Ристретто со сливками

Берлиоз недоверчиво посмотрел на Ференца, едва сдерживая смех. Поскольку Ференц почти всегда был вовлечен в разномастные амурные похождения и дела сердечные, комната Берлиоза давно уже превратилась в кабинет личных консультаций. Ференц бросился на кровать Берлиоза, аки барышня с расстроенными нервами, и, играясь с многочисленными подушками, рассказывал Гектору о своих проблемах. Гектор, как друг, — но прежде всего как любитель сплетней, — внимательно слушал. Проблемы Ференца обычно варьировались от «Вот я думал, что целую ее, но это была ее сестра-близнец!» до «И мне пришлось делать ноги, потому что внезапно появился ее бывший...» Однако на этот раз это было что-то необычное. — Каждое утро, без пяти минут семь я начинаю готовить эфиопский кофе в зернах, который он специально просит для своего Ристретто со сливками, — говорит Ференц, внезапно садясь на кровати и с серьезным выражением лица смотрит на Гектора. — Такого способа приготовления кофе даже нет в меню. Я должен бы сказать ему, чтобы он просто довольствовался маккиато, но нет, не могу. По глупости я иду и готовлю все это специально для него. — А он хоть оставляет чаевые? — спрашивает Гектор, старательно подавляя в себе желание прыснуть от смеха — Мизерные! За мои-то старания! — с грустной миной жалуется Ференц. Разочарованный, он откидывается на спину, обняв подушку обеими руками. — Я бы хотел пригласить его на свидание или хотя бы узнать его номер телефона, но когда я пытаюсь с ним заговорить, я словно теряю дар речи. — продолжает жалобно говорить Лист с таким глубоким отчаянием в голосе и с такой страдающей миной, что Гектор наконец не выдерживает и невольно смеется. — Не могу, черт возьми, поверить, что ты спрашиваешь у меня совета в искусстве обольщения. Сам Лист разучился флиртовать! — Гектор продолжает смеяться. Ференц утыкается лицом в подушку, тайно желая исчезнуть. На следующий день Ференц поклялся самому себе, что заговорит с ним. Лист был харизматичен, приятен, всегда знал, что сказать. В конце концов, это был всего лишь флирт с симпатичным парнишкой из кофейни, а не конец света! И вот, раннее утро, на часах без десяти минут шесть, а поскольку кафе, где он работал, было пусто — Ференц как бы сам для себя произносит мотивационную речь, записывая все на фронталку своего телефона, пока жарятся эфиопские кофейные зерна. Он даже пару раз уложил волосы назад быстрым движением руки, прежде чем осознал всю комичность его «приготовлений». Он был похож на робеющего школьника, который заливается краской и нервно теребит рукава, прежде чем пригласить девушку на выпускной бал. Все, что Лист знал об этом парне — это то, что у него очень капризный вкус в отношении кофе. И легкий славянский акцент, когда он говорит по-французски. Он был не очень-то и дружелюбен, но вежлив; вероятно, изучал музыку, потому что консерватория находилась в нескольких кварталах отсюда, и однажды Ференц заметил его с нотами. Должно быть, он один из тех молодых людей, которые ненавидят свое поколение, потому что Ференц никогда не видел, чтобы парень доставал свой телефон. Серьезно, кто сможет провести полтора часа в кафе с бесплатным интернетом, не проверив хотя бы один единственных раз уведомления на телефоне? Определенно бэйби-бумер. Наконец забряцали колокольчики у входа, и у Ференца от нервов чуть не свело желудок, когда он увидел, как парень входит в кафе. Он был одет, впрочем, как обычно, тяжело закутан — еще бы, снежный январь на дворе! — но Ференц с первого взгляда мог сказать, что он, должно быть, болен, потому что шмыгающий нос его краша был красный, как у оленя Рудольфа, а вокруг шеи был туго обмотан огромный шерстяной шарф. Парень подошел к стойке, чтобы сделать заказ, и Ференц, все это время откровенно пялясь на него, вдруг вспомнил о своей роли бариста. — Доброе утро! — Лист поприветствовал клиента, пытаясь выжать из себя лучшую улыбку, которая у него вообще была в запасе. Парень добродушно улыбнулся, кивнув в ответ. Возможно, он экономил слова. — Как обычно? — поинтересовался Ференц. — Да, пожалуйста. Действительно, его голос звучал не так, как обычно — в нем слышалось болезненное утомление, слабость, — и Ференц вдруг сам для себя обнаружил, что не мог не волноваться, какого это черта парнишка собирался на занятия в морозный зимний день, если он болен, а не остался дома, дабы отлежаться? Затем парень сел за свой обычный столик в углу, способствуя созданию образа асоциального, немногословного сноба. — А не взять ли тебе лучше чай с медом, ведь… — парень за столиком сразу же среагировал на брошенную в его сторону реплику, повернулся и начал внимательно, выжидательно смотреть на Листа, который тут же понял, что начинать разговор было плохой идеей. От резко нахлынувшего волнения, Ференц уже и не знал, как закончить предложение, поэтому просто указал на собственное горло. — Нет. — коротко ответил он. И все. Провалиться бы сквозь землю в эту же секунду. Ференцу нужно было занять руки и голову — он поспешно начал готовить сливки с кофе и разогревать слойки с кремом. Невольно вспомнился вывод Гектора, сделанный накануне: либо у него была серьезная любовь с первого взгляда, либо он был латентным мазохистом и сохнуть по кому-то, кому было наплевать на него, просто нравилось Листу в самой извращенной манере. В защиту Ференца следует сказать, что впервые заметив молодого студента в кофейне, Лист сразу подумал, что тот выглядит довольно милым. Осознание того, что объект воздыхания не обращал на Ференца абсолютно никакого внимания и даже ни разу не удосужил венгра хотя бы мимолетной улыбкой, пришло позже. К сожалению, к тому моменту он уже слишком увлекся. У юного — предположительно — музыканта была уникальная красота, а не типичный приторный образ симпатичного парня. У него были красивые каштановые волны, не доходящие до плеч; телосложение совсем не крепкое или хотя бы отдаленно мужественное, а скорее андрогинное. Он был похож на ангела с какой-нибудь картины эпохи Возрождения, с такой богемной и меланхоличной аурой. Бледный, с красивым орлиным профилем, он приковывал к себе взгляд Ференца каждый раз, стоило ему только переступить порог кофейни. В течение пяти минут Лист выполнил заказ. Он разложил все на подносе, чтобы отнести к столу. Как обычно, Ференц оставил перед безымянным юношей слойки с кофе и сливками, но на этот раз не ушел сразу. Ференц спешно пытался найти, что же сказать. Через несколько секунд клиент поднял голову на Листа и выжидающе посмотрел на него, приподняв брови, будто бросая вызов — осмелится ли он сказать что-то, или все же струсит и скроется за прилавком, позволив ему спокойно насладиться своим кофе. Давление чужого взгляда было слишком обезоруживающим, и Ференц снова потерпел фиаско. — Я тоже люблю музыку, — выпалил он за безысходностью. Парень выглядел совершенно озадаченным и еще больше нахмурил брови. Франц почувствовал мгновенное смущение и опустил взгляд, чтобы наконец разорвать зрительный контакт. — Я имею в виду… Я заметил, что ты ходишь в консерваторию неподалеку и иногда приносишь ноты и… ну, это… — его голос в конце почти превратился в шепот смущения под критичным взглядом другого парня. Ференц вымученно улыбнулся, пытаясь скрыть смущение нервным смехом. — Я лучше заткнусь и принесу тебе счет. И он практически скрылся за стойкой, с глаз долой. Теперь он действительно производил впечатление жуткого и в какой-то мере жалкого сталкера. Что же, прекрасно. Прощай, всякая возможность закадрить милого пианиста с дальнего столика. Ему следовало бы записывать на карточках свои реплики, прежде чем открывать свой большой, бесполезный рот при этом парне. С каких это пор спрашивать чье-то имя стало так сложно? Как говорится, в тихом море хорошим моряком не станешь. Может быть у Ференца просто не было такого внушающего опыта и навыков флирта, как он думал изначально. Может быть, он просто переоценил свои возможности и поторопился гордиться своим негласным статусом Дон Жуана, приписанным ему друзьями. С тем малым достоинством, которое у него осталось, он предъявил парню счет и дал себе зарок больше не открывать рта, пока парень не выйдет из кафе. Однако, когда он обернулся, паренек обратился к Листу: — Благодарю.