***
— Я считаю, что Германия должна перестать кормить русского зверя, — почти орёт Альфред. Американец почему-то абсолютно уверен в том, что Германия совершает страшную ошибку, сотрудничая с Россией. И почему ему захотелось об этом сказать в присутствии почти всех стран? Успокаивает лишь то, что сейчас они в Токио, значит после собрания можно будет съездить с Японией в культурную столицу этой прекрасной страны — Киото. Пройтись по древним улочкам — можно даже в кимоно — Сакура наверняка одобрит — и расслабиться. Но пока она сидит в душном кабинете, а до окончания собрания ещё два часа. Голова раскалывается, а тут ещё и США решил высказаться. И за что ей такие мучения? Русский зверь. Как интересно. И кто из этих двоих сейчас больше похож на животное? А ведь собрание так хорошо начиналось. Все пришли вовремя, из-за чего Артур не смог повыделываться. Франциск не пускал свои похабные шуточки, даже Южный Италия не пытался убить Германию взглядом. Никто не поругался, не подрался, многие даже были включены в процесс. Красота и полнейшая редкость для их собраний. Неудивительно, что Джонсу стало скучно. "Русский зверь? Интересно: как Россия выглядит в глазах Альфреда? — на секунду задумалась Германия, — Медведь. Наверняка медведь", — фыркнула себе под нос немка. Медведей она любит. Даже слишком. У неё даже плюшевый мишка есть. "Мишка? Его ведь Гил подарил...", — немка решает, что если ненадолго погрузится в воспоминания, то ничего страшного не произойдёт.***
— Guten Morgen, Herr Beilschmidt, — Лисбет учитиво кланяется зашедшему в покои немцу, наблюдая как тот с улыбкой и, пряча что-то за спиной — вероятно подарок для младшей госпожи — проходит в глубь комнаты. Пруссия едва ли обратил на девушку внимание. У его ненаглядной сестры сегодня день рождения. Гилберт просто не мог не поздравить её. Тем более он столько занимался поиском достойного его младшей подарка. — Где же наша именинница? Она не хочет увидеть свой подарок? — с некой долей грусти спрашивает он. Куда его восьмилетняя — хотя ей уже девять — нужно снова привыкать к её возрасту — сестра могла отправиться рано утром? А главное — зачем? И почему Лисбет не сопроводила её? — Мы можем ненадолго отойти, Mein Herr? — интересуется гувернантка. Что же такого хочет сказать Лисбет, что ещё и отходить куда-то нужно? В конце концов, кто их ещё может услышать, если сестры нет в покоях? — Дело в том, что Junge Herrin решила спрятаться под кроватью. Сама не знаю почему, но на то явно была причина, — поправляя прядь рыжих волос, шёпотом говорит немка. Естественно она знает причину такого поведения девочки. Та, вероятно, на неё обиделась за вчерашний урок. А ведь Лисбет просто пыталась донести девочке, что в этом мире такой малютке как она придётся выживать. Не стоит обижаться на суровую реальность. Тем более, если эта девочка останется такой восприимчивой, то в светском обществе её загрызут. — Так вот в чём дело... — Пруссия решает подойти к кровати, чтобы переговорить со своей младшей. Сегодня её день рождения. Так быть не должно. Его сестрёнка должна сегодня — и вообще всегда! — светиться от радости. — Катарина, малышка моя, выходи, — ласково просит её немец. — Сегодня же твой день рождения, Mein kleiner Stern. Ты не должна сидеть под кроватью, прячась от всех, — пытаясь поднять край простыни — ощущение будто её с другой стороны кто-то — действительно, кто ещё кроме Катарины это может быть — держит — убеждает её Гилберт. — Давай ты выйдешь и мы всё обсудим. Кто посмел обидеть мою малышку? Только скажи и ему не поздоровится, — и это правда. Гилберт за свою сестру готов глотку перегрызть несчастному обидчику. В ответ он услышал лишь тишину. — Хорошо. Я выйду, — после долгих раздумий, наконец-то подаёт голос немка. — Но только в том случае, если Лисбет выйдет, — маленькая девочка научилась ставить условия? Довольно неожиданно, учитывая, что до семи лет она росла в полной нищете практически на улице. А там за такие выпады и убить могли. Подумаешь, ещё одна крестьянская девка умерла. Она бы всё равно чумой заразилась. Так что её не жаль. Всего лишь расходный материал. — Хорошо, Лисбет уйдёт, — покосившись на девушку, уверяет немец. Названная в мгновение ока исчезла из покоев. — Всё. Она ушла. Теперь выползай. Как бы Катарина не хотела показываться миру, ей придётся выползи из-под кровати. Вечно там всё равно сидеть не получится, как бы ей не хотелось. — Обещай, что не будешь злиться, — просит младшая. — Обещаю, Mein Schatz, — клятвенно заверяет Гилберт. А на что злиться? Да даже если бы и было на что, то сегодня её день рождения. А значит маленькой имениннице всё простительно. — Скажи: почему ты не хотела выходить в присутствии Лисбет? Она тебя обидела? — наблюдая, как его младшая вылезает из-под кровати, спрашивает немец. — Нет. Она меня не обижала... — опустив глаза в пол, ответила девочка. — Тогда почему ты попросила, чтобы она вышла? — отряхивая от пыли — Какой ужас! И как горничные допустили такое скопление пыли в комнате маленького ребёнка! — младшую, спрашивает немец. В ответ Гилберт услышал лишь молчание. — Meinе Mädchen, расскажи мне всё. Я обещаю Лисбет не узнает. Если она как-то навредила тебе, я такого не потерплю. Ты же знаешь. Хоть Катарина и не хочет никак вредить Лисбет — всё-таки та ничего по сути не сделала — но это отличная возможность избавиться от мучительницы. Никаких уроков, никакой нудной философии и "Я прожила достаточно в светском обществе, чтобы учить Вас жизни, Meine Dame. Вы ещё слишком молоды, чтобы это осознать". Но... — Нет. Лисбет ничего плохого не делала. Не нужно наказывать её. Мы просто поссорились, — уверенно отвечает немка. Лисбет не настолько плохая, чтобы выпроваживать — это в лучшем случае. Гнев брата ей не известен. — её за дверь. — Вот как. Печально, — и когда эти двое успели повздорить? Тем более, это же его любимая сестрёнка, которая и мухи не обидит. Не то что поссорится с кем-то. Для него это как минимум неожиданно. — Ладно. Перейдём к другой теме. Ты же помнишь какой сегодня день? — заговорчески спрашивает немец. — Конечно. Третье октября. Мой день рождения, — с уверенностью проговаривает Катарина. Хотя трудно поверить, что у неё день рождения, учитывая, что ей с утра успели выесть мозг ложечкой. Звучит печально. Иронично, но такова её жизнь. Она уже начинает к этому привыкать (Спасибо, Лисбет). — Да, Mein Schatz. И каждый именинник должен получить свой подарок. Понимаешь о чём я? — Конечно, брат, — с улыбкой отвечает немка. Она уже всё давно поняла. Брат подготовил сюрприз, а значит ей нужно сделать вид будто она ничего не знает про подарок. Проще простого. — Ты же знаешь как я тебя люблю, Mein Schatz. Ты самый важный человек в моей жизни. К сожалению, всегда охранять тебя у меня не получится, — Байльшмидт готовится достать подарок из-за спины, — поэтому замещать меня в моё отсутствие будет он, — Пруссия достаёт из-за спины плюшевого мишку, с завязанной на шее ленточкой. Катарина прижимает подарок к себе как самое драгоценное сокровище. Живши в трущобах, она научилась ценить подарки. Сейчас она правда счастлива. Лучшего подарка и быть не могло. — Благодарю, Bruder, — радостно обнимая брата, шепчет немка. Пруссия обнимает сестру в ответ, поднимая её на руки и гладя по светлым, практически белым, волосам. Маленькое хрупкое тельце — как бы он не пытался откармливать сестру, та почему-то особо не набирает массу — прижимается к нему с доверием. Иногда ему кажется, что его сестра похожа на ангела. Не только внешне, но и поведением. Она добрая. Слишком добрая, слишком милая, слишком заботливая. Слишком много слишком, которые могут помешать спокойно жить в этом суровом мире. Стоит ли Гилберту начинать переживать по этому поводу? — Пойдём гулять в саду? — предлагает Гилберт. — Там тебя тоже ждёт сюрприз, но я этого не говорил, — подмигивает немец сестре, тихонько посмеиваясь. Катарина смеётся вместе с ним. — Конечно пойдём. Только мне нужно переодеться, — всё-таки гулять в домашней одежде не лучший вариант. В итоге она выбирает жёлтое — её любимый цвет — платье и красное болеро, чтобы не замёрзнуть. Пруссия помог сестре переодеться — служанок они решили не звать, чтобы те не мешались под ногами. С причёской они тоже особо не церемонились, решив заплести младшей косички, вплетая в волосы красные ленточки и завязав в конце бантики. Этот день они проведут вдвоём: только она и её братец. Тот специально отменил все свои планы, чтобы побыть с сестрой. Лучшего подарок на день рождения, который он мог сделать.***
— Катарина, — обращается к Германии Россия. — Катарина, ты меня слышишь? — немка, кажется, глубоко в своих мыслях. — Катарина-Моника София Адель Крауц, Вас вызывает земля. Ответьте, пожалуйста, — тихонько посмеиваясь, просит Россия. О чём Германия так задумалась, что даже не слышит его? Это выглядит мило. — А? Was? — выбираясь из мыслей, немка, стараясь не привлекать внимание, оглядывает зал собраний. Кажется, ничего страшного не произошло. По крайней мере, труп по среди конференц-зала она не заметила. Тогда почему Россия к ней обратился? — Ты что-то хотел спросить? — Да так, ничего особенного, — русский продолжает тихонько посмеиваться. Кажется, Катарина всё ещё не вышла из прострации раз не заметила кое-что. Хотя сейчас он может спокойно поглаживать нежную немецкую кожу на её руках. — Кхм. Ты не мог бы отпустить, Bitte, — заправляя прядь чёрных волос за ушко, просит Германия. Как она могла не заметить, что русский держит её за руку? — Конечно. Просто кажется ты была в прострации. Вот я и решил, что это хороший способ вернуть тебя с небес на землю, — оправдыватся русский. Сидящий недалеко от них Китай смотрит с ухмылкой на эту картину, переглядывались с сестрой Чэнь Шаокинг. Та тоже смотрит на голубков с ласковой, почти материнской, улыбкой, впрочем как и Япония, которая и занимается рассадкой на собрании. Именно благодаря её усилиям Катарина уже какое собрание сидит с русским чуть ли не впритык. Во всём виновата Япония. Немка в этом уверена. Бесит. А ведь она не один раз просила Сакуру не сажать её рядом с Брагинским. Та, видимо, просьбу своей подруги учитывать не собиралась. Да Катарина даже возле Ловино сидеть согласна! Лишь бы не пересекаться с Россией. Ей и деловых встреч хватает. Последних почему-то стало слишком много с недавних пор. Германия в ответ на эти ухмылки метает взгляд-молнию. Будь они не на собрании и менее цивилизованными, все трое: и китайцы, и японка, горели бы на кострах. Катарина с радостью устроила бы им огненные ванны. Но сейчас Германии остаётся только краснеть на очередной выпад русского и ждать окончания собрания. После войны их отношения были неоднозначные, однако они пришли к некому компромиссу. Россия хотя бы не смотрит на неё тем взглядом. Главное — снова не погрузится в воспоминания. — Ты сегодня сама не своя. Кать, я волнуюсь. Давай я тебя провожу после собрания? — миролюбиво предлагает Россия. Всё равно он не особо торопится домой — в съёмную квартиру на двадцатом этаже в одном из японских небоскрёбов. Всё-таки панорамные окна обеспечивают завораживающие виды. Наверное, это привычка из нового века — забираться повыше. — Nein! — резко вскрикнула Катарина, привлекая внимание некоторых стран. Русский смотрит на неё с недопониманием. Почему у немки такая реакция? Он же не сделал ничего плохого. — В смысле... Кхм. Не стоит. Я справлюсь. Справлюсь самостоятельно, — уверяет немка, отворачиваясь, тем самым намекая, что разговор окончен, и внимательно вслушиваясь в слова Испании. Она и так многое пропустила. — Но... — немка начинает злиться. Неужели до русского не доходит? — Кать, ты уверена? — Да, Россия, я уверена, — выделяя обращение, грубо отвечает она. Только самые близкие могут обращаться к стране по имени. Все посторонние такой привилегии не имеют. И Германия не собирается водиться с этим странным человеком. Даже несмотря на потуги Ивана вновь с ней подружиться. С неё хватило попыток. Всё оставшееся собрание они сидели в тишине. Россия больше не предпринимал попыток заговорить с Германией, а та даже не собиралась выходить с русским на контакт. — На этом предлагаю закончить. Можете быть свободны, — завершил саммит Великобритания. Многие вздохнули с облегчением. — Катарина-сан, съездим в Киото, как мы и планировали? — интересуется вмиг подошедшая японка. Они давно не виделись, так что нужно многое обсудить. Не политические вопросы, скорее человеческие. — Прости, но сегодня не получится. Голова ужасно разболелась, — устало отвечает Германия. Это не отговорка. Нет. У неё и правда болит голова. Наверное, короткий диалог с Россией так повлиял на её самочувствие. Даже странно. — Ох, я понимаю. Всё-таки не всем дано выдерживать такие длинные собрания, — она на мгновение приближается, чтобы шепнуть на ухо немке. — Кажется, только Великобритания-сан и выдерживает. Парочка стран уже подумывает свергнуть его, в пользу онлайн-конференций, — последняя фраза вызвала у немки одновременно и смех, и некоторые мысли. Вряд ли Кёркленд морально переживёт такой переворот. Всё же онлайн решать все вопросы было бы удобнее. И с ней согласятся многие. По крайней мере, не нужно было бы тратить такое драгоценное время на поездку в назначенное место. — Тогда увидимся позже, Катарина-сан. Советую приложить что-нибудь прохладное на болевую точку, а лучше выпить таблетку и заснуть. И тогда боли как не бывало. — Попробую. Спасибо за совет, Сакура, — обнимая девушку, благодарит Германия, прощаясь с ней. — Увидимся завтра. — バイバイ***
"Scheiße", — молясь, чтобы лифт приехал быстрее, мысленно матерится Германия, услышав шаги. До боли знакомые шаги. — И снова здравствуй, — приветливо улыбается ей русский. И как он тут только очутился? Лифты быстрые и находятся по всему зданию, чтобы не создавать скопления людей. Неужели специально её выслеживал? — Wir haben uns heute schon getroffen , — огрызается немка. Где же она согрешила, что натыкается на русского второй раз за день? Пусть лифт и быстрый, но несколько минут в замкнутом пространстве с Россией разовьют у неё клаустрофобию. А ещё гарантируют выеденный мозг. Что за день сегодня такой? — Катарина, — она же явно дала понять, что не хочет даже намёка на своё имя слышать из его уст. Так какого чёрта этот русский такой упрямый? — ты меня избегаешь? — Nein. Ich werde nicht einmal darüber nachdenken, — как бы не хотела отрицать очевидное немка, всё-таки русский в чём-то прав. Она правда пытается скрыться от него. Это начинает выглядеть печально. Так и остальные страны засмеют. Может пора перестать бегать от России как раньше? Как учил её Гилберт, "смело смотри страху в глаза". Сейчас выдалась идеальная возможность. Они же не в кошки-мышки играют. — А мне кажется наоборот, — пропуская немку вперёд и заходя в только что прибывший лифт, отвечает ей русский. — Иначе бы позволила и дальше назвать тебя по имени. — Тебе плевать на мои запреты и разрешения. Так какой в этом смысл? — парирует Германия. — Ты же продолжаешь меня так называть, — ухмыляется она. По какой-то причине немка чувствует уверенность. Может потому что сейчас она не чувствует враждебного настроя от русского? Будто он когда-то был. — Почему ты пытаешься отстраниться от меня? — опираясь на стенку лифта и склоняя голову к плечу, печально интересуется Россия. — У нас ведь были прекрасные отношения. Почему ты не хочешь всё вернуть? Скажи мне. — Вот именно. Они были, — выделяя последнее слово, отвечает ему немка. — Сейчас всё по-другому. Мир изменился. Мы изменились. Как вы русские говорите? "Много воды утекло"? — и ведь правда. Они больше не те беззаботные дети. Им пришлось измениться ради своего будущего и будущего своих народов. Вот только пронести ту милую нежную дружбу абсолютно целой не получилось. И сейчас вряд ли получится найти те кусочки. Русский уже однажды попытался. Из этого ничего хорошего не вышло. — Но мы же можем начать сначала? Почему бы не попытаться? — всё ведь можно исправить. Да, они изменились, но это не значит, что их общению пришёл конец. Нужно просто снова друг друга узнать. Он готов принять немку со всеми её новыми качествами. — Не можем, Russland. Не в нынешней ситуации, — тяжело вздыхает Катарина. Сейчас им не суждено вновь общаться как прежде, но... — Может когда-нибудь... — многозначительно бросает Германия, выходя из лифта. Эту фразу она предпочла оставить незаконченной.Русский не собирается её догонять. Он просто не видит смысла. Ему вполне достаточно этого многозначительного "когда-нибудь". Когда-нибудь они будут вместе. Не сейчас, но будут. Когда-нибудь он вновь сможет завоевать сердце своей немки. Когда-нибудь оно будет биться лишь для него одного. Просто сейчас не подходящий момент.
Германия снова полюбит медведей. Обязательно. Россия об этом позаботиться. Когда-нибудь всё станет как прежде.