенка. Все хотелось разглядеть издалека: на разных клумбах росли желтые, оранжевые, красные, розовые и другие цветы, разноображивающие и разукрашивающие в свои краски этот серый день, черер которого был с минуты на минуту должен залиться небольшим дождем. Впереди, кроме всего этого пейзажа, были выращены розы в виде вензеля букв D и A. -Итак, вот мы и пришли, - начала свой рассказ мама Скорпиуса. Ваня, потерев захолодевший нос, подошел к ней поближе, - вот такой у меня есть сад. Пойдемте, я вам все покажу. Спустившись с детьми по зеленому скату к первым клумбам, Астория начала свой рассказ: -Здесь растут самые разные цветы. Вот на этой, например, растет камелия – это еще такой, розовый, с желтым посередине. Как всегда, запахи слабо доносились до Вани, и он немного стеснялся послушать запах всего и все рассмотреть поближе. Поэтому он присел на корточки, делая вод, что поправляет шнурок на берцах, и повернул голову к цветам. Слегка сладкий запах донесся до него, смешавшись со свежим холодным воздухом. -Вообще, существует такой язык цветов, - произнесла девушка, оглядевшись по сторонам и увидев, как Иван нюхает камелии, - он появился из-за того, что в старину люди часто скрывали свои чувства и вели себя наигранно, и выражали себя всяк по-разному, в том числе и через цветы. Взять, например, Викторианскую Англию или какую еще страну того периода. Заметив, что Скорпиус в этот момент пошел куда-то в другую сторону своим ходом, девушка наклонилась до пояса над Иваном и спросила: -Ты ведь понимаешь, о чем я? -Да, мэм, - ответил тот, отвлекясь от красно-розовых бутонов. Поправив русые волосы и улыбнувшись, Астория произнесла: -Тогда пойдем дальше, здесь еще много всего! Они вдвоем двинулись дальше по саду. Малфой-младший ходил где-то вдалеке взад-вперед, будто не слушая экскурсию. -А вот смотри, это хризантема, - произнесла Астория, показав на россыпь цветков в газоне, заметных своими темно-щелеными стеблями, - они, если по языку цветов, говорят о любви, если они красные или о правде, если они белые. Ваня, удивляясь себе, внимательно слушал эту лекцию о ботанике. В его голове за эти минуты будто открылась новая наука, совершенно отличная от той, которую он проходил в прежней школе. Девушка, рассказывающая о цветах, смогла прилечь его внимание и заинтересовать. -Теперь смотри, - показала она на другие клумбы, - на них растут лилии. Если они белые, то они говорят о чистоте и непорочности. Если красные – то о каких-то возвышенных намерениях. -Очень красивые, - произнес Иван и, показав на похожие посаженные рядом желтые цветы, спросил, - а это что? Тоже лилии? -Это азалии, - объяснила ему Астория. Она, отдернув юбку от травы, подошла к следующим цветам и назвала их Ване: -Это маргаритки. Они такие белые, с желтым поцентру. Они говорят о невинности и скромности. -Тоже очень хорошие, - ответил ей мальчик и спросил, - мэм, а их можно рвать? Я их так, к себе в комнату поставлю. -Рвать? – ответила ему женщина, - а да, конечно, рви что хочешь. Только, пожалуйста, не одной кучей выдирай, а то некрасиво будет. Увидев впереди Скорпиуса, где-то вдалеке собирающего чабрец и шиповник, она произнесла: -О, Скорпиус сразу с козырей пошел. В принципе, я и так сейчас хотела отвести тебя туда. -Мэм, а расскажите про розы, пожалуйста? – попросил Иван. -Вот смотри, - произнесла Астория, остановившись и поправляя воротник на черном платье, - красные – это о страсти и любви, это ты сам понимаешь. Желтые – это о дружбе и счастье. Белая – про вечную любовь и чистоту, розовые – про учтивость и любезность. Бледно-лиловая роза говорит о любви с первого взгляда, бело-красная – о совместном интересе. Послушав рассказ о розах, Иван, улыбнувшись от удовольствия и очарования харизмой женщины. Она, неожиданно для него, так же умильно улыбнулась ему в ответ, поправив слегка залезающую на лоб челку. От стеснения Ваня поджал губы и стыдливо повернул голову в сторону, будто разглядывая сплетенные в рисунке из желтых и касных розовых кустов буквы D и A. Астория, заметив это, неожиданно аккуратно повернула на себя его голову и положила руку на плечо, пытаясь, точно Шилов в некоторые моменты, заглянуть газами в душу. Ее взгляд был почти таким же, готовым приласкать в любой момент. Но он выражался на менее стесненном и менее морщинистом лице. -Скажи честно, тебе нравится? – спонтанно произнесла она, немного пригнувшись перед ребенком. -Очень, - неожиданно смело для себя ответил Ваня. -Бери что хочешь. Хочешь – бери камелии, если они тебе так понравились, не стесняйся. Только вот скажи мне, если захочешь розы – они просто туго ломаются. -Эм, спасибо, мэм, - ответил смущенный Иван, не могущий вырваться из-под внимания Астории, - но я лучше на обратном пути. -Бери сейчас, пока светло. Я пока пойду направо, там Скорпиус заждался, а то он вперед паровоза побежал, - сказала она, оставив свой ставший на минуту пристальным тон, и, развернувшись и показав свое простое, но показавшееся Ване почему-то красивое платье, быстрым шагом пошла к Скорпиусу. Он собирал траву ближе к забору. Иван за это время не постеснялся. Он нарвал себе несколько красных камелий и маргариток, обойдя при этом еще раз весь цветник. По пути он собрал еще несколько лилий и азалий. При этом он смотрел на все, уже немного темнеющее, с взглядом маленького ребенка, жадного до всего. Его переполняли эмоции, но на них он не обращал внимания. Собрав несколько последних красных цветов, подойдя к ним во второй раз, он поднялся с гравийной дорожки и, заправив в брюки вылезшую белую рубашку, быстро, почти бегом пошел к лужайке, где двое собирали разные травы. В этот момент из поместья вышли Эдмунд и Драко. Первый, наблюдая за реакцией Ивана, радостно, но тихо произнес: -Они будто созданы друг для друга, эти трое. Хорошо, что так сложилось. -Что удивительно – как твой на тебя похож, - заметил Малфой-старший, остановившись посреди дороги к крыльцу. -Главное, что не в деда, - более сухо и твердо произнес Шилов. -Ты опять хочешь рассказать про Теобальда? -Не опять, а снова, Драко. Отец в последние свои годы вообще никого особо не любил и жил непонятно для чего. Такого ему было бы не понять. В недолгом молчании Эдмунд снова произнес: -Нет, я ни в коем случае не говорю, что он был конченый идиот. В нем еще было масса всего хорошего. Тем более, Тео я назвал в честь него. Традиция у моих родственников в Германии такая – новорожденного называет старший мужчина в роду, и на восьмидесятый год им был я. Вообще, Теобальда даже немного жалко, в плане того, как он кончил. Но, видимо, к этому дело и шло. В своем раннем детстве я его еще помню как нормального, работящего и любящего: мать говорит, что я даже первое слово сказал по-немецки. Так-то ей мужчина был нужен просто ради того, чтобы застегнуть сзади платье. Отца я любил, но потом он просто всех достал, вот и все. -А у меня-то что, - произнес Драко, - ты бы видел. В детстве я вообще очень боялся темноты, это я четко помню. Одажды я даже испугался один спать, и поэтому сразу побежал к родителям. А отец мне надавал своей палкой. На следующий день он не разговаривал со мной и смотрел на меня как на пустое место, а под вечер закрыл в темнице. Не представляешь, как мне было страшно – это просто ужас какой-то. Меня там чуть кондрашка не хватила, как вы говорите. Я тогда поздно ночью просто упал на бетон с ватными ногами, да так и заснул. Сглотнув, Драко продолжил: -С тех пор я нахожу в темноте что-то такое родное, такое теплое, знаешь, такое успокаивающее. Как будто ты под большим одеялом и тебя никто не трогает. Конечно, не хочу, чтобы и Скорпиус через такое прошел, да и вообще никому такого не желаю, но все же… -Хорошо еще, что Иван более чувственный, чем я, - произнес Эдмунд, - я сначала и предположить такого не мог. Как видишь, цветы, казалось бы, абсолютна женская тема, про которую рассказывает девушка, не должна ничего наводить, кроме скуки. Но на него это так подействовало, что и предположить было нельзя. Я раньше и не думал, что он любит цветы. И вообще, он, когда играла какая-то сильно действущая музыка, или по словам, или по самой мелодии, он мог просто расплакаться, только чуть-чуть послушав. Хорошо, что он очень чувствителен, мне это в нем нравится. Так и жить легче, в какой-то мере. -Хотя, так-то, дизайн-проект этого сада целиком и полностью делал ты, раньше на его месте, как ты помнишь, был пустырь и палки с листьями. А тут в тебе проснулась дизайнерская жилка, - иронично ответил Малфой, - А знаешь, я в детстве был такой же, как и он. Но то ли отец, то ли суровая школа жизни во мне это затоптали. -Вообще, да, я помню, - произнес Эдмунд, - отец тебя часто строил, а я тебя все время по головке гладил. Вздохнув, он сказал: -И Дамблдора я вызвался убивать по той же причине. Просто потому, чтобы ты не деградировал после этого. Немного подумав и пройдя метров десять с Малфоем, он продолжил: -Да, у меня никогда не было ни жены, ни детей. Но у меня всегда были те, кого можно было любить как жену и детей, да и сейчас есть. И Иван – это будто такой подарок для меня. Не представляешь, насколько я его ценю. -Только позволь выразить конструктивную критику, Эдмунд, - произнес Драко, - давай ему больше свободы. Тогда он лучше научится быть таким, какой он есть. -Надо не дать ему затоптать самого себя, - произнес Шилов. -Да, это недопустимо, действительно. Эд, дошедший до калитки, перешел через мост через речку и направился в деревню, к ближайшей остановке. Оттуда он поехал в Солсбери арендовывать машину. Астория тем временем учила детей о дикорастущих травах: -Если мы посмотрим, то тут много всего интересного, - показывала она на разные растения около забора, там, где парк поместья заканчивался, через условную границу в виде стены переходя в лес, - например, это – полынь. Астория сорвала длинную сине-белую траву из-под сосны: -Если ее высушить и поджечь, то он будет приятно пахнуть. А еще настойка полыни часто используется в несложных зельях, например, какие проходят на первом-втором курсе. А еще вот, смотрите, - показала она на кустарник с небольшими желтыми цветами, - это рута. У славянских народов есть поверье, что если девушка сорвет ее цветок в ночь на 7 июля, то весь год будет счастлива в юбви. Вот такая вот красивая легенда. -Погодите, а ведь это конопля? – спросил Ваня, показав под одну из сосен на зеленые ветвящиеся листики. Астория согнулась рядом с ним и, осмотрев растение, произнесла: -Ну да, похоже на то. Ты не думай, что она только наркотическая: наркотическая, она же марихуана, растет только в Индии и Иране, и то ее есть только один сорт. Вообще, конопля – это очень полезное растение. Один ее акр вырабатывает на четверть больше кислорода, чем акр леса ,и притом запас целлюлозв, той, из которой делают бумагу, в конопле в два раза выше. Акр конопли растет не шестьдесят лет, а четыре месяца. Кроме того, из нее делают одежду: например, рубашка, которая сейчас на тебе, сделана как раз из конопли. -А это, наверное, дикая конопля? -Да, эта дикая. Пусть она и, по сути дела, сорняк, она тоже может быть очень полезна. Немного пройдя с детьми дальше, Астория остановила их у конца этого островка леса на полянке. -Ну, вот мы и пришли. То, что сейчас вы видите, то есть такие фиолетово-розоые цветы, это тимьян, или чабрец. Хотите – можете пособирать его на чай, мы потом заварим. К этому времени постепенно стемнело. Астория, пособирав растения на чай, отправила детей обратно в менор, пообещав их догнать. Ваня, поставив им сорванные цветы в вазу, найденную на кухне, решил зайти к себе, чтобы отнести кофту в свою комнату. Поднимаясь по лестнице, он внезапно встретился с Шиловым, спускающимся на первый этаж. -О, привет, Вань, - произнес он, - я тут тебя как раз искал. -Эд, ты уже? – удивленно спросил Иван. -Ну да, уже. Хочешь – сходи посмотри, перед крыльцом стоит. Короче, пошли, я там тебе налил ванну. Пижаму и халат, кстати, захвати, и пошли пока. Он развернулся и пошел обратно на третий этаж. Ваня, взяв из своей комнаты одежду для сна, зашел в ванную комнату и немного впал в ступор от антуража. Вода в белую ванну была налита, и Шилов растворял в ней мыло. Несколько его видов было выставлено на тумбочке рядом, и на полу лежало и нагревалось полотенце. -Проходи, Вань, не стесняйся, я знаю, чего ты хочешь, - произнес Эд, отвлекясь от своего занятия. Он развернулся и подошел к ребенку, начав понемногу раздевать его. -Я сам, - ответил тот, и, сняв с себя все, залез в теплую воду. В несколько мгновений его тело вздрогнуло в теплоте, полностью вытянушись. Замерзшие на улице руки и нос быстро стали нагреваться. Все мышцы расслабились, и Ваня от удовольствия прикрыл глаза. Шилов тем временем достал из кармана штанов белую бутылку и налил в пену искуственной крови. После этого вода стала более похожей на масло, обволакиающее тело. Иван вздрогнул еще раз, и по его телу прошлась дрожь. Стало совсем тепло, и в воздухе итала легкая дымка от возяного пара и запах мыла. Эдмунд тем временем подносил новые зелья, некоторые из которых он заливал в воду, а некоторые ставил на тумбу рядом. «Over and over I whisper your name, over and over I kiss you again. I see the light of love in your eyes – love is forever, no more goodbyes», - напевал он себе под нос при этом. Ваня слышал его тихий голос и эту песню в темпе вальса, как вдруг внезапно вздрогнул и повернул на него удивленное лицо. -Вань, ты чего? – спросил Эд, ненадолго остановившись. -Погоди, Эд, - оторопевшим голосом произнес Иван, высунувшийся из воды голым торсом, - я слышал эту песню. Я слышал ее, когда в снегу умирал. Ты мне ее пел, я помню. Потом я будто взлетел в космос и там встретился с тобой. Ты говорил со мной несколько минут, и потом я остался в этой темноте до вечера, пока не пришел в себя у Столяровой. Сердце мальчика забилось еще сильнее, как только он произнес свой рассказ. У Шилова, сначала немного скептично выслушавшего его, волосы встали дыбом. -П-погоди, - заикаясь, произнес он, - так я тогда тоже тебя видел. Я тогда еще в Багдаде был, ну и в перерыве между делами сел на лавочку и заснул. И ты мне снился, звучал твой голос, точь-в-точь такой же, как у тебя сейчас. Тебя я не видел. Еще потом меня разбудил один рядовой, и дает телефон, и там звонит Столярова и говорит, что тебя в снег закопали. Я еще проснулся и думаю: «Что за хрень?», но нет, оказывается, это была не хрень. Эд, закончив свой рассказ, подошел к Ване, наклонился и пощупал его руку. Пульс на ней участился в два раза. -Ложись полежи, - сказал он, закончив свои измерения, после чего взял его под спину и чуть ли не силой положил на дно, - подыши, а то у тебя опять тахикардия начинается. Иван лег и закрыл глаза. Вода и ее тепло снова укутали его. Он расслабился под их давлением и, последовав совету Шилова глубоко дышать, стал пытаться успокоиться. Шилов, несколько секунд посмотрев на него, продолжил что-то доставать, но уже не пел, явно смутившись и будто чувствуя себя немного виноватым. -Вань, позволь мне подкинуть тебе пищу для размышлений, - произнес Шилов, сев на стул рядом, - конечно, может, это ты отождествляешь с чтением нравоучений и считаешь эвфемизмом, но все же. Ваня повернул голову на его мягкий голос. -Вот есть такое мнение, что за все в этой жизни надо платить. Так ведь, есть такое? -Ну да, - ответил Иван. -Так вот, возьмем мы некого абстрактного инженера или прораба, скажем, Теобальда. Мы его возьмем и на неделю перенесем в отель «all inclusive», ну типа «все включено». Но мы ему не скажем, что при заселении он за все заплатил. Так вот, представим, что он там живет. Что он будет брать себе на завтрак? -Ну, все самое простое, наверное. -Да, все самое простое. Например, кусок черного хлеба, кипяток и яйцо вкрутую, и будет этим изо дня в день перебиваться. Мы же ему не сказали, что он за все при заселении заплатил. Соответственно, как ты думаешь, почему он будет так себя ограничивать? -Ну, потому что думает, что его заставят за все платить. -Ну, наверное, это будет вот так, да. Так вот, допустим, прошла неделя, и вот он выселяется. Но на ресепшене ему счет за еду не выставляют, даже за тот чай с сухарем. Это, как бы, означает, что Теобальд мог брать себе что угодно, самые разные разносолы. Соответственно, что он делает? -Рвет на себе волосы. -А ведь до этого ему, наверное, говорили, что он слишком себя ограничивает, типа: "Да что ты только яйца и хлеб себе берешь, посмотри, сколько ещё еды вокруг!" А он всех отгонял и никого не слушал. А вот теперь стоит на "ресепшене" и рвет на себе волосы. Что скажешь о Теобальде? -Да это ж глупо! - ответил Ваня. -Ну почему глупо? Он же не знал о том, что он за все заплатил, а это, наверное, были и так нормальные деньги, и сам отель, скорее всего, не был дешёвый и сердитый, как говорится, - произнес Эдмунд, - а вот представь, что, если ты уже просто самим фактом своего рождения за все заплатил? -То есть? - непонятливо спросил Ваня. -Ну то есть тебе все доступно, и ты можешь делать, жить и брать от жизни все что хочешь? Как тебе такое? Тогда ты не будешь жить в страхе того, что за тобой придет условный фискал и заставит делиться силой тем, что и так твое в пользу того, от чего ты это и брал, или что придет чекист и отберёт, что криво лежит, потому что, мол, "национализация". Ну или мент, например, придет и тебе патрон в трусы подкинет, а потом сам и затормозит. Произнеся это, Шилов потянулся к тумбочке, откуда взял мочалку, намылил ее и сказал: -А ведь знаешь, у многих моих знакомый в раннем детстве, ещё в Совдепии, было только два желания: "чтобы корова сдохла" и "чтобы школа сгорела". Это же глупо, иметь такие желания, что скажешь? -Ну, ну не всегда, - усмехнувшись, ответил ему Ваня, - я вот в марте тоже мечтал, чтобы школа сгорела. -А почему ты тогда ее не сжёг? -Ну, - подумав, ответил Иван, - просто потому, что я со временем перестал туда ходить. -Вот видишь, как с первым желанием вопрос решился легко и просто? - улыбнувшись, ответил Эд, - так вот, Вань, мне бы не хотелось, чтобы у тебя были такие желания. Благо, нам коров доить не надо, а школу мы сделаем такой, как ты захочешь. Не хотелось бы, чтобы ты превращался в такого Теобальда. Закончив быстро говорить, Эдмунд произнес: -Можно я тебе спину потру? Не услышав ответа и приняв поставленную спину за знак согласия, Шилов продолжил: -Так вот, Вань, представь, как это хорошо - жить без страха! Хорошо ведь, когда ты можешь позволить себе жить спокойно и не быть двуличным? -Ты это к чему, Эд? - повернув влево голову, произнес Иван. -Да просто, надо было обговорить с тобой этот вопрос, и я не знал как, - сначала немного растерявшись, тихо произнес Эдмунд, после чего иронично продолжил, - психолог из меня плохой, вот и пришлось обойтись консервативным методом - читать нравоучения, пусть и в такой завуалированной форме. Ваня, услышав и уловив скрытую шутку Эда над самим собой, испустил смешок. -Ух ты, в кои-то веки ты наконец-то уловил мою иронию, - ответил Шилов, тихо говоря и начав мыть Ване голову, - а вообще, знаешь, я был таким же, как и ты. Я примерно такие же деньжища, как и сейчас, начал получать года в двадцать три-двадцать четыре, но я ими не пользовался. Может, как и тебя, меня детство сделало таким же забитым, ну и я, в общем, ещё долго закрывал этот гештальт. Я бы мог сделать ремонт в доме, который нам перепал при репатриации, но я его так и не сделал. Мог бы, например, раз в неделю летать гулять куда-нибудь в Европу, благо, самолёты летали как маршрутки из города в город и в восемьдесят пятом году ввели Шенген. Мог бы жениться на кому-нибудь, но девушка, которую я любил, меня предала, и с тех пор я ещё больше разочаровался в людях. Вздохнув, Шилов, закончив намывать голову Ване, продолжил: -И я вышел из такого состояния только тогда, когда мне прилетел волшебный пендель, вернее, волшебная дырка в горле. Усмехнувшись над своим рассказом, он продолжил: -Сам себе удивляюсь, сколько всего я сделал за десять минут тогда. Я тогда и Волан-де-морта победил, заставив его выстрелить себе в ногу, и инсценировал свою смерть, и дал себе железное алиби на тот случай, если мне придется показаться в людях как Северус Снегг. И ещё я и позвал на помощь, и горло сам себе зашил так, что оно и сейчас не болтается, и сбежал с Малфоями при всем при этом. Конечно, я потом ещё до того времени, как стал руководить Комитетом, носу не казал, но все-таки у меня в голове что-то вдруг перещелкнуло. Вытирая голову ребенку, он сначала немного подумал над продолжением своего монолога, а потом продолжил опять: -И дырка в горле стала для коренным переломом в моей жизни. Конечно, по характеру я, может, и остался таким, которым был, но все же я стал жить совсем по-другому. Я понял, что ли, что жизнь может оборваться в любой момент и что она такая короткая, как отпуск у Теобальда, про которого мы говорили. Я, наверное, рискнул - и оказалось, что жить можно так хорошо и легко! Но и мне одновременно было обидно за то, что я раньше этого не замечал. Тяжело вздохнув и почесавшись сзади, Эдмунд спросил: -Кстати, Вань, как твоя спина? -Да нормально, а что? - ответил тот тихим голосом. -Просто она у тебя как-то зажата слишком. Это видно просто по тому, как ты сейчас сидишь. -То есть? -Ну то есть если плечи оттопырены назад и спина всегда прямая, то это - скрытая депрессия. Если плечи сдвинуты вперёд - то это подавленная агрессия. Если плечи прямо, то все нормально. Я же вижу, это просто я заметил, когда смотрел за людьми и их позой. А у тебя плечи вперед. Ваня выслушал его, но не подал виду. -Так вот, сейчас я тебе плечи помну. Сначала даже не помну, а поглажу, начнем с этого, а потом - как дашь, - тихо произнес Эдмунд, после чего медитативно прошептал, - расслабься… Иван, до которого дошли его предыдущие слова, с несколько секунд подумал и откинулся на бортик ванны. Он был холодный, но немного грубые руки Эда, ходящие из стороны в сторону, приятно разогревали. -Вот, молодец, это уже хорошо, - похвалил он, - теперь расслабься. Нигде не больно? -Эд, а у тебя такие руки аккуратные, - заметил Ваня. -Ну да, у меня они такие должны быть просто по работе. -Интересно, а ты любишь свою работу? - ни с того ни с сего спросил Ваня. -Очень, - ответил Эд тихо, и потом, почти прижавшись к мальчику, шепотом на ухо ему сказал, - но тебя - больше. Людей же надо любить больше, чем вещи, так ведь? -Ну да,так, получается. -Ты не думай, что это истина последней инстанции. Это я говорю субъективно, может, ты думаешь что-то своё на этот счёт, - сказал Эдмунд негромко, и похвалил Ивана, постепенно расслабляющегося под его руками, - вот так, очень хорошо, ты просто молодец. Откидывая голову и просто расслабься. Он аккуратно пригнул к бортику голову Вани и стал массировать ее и грудь, говоря: -Знаешь, ты - просто молодец. Реально тебе говорю, я тебя люблю безусловно, просто таким, какой ты есть. Не думай, что я от тебя чего-то требую в ответ - ты не моя инвестиция. Я всегда буду за тебя и всегда тебе помогу, не смотря ни на что. Я ведь твоя поддержка в любом случае, ты только скажи, и я приду по адресу. Хорошо, что ты стал слышать меня - так тебе жить будет гораздо легче. Шилов говорил шепотом, неднл массируя голову Ване и приглаживпя его расчесанные черные волосы. Тот полностью отпустил контроль над ситуацией и расслабился, доверив все происходящее Эду. -Теперь просто поверь мне, - нежно и аккуратно поглаживая, произнес он, - ты не обязан это проверять, поверь мне на слово, если скидываешь это. Поверь, ты - солнышко. Внутри тебя горит такой свет, который озаряет все в тебе и вокруг тебя. Он настолько яркий, что, если потрогать его, можно даже обжечься. Он настолько чистый, искренний и чувствительный, что нельзя передать словами. Поверь мне, это не спичка, которая горит всего сорок пять секунд, это - твой внутренний маяк, стоящий внутри тебя на самом видном месте. Я ценю, что это в тебе есть и что ты поддерживаешь его работу. Только вот есть одна такая досадная деталь - ты скрывает свое солнышко, такое чистое и чувственное, за пятиметровой бетонной стеной с колючей проволокой. Эта стена как граница Германии с Германией, такая же абсурдная вещь, от которой тебе так неудобно, что ты мучаешься от нее, бьётся в истерике внутри себя. Но ты скидываешь эту агрессию, и твое солнышко угасает от того, что видит твое насилие над самим собой. Оно, в котором есть лучшее, что есть а тебе, страдает, смотря, как ты бьешь себя и врешь изнутри. Эд уже перестал целенаправленно что-либо массажировать, а просто гладил Ваню под голове, подталкивая его все больше отдаваться ласкам и отпускать ситуацию. -Отпусти ситуацию, и ты увидишь, насколько легко тебе будет жить. Ты поймёшь, насколько прекрасна эта жизнь, и как хорошо жить на свете. Так хорошо, что ты слушаешь меня, а ведь я помогу тебе в этом. И так легко будет жить, так все красиво станет вокруг тебя, - шепотом, но подбирая подходящую интонацию, произносил Эд, - так легко будет, так легко! И ты ни в чем не будешь нуждаться, и не пострадаешь ни от чего, ведь я люблю тебя, каким бы ты ни был. Но сейчас ты держишь свое солнышко за бетонной стеной, и оно страшно мучается там. Я люблю тебя и твое внутреннее солнышко, просто и бескорыстно. Так сломай эту стену, и дай этому свету заполнить тебя изнутри! Тебе будет и светло, и тепло, и легко. Все только самое хорошее будет, если ты отпустишь солнышко внутри себя. Доверься ему, и... не дай ему погаснуть. Просто будь таким, как оно тебе велит - оно никогда, поверь, никогда не ошибется… С этими словами Эдмунд развернул Ваню, и, подхватив его под руки и ноги, вытащил разомлевшего из воды. Тот на секунду почувствовал холод и задрожал из-за него, но на его плечи опустилось большое махровое полотенце. Оно было широкое и белое, закрывающее почти весь торс. И это полотенце было очень теплое, точно специально нагретое. Оно накрывало Ваню, сидящего на стуле и не решающегося открыть глаза. Эдмунд в это время вытер его, высушил и, надев на него пижаму и накинув и завязав халат, стал наносить на лицо крем. -Погоди, это что? - тихим голосом спросил Иван. -Это я тебя кремом мажу, - объяснил Шилов, не отвлекаясь, - у тебя щеки и губы обветрились. Ты же хочешь хорошо выглядеть? -Ну да, - ответил Ваня. -Так вот, тебе же от этого лучше. Это стереотип, что мужчина должен выглядеть чуть красивее обезьяны и что ссадины его украшают. А ты у меня и так самый красивый. Просто не слушай никого и будь таким, каким хочешь. "Просто не слушай никого и будь таким, каким хочешь," - мысленно повторил внутри себя Иван. Шилов надел на его бледные ноги теплые носки и, захвативя полотенце и тапочки под мышку, потащил его в его комнату. -Эд, скажи, а тебе не тяжело? - в это время спросил Ваня. -Тебя нести - никогда не тяжело, - улыбнувшись, ответил ему Эд. Он затащил Ваню в его комнату и положил на кровать, после чего накрыл одеялом, завернув в него ноги. -Ещк такой момент, Вань, - произнес Эдмунд, - про Скорпиуса. -А что с ним? - спросил Иван. -Как видишь,он хорошо идёт с тобой на контакт и ждёт от тебя того же самого. Так не откажи ему в этом, не стесняйся его: как видишь, он тебя не стесняется. Немного погодя Эд произнес: -Просто понимаешь, мужская дружба - вещь, которая может жить очень долгие годы. Это у девок она до тех пор, пока не начнутся мужики, в большинстве случаев. А у пацанов она может быть на долгие годы, начиная со школы или с универа. Знаю даже людей, у которых жена была одна, другая, третья, четвертая, а друзья с универа и на всю жизнь, взять того же Плотницкого. То же самое, в какой-то мере и у меня - как дружил с Малфоем-старшим со школы, так и до сих пор, хотя он сбежал в Италию и был признан по уши виноватым, а я сменил фамилию и был оправдан. Перед тем как уйти, Шилов произнес: -Знаешь, мне тебя жалко, что ты, так сказать, таскаешь свою голову на плечах. Внутри тебя горит такое яркое солнышко - не дай ему погаснуть. Для этого просто разрушь бетонную стену внутри себя и отпусти его. Хорошо, что открылся мне, молодец. Доброй ночи тебе. -Тебя тоже, - ответил Ваня, и Эдмунд исчез в светлом коридоре, закрыв за собой поскрипывающую дверь и оставив после себя темноту. За окном начинал поддувать ветер, качая деревья, а через открытую форточку шел свежий воздух приближающегося дождя. Прохладные дуновения ветра, теплая кровать и холодная подушка сделали свое дело. "Действительно, а что, если попробовать выйти из зоны комфорта?" - подумал Ваня перед тем, как заснуть. Минувший день был для него очень насыщенный, полный событий и всего нового, которое, казалось, пришло из другого мира. "Может, пора бы уже снести эту самую стену, если все вокруг идёт мне навстречу?" - подумал Иван напоследок, после чего заснул достаточно быстро, будто растворившись в мягкой постели. Он отключился почти сразу после того, как закрыл глаза. Ему в ту ночь снился странный сон. В нем Шилов куда-то его собирал и напоследок перед выходом надел на него длинную кофту и куртку, которую достал откуда-то из шкафа. Ее Эдмунд подтянул в поясе и стал застёгивать на все замки, намотав ещё поверху шарф и надев на голову шапку-ушанку. Ваня в таком виде почувствовал тепло, как под этим нагретым полотенцем. Куртка была длинная и очень теплая, она облегала тело, прижимаясь к нему, но не стесняла движений. После этого странного ритуала Ваня, надев ботинки и теплые носки, вышел за дверь квартиры и пошел куда-то по зимней Москве. "Внутри тебя горит такое яркое солнышко - не дай ему погаснуть," - проворачивал он эту фразу, сказанную Шиловым, снова и снова в своей голове. Ваня будто петлял по бесконечному лабиринту узких улиц, то поднимаясь в горку, то спускаясь под горку. Старинные дома вокруг него образовывали длинные, бесконечной долго тянущиеся стены, над которыми сияло голубое морозное небо, и оттого они вскоре стали все на одно лицо. Хождение взад-вперед, пусть и во сне, быстро надоело Ване. Он не мог ориентироваться ни на одну из достопримечательностей: их просто не было видно. В конечном счёте он сел на бетон около какого-то дома и подумал: "Да что ж такое?" Ваня проснулся в четыре утра следующего дня. Солнце в окне ещё только всходить справа в окне, но его было плохо видно из-за облаков. Лес все ещё обдувался августовским ветром, разошедшимся небывало сильно ночью. Природу за окном всю трясло, и она все не собиралась останавливаться. В форточке пищал вихрь, и ее пришлось закрыть. Ваня, проснувшийся так рано, никак не мог заснуть, и поэтому он поднялся с кровати и решил пройтись по поместью. Выйдя из своей комнаты и миновав темный коридор, он периодически натыкался на разросшиеся тени существ, бывший примерно метр высотой и выглядящих довольно уродливо. Из открытых комнат доносились скрипы, шорохи и временами еле слышное кряхтение. Замечая тень каждого такого создания, Иван всякий раз ругался матом по-русски, но невиданные им ранее ночные обитатели исчезали быстрее, будто больше боялись его, чем он их. Ваня стал спускаться по черной железной лестнице. Луна через окна на лестничных клетках не была видна за серо-синими тучами, равно как и звёзды. Ветер не угасал, навевая дождь и сырость в парк. Колебались сосны в лесу где-то вдалеке, и многочисленные холмы впереди втором им. На стенах в пустых ещё не снятых рамах стали мелькать какие-то люди, выведенные красками. Они будто ничего не замечали, проведывая свои дома, которые ещё недавно пришлось оставить и переехать на галерку дома. Ваня их детально не видел, как и они его. Свет нигде не горел. Иван миновал второй этаж и спустился на первый, откуда с лестничной клетки свернул прямо, не спускаясь дальше в подвал, и подошёл к длинному столу в большой зале. Лунный свет через окна наверху проходил в нее, падая на пол и на скатерть бело-синими фрагментами. За столом сидел Скорпиус, подперев голову кулаком. -О, привет, а ты что здесь делаешь? - спросил его Ваня. -Да то же самое, что и ты, - не поприветствовав, отозвался он, - не хочу спать - не сплю. Повернувшись в сторону пришедшего и севшего рядом с ним Ивана, Малфой спросил немного вялым голосом: -А ты-то что? Мы, вроде, тебя сегодня в край загоняли? Ты, по идее, после всего этого должен спать как убитый. -Как видишь, что-то не особо убитый, - ответил ему Иван и замолк, не в силах придумать телу для разговора и просто глядя в потолок на окна. Малфой, повернувшись в его сторону, первый не выдержал и спросил: -Ну, так что делать будем? -Да не знаю, - ответил Иван, облокотившись на спинку стула и сев от этого полулежа. Немного подумав, он произнес, - да можем так, поболтать. -Ну и что бы ты хотел обсудить? - спросил Скорпиус, немного повернувшись в сторону друга и проявив к нему больший интерес. -Знаешь, мне тут Эд одну вещь сказал, - начал Ваня, - вернее, даже целую беседу со мной сейчас провел. Типа я себя слишком закрыто веду и что мне надо больше открываться людям, типа мне так жить будет легче. -Ну, судя по тому, что ты мне наговорил в прошлый раз, нисколько не удивительно, что ты не можешь раскрепоститься, - произнес Скорпиус, - с твоей стороны это такая защитная реакция, судя по тому, что ты мне вчера наговорил. -Кстати говоря, я тебя вчера не обидел тем, что наговорил столько много? -Да ладно, тебе же лучше. Гораздо хуже было бы, если бы ты с этим жил и мучался. -Спасибо тебе тогда, что это мне прощаешь. -Да ладно тебе, мне нисколько не обидно, честно тебе говорю, - произнес Малфой. Голос его звучал достаточно искренне, чтобы Иван в это поверил, - так что говори как думаешь, тут можешь не сдерживать себя. Немного подумав, он сменил руку в качестве подставки под головой и произнес: -Только давай договоримся, что то, что мы сейчас друг другу скажем, между нами и останется. "Врачебная тайна" называется. -Врачебная? - спросил Ваня. -Ну это ж я, по сути, подрабатываю на тебя как психотерапевт. Ты же меня знаешь без году неделю, ну вот я и не смогу перейти на личности. Ладно, договорились? Малфой протянул вперёд согнутый мизинец. Иван схватил его своим и потряс. -Ну так вот, значит, договорились, - улыбнувшись, ответил Скорпиус, - в общем, я тебе так скажу: дядя Эдмунд, ну или Эд, как ты его называешь, не видит ситуации со стороны. Он, конечно, владеет легилеменцией, но на тебе он ее точно не применяет, это я тебе точно скажу. Почему? Да потому что это просто невежливо. Кстати, я тут заметил одну интересную деталь. Ты всегда называешь его по имени, типа "Эд", а не "папа", хотя вы, по сути, отец и сын. -А, да это всегда так, - ответил Ваня. -Когда тебе грустно, ты злой или ты на кого-то обиделся, ты его так же называешь? -Ну да, это не зависит от моих эмоций. Да я, честно сказать, сам не придавал этому большого значения, как и он. -А, ну, значит, это происходит в фоновом режиме, - предположил Малфой, - значит, дело не в нем. Немного погодя он произнес: -Хотя я тебя и довольно поверхностно знаю, твоя реакция для меня уже примерно предсказуема. Я знаю, что ты, на самом деле, проявляешь себя и свой характер. И я уже с уверенностью могу сказать, что твое поведение - это всего лишь маска, причем довольно неудачная. -Неудачная? -Ну да, невооружённым глазом видно, что ты двуличный, извини за прямоту. И свое истинное лицо ты показываешь очень немногим. Но его, надо сказать, и так видно. Я тебя не осуждаю, нет - понятно, что это у тебя не более чем защитная реакция. -Ну так и что с этим делать? - спросил Иван, опершись локтями на стол и поставив на кулаки голову. -У тебя проблемы с доверием. Ты ждёшь плевка в душу откуда угодно, даже от меня и Эда. Вообще, три столпа, на которых основывается доверие - это безопасность, стабильность и предсказуемость. Все три у тебя ещё есть, но ты зажался в самом себе и не готов выйти из зоны комфорта. Интересно, а у тебя всегда было такое? -Ну да, наверное. -Я бы тебе вот так сейчас сказал. Просто выходи иногда из зоны комфорта и старайся доверять людям. Ответственно тебе говорю, что тяжело жить, когда не знаешь, от кого ожидать удар в спину. Да, тебе тяжело изменить свою жизнь, но ты успешно делаешь шаги в этом направлении. Как вариант - ещё можешь найти того, кто похож на тебя. Да, это может занять время. Но лучше все рассказывать себе подобному, от которого не исходит никакой угрозы. -Им можешь быть ты? -Ну вот я про тебя и говорю. На самом деле, ты чувствительный и утонченный, но в хорошем смысле этого слова. Мне это в тебе очень нравится - я бы так не смог. Ты показал перед всеми себя в таком ключе - вот и умница, ты делаешь успехи. От этих слов у Вани пошли мурашки по коже. Он посмотрел на Малфоя со взглядом, в котором смешались радость и шок одновременно. -Переступай и дальше через себя, иди и дальше в таком русле. Молодец, хорошая работа. Ваня прослезился от этих слов. Всхлипывая, он произнес: -Спасибо тебе большое, Скорпиус. Ты так добр ко мне… -Я просто делаю то, что должен, - ответил тот и приобнял друга, привстав и подойдя к его стулу, - у тебя есть предпосылки для того, чтобы измениться. Так научись переступать через себя, только и всего. А там и дело с концом. Будь уверен, мы тебе в душу не будем плевать. Мы не такие. -Как бы хотелось надеяться, - прошептал Ваня. -Не сомневайся. Просто рискни - и не пожалеешь. Тебе это просто необходимо. Малфой, выпустив Ивана из своих рук, не отошёл далеко. Стоя под его носом, он спросил: -Вот например, ты знаешь много вальсов? -Причем здесь это? - недоумевая спросил Ваня. -Да я так, перевести тему, немного отвлечь тебя, - произнес Скорпиус мягко, - так что? -Ну, может, пару-тройку знаю. Ну так, самые попсовые, так сказать. -Ну и как, нравятся они тебе? Ване на секунду вспомнился снегопад, который он наблюдал в марте. Снег тогда вихрился и кружился в свете фонаря, будто в вальсе. Тогда Иван, сидящий на подоконнике и прислонившись носом к стеклу, внезапно представил для себя все происходящее как бал, а этот круговорот - как один из вальсов на нем. Тогда он стал почему-то ассоциировать себя с одной из падающих снежинок, будто присутствуя на этом празднике лично и сначала танцуя на нем, а потом сникая, будто в усталости, приземляясь за стол и там общаясь и смеясь с другими себе подобными. -Так что? - оборвал его светлые воспоминания Скорпиус, - ты что открыл рот и молчишь? -Да так, - ответил Ваня, - просто вдруг один вспомнился. Я и не знаю почему, но именно он. Очень красивый и очень манящий, такой, в своем особом темпе. Это же плохо, когда ты вальсы всю жизнь собираешь, но так и не станцуешь ни один из них? Скажи же? -Ну да, это плохо, - ответил Малфой, смотря на друга с необычайно добрыми и понимающими глазами, - а ты в курсе, что под них ещё и танцевать можно? -Жаль, я танцевать не умею, - немного самоиронично произнес Иван. -А что если я докажу, что ты, на самом деле, умеешь танцевать? - по-детстки непосредственно спросил Малфой. -Ну, тогда это будет очень хорошо, улыбнувшись, ответил Ваня. Его улыбка, заметная в темноте дома и лунном свете, показалась Скорпиус особенно красивой. Он стоял и смотрел на Ивана, немного стесняющегося неизвестно чего и одновременно так живо выглядящего. -Тогда иди переодевайся, - сказал ему Скорпиус, а то в тапках ты ничего не станцуешь. Ваня, только услышав это, сразу мухой бросился к себе в комнату. Не успел Малфой сделать ему замечание, как он скрылся на пролётом и вскоре оказался на третьем этаже. Он быстро скинул с себя пижаму и как по тревоге натянул штаны, подвернул их, застегнул рубашку и зашнуровать ботинки. В полном обмундировании он, на ходу приглаживая волосы, так же галопом прискакал вниз к столу. -Как ты быстро, - удивился поднявшийся со стула Малфой, - будь аккуратнее в следующий раз, а то лестница железная, можешь упасть. -А, вот как, - ответил Иван, - извини, если напугал. Спасибо, что беспокоишься. Малфой показал ему на место между столом и аркой в прихожую и велел, - тогда встаём сюда. Ваня повиновался. Скорпиус показал первое упражнение, произнеся: -Первое - переступания. Переносим одну ногу вперёд и к ней потом вторую, и уже на нее переносим вес. Пробуй. Иван поставил правую ногу вперёд и перенес к ней левую. -Вот так, молодец, - произнес Малфой, хваля, - теперь, когда так переступаешь, перетаптывайся на второй ноге. На "раз-два-три". Посмотрев на живой пример, Ваня повторил. -Да, вот так, - говорил ему его учитель, - теперь в паре. -С тобой? - немного смутившись произнес Ваня. -Ну а с кем же ещё? - ответил ему вопросом на вопрос Скорпиус. Взяв его за руки, он провел его такими движениями сначала на шаг назад, а потом на шаг вперед, задавая словами ритм: "Раз-два-три". -Да, вот так, молодец, - похвалил он потом снова, - теперь попробуем так же, но с поворотом. Тут мы зависнет на некоторое время. Я веду, ты идёшь за мной. Скорпиус снова взял его за руки, и они повторили ранее изученные движения, но с поворотом. Ваня полностью положился на Малфоя, доверяя ему во всем и ступая за ним следом. -Ты можешь топать сильнее, не бойся, - говорил он, задавая шагами ритм, - мы все равно тут одни. И не торопись пока. "Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три," - проговаривал шепотом Ваня. -Да, так держать! - подбадривал его Скорпиус, - теперь приостановимся, переведём дух. Малфой остановился, и Ваня вслед за ним. -А ты сколько раз вальс танцевал? - спросил он. -В учебных целях - раз десять, на праздниках - пару раз точно, - ответил ему его учитель, - мы, кстати, разучиваем его простонародную версию. Это так, как я сам умею, так тебя и учу. Переведя дух, он произнес: -Ну что, поехали дальше? Опять же - я -ведущий, ты - ведомый. Ваня, занимая позу для начала танца, усмехнулся, глядя на Малфоя, который был ниже его сантиметров на пять, и подумал: "Ни фига себе: я ещё и ведомый!" Тот не понял его иронии и приступил к тренировке, продолжавшейся следующие пару минут. -А теперь - ты ведущий, а я ведомый, - произнес он по прошествии этого срока, и Ваня начал задавать темп, держа уже Малфоя за руки. Тот, несмотря на некоторую торопливость, не вмещающуюся в темп, легко поддавался и, когда их взгляды встречались, легко и дружелюбно улыбался. -Ладно, остановись пока, - попросил он Ваню, только вошедшего во вкус, - а теперь попробуем под музыку. Ты ее на телефоне можешь поставить? -Я бы мог, но тут интернета нет, - произнес Иван, посмотрев в достатый из кармана телефон и пожав плечами. -И что это значит? -Не могу я включить. Долго объяснять, как это работает, да и не по теме. -Ладно, тогда у нас есть план "Б". Сейчас притащим одну старую железяку и заставим ее играть. Малфой, сказав это, метнулся в столовую и вышел оттуда, открывая ногой двери, с деревянным обшитым кожей ящика. Он притащил странный предмет на стол в зале и открыл его, после чего стал искать на полках шкафа неподалеку пластинку. -Это что? - спросил у него Ваня. -Это патефон, - сказал ему Малфой, - та штука, с помощью которой слушали музыку первобытные люди. Когда он поставил под иглу в ящике виниловую нужную пластинку, его ученик спросил ещё раз: -И что, как работает? -Не времени объяснять, да и не по теме, - смеясь, ответил его же словами Малфой. Заводя патефон за ручку, похожую на кривой ключ от машины, и готовясь поставить на пластину иглу, Скорпиус сказал: -Так что, станцуем вальс? Дождь, вкупе с ветром ещё полчаса назад вовсю бушевавший за окном, почти сошел на нет. Теперь он не громыхал своим летним грозным и немного залихвацким громом, а лишь аккуратно и деликатно сбрасывал на росистую траву свои теплые капли. Ветер тоже стал теплее и почти сник, прекратив дикие завывания. Как теплые морские волны, своим экзотическим шумом ласкавшие слух, он стал нежно заливаться в форточку, как шепот. Он рокотал и ласкал уши детей, готовых занять позу для танца. Все, кроме него, выступавшего свидетелем, умолкло, и он сам заметно остепенился, становясь все тише и тише, ласковее и ласковее. Его влажные дуновения наполняли залу, разгоняя духоту и сонливости по дальним углам. Стало тихо. Уже виднелся рассвет, готовый взойти с минуты на минуту и обещавший хороший теплый день уходящего августа, обещающего быть светлым и свободным, в которым вольный ветер то проносится мимо табуном лошадей, то проскальзывает в темпе вальса, предстоящего детям. День обещал быть лучше прежнего и таким же полным эмоций и насыщенным. Все замерло в предвкушении. Ваня посмотрел в глаза Скорпиуса. Тот уже был настроен потанцевать и с добрым, немного заискивающим взглядом смотрел на Ваню. Тот, в свою очередь, принял такой знак внимания от друга и, приняв нужную позу, ответил немного грубым голосом: -Давай. Малфой отпустил иглу, и та стала скользить по пластинке, издавая первые несколько секунд шорох и тихий скрежет. Скорпиус и Иван заняли каждый свою позу, не переставая глядеть друг на друга полными теплоты взглядами. Второй взял за руки первого, приняв как подарок его чуткость и доброту, одновременно удивляясь его своеобразной харизме и уверенности в себе. Музыка началась. Первые ее аккорды прозвучали, как заканчивающийся на улице дождь, тихо и несколько неуверенно. Потом их поддержали духовые, возникшие как бы из воздуха. Дети уже сделали первые движения и вращения, как вдруг оркестр на полную мощность, оставив прелюдии, грянул первые аккорды. Иван, одновременно расслабившийся и при этом контролирующий движения Скорпиуса, стал внемлить каждую ноту поставленную оным вальса. Все они, аккорды и ноты, вместе взятые, неспешно переливались в своих вращениях, помещаясь в такт, задаваемый контрабасом и барабанами. Звуки музыки напомнили мальчику сначала волны в Ухтоме, переливающиеся в солнечном свете и кристально чистую воду этой речушки, через которую было видно каменистое дно. Затем вспомнились сосны Малфой-менора, выглядящие достаточно своеобразно, как большие зелёные зонтики, накрывавшие пространства между ними вокруг. Ваня незаметно поправил воротничок своей белой рубашки перед рефреном, в котором прозвенела своим медным голосом труба. Он, как и Малфой, наслаждался процессом, стараясь не отвлекаться ни на секунду и полностью доверяя своему партнеру. Был слышен топот массивных ботинок Ивана, но он не перебивал музыку и нисколько не замечался им самим. Ваня отбросил все, полностью отдавшись процессу танца и одновременно и расслабившись, и полностью концентрируясь двигался. Усталость абсолютно не чувствовалось, и сердце стало биться медленно, в такт неспешной музыке. Его партнёр тоже полностью доверился ведущему и процессу. Во втором куплете он несколько раз прокрутился вокруг своей оси, самостоятельно, как экспромт задав эти движения, и продолжил показанную ранее схему танца. Он не думал ни о чем, так по-доброму, простодушно и несколько легкомысленно улыбаясь, но при этом не отпусая контроль за ситуацией, не уходя на автопилот. Иван нисколько не волновался и не боялся, чувствовав себя абсолютно комфортно и расслаблено. Малфой беззвучно, только кивая головой хвалил его и в то же время просил не торопиться. Они понимали друг друга без слов, полностью доверяясь и ни сколько не сомневаясь. Во время третьего куплета они оба синхронно увеличили амплитуду и темп, размахнувшись руками. Сразу после этого музыка сначала успокоилась, и сначала замедлился Ваня, и уже потом в его ритм включился Скорпиус. Последний куплет и рефрен прозвучали очень тихо, деликатно, как дружеские улыбки и объятия. Вальс стих сам по себе, а потом, будто поклонившись, как солист в оркестре, сник, и дети остановились. Иван, прекратив направлять, на несколько секунд застыл в эйфории и умиротворении. Ему все мерещились глаза и улыбка Скорпиуса, поддерживающие его, и плавные переливы только что сыгравшего вальса. Патефон опять заскрипел и заскрежетал, будто приводя его в чувство. -Это было шикарно, - произнес Малфой, быстро отошедший от танца, - я и не ожидал, что тебя на шесть минут хватит. Усмехнувшись, он сказал: -Ты просто умница. Я в восторге, как ты хорошо танцуешь. Ты меня даже загонял, а то я думал, что ты через раз будешь наступать мне на ногу. Немного отдышавшись и вынув пластинку вон, он спросил: -Ты сам-то как? Не устал? -Так - нисколько. Усевшись на ближайший стул и свесив руки через спинку, он произнес, говоря почти шепотом: -Знаешь, спасибо тебе большое. Когда мы танцевали, я понял, что такое доверие. -Вот видишь, и тебе стало легче, - с улыбкой на устах ответил ему Малфой, потрепав по щеке, - ну и что скажешь, как тебе? -А как я стеснялся - танцевать с другим мужчиной, а, оказывается, так хорошо получилось. -Да мы и не сделали ничего особенного. Я просто вывел тебя из зоны комфорта, только и всего. Он опустился на стул рядом и, шнуруя ботинки, кладя ногу на ногу, произнес: -А когда ты вне зоны комфорта, тебе каждый раз приходится действовать по-новому, и у тебя не получается обращаться к своему старому опыту. Для того, чтобы ты снова научился доверять людям, это первостепенно важно. -Вообще, мне так легко было сейчас, знаешь! - отозвался Иван, положив локоть на стол и сидя в полоборота, - я был как будто ветер, я просто летел, я не чувствовал ничего только себя и тебя. Знаешь, это настолько необычное и непередаваемое ощущение, когда тебя обнимает кто-то, кроме Эда… -Да, что верно, то верно, - поддакнул ему Малфой, - кроме Эда, у тебя должен быть кто-то ещё, кому можно доверять безоговорочно. Немного погодя, взглянув на все разгорающейся в длинных окнах рассвет, он произнес: -Так что ты понял, как это делается. Просто переступай через себя и выходи из зоны комфорта. Просто говорить тебе, что все в прошлом, можно сколько угодно, но пробовать доверяться людям надо уметь. Иван поднялся со стула и стал смотреть куда-то вперёд. Скорпиус посмотрел на него, и потом, будто уловив намек, обнялся с ним. Он был Ване по уши, и тот немного пригнулся, чтобы смотреть в его глаза. -Мама говорит, - произнес Малфой, - что всякий опыт - это как конфета: не попробуешь - доподлинно не узнаешь что внутри. -В "Форест Гампе" была похожая цитата, - произнес Иван, не отводя от другая свои темно-карие глаза, на которые набежали слезы. Он поправил свои черные волосы, зализанные набок. Они блестнули в закате, как отражения сосен в Ухтоме днём. -Да я знаю, - ответил Скорпиус. Он посмотрел на Ваню своими голубыми глазами, которые как алмазы блестели в утреннем свете. Платиновая прическа залезла ему на челку, и тот поправил ее, отодвинув назад. Солнце уже почти встало, выбив из дальних углов залы темноту, не оставляя ей ни малейшего шанса. Внутри менора стало гораздо теплее, чем два часа назад, когда они двое только встретились. Парк снаружи все пробуждался и поднимался. Деревье в саду перед входом отражали утренний солнечный свет, небывало яркий, свежий и теплый. На газоне сникала выпавшая роса. Пробуждение природы этим утром происходило плавно, как вальс, который звучал несколько минут назад. Все рассветало и расцветало буквально на глазах, но было невероятно тихим. Ветер ежеминутно пролетал над парком, насвистывая всякий раз. Серые голуби из леса проворковали несколько раз свою незатейливую мелодию. Ваня открыл окно в прихожей. Через него в дом ворвались потоки теплого ветра и света, смешиваясь в едином порыве, наполнившии все и победившим сон. Ивану стало на душе так легко, что он пустил ещё немного слез счастья. Уже через мгновение он подбежал к смотревшего на него Скорпиус и спросил: -А может, когда-нибудь станцуем ещё? -Обязательно станцуем, не переживай, - ответил Малфой. 2023-2024