Красная полусладкая

На чаепитии у графа Грея подают чай с бергамотом и песочные печенья на высоких подносах. Дамы представляются фамилиями мужей, смеются, откусывают, и крошки от выпечки катятся вниз по обширным кринолинам. Альберт внутренне морщится, оставаясь снаружи безупречной картинкой, которую все присутствующие рады видеть. Это нельзя назвать взаимным: стоит взглянуть в глаза любому гостю, и прянично-розовые замки рушатся, атласные ленты расплетаются, обнажая ржавчину пороков и холодный металл безразличия ко всему, чем живёт мир за оградой особняка. Среди пышного великолепия узорчатых кружев и выглаженных камзолов мечутся тени взглядов, скользя от человека к человеку. Холодные, расчётливые. Они ищут. Мужчины, не вышедшие титулом, ищут расположения вышестоящих. Женщины, что всё ещё представляются фамилией отца, вцепляются хищными взглядами в неженатых гостей. — Ох... какая я неловкая, — рыжая дочь графа Грея нарочито задевает широкой юбкой столик, откуда падает на дорожку сада пара пирожных и проливается чай, выходя разводами по перламутровой ткани. — Мне нужно удалиться, — бегло шепчет она племяннику герцога Гессенского, с которым флиртовала весь день. Стоит ей скрыться в лабиринте оранжерей, юноша решительно следует за ней. Жертва, пойманная на крючок, не осознающая, куда её так стремительно тянет бывалый рыбак. Ловушка скоро захлопнется. Альберт это знает, ведь рыбак рыбака... Он тоже ищет. Ищет себе напиток на вечер. Тот самый, что утолит с каждым днём возрастающую жажду. До одурманивающего голода Альберт предпочитает не доводить. Ему нравится быть в своём уме — в тех его крохах, что у него до сих пор остались. Иначе как он поможет Уильяму и остальным? Граф Грей слывёт ярым противником вина и алкоголя вообще. Слишком уж дурманит он, говорит, слишком искажает реальность. С ним сложно спорить, но каждому своё. Для половины гостей реальность искажается не напитком, а его отсутствием. Стоит ли удивляться, что все они считают простолюдинов пригодным в пищу скотом? Какого мнения ещё стоило бы ждать от вампиров? Однако даже среди таких встречаются «гурманы». Альберт знает: он один из них. Предпочитает вместо простого сословия вкушать кровь представителей высшего класса, но вовсе не потому что та чем-то вкуснее. Эти зелёные глаза с самого детства с презрением глядели на зарвавшийся высший свет. В них любой деспот-аристократ стоит в пищевой цепи не выше индейки, которую забивают к новогодним пиршествам. Сок из их вен не сравнится с его любимым вином — красным полусладким, но всё-таки он Альберту нужен. Чтобы не одуреть. Чтобы выжить. Так, как смертным нужна пища. — А, граф Мориарти? Рад вас видеть, вы нечасто выбираетесь в свет! — Дела на службе, маркиз. Должно быть, вы уже слышали, что случилось с Дандердейлом в Индии. — Так вы приняли участие? Наслышан. А где же ваши любезные братья? Слышал, мисс Ленор жаждала знакомства с мистером Уильямом. Его братья, Уильям и Льюис, не аристократы по крови, но вот к гурманам их отнести можно: они представители редкого подвида. Вампиры, способные пить кровь других вампиров. А поскольку болезнь жажды крови распространена главным образом среди знати, особенность двух красноглазых братьев как нельзя лучше согласуется с планом по истреблению самых отвратительных представителей британского высшего света. И всё-таки они не любители посещать подобные встречи даже с целью насыщения. Причин немало, и одна из них... — Попробуйте печенья, граф Мориарти! Мука высшего сорта из Йоркшира. — Благодарю, маркиз, я уже вдоволь ими насытился, — Альберт врёт, не краснея. На самом деле ему ненавистно, как песочное тесто крошится при укусе, осыпается, липнет к пальцам, словно бы... — Ах, граф Альберт Мориарти! Это же вы! — пришедшие с осмотра садов девушки едва не бегут к нему, придерживая неповоротливые юбки. Когда они окружают его, ему хочется отряхнуть пальцы от невидимых крошек. Подавив первое желание удалиться, Альберт остаётся на месте и, пассивно участвуя в завязанной дамами беседе, по-хозяйски осматривается. В конце концов, ему нечего бояться. Верховный хищник здесь он. Под его зелёным взглядом девы плавятся, словно крем-брюле, а самые стойкие мужчины расслабляются, потухая взглядом. Виною всему полученная откуда-то свыше способность к гипнозу. Не все вампиры владеют чем-то подобным, однако Альберту повезло — вместе с проклятьем при рождении ему достался и небольшой дар. Смертная жертва отдастся ему легко, а на следующий день даже не вспомнит о случившемся. Как кстати. Но даже хоть его клыкам так легко найти путь к желанной и тёплой плоти, сегодня Альберт ещё не пригубил крови, и виною тому его придирчивый выбор. Как ни предсказуемо, но подтянутые красавцы, пышущие здоровьем, на вкус всяко лучше раздобревших пожилых дворян. На девиц Альберт даже не глядит — горчат на языке. Есть что-то отталкивающее для него в крови женщин. А может быть, он просто... Вздрагивает. Незаметно для окружающих, но достаточно, чтобы шагнуть назад. Под подошвой ботинка омерзительно хрустит печенье, что недавно уронила мисс Ленор. Альберт этого не замечает. Перед ним синие волны, что яростно бьются о неприступную скалу. Несутся с гребнями всё выше и выше, накрывают Альберта с головой — и это лишь от одного взгляда пронзительных лазуритовых глаз. — Мистер Альберт, всё хорошо? — одна из дам пытается обмахнуть его веером, и Альберт невольно спрашивает себя, неужто он настолько очевидно пропал. Утонул на суше у всех на глазах. — Всё в порядке, леди Эверблю, спасибо, — Альберт жестом показывает, что помощь ему не нужна. — Но вам придётся меня извинить: должен пойти переговорить по важному рабочему делу. Отпущенный дамами под крайне уважительным предлогом, Альберт наконец подходит к человеку, которого увидеть здесь не ожидал. Ноги Мориарти послушны, спина прямая. Альберт собран настолько, насколько может взять себя в руки тонущий в шторм матрос. — Не думал, что вы посещаете чаепития, директор. — Не все дела этой страны делаются в кулуарах Службы безопасности. Но мы с тобой всё же не на работе, Альберт. — Мистер Холмс, — вторит ему Альберт, безошибочно читая в неформальном обращении приглашение к более расслабленному, более личному разговору. Ему вдруг непреодолимо хочется поддеть бедром столик, пролив на штанину бергамотовый чай, и посетовав, какой он неловкий, деловито поспешить прочь. Только чтобы лазуритовые глаза долго смотрели вслед, а их обладатель вскоре пошёл за ним. Стоит Альберту осознать это желание, и его сковывает секундный ужас. Нет, нельзя-нельзя-нельзя. Нельзя пить кровь Майкрофта Холмса. Слишком важная он фигура на их с Уильямом шахматной доске. Такая, что ею не пожертвовать просто так, из-за сиюминутной прихоти. — Всем нам стоит иногда расслабляться, правда? — Альберт повторяет жест собеседника, отпивая немного терпкого чая, надеясь, что цитрусовые масла помогут освежить разум. Но что они перед девятым валом? — Отчасти поэтому я здесь. Её Величество не верит, что у меня ещё более чем достаточно сил для работы. Приказ подписала, чтобы я расслабился и куда-нибудь выбрался. Приказа я ослушаться, конечно, не мог, — Майкрофт лениво закуривает, и Альберт осознаёт, что впервые видит его таким небрежным. Если, конечно, можно именовать небрежностью чуть ослабленный воротник и пару чёрных локонов, выбившихся из обыкновенно идеально вылизанной причёски. Но страшнее поймать себя на мысли, что сигареты не делают кровь Холмса ни капельки хуже на вкус. Альберт отставляет панику. Признаёт, что его прихоть не сиюминутная. Нет же, такая, напротив, способна оставить за собой длинный и мучительный след. Ведь одно дело пить вино, чтобы опьянеть и размориться, но совсем другое — жаждать строго определённого сорта, наслаждаться его вкусом, быть пьяным от аромата, а не от спирта. На что только ни идут люди ради деликатеса: рискуют кто деньгами, кто жизнью. А Альберту ничего из этого и не нужно. Он лишь прищуривает по-ведьмински зелёные глаза, смотрит сквозь ресницы, и... Ничего не случается. Взгляд его возвращают обратно колким лазуритовым шквалом. Пристальным, осознанным, мучительно тянущим к себе. Альберт пробует сделать усилие, напрягает глаза, виски его начинают гудеть, а веки дёргаются вопреки желанию скрыть прищур (заметит же!). Но всё вхолостую. Оружие, что никогда не давало осечки, сломалось в самый ответственный момент. Но паниковать рано. Фон Гердер часто говорит, что с механизмами бездумно не обращаются. Укоряет Морана, когда тот раздражённо стучит по заклинившему ружью вместо того, чтобы разобраться в причине неполадки. Так в чём же причина, Альберт? Вампиры неспособны чувствовать друг друга, вопреки модным романам. Но разгадать их сущность всё-таки можно: тем же дедуктивным методом, что и профессию обычного человека. О Майкрофте же Альберт наводил справки. Он совершенно точно не нежить. Более того, человек. Смертный. Так почему же он первый, кто не поддался зеленоглазым чарам? Врождённая резистентность, приобретённый иммунитет? Но что важнее, почему Майкрофт глядит так, будто читает мысли? Во взгляде его нет ни враждебности, ни страха, ни снисхождения. Там только чистое знание. Больнее осинового кола ранит кол лазуритовый. Прямо в сердце. — Чай здесь добротный, но ты бы выпил иного, разве нет? Разве тебе не по вкусу красное вино? — Боюсь, мистер Холмс, граф Грей не сделает для нас исключение из своих принципов. — Увы, ассортимент сегодня не самый богатый. Но ты всё равно сумел выбрать, чем хотел бы полакомиться. Так пей же, — Майкрофт приподнимает чашку чая в одностороннем тосте, почти издевательски, высекая на лице Альберта мученическую улыбку. — А как же вы? Мне не хотелось бы пить одному, — Альберт больше не анализирует, не мечется мыслями, не тонет в вопросах. Мыслей у него нет, как у любого, на кого несётся штормовая волна высотой с Биг Бен. Кроме одной: «Я обречён». — Но разве для тебя это не обычное дело? Впрочем, в этот раз я составлю тебе компанию. Если ты не против, — Майкрофт едва заметно отклоняет голову назад, отпивает чаю. Его кадык дёргается вверх-вниз, и для Альберта это слишком. Он тоже делает пару глотков. Бергамот напоминает сигаретный пепел. В принимающем гостей особняке почти всегда есть незанятые помещения. Ленор, хозяйская дочь, знает их лучше всех, а потому уже увела свою жертву далеко за оранжереи. Но есть надёжное место и куда ближе. Майкрофт с Альбертом минуют гостиную и, скрываясь от слуг, поднимаются на третий этаж в хозяйскую спальню: занятый гостями граф уж точно вернётся сюда нескоро. С каждым шагом, с каждой ступенькой в голове Альберта стучит вопрос «Что я делаю?». Сам себе он в ответе отказывает, а Майкрофта спросить будто бы страшно. Поражает, как легко Альберту с ним было вести подковёрные игры, маневрировать на грани с шантажом, рискуя жизнью своей и своих близких. И как тяжело сейчас, невозможно и удушливо, когда сам Майкрофт с ним вдруг так прост и почти безрассуден. В его действиях не угадывается двойного дна, хотя ответ плавает на поверхности, смертельно опасный. Но Альберт топит эту мысль. Даже если его худшая догадка правдива, разве не прекрасно было бы закончить жизнь именно так? В спальне графа Грея пахнет сухими мандариновыми саше и выстиранным бельём. Тяжёлые гардины так кстати скрывают свет. Майкрофт стоит спиной к закрытой двери. Альберт касается его предплечий, не помня себя. В одну секунду он зверски голоден, в другую его выворачивает наизнанку. Кончики шоколадно-ореховых волос раздражающе щекочут шею. — Серебра нет, осиновых кольев нет, — Альберт обстоятельно ощупывает предплечья Майкрофта, расстёгивает на нём жилет. — Но даже если бы и были, вы не убьёте меня. У вас всегда была возможность совершить это менее публично. И будет. Убейте не сейчас, мистер Холмс. Альберт сам себе ухмыляется, и тонкие губы Майкрофта чуть вздрагивают в ответной улыбке. — Убью тебя не сейчас. Бабочка разлетается чёрными лентами галстука, пуговицы мягко поддаются ловким пальцам, неизменный пиджак Холмса ложится небрежной горкой у них под ногами. Альберт хочет его поднять, но Майкрофт невзначай отталкивает тот ногой в сторону — чтобы не запачкать, когда всё случится. — Убедился? — невозмутимо спрашивает Майкрофт. — Почти. Осталось только одно. Не обессудьте, директор, — без зазрения совести Альберт соединяет их губы, сцеловывая последнюю улику своей догадки, и замирает так, позволяя такому ожидаемому жжению разливаться по своей коже. По контурам странного ощущения он знает наверняка: сегодня утром Майкрофт целовал серебряный крест. Но не простой, а повёрнутый на 45 градусов. Так уж принято у охотников на вампиров. Часы на стене тикают, отсчитывая секунды, а Альберт не отстраняется, распробовав сладкое жжение. Тянет время, откладывает неизбежное, сам не зная о своём страхе, пока Майкрофт не отодвигает его: — Я остановлю тебя, не переживай, — смотрит в глаза. Изумруд чиркает о лазурит. Сыпятся искры. Альберт больше не медлит: кусает сразу и глубоко. Не в желанную и горячую шею, а чуть дальше в сторону — в плечо. Там, где можно скрыть. Острые клыки не жалеют кожу: у него и в мыслях нет, что Майкрофт Холмс может не выдержать. Ведь Альберт, сам того не ведая, ждал лишь этих слов. Одних этих слов как свидетельства того, что он сейчас не один. Скольких аристократов Альберт Джеймс Мориарти прижимал вот так к стенке, кусая, в лабиринтах бесконечных лестниц и комнат неприлично богатых дворцов и особняков? Скольких их испивал, беспамятных, зачарованных и обмякших в его руках, как куклы? Без счёта, все они сходились в одном: чувства. Всякий раз, вытягивая из них жизнь, Альберт сходил с ума от обнажения своего греха. Дрожал от кайфа, безнаказанности и вины за то, что не чувствует угрызений совести. Он сохранял им жизни лишь по одной причине — не привлекать лишними смертями внимание. Но если бы он не остановился вовремя и убил, не сожалел бы о содеянном. В конце концов, он кусал лишь тех, кто не заслужил ничего хорошего. С Майкрофтом всё иначе. И кровь его терпкая солёно-сладкая, слаще, чем Альберт привык, но такая правильная, что остановиться невозможно, а испить до дна нельзя. «Нельзя», — говорит себе Альберт, но лихорадочные глотки становятся рефлекторными, как сердцебиение. «Нельзя», — говорит себе Альберт, но сильнее вгрызается, вплетается, обвивает руками мощную спину, натягивая пальцами белую рубашку Майкрофта почти до разрывов. «Нельзя», — почти кричит себе Альберт, но слышно лишь мычание о чужую кожу, а следом жадные глотки, что перебивают ритмичное тиканье часов. «Отпусти, отпусти», — безуспешно умоляет себя Альберт, а потом вдруг понимает, что не он один обнимает. Его обнимают тоже. Обнимают и держат крепко, как если бы страхуя от падения. И Альберт почти падает, обмякнув в чужих руках, дав острым зубам выскользнуть из подтекающей раны. — Стоять можешь? — тихо спрашивает Майкрофт. Альберт пробует засмеяться — это ведь он должен спрашивать такое, а не наоборот! Но сил хватает лишь положить голову Холмсу на плечо и прижать фамильным платком слабо кровоточащую рану. — Пожалуй, но... побудем так ещё немного. Немного — это минута. Альберт себе так обещал. Он отсчитывает каждый «тик» часов, а на шестидесятый отстраняется нехотя и с усилием, неуклюже шаткий и взъерошенный, как голубь после дождя. Это ненадолго — у вампиров похмелье всегда предшествует сладкому опьянению и приливу сил. А пока всё, что Альберт может, это с хлопком опереться ладонью о дверь сбоку от лица Майкрофта. По вибрации чувствует — у того подрагивают колени. — Не знал, что охотники умеют сопротивляться вампирскому гипнозу. — Мы не умеем. Возможно, тебе стоило стараться лучше. Если ты, конечно, хотел. Он не хотел. Не хотел с самого начала. Даже сейчас, когда их лица в сантиметрах друг от друга, Альберт смотрит в лазуритовый океан и выбирает в нём тонуть вместо того, чтобы управлять им. Увидеть эти глаза потухшими для него невыносимо. Но ещё больнее быть одиноким в своём воспоминании об этих драгоценных минутах. Часы описывают ещё несколько кругов перед тем, как Майкрофт бережно убирает руку Альберта и, придерживая платок Альберта у плеча, идёт к зеркалу. — Мне было важно, чтобы ты знал: несмотря на то, кто мы есть, я не ищу возможности убить вас лишь за то, что вы вампиры, — поясняет Майкрофт, приводя себя в порядок. — Я сужу вас с братьями лишь по вашим действиям. Уверен, Шерлок такой же. — Красивый жест доброй воли, мистер Холмс, — Альберт выпрямляется и потягивается, с удовольствием ощущая, как разливается по телу сила. — Рад, что ты оценил. А теперь мне придётся уехать, но мы скоро увидимся: я заеду в офис Ми-6 на днях. — Буду ждать с нетерпением, вот только... Майкрофт оборачивается от зеркала, параллельно завязывая галстук. Сейчас он так похож на того самого непоколебимого Директора, которым Альберт видел его так долго. Будто бы ничего не было. Будто бы ничего между ними не случалось. Но у Альберта до сих пор горят губы, а во рту стоит полусладкий привкус самого восхитительного нектара на свете. — Не забывайте, что было сегодня. Запомните это. Майкрофт понимающе улыбается. — Я запомню, «М».