Семь заповедей:
1. Каждый, кто ходит на двух ногах, - враг.
2. Каждый, кто ходит на четырех ногах или у кого есть крылья, - друг.
3. Животные не носят платья.
4. Животные не спят в кроватях.
5. Животные не пьют алкоголя.
6. Животное не может убить другое животное.
7. Все животные равны.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀
«Скотный Двор», Джордж Оруэлл.
Без света и тепла ничто живое расти не сможет. Во тьме лишь мертвое способно разлагаться и смрадом заполнять улицы, отравляя самых невинных. — И тебе доверили развозить такой товар? — Кому-то смешно, а кто-то стоит ровно, безмолвно продевая пальцы через кольца кастета в кармане. — Рюкзак за спиной к земле не тянет, шкет? Среди грязных, заплеванных улиц свой вес нужно доказывать. Никто с уважением смотреть не будет на крикливую истеричку, лишь поэтому стоило зубы скрепить крепче и терпеть. — Мелких копы не шуршат, Хан, — голос из тени обращённый к парню, который держит в руках пару грамм дури, раскатывая порошок между пальцев, а после делает пробу языком. Набирает ещё немного, втягивая носом, Хан хмурится, дёргается резко и подпрыгивает на месте из-за того, как сильно свело слизистую после первой тяги. Высокий мужчина — точно старше своего друга, отходит от стены, зажав сигарету между зубов, он забирает пакетик у Хана и прячет в карман, доставая оттуда же деньги, вкладывает их в руки шкета со скейтом, которому уже пора было ехать на другую точку. — Прости, мы задержали тебя. — Ага, — безразлично слетает с губ, прежде чем колёса скейтборда зашуршали на мокром асфальте проезжая прямо между двух покупателей, которых видеть больше не хотелось. Много слов, а купили всего три грамма. Контакт должен быть урезан до минимального времени: товар, деньги, прощание — последнее вообще не обязательно — так было более прибыльно по сумме и экономно по времени. Вообще сама задача ездить от одного района к другому, которые полностью под контролем одного человека, все ещё опасно. Не все служат верно, много кто зол и обижен из-за того, что их амбиции подавляют. Вожак в стае один, людей, желавших занять его место, сотни. Поэтому часто происходили нападения и порча товара, так бунтари передавали привет верхушке. На шкета нападали неединожды. Рвали рюкзак, разбивали скейт и даже применяли сексуальное насилие, зажав в углу у мусорных баков. Первый раз было слишком больно и стыдно за себя. Стирая чужую сперму с губ, собирать разломаную надвое доску и тихо реветь, потому что такая жизнь всегда ведёт к одному — самоуничтожению. Второй раз плакать уже не хотелось, лучшим решением было просто сбежать. Купить новый скейтборд получилось только через неделю после второго случая, а рюкзак выделили в местном бараке. Добрая женщина, занимающаяся варкой опиума всучила его без слов, мол сынишка её вырос, чего сумке лежать без дела. Третье нападение было ожидаемо, худое тело, вдвое меньше остальных, окруживших его, в бега пускаться не собиралось. Конечно, ведь помимо нового скейтборда щкет обзавелся и перочинным ножичком. Он не убьёт, но ударив по сухожилию на ноге оппонент навсегда лишится возможности ходить. Что и было сделано. Больше шкета не трогали, а в бараках, прознав обо всем, повысили уважение и доверие. После этого стало интересно: сколько ещё сухожилий нужно перерезать, чтоб подняться выше? Только дело было совсем не в нанесении увечий, а в весе. Бери хмурого столько, сколько сможешь унести, главное не жадничай слишком. Вес, малыш, вес. — Подъём, малёк, — слышать очередное существительное относящееся к одному семейству — малыш — в свой адрес, порядком надоело. В двадцать три года такие прозвища кажутся похабно-унизительными. Обидными даже, в какой-то степени. — Я с дарами. Сколько сейчас времени неизвестно, в бараках на стенах часы не висят, чтоб варщики темп не сбавляли, ссылаясь на позднее время. Солнечного света тут тоже нет, окна плотно зашторены. В воздухе застыл кислый травяной запах, который гоняли туда сюда вентиляторы, особо не принося никакой пользы. Под сон была выделена отдельная комната с матрасами на полу, но на них редко кто спал, кроме шкета. Он единственный тут завсегдатый. Придёт после развозки тихонько и скрутится на своём любимом месте у окна. Скейтборд он кладет рядом, подаренный рюкзак сверху, все своё всегда рядом держит, бережёт. Не хочется больше терять что-либо, даже такие материальные мелочи, как это. Духовного то не имелось ничего, семьи нет, близких тоже не наблюдается. Существовал только барак и развозка наркотиков, за которые шкету платили достаточно, да и тот самый старый матрас в углу комнаты, куда изредка пробивался луч солнца, задевая щеку с еле-еле видными родинками. Сегодня тот самый день, маленький островок света сверкает прямо перед только что открывшими сонными глазами. Чудо. Среди грязных серых стен — этот свет — ощущение надежды. — С днём рождения, — прежний голос возвращается, он звучит сверху, после чего жилистая смуглая рука, опускает на пол перед матрасом, маленькое блюдце с шоколадным кексом и свечой, — задуй свечу, Юнги! И желание не забудь. — Каждый год поздравляешь, а ведь просил перестать, — Юнги всегда возмущается, получая излишнее внимание, и при этом сейчас он с тяжело скрываемым интересом смотрит на тот кекс, ему приятно. Спасибо сказать хочется, но молчит, прикрывая глаза и через пару секунд задувает почти догоревшую свечу. — Загадал? Юнги продолжает лежать на боку, поднимая лишь взгляд на варщика, скромно улыбаясь ему. — Загадал, — подтверждение. — Надеюсь, это были тачки, тёлки и Блек Джек, — серьёзно произносит парень, — со своим стариной Кихо. Вот бы прямо сейчас поспать на теплых сиськах. Эти желания шкет точно с ним не разделяет, но смеются они одновременно, разбавляя утро лёгкостью момента. Конечно, о своём истинном желании Юнги никому не скажет, разве что прошепчет Вселенной, оставив исполнение этой мечты на её совести. А сам он поднимется через пару минут с матраса, захватив кекс с собой на завтрак и взяв у старшего новый список клиентов с товаром, перед тем, как выйти на улицу, глазами ища место потише. Бордюрка на заброшенной парковке подходит, там Юнги удобно мостится и достав кекс завёрнутый в салфетку, начинает есть его, осматриваясь по сторонам. Рядом никого, но впереди его ждал внушительный список заказчиков в разных районах Сеула. До вечера нужно было обязательно управиться и попытаться не обзавестись проблемами. Ближе всего был район Каннам — самый прибыльный и щедрый. Люди там не просто ищут наслаждение, они нуждаются в чистом удовольствии без примесей длинной примерно с палец на стеклянном покрытии. У них есть деньги и нет времени, поэтому всегда происходит молчаливый обмен и Юнги уже запрыгивает на свою доску, проезжая по пустой части дороги, отталкиваясь от асфальта и лавируя между велосипедистами, мчащимися прямо навстречу. От этого местного шествия отрывается один велосипедист и встретившись с глазами Юнги заезжает за угол, ожидая там. Это тоже постоянный клиент. Покупает только с рук шкета и сверху всегда кладет больше нужного. — Привет, — говорит, уже привычно, немного неловкий и взволнованный парень, он топчется на месте, пока Юнги достает его дозу в бумажном пакетике. — Как твои дела? — Ты же знаешь, — но на самом деле никто и ничего не знает. Этот ответ — избегание. — Да-да, — парень растягивает велошлем на подбородке и подойдя ближе берет из рук шкета кокс, вкладывая ему в ладонь новенькие евро. По ощущениям там пару сотен или больше, взгляд опустить не получается. Юнги не успевает просто, захваченный в касание чужих губ, он замирает. Этот поцелуй ничего для него не значит, никогда он не вызывал дрожи или чего-то похожего. Обычная благодарность за чаевые, сумма то не маленькая, можно потерпеть, тем более велосипедист собой не плох: симпатичный, подтянутый, он богат, приятно пахнет и всегда ласков. Но почему-то Юнги даже этого мало. Хотя стоило бы начать с того, что он не уверен до сих, что мужчины его интересуют. — Спасибо, — его улыбка кажется теплой и нежной, Юнги наверняка бы в нее влюбился не будь он курьером с притона, который физически разучился хоть что-то чувствовать. Потому что там где чувства — там и боль вперемешку с виной и ненавистью к себе. Неожиданно велосипедист кладёт ещё двадцать евро и коснувшись мягкой щеки напоследок, подхватывает свой велосипед и уезжает, оглядываясь по сторонам, чтобы случайно не сбить кого-то. Юнги быстро прячет деньги, он сам себе пришил внутренний карман на куртку старыми нитками тётушки, складывая все купюры туда. Потом он поделит свои деньги, и деньги варщиков, отложив те двадцать евро в тайник под одной из половиц небольшой квартирки. Однокомнатная жилплощадь — это всё, что осталось от сестры, последней родной крови, трагически погибшей во время террористического акта в театре, где и работала Джухён последние пару лет. Тот день был горем для всей столицы. Двести жертв. Сотни погибших, около тридцати пропавших без вести, и ещё семьдесят раненных. Корея — страна с низким уровнем преступности, терроризма на её территории не наблюдалось со времён войны, поэтому молодое поколение новости о взрывах привели в ужас. Многие незамедлительно покинули свои дома и уехали за границу. Юнги до сих пор помнит тот месяц глобальной тишины по всем городам, улицы опустели, а каждый проходящий мимо человек смотрел на другого с опаской, особенно на Юнги, с огромным рюкзаком за спиной и постоянно красными глазами. Он был одинок, недосыпал и недоедал, работал мойщиком на шиномонтаже с хроническим кашлем из-за холодной воды, и без единой причины жить дальше. Не то, чтобы сейчас что-то слишком изменилось, но у него покрайней мере есть деньги, которые он может отложить. Пока, конечно, он не знает на что, но пусть лучше они будут, чем тратить их на бесполезные вещи. Юнги не сноб, он легко может купить себе что угодно, если бы он только знал чего ему хочется. Достав смятый, местами грязный, лист бумаги с адресами и внешними приметами клиентов, шкет читает внимательно каждый пункт, вычёркивая ступень с крайним покупателем. Его рука дрогнула, и тупой конец карандаша пробил тонкую бумагу, когда совсем рядом с ним прозвучал звук полицейской серены. Такие моменты случались, и Юнги спокойно их переживает — часть профессии — так было бы и сейчас, если бы за стеклом, проезжающей мимо машины с большими буквами вдоль дверей «POLICE», не сидели два знакомых лица, смотрящих прямо на молодого парня с недобрым оскалом. Там были его сегодняшние клиенты, Хан и Сон, купившие три грамма. — Вот же срань, — Взволновано выдавливает Юнги, пряча список и выжидая пару секунд, пока авто правоохранительных органов скроется за поворотом, после чего он срывается на бег, перебегая дорогу и запрыгивая на скейт он отталкивается от земли. То, как быстро нашли тех парней могло значить лишь то, что в районе возобновились облавы. Копов спустили с цепей на дилеров, которые отказались поднимать процент, а таких большая половина, никто из поставщиков не хотел терять свои деньги, но и войну с легавыми допустить было нельзя. И, кажется, все понимали это, но уступить — значило проиграть. Юнги стоило успокоиться и скорее добраться до следующего места сбыта наркотиков — борделя. Оттуда всегда приходит большой заказ, около пяти разных видов наркотиков: пыли, жидких добавок, разноцветных таблеток, почти незаметных марок и, самое любимое у проституток, флаконы с бутиратом. Этот вид чаще всего применяли скрытно на слишком буйных клиентах, которые наносили физические увечья девочкам. На удивление, это место не было похоже на остальные подобные ему заведения. Полные медосмотры два раза в год, питание хорошее и при борделе даже есть врач. Юнги считал, что такое отношение директора и сутенёров — верное, всё-таки те женщины — их товар, как бы это грубо не звучало, но это правда, а за товаром необходим правильный уход, чтобы он приносил большие деньги, нужно вложиться. Конечно, во всем была обратная сторона, каким бы хорошим это место не казалось — стоящее прямо перед глазами Юнги — оно остаётся борделем, с кучей ублюдков, что приходят только приносить боль и истязать чужие тела, убивая душу и личность за деньги. Разноцветные вывески днём не горят, шторы на стёклах плотно закрыты и только с одного окна видно фигуру миниатюрной девушки в самых обычных домашних вещах и высоко заколотыми рыжими волосами. Увидев внизу Юнги, девушка весело замахала ему рукой, упуская зажатую меж пальцев сигарету. Она громко ругается матом, вздыхая со своей неуклюжести. — Шкет, заходи скорее! Я позову девочек, — она ещё раз махнула рукой и скрылась в комнате, наверняка, собирать всех, кто был рад видеть Юнги, чтобы встретить парня внизу. Главные двери уже оказывается открыты, женщина в возрасте монотонно моет полы в холле, не обращая внимания на мелкого курьера с обветренными красными губами и куртке на два размера больше, чем нужно. — Малыш, — Трикси — высокая блондинка с острыми чертами лица и оленьими светлыми глазами, не присущими корейцам, первая обнимает Юнги, взлохматив его чёрные волосы, — у нас сюрприз для тебя. До последнего Юнги надеялся, что о нём забыли, что не будет никаких неловких поздравлений и песен в его честь. Но в этот момент даже безразличная уборщица подняла голову и начала подпевать, хлопая в ладоши под ритм. Девочки появляются в проходе с тортом. Настоящим тортом, похожим на те, что когда-то дарила ему сестра. — Это для тебя, — Трикси обнимает за плечо, легонько ударив лбом по виску Юнги. — Загадывай, — свечу поднесли прямо к лицу шкета с каким-то щенячьим восторгом ожидая, когда он загадает желание. — Я уже сегодня загадал, — признается Юнги, сжимая лямку рюкзака и поджав обветренные губы, он осматривает пятерых девчонок по очереди. — И что! Второе желание лишним не будет. Неужели, ты больше ни о чём не мечтаешь? Юнги спешит скрыть выступивший блеск в глазах. Он хотел бы мечтать о многом, но просто боится делать это, рано или поздно разочаровавшись и возненавидев себя ещё больше. — Если нет желаний, загадай прямо сейчас бутылочку шампанского для нас, — шепчет Лэя, получая шутливый толчок по плечу от соседки. Юнги ей улыбается несмело и загадывает именно то, что она предложила. — Загадал, — через миг им всем и вправду выносят две бутылки шампанского один из менеджеров, пританцовывая под одобрительный девичий писк. — Девочки, дайте нам минутку с Юнги, после сможете забрать его, — они послушно ретируются в другой зал, а мужчина встав напротив курьера, рукой указывает направо, на лестницу, откуда можно было пройти к его кабинету. — Сначала дела, потом пиры. Верно? Сегодня я готов взять больше. Всё, что у тебя осталось и не продалось, — менеджер начал подниматься по лестнице, — позвонили важные люди и им сегодня нужен полный аншлаг, все виды услуг, все девочки и наркотики. Они впервые у нас, и обычно я спрашиваю от кого они, но этих я не спросил, растерялся, услышав сколько они готовы заплатить, — Ёнбин иногда очень болтливый, Юнги совсем не обязательно знать тонкости бордельной жизни, но приходится слушать, пока не произойдет передача и оплата, — но теперь я думаю, Юнги, а вдруг они китайцы? Босс ненавидит китайцев, да их никто не любит, — смеётся Ёнбин, запуская Юнги в кабинет. — В любом случае, тебе лучше уйти до шести, нечего тебе тут делать. Согласен? — Ага, — серо отвечает Юнги, выкладывая из рюкзаками товар вдоль деревянного рабочего стола мужчины. — Кокс, бутират, марки и пыль, — перечисляет курьер, указывает пальцем на пакеты перед собой, замечая, как Ёнбин начинает пристально всматриваться в каждый. — А героин? — Поставка к концу недели будет. Принесу, как смогу, — честно отвечает Юнги, застёгивая рюкзак обратно и ожидает, когда ему заплатят. Ёнбин отходит к сейфу и возвращается с двумя пачками денег, перетянутыми резинкой. Больше мужчина ничего не говорит, намекает, чтобы Юнги уходил, слишком громко поблагодарив, но он резко тормозит шкета у самого выхода своим тоном. — До шести, Юнги. После, чтоб я тебя не видел. Мин кивает не оборачиваясь, как можно скорее сбегая вниз по ступенькам.* * *
— Он тебя поцеловал, а после дал двадцатку?! — Перевернувшись со спины на живот, вскрикивает одна из девчонок, смотря на лежащего рядом с ним Юнги, весело хихикающего от одного бокала шаманского. — Ну и козёл! — Успокойся, тебе буквально платят за секс, Ричи, — вмешивается Трикси, шлепая её по ягодице. — В этом нет ничего ужасного, не так ли, малыш? Юнги отчего-то продолжает молчать, смотря на грязный потолок с какими-то размытыми пятнами непонятно от чего. Девочки продолжают галдеть между собой. — Он не я! И не ты. Я, например, разозлилась бы, если бы в свободное время от работы, парень платил бы мне деньги за поцелуй или секс, — курьер поворачивает голову на неё, смотря как аккуратно она гладит стакан пальцем, опустив взгляд вниз. — Выбрав кого-то сама я могла бы почувствовать себя любимой, настоящей и живой. Той самой девочкой из Ильсана, что просто мечтала петь и быть для кого-то особенной. В комнате затихли все, посторонние звуки более не имели смысла, каждый присутствующий воспроизвел в своей голове мысли на эту тему. Ричи сказала о том, что для каждого в этой квадратной площади было больным местом. Они все хотят быть нормальными, вписываться в рамки общества и кем бы эти рамки придуманы не были, в них формула счастливой жизни. Кто выделяется на фоне других — неудобен, кто слишком сер и стеснителен — неугоден. Тем временем Юнги стоит на маленькие часики на тумбочке, время близилось к шести и ему было пора уходить. Естественно его не хотели отпускать, просили поговорить с ними ещё немного. И шкет то не против совсем, но, честно говоря, ему правда было пора. Наверняка, дилер в притоне уже ждёт свои деньги, да и Юнги ещё нужно успеть поесть в придорожном кафе до его закрытия. — Мне пора, — Юнги всё-таки вырывается с рук Ричи и подбирает с пола куртку, сразу надевая её и после рюкзак. Последним он берет в руки скейт и тянется к ручке двери. — Ну, останься... — Он прав, нам пора готовится к работе, а ему её заканчивать и возвращаться домой, — обрывает других девчонок самая старшая. — Осторожнее там, — Юнги ей кивает, выбегая за дверь. Коридорные, красно-черные бархатные, стены поглощают Юнги, пока он медленным шагом движется вперёд, замечая то, что весь бордель будто замер в ожидании чего-то. Тишина полная. Юнги на всякий случай оглядывается, всматриваясь в разветвление коридора. Странный луч пробегает по стене, похожий на софит на сцене, а потом ещё один и после него звучит выстрел. Громкий и резкий, растерзав спокойствие глухой тишины. Ресницы затрепетали и лёгкие подскочили к горлу, когда тело человека, что пряталось за стеной упало безжизненно на пол, пустой взгляд совсем молодой девушки стоит перед глазами шкета. Под ней медленно расползается лужа крови, а губы все ещё движутся, как у рыбы выброшенной на берег. Лучей на прилегающей стене становилось всё больше, Юнги слышал, как выбивают одну из дверей, когда он бесшумно бежит вдоль помещения к туалетам, снимая с себя рюкзак и нервно дёргает молнию, достав последние пару грамм, смыв всё до последней щепочки в унитаз. У него безумно дрожат руки и он не брезгует — прямо ладонью стирает остатки рассыпавшегося порошка с ободка, отвлекается на приближающиеся шаги, а после ловко забравшись на унитаз вскрывает вытяжку, запихивая рюкзак с деньгами в отверстие в стене. Дверь в туалет выламывают именно в тот момент, когда он заканчивает и теперь он почти не дышит под дулом автомата направленного прямо на него. Человек в форме и шлеме — он из отряда быстрого реагирования. Юнги узнает нашивки, поэтому всё, что он может сделать это поднять руки и молчать, когда его силой вытаскивают из кабинки и швыряют к умывальникам. Шкет отползает к другой стороне стены, продолжая держать руки над головой, вздрагивая от череды выстрелов и криков. Его держат намушке трое, послушно раступившись на входе, и пропустив высокого мужчину в возрасте внутрь. — Успел всё смыть? — Полицейский знает своё дело, держит своё лицо в каком-то напряжении, но напря́жно здесь только Юнги, для остальных всё происходящее тут — работа. — Тебя это не спасёт, сосунок.Это был двадцать третий год Мин Юнги — его рождение. Его печальное мертворождение.