Мальчик и его пес

I «Отправь меня обратно», — думает Хуан в темноту. «Ты можешь уйти на Пути Людей, если захочешь. Ты умер за Берена и Лутиэн, так что можешь разделить их судьбу, если пожелаешь», — отвечает ничто, окружающее его. «Нет. Отправь меня обратно». «Ты не можешь изменить судьбу, дружище». «Но я могу задержать ее», — Хуан думает об эльфах, которых любил. Еще несколько лет жизни для них. Еще несколько лет для каждого из них. Темнота беззвучно вздыхает. «Ненавижу смотреть, как ты страдаешь, но ты прав. Однако тебе придется держать свое прошлое в тайне». «Это было не страдание, а любовь, — Хуан ощущает, как его существование начинает меняться, и улыбается: — Спасибо тебе». «Береги себя, Гил-Галад». II Мир меняется, приспосабливаясь к его возвращению. У Фингона нет детей, у Ородрета только одна дочь. Но теперь — теперь некоторые уверены что у одного или другого из них есть сын. Когда Кирдан смотрит на ребенка, порученного его заботам, он понимает, что некоторые вещи он не в состоянии понять, но этот мальчик каким-то образом принадлежит к Дому Финве. И если Гил-Галад иногда странно улыбается слову «принадлежит», что ж, только он и те эльфы, о которых Кирдан не может или не хочет теперь говорить, помнят давние встречи в полях Валинора. (— Это твой пес? — спрашивает один мальчик, светлые волосы взлетают, когда Хуан подпрыгивает, приветственно облизывая его. — Ороме дал его мне, если ты спрашиваешь об этом, — отвечает другой, с серебряными волосами, немного вредничая. — Но он мой друг, считай, член семьи. — В таком случае, добро пожаловать в нашу семью! — смеется третий, с золотом в косах, демонстративно обращаясь к псу, а не к кузенам. — Тьелко может поладить с тем, за кем присматривает.) III Берен и Лютиэн уходят вскоре после того, как вернулись к жизни. Ему хочется выть, потому что это нечестно — он хочет отправить письма их сыну — хочет написать Тьелко. Вместо этого он сидит на берегу рядом с домом Кирдана и смотрит на небо. В конце концов Кирдан приходит к нему. — Смерть всегда печальна, — произносит он, садясь рядом, обнимая его ноги и тоже глядя на звезды. Гил-Галад не спрашивает, кого потерял Кирдан, потому что Хуан знал, но тоже не говорил. — Но они ушли к новым приключениям вместе. Все, о чем мы можем иногда просить — это не быть разделенными, даже если сам конец — не наш выбор. Гил-Галад думает о женщине с серебристыми волосами, лежащей на холодной плите, и о темноволосом мужчине, распростертом на пороге, а больше всего — о золотоволосой женщине, которую он после этого видел лишь однажды, плачущей в одиночестве. Он вспоминает, как Курво и Тьелпе кричат, а Маэдрос смотрит на огонь с берега и думает, что все потеряно… А еще он думает о себе и своей новой жизни. — Возможно, конец — это не всегда конец, — произносит он в ответ. — Может быть, Эру однажды сжалится над нами и снова соединит любящих. Даже если придется ждать, разве встреча не стоит того? Кирдан смотрит на него и едва заметно улыбается. — Ты будешь мудрым королем, Эрейнион. IV Однажды приходят вести о том эльфе, которого многие считают его отцом. Верховный Король мертв — кричат они, — а феаноринги снова рассеяны, как листья по ветру, в то время как Тургон отступает в свой город. Он снова хочет написать Тьелко. Он хочет выть от ярости из-за скорби Маэдроса и судьбы Фингона. Вместо этого он вздыхает, ощущая тяжесть пут судьбы. Только Тургон и Ородрет стоят теперь между ним и короной. Он вздрагивает от этой мысли, а затем выбрасывает ее из головы — и Гондолин, и Нарготронд любимы Ульмо, они не скоро падут, думает он. Он ошибается. Кольца Ородрета ложатся на его стол слишком скоро. V Дориат тоже гибнет. И это больнее всего, потому что на этот раз гибель приносит не Моргот. На этот раз ее несут эльфы, которых он знал и все еще любит. Гил-Галад бежит, бежит, бежит, когда приходят новости о смерти сыновей-близнецов Диора, оставленных в лесу жестокими слугами Келегорма. Он бежит, пока не падает, обессиленный и плачущий, на берегу. Он убеждает себя: Тьелко не мог знать, что они сделали. Конечно, теперь Тьелко кричит на этих самых эльфов в Чертогах. Он ненавидит себя за краткое сомнение, точно ли Тьелко не знал. Затем поднимается и возвращается в дом. Теперь из тех, с кем он мог бы связаться, остается один Келебримбор. Хотя Гил-Галад не может сказать ему, кто он такой, но отправить письмо с соболезнованиями еще еле-еле умещается в границы приличия. VI Всегда найдутся худшие новости Он знает: его память должна быть совершенной, — но позже Гондолин, Дориат и Нарготронд смешиваются в его уме, и ему наконец кажется, что все они погибли одновременно — и выжгли его прошлое. Гондолин гибнет, и он чувствует себя виновным в том, что едва может вспомнить что-то о Тургоне — да и о ком угодно другом. По крайней мере, так ему кажется. А потом он слышит о сыне Аредели — и вспоминает ее бегство. Хуан тогда еще был там, вместе с Тьелко. Если бы они отправились следом, если бы удалось догнать их раньше, чем беглецы достигли города... может быть, это бы что-то изменило. Стал бы Тьелко вести себя так в Нарготронде, если бы она была там же? Гил-Галад, теперь король, изгоняет эти мысли из своей головы. Он никогда не думал, что корона может быть так тяжела, в те времена, когда Тьелко, смеясь, надевал на его голову венец на пирах в Тирионе. Каждый раз, когда он вспоминает те дни, корона становится еще тяжелее. VII Он надеется, что смерти в Дориате что-то изменят, что Майтимо и Кано будут не так легко рисковать жизнями друг друга или близнецов. Он ошибается. Приходят вести: Эарендиль надолго ушел в море. На Сирион напали. Амбаруссы мертвы. Эльвинг теперь птица (его двор находит это невероятным; он — нисколько). Ее дети-близнецы исчезли. Через какое-то время приходят новые вести, и Гил-Галад ощущает, что снова может дышать, хотя и с трудом. Близнецы — вместе с Кано и Майтимо, которых несомненно мучает вина, — и другие близнецы, мертвые. Гил-Галаду не должно быть легче от таких новостей, но ему легче. Когда приходит ночь, он смотрит на небо и вспоминает мастерскую, окутанную тем же самым ярким светом. VIII Двое мальчишек прибывают однажды к его двору из лагеря феанорингов. Он не бросается им навстречу, как хотел бы, но приветствует их как родичей. Элронд смотрит подозрительно, Элрос — настороженно, как будто они боятся, не сочтут ли их предателями за то, что они все еще любят Маглора и Маэдроса, даже после того, как приходят вести об их конце. Он не может рассказать им собственную историю, но принимает их у себя и старается выразить чувства без слов. Они оба понимают, но Элронд остается, а Элрос — нет. Гил-Галад может плакать только из-за Элронда, когда приходят вести о смерти его брата — но не о самом Элросе: Элрос отправился к Лютиен и Берену, а он доверяет своим старым друзьям, веря, что они примут его как своего потомка, любимого их собственным другом. (Позже, спустя столетия, приходят корабли. Они приносят весть о волне, которую Эру послал на остров Элроса, потопив его, а с ним — детей и невинных вместе с виновными. Тар-Мириэль погибла в волнах, говорят они, и он лишь вздрагивает от этого напоминания о давно потерянных друзьях. Он приветствует новоприбывших, и ужас почти не отражается на его лице. Ночью из своей спальни он смотрит на то же небо, в которое он смотрел так давно, когда сочувственный голос желал ему удачи в новой жизни, и думает обо всех своих друзьях, отправившихся путями, которые он не в силах понять.) IX Келебримбор ближе всех подошел к тому, чтобы узнать его тайну. Это совсем не удивляет Гил-Галада. Он помнит дни, проведенные с Тьелпе, в полях Валинора и на равнинах Белерианда, когда он охранял мальчика, что был так дорог для Тьелко. Губы Келебримбора изгибаются в хитрой усмешке, когда он не задает вопросов, почему повсюду в городе можно увидеть звезду Феанора, и даже на воротах,сделанных для гномов, — хотя весь двор, кроме Элронда, предлагает ему спросить. Гил-Галад не спрашивает, потому что он тоже помнит Феанора, каким он был — а не таким, каким он стал. Как он души не чаял в мальчике и его псе, а потом — в племяннике мальчика и том же самом псе. Его руки дрожат, когда он получает последнее письмо от Келебримбора, и понимает: тот не понял, кто такой Аннатар. Он отправляется в город как можно быстрей. Но все же недостаточно быстро — он отброшен, Элронд тоже задержан, и на этот раз Гил-Галад воет от ярости у всех на виду. — Мой лорд, — говорит кто-то . — Мы не сможем отбить его тело. Орков слишком много… — Пусть лучники пустят зажженные стрелы, — произносит Гил-Галад, закрывая глаза. Келебримбор разделял мысли своего деда — и разделил его судьбу. Гил-Галад прожил две жизни, но никогда не был так благодарен огню как теперь, когда он видит, как орки бегут прочь, пока сгорает тело Келебримбора. Он оценил бы драматизм этой сцены, — но ветер разносит дым, и глаза Гил-галада наполняются слезами. «Тьелко, — думает он. — Мне жаль, как же мне жаль, что я не смог защитить его, хотя обещал тебе это». X — Приветствую, король волколаков, — лает Гил-Галад на Саурона, когда они встречаются на поле битвы. Глаза Саурона вспыхивают узнаванием. Слишком поздно Гил-Галад вспоминает: никто не должен был знать. Но это его вторая смерть, и он не будет прятаться перед ее лицом от правды. Саурон так же жесток, как был добр Майрон в давние дни, когда оба они жили в Валиноре, а эльфы еще были далеким будущим. Спасения нет — и все же он кидается вперед с копьем в руке. Ему больно, как же больно — боль сжигает все его тело — и уже нет… Все прекращается. Перед ним — эльф с серебристыми волосами. — Хуан, — говорит он, падая на колени и обхватывая его руками, — спасибо тебе. И это... это хорошо.