имя

      Каждое утро начиналось одинаково: свинцовая от похмелья голова, измятая рубашка, пепел на белой простыне, испарина на лбу и мандраж, который, казалось, пронизывал до самых кончиков смоляных волос. Смерть. Она была единственной, кто был рядом всю его жизнь. Она никогда не была страшна, наоборот, представлялась непозволительной роскошью, далёкой мечтой для человека с такой незавидной судьбой. Она казалась сладкой, по сравнению с горечью каждого дня, солью слёз. Он её ждал. Но Смерть всё никак не приходила: приближалась, но, словно дразня, отступала, и так из раза в раз.       Ночью он забывался в океане виски, в табачном дыму, в шуме и смехе единственного на тысячи миль салуна. Весело. Очень весело и хорошо. В это время суток жизнь не казалась такой тёмной, в отличие от неба, хоть в ней и не мелькали даже мелкие звёзды. Разве это не повод для радости? Он пил до беспамятства, пробуждение в кровати, а не на барной стойке, всегда казалось чудом, не иначе. Иногда постель рядом с ним была тёплой, порой на ней можно было застать кого-нибудь ещё в сладкой дрёме. Кого? Он не помнит. Ни лиц, ни имён, если вообще их спрашивал. Тело, оболочка человека-однодневки, очередной или очередная в круговороте ночных похождений в попытке снять стресс на ближайшие 8 часов.       Новый день. Всё повторилось. Он не помнит деталей, но уверен. Точно. По-другому не могло быть… Пол, на котором он лежит, уже не такой холодный, кровь приостановила свой побег на бетонные плиты, но синеволосая макушка явно не скупилась на истязания - даже пальцем шевельнуть в тягость. Как же его звали… Л…Что-то на «л». Любовь? Ласка? Лекарство… Не то, совершенно не то. Тот человек с худым красивым лицом, обрамлённым шёлковой синевой, нёс только мучения. К долгожданной Смерти этот тип приблизить мог, но вот убивать, причём быстро и безболезненно, видимо, не умел. Паршиво же он карает за провинности тех, кто предал его господина, даже помереть не выйдет… Карает? А разве только он карает? Каратель… Имя? Это имя. Но не того человека, а собственное. Так его нарекла не безысвесная мать, не воспитатель в забытом приюте - кто-то с голубоватыми ампулами в руках, с горящим бесчеловечностью взглядом и гнилой душой. В голове постепенно становится пусто, мысли утекают, а может растворяются в алой луже, в которой лежит затылок…       Он очнулся. Надолго ли пропал, надолго ли вернулся в сознание - не ясно. Тело больше не ломит, боль ушла, кажется, даже кровь въелась с ткань и бетон, переставая раздражать влагой. Захотелось снова погрузиться куда-то в себя, пытаясь найти не измазанную кляксами страницу личного дневника под названием «подобие жизни». Остатки памяти подкидывают оскудевшему воображению аквамариновые глаза. Отлично. К чему это?… В них частично отражается он сам, ещё там бы могло бушевать море, но радужки чистые, как лёд, так что шторм ими явно не овладеет. Вокруг растекаются цветные пятна: жёлтые, зелёные, красные…Постепенно воспоминания выстраиваются в маленький мир из ярких красок - появляются золотистые волосы, остро торчащие по сторонам, листва единственного оазиса на пустынной планете, красные пышные цветы и плащ, такой же красный. Сердце сообщает о своём наличии, начиная играть на прутьях грудной клетки в темпе аллегро, кончики пальцев пронзает дрожь. Его руки держали другие, одна была холодной, вторая - горячей, нежной, несмотря на шрамы. Белое лицо напротив сияет из-за улыбки, адресованной только ему. Сейчас на губах фантомное тепло, по щекам жар, слёзы оставляют кривые дорожки на измазанном лице. Он больше не ждёт Смерти, она отвратительна на фоне того чувства, что заполняет всё его существо. Ему нужен он. Хочется знать его имя, ощущать его сладость на языке, проговаривать снова и снова, стараясь распробовать…       Шум вытягивает из неги, останавливая расцвет воспоминаний. Шаги раздаются всё ближе, поначалу осторожно идущий человек спускается на бег. Скрип тяжёлой двери, всхлип вошедшего, тёплая дрожащая ладонь приподнимает с пола, притягивает к себе. Через жёсткую ткань слышен стук, мягкие губы прижимаются к виску, шепчут самым прекрасным голосом в этом уродливом мире: — Нико, это я, слышишь? Всё будет хорошо, обещаю, я здесь! Николас!? «Так звали меня», - брюнет открывает глаза и встречается с океаном напротив. — Вэш! Что с ним? Вэш!? - вопит чей-то тонкий голос. Николас улыбается, вновь погружаясь в себя: «Так звали его».