каный

Хань Ин редко распускает волосы. Даже в своей комнате он носит высокий пучок. Даже на время сна лишь расслабляет его, не разворачивая полностью. Он не придаёт этому никакого сакрального смысла, просто ему так удобнее – он всегда готов к вызову главы. Наверное, за последние годы простоволосым его видели только целители. И Чжоу Цзышу. Для Хань Ина не было непосильных миссий. Были выматывающие, были тяжёлые, были неудачные. Впрочем, он возвращался даже с них живым, значит, такими уж неудачными они не были. Он возвращался и шёл рапортовать главе Чжоу – усталому и прекрасному. Может быть, он выдавал желаемое за действительное, но при докладах о его успехах строгое лицо смягчалось, а при признаниях в провалах – омрачалось не раздражением, но беспокойством. Когда Хань Ин, теперь командующий Хань, впервые вернулся со смертью, глава Чжоу каким-то образом уже знал об этом. Он встретил Хань Ина в дверях своих рабочих комнат и схватил за плечи, безмолвно, но как-то лихорадочно осматривая его на предмет ранений. Почему-то в этот момент самообладание Хань Ина пошатнулось, и он сгорбился, опуская голову. – Простите, глава, – проговорил он. – Сегодня я дурной вестник. Руки главы Чжоу, сжимавшие его плечи, безвольно упали вдоль тела. Хань Ин не смел взглянуть на него. Чжоу Цзышу затворил двери и провёл Хань Ина к столику с чаем. Тот несмело опустился возле столика и принял тёплую чашу. – Ин-эр, – позвал его глава, и Хань Ин вздрогнул, поднимая глаза. Глава смотрел на него с печалью и облегчением. В его лице не было ни злости, ни разочарования. Прохладная ладонь легла на его щёку. – Ин-эр, – повторил Чжоу Цзышу. Слёзы, одна за другой, безудержно покатились по щекам Хань Ина. Это были не первые смерти, которые ему довелось увидеть, но первые – на его новом посту. Глубокое чувство вины сотрясло всё его нутро, и он не сдержал всхлип. – Простите, глава, – снова прошептал он. – Я не справился. Я подвёл вас. – Командующий Хань, – не отнимая ласковой руки от его лица, потребовал Чжоу Цзышу. – Докладывайте. Хань Ин сделал глубокий вдох, проглатывая рвущиеся рыдания, и начал доклад. Он говорил сухо и ровно, не позволяя голосу сорваться, выделил каждую совершённую ошибку, обозначил каждый просчёт в плане, и к концу сообщения постепенно пришёл к выводу, что он и его отряд… не были виноваты? Они оказались в окружении, чего не смогли предусмотреть, потому что в Тяньчуане не учили гадать по звёздам; они вычислили слежку достаточно быстро, чтобы успеть пересмотреть план и скоординировать действия; они вышли из битвы с превосходящим противником с минимальным потерями, смогли выполнить поставленные задачи и даже забрать с собой двух ценных пленников. Почему же ему было так горестно и стыдно, что хотелось упасть в ноги главе и просить о наказании? Глава принял доклад плавным кивком головы. – Я плохо справился, глава Чжоу, – вина тяжело давила и требовала выхода. Глаза снова наполнились слезами. Чжоу Цзышу невесомо стёр пальцами влажную дорожку с щеки Хань Ина. – Ты вернулся, Ин-эр, – мягко возразил глава. – Ты справился замечательно. Уверенный голос окутал теплом. Хань Ин верил главе всегда. И если… если его возвращение в сохранности важно главе, тогда Хань Ин не посмеет его разочаровать. Чжоу Цзышу потянул его сесть подле себя на подушку. Хань Ин спешно утёр покатившиеся снова слёзы и повиновался. И заставил себя не дёрнуться, когда почувствовал, как руки главы снимают его гуань и расплетают волосы. До этого момента он не осознавал, как сильно у него ноют виски, а тугой пучок только усиливает напряжение. Он удовлетворённо выдохнул, когда первое движение гребня слегка царапнуло кожу. Беспокойный зуд где-то внутри черепа начал сходить на нет. Когда глава отложил гребень, Хань Ин сел прямее, сгоняя навалившийся сонный дурман и ожидая, что его отошлют прочь. Вместо этого в волосы вплелись тонкие пальцы, массирующими движениями разминая шею выше линии роста волос и виски. С губ сорвался тихий, на грани выдоха, стон, Хань Ин закрыл глаза, подаваясь навстречу заботливым рукам. – Ин-эр, – позвал его глава. – Приготовься ко сну и останься сегодня в моих покоях. Я бы не хотел, чтобы ты сегодня оставался один. Сердце болезненно сжалось в груди. Для Хань Ина никогда не были ни тайной, ни стыдом его чувства к главе. По мере взросления подростковая привязанность переросла в юношескую влюблённость, а после – в глубокую любовь. Хань Ин не боялся этой любви, не чурался её, она была ожидаема и неизбежна. Будучи выдрессированным хладнокровным наёмником, он никогда никак не проявлял своих чувств, не собираясь ставить наставника в неловкое положение и давать повод отдалиться. Он ничего не ожидал от Чжоу Цзышу, после того, как подростковые восторги стали неуместны, был неизменно вежлив и сдержан подле него, и только иногда наедине позволял себе засмотреться чуть дольше, чем было положено, заговорить чуть эмоциональнее, чем следовало, проявить заботу чуть явственнее, чем от него ожидалось. Чжоу Цзышу учил его тому, что умел сам, никогда не одёргивал его, принимая заботу, позволял видеть чуть больше собственных эмоций, чем показывал другим, и Хань Ину казалось, что глава видит в нём кого-то вроде младшего брата, а не просто подчинённого, и ему этого было достаточно. Он к этому привык. Сегодняшняя просьба главы выбила его из колеи. Он был в покоях главы однажды и знал, что там одна кровать. Хань Ин сразу пресёк лишние мысли. Глава беспокоился о нём. Он наверняка велит поставить другую кровать или постелет на полу. Это не имело значение. Он действительно не хотел сегодня быть один, так что он просто примет заботу главы, а наутро справится с собой и продолжит жить дальше. Он собрал волосы в хвост, поклонился главе и отправился к себе, чтобы принять ванну и переодеться. Когда он вернулся, главы в кабинете не было, а дверь в дальнем конце была приоткрыта. Хань Ин прошёл к ней и замер на пороге. Чжоу Цзышу сидел на краю кровати, боком к нему, и читал какой-то свиток. На нём были только нижние одежды и тонкое ханьфу. Волосы густыми волнами лежали на плечах, свободно струились по спине, только несколько прядей у лица были перехвачены сзади простой лентой. Жар прилил к щекам Хань Ина. Было в открывшемся виде что-то интимное, что-то священное, и он не чувствовал себя в праве видеть подобное, но ещё глубоко в душе не желал, чтобы кто-то иной видел тоже. Глава поднял голову на вошедшего, и кончики его губ слегка приподнялись. Он отложил свиток и приглашающе протянул руку. – Готов ко сну, Ин-эр, или хотел бы ещё пожаловаться на свои мнимые промахи? Хань Ин против воли коротко рассмеялся. – Готов, глава. Где прикажете лечь? Протянутая рука всё ещё висела в воздухе. Хань Ин подошёл близко и с трепетом взял её в свою, встречаясь взглядом с наставником. – Со мной, Ин-эр. В глазах Чжоу Цзышу, таких больших и открытых, когда он смотрел вот так, снизу вверх, было… что-то. Там была бездна, там всегда была бездна, но сейчас в этой бездне плескалась нежность, или Хань Ину только казалось?.. – Глава… – слова застряли в горле. Чжоу Цзышу мягко ему улыбнулся – теперь это была полноценная улыбка, слабая, но настоящая. – Не бойся, уместишься, – поддел он и, сняв ханьфу, лёг первым, отодвинувшись к стене. Хань Ин тяжело сглотнул и повиновался, опустился рядом, страшась пошевелиться. Лёгкий порыв духовных сил задул свечи. Тяжёлая ладонь легла ему на плечо, и Хань Ин, ободрённый темнотой, повернулся к Чжоу Цзышу лицом. – Ложись как удобно, Ин-эр, – тихо велел тот. Глаза привыкли к темноте, но Хань Ин всё равно лишь угадывал черты его лица. Хотелось прикоснуться к ним пальцами, губами. Хотелось уткнуться ему в шею и дышать ароматом его тела. Хань Ин чувствовал его отсюда – белый перец, жасминовый чай, бутоны мэйхуа. Так пахли самые опасные яды. Осторожно, боясь перейти размывшуюся грань, он придвинулся ближе и прижался лбом к его плечу. Одна рука главы переместилась с плеча на спину и притянула ближе, а другая мягко вплелась в волосы. – Спи, Ин-эр, – раздался над ухом тихий голос. – Спокойной ночи, глава, – прошептал Хань Ин. Убаюканный размеренным дыханием и ленивой лаской, не страшась кошмаров, он скоро заснул.

***

Ещё две весны спустя глава Чжоу оставил свой пост и покинул Тяньчуан навсегда.