In the studio

Чанбина хочется всего. Без остатка хочется — вот, что думает Бан Чан. Он смотрит на Со каждый божий день за исключением редких праздников и думает одно и то же. С Чанбином тяжело, и это тоже факт. Но Чану так глубоко похуй, потому что когда Чанбин рядом — похуй на всё. Он неебически агрессивен, но агрессию свою выливает в рэп, и у Чана буквально тянет внизу живота каждый раз, когда Со не читает — рычит — в микрофон свой новый текст. И точно так же тянет, когда он своими блядскими накаченными руками размахивает, подстраиваясь под жёсткий бит. Рядом сидит Джисон, и ему видимо некомфортно. Некомфортно, потому что напряжение от Чана ощущается физически. Он смотрит на Со так, словно тот греческий Бог, сам Аполлон или, может, Дионис — Хан, пожалуй, старается лишний раз о таких взглядах Бана вообще не думать. Бан Чан сглатывает, его пальцы суматошно стучат по столу, и он выпускает тихий, но очень тяжёлый вздох, когда Со наконец заканчивает. Он нажимает на кнопку, связываясь с будкой, в которой стоит Бин, и начинает: — Так, ну... — Чан смотрит на бумажку с текстом перед собой, но видит пустоту. — Давай для начала зачитаем самый первый куплет ещё раз. Понимаешь, ты слишком агрессивен именно на нём. А он... — Должен звучать резво, а не резко? Чанбин, даже когда вордплеит и усмехается себе же, выглядит охуенно. Чану плохо, потому что видимо отсутствие сна влияет на либидо — другими словами он не может объяснить, почему каждое чужое слово и действие отзывается жаром на щеках и вереницей испорченных мыслей о Чанбине. — Да, пожалуй, так, — он улыбается тоже, хотя сам не здесь. — Что думаешь? — Бан поворачивается к Хану. — Иди отдохни, хён. Я сам проконтролирую запись Бин-хёна, — без беспокойства, но с заботой в голосе говорит Джисон. Чану, если честно, стыдно, что он выглядит настолько уставшим, что даже Джисон отправляет его в постель. Стыдно, что не может выполнять свои обязанности. И, видимо, всё это сожаление так хорошо отражается на его лице, что Джисон вздыхает и кладёт ему руку на плечо. — Нас трое именно потому, что никто из нас не сможет сделать всё в одиночку. И нас восемь именно потому, что мы помогаем друг другу. Так что, ради бога, иди и поспи хотя бы в соседней студии, мы скоро закончим. Чан ничего не говорит, лишь бросает усталый взгляд на Джисона. А после переводит его на Со, который растерянно смотрит на всю эту картину — в какой-то момент рука Бана скользнула с кнопки, и он оборвал нить разговора для Бина. Чан встаёт, машет на прощание обоим и правда плетётся в ближайшее помещение с удобным диваном — соседнюю студию звукозаписи. Он даже не помнит, как улёгся на чёрный кожаный диван и как его веки моментально сомкнулись, стоило голове коснуться подушки. Во сне Чану хорошо. Хорошо, потому что к нему приходит Чанбин, сидит у него на коленях, мокро целует или трахает его до потери пульса. И хоть он уже не школьник, отсутствие времени даже на дрочку берёт своё, — и вот Со уже на коленях между его ног, пытается освободить его от штанов, чтобы потом сделать крышесносный минет. Во сне Чану хорошо. Потому что во сне нет Хёнджина, к которому так уверенно клеится Со. Нет постоянных попыток Чанбина похвастаться перед Хваном или усадить его к себе на колени. Здесь всё наоборот — на колени к себе Чанбин усаживает Бана, и ему охуенно. Сон потихоньку смешивается с реальностью, когда Криса тормошат за плечо, стараясь разбудить. Чан капризно стонет, потому что его обломали перед самой кульминацией, возвращая в грустную реальность, и он напоследок старается толкнуться тазом вперёд. Но вместо горячего рта упирается пахом в чьё-то широкое бедро. Это моментально отрезвляет, Чан со страхом распахивает глаза и с ещё большим трепетом их поднимает, чтобы столкнуться взглядом с Чанбином. И не то чтобы он спросонья мог найти оправдание тому, что упирается стояком в чужую ногу. Чанбин смотрит недоверчиво, будто не до конца осознаёт ситуацию, а потом как-то непонятно ухмыляется. — Звал ты меня во сне не чтобы чай попить, правильно понимаю? Бан Чану откровенно плохо: у него наверняка бледнеет лицо, моментально потеют ладошки, а взгляд передаёт крайнюю степень испуга. Он бы, может, сказал что-то в своё оправдание, но легче молчать, чем стараться себя вытащить из такой однозначно хуёвой ситуации. Чанбин же на него всё ещё смотрит молча, сложив руки на груди. Ему, судя по всему, не до оправданий. Чану стыдно — честно, очень стыдно. Он опускает голову виновато и уже думает о том, на протяжении какого времени будет замаливать грехи перед Бином, пока он не забьёт и не простит его. Чан и так обычно даже после полноценного сна себя чувствует отвратительно, а теперь, только проснувшись и сразу столкнувшись с таким стрессом, он думает, что вот-вот расплачется. Но этого не происходит. Только его глаза успевают застелиться влагой, Чанбин, наконец, трогается со своего места в сторону выхода. "Вот и конец нашей дружбе", — думает Чан, но Со лишь поворачивает замок, закрывая дверь. Когда он вновь обращается к Крису, взгляд у него направлен строго на него, и Чану от этого не по себе. А ещё, как назло, возбуждает не меньше. Бан покрывается румянцем и смотрит в пол. Он и так опозорился хуже некуда — и невозможно смотреть Чанбину в глаза, когда в мыслях только то, как он жестоко втрахивает его в этот же кожаный диван. Со молча подходит к нему вплотную и смотрит промеж ног, прямо туда, где позорно натянуты спортивные штаны Чана. — Бинни, не говори ничего, — виноватым голосом начинает он. — это ошибка, правда. Бан не просит — умоляет его простить. Он сжимает пальцами чужое безразмерное худи и упирается лбом Чанбину куда-то в живот. Потому Со близко, потому что хочется ощутить его рядом последний раз перед тем, как они начнут делать вид, что нихуя не произошло, отдаляясь друг от друга. — Я не буду тебя прощать, Чан, — и у Криса всё внутри сжимается. — потому что я не злюсь, и извиняться тебе не за что. Чанбин медленно опускается на диван. Так, чтобы смотреть прямо в глаза Чану, обжигаясь о вину в его взгляде. Бан заспанный, выглядит ужасно, весь растрёпанный, как чёрт, и глаза у него на мокром месте, хоть и не плачет пока. Со проводит рукой по его волосам, укладывая их немного. И смотрит так проницательно. Бан понимает: правда не злится, но взгляда всё равно не выдерживает и отводит. — Так не должно быть, мне жаль, что я... что тебе... — Чан заикается от нехватки воздуха в лёгких, не имея возможности закончить предложение. Чанбин его валит на диван и целует. У Чанбина жёсткие, обкусанные губы, и они сталкиваются с чановыми — ещё более обкусанными, но пухлыми и мягкими. Бан не верит в происходящее, но, цепляясь за последнюю надежду, открывает рот шире и позволяет вылизать себя. В паху и так адски тянет, и, когда Бин проводит ладонью вдоль всей длины, он будто умирает. Чан стонет открыто прямо в чужой рот, а Бин хватает зубами его губу и оттягивает, вызывая мурашки по всему телу. — Нам обоим давно пора снять напряжение, — шепчет он прямо в губы, и Бан надеется на ещё один поцелуй, но Чанбину, видимо, хватит. — Бинни,— выстанывает Чан в очередной раз, когда Со сжимает его член сквозь ткань штанов. — Ты бы знал, сколько раз ты выстонал моё имя, пока спал, — почти рычит Чанбин, но Бан понимает, что это от перевозбуждения. — Скажи, что я делал там, м? Прогибался под тобой? Или, может, брал тебя во всех позах, заставляя кричать своё имя? — Всё, — скулит Чан, подставляясь под прикосновения. Под Чанбином так неебически удобно, и Бан чувствует себя совсем крошечным, несмотря на то, что выше, да и мышцы у него совсем не плохие. — Чего ты хочешь сейчас? — Хочу, чтобы ты меня взял, — Крис откровенно ёрзает, разводит ноги и смотрит на Чанбина со смесью жгучего стыда и похоти. — Ты бы хотел, чтобы я был груб, — не вопрос, утверждение. И Чан на него согласно скулит, кивая. — По тебе же видно: мог бы кончить нетронутым только от того, как грубо с тобой обращаются. Бан Чану плохо от каждого слова Со. В первую очередь потому, что это правда. — Хотел бы отсосать мне? — Бан кивает настолько остервенело, что его волосы растрёпываются обратно. Чанбин так чертовски резок в каждом действии, которое совершает, но Бана это лишь больше сводит с ума. И, когда его силой ставят на колени, Крис уже самостоятельно открывает рот, смотря своими жалкими глазами прямо на Со. Мускулистая рука опять нежно проводит по волосам, и Чан тает на этих контрастах. Потому что у Чанбина резкий язык, и в каждом движении скользит неумолимый поток агрессии, но стоит коснуться Чана, как он чувствует лишь тепло. А Чану от этого никак не хорошо, потому что он влюбляется, хотя, казалось, дальше уже некуда. — Мечтаешь о том, как мы трахаемся, во снах, но на деле только скулишь от нужды, пока я стою за стенкой? Такой из тебя лидер? Каждое слово Бина отдаётся сладкой болью в паху, Чан тихо шепчет мольбы, и к нему прислушиваются — у рта оказывается блестящая головка члена. Крис с радостью обхватывает её губами, смачивая слюной. Вес чужого члена на языке кажется невероятно правильным, Бан проталкивает его все дальше, и в какой-то момент чувствует, как конец упирается ему в глотку. Сверху Чанбин издает сладкий стон, зарывается пальцами в его волосы, сжимая их сильно. Так, что Чан жалобно скулит, посылая по всему органу вибрации, и это заставляет Со нетерпеливо толкнуться вперёд, выбивая из него заглушенный кашель. Бан давится и упирается носом в чужой лобок, поднимает на Чанбина взгляд, но натыкается на бездну. Крис тонет в похоти— и чужой, и своей. Он чувствует, как по собственной головке стекает одинокая капля предэякулята. Ему почти стыдно от того, как легко его завести и хочет даже списать всё на долгое отсутствие секса. Но на деле все гораздо проще: Чанбин Криса возбуждает так сильно, что каждое его действие невозможно терпеть без ноющего возбуждения. Со больше, однако, не двигается, и Чан решает взять инициативу в свои руки. Точнее, в свой рот. Бан медленно проходится языком по всей длине, особенно много внимания уделяя красной от возбуждения головке. Он смотрит на член Чанбина так, будто перед ним не меньше, чем награда за первое место на "MMA". Сложно не заметить, что Со такое отношение до невозможного льстит, ведь он смелеет еще больше. Самостоятельно обхватывает ствол и подносит к губам Чана, водя по ним головкой. Бан же, не задумываясь ни на секунду, снова жадно вбирает член, за что получает хриплое: "какая добросовестная шлюха мне попалась", — и это окончательно сносит крышу. — Блять, Бинни, я не могу больше, — он нехотя отрывается от члена и смотрит снизу-вверх на Чанбина умоляюще, хватается пальцами за низ чужой толстовки и, пожалуй, выглядит достаточно жалко. — пожалуйста, пожалуйста, прошу тебя... Я хочу тебя в себе, — он лишь краснеет, говоря это, но взгляда стойко не отводит, встречая лицом к лицу каждую эмоцию Чанбина. А у Чанбина этих эмоций через край. В первую очередь — оглушающее возбуждение. Во вторую — желание взять Чана прямо здесь, да хоть на полу, ему так, наверное, даже больше понравится. Но он собирает все свои силы, чтобы сказать что-то адекватеное: — Разве у тебя есть резинки или смазка? Или ты таскаешь их с собой, как настоящий извращенец? Слова Чанбина снова отзываются в Чане, и его член предательски дёргается на каждое унижающее слово в его сторону. — Нет, но... Ты мог бы... Мы могли бы сделать это насухую? — Нет, не могли бы, — отрезает Чанбин. — Пожалуйста! Бинни, прошу тебя! Мне не будет больно, обещаю! — Чан почти плачет, потому что разум его тихонько ускользает, а в мыслях лишь Чанбин и его член. Желательно внутри него. — Чан! — Чанбин почти рявкает, это даже немного приводит его мысли в порядок. — Думай, о чём говоришь! Со отходит от него, и Чан почти скулит, потеряв желанное из виду. Он поворачивается на звук сзади себя, чтобы обнаружить Чанбина, с приспущенными штанами роющегося по ящикам чьего-то стола. Из одного из них он победно вытаскивает крем для рук. — Лучше, чем ничего, — протягивает он крем Чану. — на диван. Задом кверху, — и Бан, конечно же, словно послушная собачка, тут же несётся исполнить команду. — растяни себя. С дивана слышится неимоверно разочарованный стон. — Бинни! Это несправедливо! Я так долго ждал и..! — Если шлюха, вроде тебя, будет много выебываться — останется без члена в заднице. Чан опять хнычет, но послушно выдавливает импровизированную смазку на пальцы и приставляет их ко входу. Даже один палец входит туго, но Крис с собой ни на секунду не церемонится — он настырно растягивает себя, иногда тихо-тихо шипя от боли, но ждать хочется ещё меньше. Не успевает пройти и двух минут, как Чан усиленно проталкивает в себя три пальца. Он чувствует, как сзади к нему подходит Чанбин и убирает его руку. — Каждый раз поражаюсь тому, насколько же ты любишь гребаную боль, — без капли насмешки, с каким-то даже беспокойством шепчет он. — Я хотел, чтобы ты растянул себя, потому что думал, что так ты это будешь делать в комфортном для тебя темпе, — его голос становится строже. — а ты даже такое смехотворное поручение выполнить не можешь. Ты жалкий, нуждающийся в чужих указаниях лидер. Чанбин легко, но ощутимо шлепает его по ягодице, и Чан захлебвается стоном. — Да! Да, жалкий! — вторит он, моментально насаживаясь на пальцы, которые любезно предложил Крису вместо его собственных Чанбин. — Пожалуйста, Бинни! Быстрее! Со его, конечно же, не слушает. Наоборот, сбавляет темп, и пальцы внутри Чана движутся настолько медленно, что не доставляют ничего, кроме легкой истомы. Он уже достаточно растянут, чтобы без проблем принять Чанбина, но тот лишь движет то двумя, то тремя пальцами и даже по простате почти не попадает. — Умоляю! Бинни! Прошу! — Чан нетерпеливо ерзает и крутит задом, пытаясь то насадиться на короткие толстые пальцы, то соскользнуть с них, чтобы продолжить умолять о члене. — Мой лидер совсем уже растерял манеры, — и Бин назло сгибает пальцы так, чтобы попасть по комочку нервов внутри. Чана подбрасывает на диване. — Может, он хочет остаться совсем без моего члена? Может, мне оставить его лежащим в нужде, позорно смазанным чужим кремом, стонущим моё имя в одиночестве? Может, мне стоит запретить ему трогать себя, и посмотреть, как он ходит так неделю? Бин с каждым своим словом проезжается пальцами по простате, заставляя Криса извиваться на кожаном диване и скулить, скулить, скулить. Как только Чан слышит свой финальный приговор, он не может сдержаться от того, чтобы позорно кончить без единого прикосновения к собственному члену. Белесая вязкая жидкость попадает на диван и торс Бана, заставляя стыдиться ещё больше. — Вот видишь, каким можно быть послушным при желании, — шепчет хрипло ему на ухо Бин, и у Чана по коже бегут табуны мурашек, а каждая частичка тела после оргазма ещё чувствительнее обычного. — Бинни, — долго тянет имя Крис. — а как же т... Чан опускает взгляд на пах Чанбина, видя обмякший член и испачканную спермой руку Со. О Господи, он дрочил на то, как дырочка Бана обхватывала его пальцы, и кончил. Чан выпускает удивлённый вздох и падает на грязный диван не в силах больше держаться в коленно-локтевой. Чанбин медленно оседает на пол рядом и укладывает голову на кожаное сиденье. — Бин..? — отдышавшись, перебарывает страх заговорить Чан. Ему, если честно, страшно до спертого дыхания. — Скажи... Мы ведь теперь... — Я не хочу делать вид, что ничего не было, Чан-хён, — строго говорит Чанбин. — Возможно, я сам давно этого хотел... — А как же Хёнджин? — Чан выглядит растерянно, тем более такой вот, заплаканный, разморенный после оргазма, голый и растрепанный. — Я же вижу, что он... не безразличен тебе. — Хёнджин мне может и не безразличен, — тянет Со. — только вот я его не люблю и даже не влюблён. Меня с ним и близко не объединяет то, что объединяет нас. И от Чанбина такие слова звучат лучше любого признания. Чан не может сдержаться, чтобы заплакать, вводя Со в ступор. Он неловко поднимается со своего места, вытирает руку о внутреннюю сторону футболки, второй в это время гладя Чана по волосам. — Ты чего? — испуганно спрашивает он. — Просто я в тебя влюблён по уши, Чанбин-а. Пожалуйста, не играйся с моими чувствами так. — Я не играюсь, Чанни! — и Бан особенно надрывно всхлипывает, слыша свое имя. — Эй, ну... — Бин растерянно смотрит по сторонам. — Иди сюда. Чанбин обнимает его, попутно натягивая на Криса его спортивки и стараясь вытереть и его, и диван всем подручным, что хоть отдалённо смахивает на салфетки. Бан утыкается ему куда-то в шею, нервно шмыгая носом. — Чанни, давай для ясности все-таки скажу: так, как нравишься мне ты, не нравится и не нравился мне никто. Так что, если ты согласен, я не хочу, чтобы на сегодняшнем дне все кончилось. Понимаешь? И Чан целует его. Снова и снова. И Чанбин не отсраняется, дает себя расцеловать и сам с радостью целует в ответ, и Чан хочет верить, что это надолго.