Отпустить

Весна – это пора влюбленности, не так ли? С весной у Тенмы очень много воспоминаний. Некоторые из них вызывали бабочек в животе, которые на самом деле были оттоком крови. Это, пожалуй, самая приятная часть весны. Неторопливые прогулки по городу, сжатые в замочек длинные тонкие пальцы, всё такой же приятный ветер, который из года в год совсем не меняется. И эмоции от него всё такие же: блаженство и счастье. Этими словами не изложить то, что чувствовал Цукаса во время прогулок. Эти эмоции нужно прочувствовать самому. Но весна не может быть хороша, если заглянуть с каждой стороны и каждого уголка. Есть чувства, которые сравнимы с большой лужей, что ещё пару месяцев назад была сугробом или, может быть, снеговиком, слепленным детьми. Эти чувства как камень, который словно привязали к сердцу. Который будто тянет весь вес парня вниз, предоставляя возможность забыться, утонуть в пучине эмоций. Порой от отчаяния мелкой дрожью пробивало тело, не давая сосредоточиться на разговоре, учёбе. Иногда даже не давало уснуть. Тёмные круги от недосыпа образовались под янтарными глазами, которые уже и перестали светить, как когда-то. Нет, конечно, первое время на людях звезда оставалась самой собой: яркой, громкой и позитивной. Впрочем, какой и должна быть звезда. Но усталый и потерянный вид даже самый громкий смех. На своем не самом лучшем опыте можно убедиться, что время совсем не лечит, а постепенно лишь сильнее надавливает на незажившие раны. А сейчас? Сейчас хорошо: чувство тяжести всего тела исчезло, будто Тенма самая настоящая пушинка, которая если прыгнет на месте, то обязательно подлетит высоко-высоко, веки больше не закрывались на ходу, не нужно было прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы банально не уснуть на месте, а голова больше не была такой увесистой, хотя последние два или даже три месяца Цукасе казалось, что на его шее по миру странствует кирпич от египетской пирамиды, душа будто сияла, как самая настоящая звезда Сириус – самая яркая на ночном небе. Тенма умер? Холодные руки машинально потянулись к лицу с намерением ущипнуть яблочко щеки, но не дотянулся. Ощущение, словно на профиле юноши была нарисована повёрнутая на 90 градусов восьмёрка, и целая бесконечность мешала ему коснуться собственного лица. –Ты чего застыл? – чей-то до боли знакомый голос донёсся до ушей блондина, заставляя глаза тут же раскрыться в удивлении, а сердце моментально превратиться в бомбу замедленного действия. Нет. Если парень сейчас оторвёт взгляд от дороги и увидит перед собой того, кто сейчас крутился на уме, как на карусели, то эта самая бомба разорвёт тельце будущей звезды на маленькие кусочки. Тенма не хотел поднимать взгляд, его останавливала всё та же бесконечность, которую он сам для себя и вообразил. Его оторвал всё тот же голос, – Ты же сам хотел встретиться, Цукаса-кун? Этот ласковый тон, который можно услышать из уст лишь одного человека, накрыл несчастного пеленой воспоминаний. Сейчас он словно барахтался в необъятном океане, пытаясь разобраться, что происходит. И единственный способ сделать это – всплыть на поверхность и сделать глоток кислорода. Взгляд поднялся выше собственных тонких и худых ног. Наконец-то добрался до лица собеседника. Это и было то самое "всплыть". А "сделать глоток кислорода" было: –Ты что тут делаешь? –Фу-фу, пришёл встретиться с тобой, как ты и хотел, – излюбленное личико словно светилось от счастья, как и всегда, когда он был рядом со своей звездой. Губы расплылись в кошачьей улыбке, а сиреневый волос трепался лёгким ветерком, – Ты выглядишь каким-то ошарашенным, не заболел? Долго же мы не вид- Говорящего прервали. Его толкнули всем телом, заставляя упасть на землю, неловко приземлившись на тропу с приглушённым "ойх!". Чувствовал ли он физическую боль от такого падения? Нет. Возможно, только чужой пристальный взгляд, как у снайпера. Одно неправильное движение и во лбу появится дырка, казалось. –Цукаса-кун? –Да что ты заладил!? Дай мне взглянуть на тебя, не шевелись! – растерянный голос срывался на крик с ноткой не то отчания, не то счастья. Руки, трясущиеся словно во время панический атаки, постарались обхватить чужую мордочку. Бесконечность не работала на Руи и на глаза навернулись капельки слёз, создавая плёнку во взгляде. Почему Цукаса плакал? Почему на щеках начали появляться тонкие полосочки слёз, а глаза застилала влага, не давая взглянуть на милейшего Руи? Это счастье или что-то другое? – Почему ты говоришь так, словно ничего не произошло? Что с тобой не так!? Почему ты здесь!? Голос становился всё громче, а ладошки аккуратно стискивали щёки Камиширо, словно боялись, что если сожмут их слишком сильно или небрежно, то фиолетоволосый лопнет, как мыльный пузырь, и оставит после себя только липкий след на руках. Пальцы ничего не чувствовали. Вроде бы аккуратно касаются чужого лица и проводят по нему, как когда-то очень давно, а вроде бы Тенма только и гладит воздух, как ненормальный. Лицо также не чувствовало влаги от слёз. Они есть, парень знал, но как бы не хотел почувствовать... Не мог. Почему-то ему резко захотелось снова ущипнуть себя. –Я правда... Не понимаю о чём ты, – лицо режиссёра приобрело серьёзное, но такое же приторно нежное выражение, словно старался успокоить своего любимого, – Дурачок ты, Цукаса-кун. Ты позвал меня прогуляться с тобой, так как мы давно не виделись. Ты извини, слишком много дел навалилось. Руи виновато хихикнул, после чего, повошкавшись, аккуратным движением убрал от своего лица дрожащие ручонки. Не такой ответ хотел услышать лидер труппы. Камиширо аккуратно заправил светлую прядь волос Тенмы за его ухо и смахнул подушечками больших пальцев слёзы, которые уже прошли путь от слёзных мешочков до нижней челюсти и были готовы упасть на землю, где уже и потеряются. А Цукаса не чувствовал. Он знал, что его возлюбленный делает что-то на его лице, но не чувствовал прикосновений. Это ощущалось крайне странно и необычно. Мальчишка бы сейчас всё отдал за то, чтобы просто почувствовать нежное-пренежное прикосновение к своей щеке, лбу, подбородку. Да даже самый обыкновенный поцелуй в виде едва ощутимого следа на податливых губах. Но он по прежнему ничего не чувствовал. –Ты успокоился? Мне тебя обнять? – голос изобретателя выражал искреннее беспокойство. Тенме так не хватало этих самых простых фраз, этого излюбленного голоса. Цукасе так хотелось кивнуть, громко сказать "да". Но плёночка от слёз на глазах постепенно уходила, взор прояснялся, а приходило осознание, что даже если Руи и обнимет предмет своего обожания, то последний ничего не почувствует. Ничего. Возможно, даже не почует родной запах своего любимого. Проверять свою гипотизу и опровергать её будет слишком больно. –Я в порядке, не стоит, – взгляд тут же устремляется в землю, на которой развалились возлюбленные. Ничего у юноши не было в порядке. Он давно был не в порядке. И откровенно лгал. Лгал своему единственному любимому человеку. Смотреть в глаза, произнося грязную ложь, было невыносимо, – Но ты так и не ответил, что происходит. Я просто поверить не могу, что ты здесь. Скажи, я... Умер? –О, не говори таких страшных вещей, – Камиширо спешно поднялся с земли и отряхнулся. Никакая грязь к нему не прилипла, он сделал это машинально, – Нам правда не стоит говорить об этом, звезда моя. Предлагаю зайти в кафе. Мы давно не были там вместе. Брови Цукасы поползли вниз, он начал хмуриться. Ему не нравились ответы Руи. Нет, конечно, он всегда был таким изворотливым в разговорах и никогда не давал чётких ответов на поставленные перед ним вопросы. Но сейчас он убегал. А убегал он от своего единственного. Только сейчас, встав с притоптаной травы, лидеру удалось оглядеться по сторонам. На загробную жизнь это не было похоже. Всё тот же город, что и всегда. Излюбленный парнями райончик, где они постоянно гуляли и делали множество фотографий на плёнку, после чего развешивали их по своим комнатам – до сих пор у Тенмы они неприкосновенно висят над кроватью, как самое ценное в мире сокровище. А это парк и кафе, в котором парни часто сидели не только вдвоём, но и с друзьями. "Как давно это было?" – взор юноши ушёл вникуда. Его состояние колебалось от потерянности до эйфории, словно он никак не мог определиться, что чувствовать касательно всего происходящего. –Фу-фу~ – фирменный смешок изобретателя словно призывной сигнал вернул задумавшегося на планету Земля, – Цукаса-кун, ты будто призрака увидел. Был ли прав Камиширо? Знать не дано. Ветер вновь взъерошил непослушные волосы. Понял Тенма это не по ощущению лёгкости и не по прохладе в ушах, он не мог этого почувствовать. Просто режиссёр, который метнул беглый взгляд на прическу партнера, не смог сдержать улыбки. –Ты веришь в приметы? – пара неуверенных шагов, которые были так не свойствены покорителю огромной сцены, и диалог во время прогулки утёк совершенно в другое русло. Парень, что повыше, так мило вёл себя, словно ничего не произошло. Его уголки губ переодически дёргались, словно душа боролась с желанием рассмеяться от одного лишь вида Тенмы. А вот спутник этого чудаковатого вёл себя иначе. Он доверял когда-то. Но сейчас от доверия осталась лишь маленькая светлая крупица, которая затерялась в тёмном море, другого берега которого узреть, увы, не получалось. Руи вёл себя иначе. Он выглядел обычно, но той искренности от него не чувствовалось. Цукасе не хотелось идти куда-то. Зачем он вообще плёл удивительно лёгкими в сравнении с прошедшими месяцами ногами? – Например, когда тебе снится мёртвый человек и зовёт с собой? –Впервые слышу, – он лгал. Они оба друг другу врали. Янтарные глаза искренне старались поймать взгляд чужих золотых, но всё было напрасно. Звезда чувствовала себя разбито. Что происходит? Это какая-то шутка? Он умер или просто спит? Во всей ситуации Цукаса ощущал себя лишь актёром, который обязан следовать сценарию и отречение от него означало громкий провал. Сейчас он лишь следовал прописанному кем-то крайне жестокому сценарию. Жестокость выражалась не в физическом насилии, а в том, что прямо здесь и сейчас рядом с светловолосым находится любовь всей его жизни, из-за которой он страдал не один и не два раза. Но он не мог сделать то, о чём грезил – схватить любимого за руку, поговорить с ним о чём-то неважном, а после забыть о существовании всего безжалостного, черствого и свирепового мира, убежать куда-то далеко-далеко. И это жестоко. Это самый жестокий сценарий, который когда-либо играла будущая звезда. Кофе с сахаром и со сливочным рисунком сердца. Тенма часто его брал, когда проводил время со своим любимым. Лицо официанта было размыто и смазано, словно парень вышел прогуляться без очков. Но зрение у него было блестящим, как у орла. Осознание этого пульсировало раздражением и негодованием в венах. Может, даже обидой. Одно только лицо изобретателя было чётким и приятным глазу. Будто как и мечтал Тенма, никого кроме них в этом мире сейчас не существует. Они главные герои этого произведения. –Ты не выглядишь счастливым, Цукаса-кун, – наконец, тихий и мурлыкающий голос достучался до сознания лидера. Руи оторвался от рассказов о своих новых изобретениях, которые, на памяти Цукасы, вовсе и не были новыми: всё те же пушки, которые должны были запустить несчастного актёра куда-то вдаль, чтобы вызвать пораженные возгласы публики; всё те же взрывные бомбочки, которые никогда не вызывали доверия у участников труппы; всё те же мини-ракеты, над запуском которых так громко смеялись Эму и их создатель, – Ты же хотел меня увидеть? Это было последней каплей. Слова Руи, которые когда-то были как компресс, стали настоящим прессом, который давил с всё большим напором. Они вгоняли в самую настоящую агонию, и Тенма чувствовал учащённое от волнения и негодования сердцебиение под вязаной кофточкой. Холодная дрожащая рука вцепилась в чайную ложечку, которая любезно прилагалась к напитку и начала активно размешивать нарисованное молочным продуктом сердце. Вскоре от него не осталось и следа. Только слегка посветлевшая кофейная смесь. –Хотел, но не в таких условиях! Почему ты притворяешься? Что изменится от того, что ты мне расскажешь? – и вновь и без того громкий голос срывался на настоящий крик. Всем было всё равно. Никто из размытолицых даже носом не повёл на возгласы слишком громкого посетителя. Юноши всегда занимали крайний столик у окна, так как светловолосый был убежден, что к звезде обязательно будут подходить фанаты, чтобы попросить автограф, а ни он, ни его спутник не хотят, чтобы им мешали. Сейчас он убедился, что никому на яву вовсе не было дела до них. –Так ты понял? –Не стоит делать из меня глупого ребёнка, Руи. Ком поднялся в горло, а от прежнего душевного сияния не осталось и следа. К глазам вновь подступали слёзы, но уже не от счастья, как некоторое время глазах, а от отчаяния, в которое всё больше погружался парниша, наконец полностью осознавая, что здесь делает Руи. Произнести это вслух будет приравнено к суициду и возвращению в суровую реальность. Как хорошо, что узелок на гортани не давал проронить ни слова. –Извини, – тихое хихиканье разрядило обстановку, но лишь самую малость. Сейчас Тенму ничего не могло успокоить, – ты просто слишком хотел меня увидеть и я был вынужден прийти. –Так... Это я тебя принудил? – некогда крик сошёл на растерянный шёпот с уколом вины. Ощущение, будто Цукаса проглотил горсточку перца, что не могло не обжечь горло. А кофе безвкусный. Вроде как, от него и пар идёт, и с каждым соприкосновением с губами количество напитка уменьшается, но ни запаха, ни вкуса, ни температуры почувствовать нельзя было. Неудивительно. Как недалёкий, Цукаса отпил свежего воздуха. –Не без моего желания, – а фиолетоволосый улыбался. По-кошачьи, но виновато, – Извини. –Ты уже извинился. –Нет. Извини, что ушёл. Кофе безвкусный, но резко в горле появилась невероятная горечь, а к глазам подступали слёзы. Не это был готов услышать юноша. Руки вновь затряслись с наростающей силой и пара капель из чашечки вылилась на белоснежный столик. Это какое-то издевательно. Руи как никто другой знал слабости своего любимого. И одной из них был он сам. Эта фраза как острозаточенный нож пронзила самое чувствительное место блондина – сердце. Мальчишка не хотел быть слабым, он же звезда. Но даже самые яркие звёзды могут падать. И у него из глаз потекли слёзы, привычный солёный вкус которых на губах нельзя было распознать. –Да как я могу... На тебя злиться? – чашка с грохотом ударилась об стол и ладони сами потянулись к глазам, чтобы вытереть слёзы. Но себя Тенма коснуться не мог. Как обидно и досадно. –Так отпусти меня, – ещё один удар пришёлся на хрупкое сердце лидера, состояние которого порой поддерживались одними лишь таблетками, – Почему ты винишь себя? Ты никак не виноват в моей... –Не говори, пожалуйста, ничего не говори. Тенма чувствовал вину, ему было плохо. Самый близкий и любимый для Камиширо человек, великая звезда, лучший друг, но даже имея эти статусы, он не смог поддержать своего ненаглядного в трудную минуту. Когда он последний раз спокойно спал и хорошо ел? Когда он последний раз выходил увидеть солнечный свет? Когда он уже выкинет грёбаные таблетки, которые постоянно лежали под взмокшей от слёз подушкой? Прошло достаточно времени для того, чтобы перестать винить себя, но точно не для того, чтобы перестать скучать. –Ты так скучал по мне? – изобретатель словно забрался в чужую голову и прочитал весь бесконечный поток мыслей в ней, как лёгкую детскую книжку, – Для меня не идёт счёт времени, но если измерить это в твоём времени, то я тоже не переставал скучать ни на секунду. Цукаса помнит руки Руи холодными и шершавыми, но такими любящими. Сейчас он и представлял их такими же для себя. Глаза слезились, всё было мутным и неприятным, но Тенма видел, пусть и не чувствовал, как мальчишка напротив аккуратно прислоняется когда-то покусанными губами к тыльной стороне его ладони. Руи всегда так делал и это разбивало сердце лишний раз –Я бы отдал всё, чтобы почувствовать это.. – но в ответ последовала лишь грустная улыбка, выражающая то, что сейчас это невозможно. –Спасибо, что пришёл повидаться со мной, – один из последних вздохов, который смог запечатлить Тенма, – но не торопись ко мне слишком сильно, Цукаса-кун. Они слишком много не успели сказать. Банальное "я тебя люблю". Банальное, но такое желанное для слуха. Проснулся Цукаса уже в своей комнате, окутанной мраком. Сердце бешено стучало, руки дрожали, а из глаз, прямо как во сне, ручьём текли слёзы. Шторы были задёрнуты, не давая лунному свету просочиться в захламлённую мусором комнату. Тенме точно следовало убраться в ней, но сил не хватало даже на то, чтобы встать с кровати. Истерика накатывала на парня, он уселся на кровати, чтобы не чувствовать влажную от слёз наволочку подушки. Он наконец-то мог до себя дотронуться. Это был просто сон, но безумно реалистичный, моментами приятный, но общим сценарием и невозможностью сделать что-либо жестокий. В панике и дереализации светловолосый пытался не забыть происходящее во сне, одной рукой сжимая мятую футболку на себе, а другой хватаясь за стену и скребя по ней пальцами. "Пожалуйста, не забыть, только не его!" – сейчас звезде не перед кем сдерживаться, он мог поджать покрытые синяками коленки к груди и плакать, пока его не настигнет апатия. Но всё же медленно и предательски сон стирался из памяти, оставляя после себя только отрывки некоторых фраз парней и замыленные картинки, никак не связанные между собой. Только "отпусти меня" крутилось в голове, пока светловолосый хватался за одну несчастную фразу, стараясь не забыть её. Силы встать впервые за долгое время появились сами собой. Уставшие ноги несли тяжёлое тело к окну, а больно ноющие руки одёрнули шторы, открывая красноватым глазам вид на задний двор, который освещала бледная луна. Они с Камиширо любили смотреть по ночам на эту самую луну, лёжа на газоне. "Полнолуние." – подметил Тенма, выпустив из глаз ещё несколько капелек. Они больно ударялись о покрытые шрамами руки, вызывая несильное жжение. Эти шрамы служили свидетельством о том, как же сильно юноша скучает по своему единственному. Наверняка, последний бы не одобрил подобную деятельность, но его сейчас нет рядом. Одна из звёзд светила ярче других. Она и бросилась в глаза плачущего мальчика. Осознание, как и во сне, пришло слишком поздно. Никакая он пока что не звезда. Звездой он станет в далёком будущем. Настоящей же звездой являлся Руи, который поддерживающе смотрел на него с ночного неба и каждый раз, когда его любимый плакал, уткнувшись опухшим носом в подушку, мигал, стараясь успокоить. От понимания и принятия этого, уголки губ на мгновение дрогнули, изображая улыбку облегчения. Цукаса всё ещё не готов забыть и перестать скучать по человеку, который был в его жизни всем. Он не готов выйти на улицу, не готов заговорить с кем-то, не готов убраться в комнате, которая сейчас принимала вид настоящей свалки, не готов отказаться от таблеток. Это ему предстоит сделать в будущем. Всё, что сейчас может сделать будущая звезда, так это сесть на подоконник и, почёсывая больные шрамы на хилых ручках и таких же ножках, смотреть на ту самую звезду, которая с каждой секундой начинала светить всё ярче. С каждой секундой слёзы начинали высыхать на лице, а те, которым повезло упасть, впитывались в футболку, оставляя за собой крошечные мокрые следы. Вместе со слезами на глазах исчезала из головы и та самая фраза, за которую ещё пару минут назад Тенма так хватался. "Отпусти" – единственное, что осталось в памяти от этого сна. Сна, похожего на постановку с бесщадным сценарием. В этом сне парень не мог повлиять на что-либо, не мог придумать что-то, что сейчас появилось бы, как это обычно бывает во снах. Он как бумажный кораблик плыл по течению сна, который смахивал на реку. Что бы не хотел сказать Руи, он был прав. Цукаса понял его по единственному запомнившемуся ему слову. Тенма должен начать жить, Тенма должен отпустить.