Ноябрь

Возможно, временами Кавендиш был и не таким нелюдимым и заносчивым, как порой казалось Дакоте. По крайней мере, когда спал. Раскинувшись в кресле после очередного плотного приема пищи, который Винни любил называть перекусом, парню нравилось наблюдать, как признаки какого-либо негодования на лице напарника сглаживались, превращаясь в единое непринужденное изображение спокойствия. Гадать, что же на уме у, бесспорно, самого ответственного путешественника во времени особо не приходится: тонкие, прежде расслабленные губы сжимаются, чтобы пробормотать какую-нибудь ерунду. Например, имя встреченной во время их последнего визита в штаб особы женского пола. Девушка случайно попалась им на пути, и черт бы дернул самого Дакоту первым обратить на ту внимание, если бы не прилетевшая в голову, очередная и дурацкая идея для подкола. Ну а там понеслось. Правильно, им же некуда торопиться, сам он ведь не так хорош как собеседник, напарник, человек, которого бы хотелось держать рядом. Подзадумавшись над последним, Дакота машинально сжимает край газеты, готовый швырнуть кусок бумаги в разложившийся на столе напротив седой затылок. Он всегда так делал, чтобы разбудить пристрастившегося к дневному сну напарника. В последний момент рука осекается — парень решает поглядеть на опущенные подрагивающие ресницы еще совсем немного. Может быть, накрыть худые плечи курткой яркого спортивного костюма, когда воздух ощутимо начинает стыть, а в оконную раму попадает несколько мелких кусков града. Может быть, осторожно поставить сползший на бок цилиндр рядом на стол. И, может быть, это все, что Дакота способен себе позволить. Следить за вздымающейся грудью во время размеренного, еле-улавливаемого глазом и слухом дыхания оказывается любопытно успокаивающим занятием. Винни невольно тянется рукой к дужке очков, разоблачая себя на необъяснимом отдаленном желании рассмотреть все по-лучше. Осознание вызывает легкий несдержанный смешок, пальцы отрываются от очков, и уже скоро парень крадучись выскальзывает за дверь, предвещая неловкость, готовую образоваться в комнате с минуты на минуту. Хорошо, что он уже давно научился иметь с ней дело. Дакота держит напарника за плечи, хватает за запястья, хлопает по спине и спускается на талию только, чтобы помочь им доковылять до безопасного места во время их редких инопланетных схваток. Дакота выжимает смоченную в холодной воде тряпку, прикладывает к чужому знойному лбу, не задумываясь, прижимает, пока холодную, слегка влажную ладонь к горящим острым скулам и случайно натыкается на выжидающий скептический взгляд. А потом определяет для себя больше никогда так не делать. С открытыми плечами на улице неудивительно прохладно, особенно для такого теплолюбивого Винни. Но он тут ненадолго. Переждать. Взгляд падает на град, скопившийся в пожелтевшей около местного забора траве, и Дакота вспоминает про Рождество. Размыслить над возможным подарком получается плохо. Сам путешественник во времени не считал это своей сильной стороной, пусть и допускал, что понял это лишь потому, что кто-то когда-то осмелился сказать ему это вслух и в лицо. Ну а Кавендишу порой и решимости не надо было. В конце концов, поглощенный мыслями о рождественском банкете, на который, как он надеется, их с Кавендишем пригласит агенство, Дакота спустя какие-то жалкие 20 минут добредает обратно к дому. Дверь открывается первой. Винни сразу же подмечает в глубине комнаты знакомую ветровку, бережно сложенную и теперь покоящуюся на своем прежнем месте, и только потом — взволнованные голубые глаза, уже выжигающие в нем дыру. — Дакота! — восклицает Кавендиш, вталкивая застывшего не весть от чего друга внутрь. — Где ты пропадал? Еще и раздетый! Ты посмотри, на улице что! — Я и посмотрел. Вроде ноябрь. — Дакота наконец садится в кресло под натиском рук напарника, которому непременно нужно, чтобы тот уселся, как будто после травмы или шока. — Ноябрь! Оденься наконец. Дакота расправляет куртку, растрачивая все предшествующие старания, примененные к сохранности ее аккуратного вида. Кавендиш наливает чай, а у Винни крутятся в голове только две мысли: откуда у них чайник и, что руки Кавендиша на его плечах впервые ощущались так тепло.