"В лазурных объятьях чистота Нетронутой будет там всегда! И не подобрать никакие слова, Что помогут снова мне туда вернуться! Красками лето целует меня, Как будто стесняясь,
желает в любви своей признаться..."
“Соскучилась? Доброго тебе вечера, золотце. Надеюсь, ты уже легла спать, перед заданиями нужно хорошо отдыхать. Хотя уверен, ты и так завтра прекрасно справишься!..” Годжо поправляет очки, съехавшие на нос, и в нерешительности постукивает пальцем по корпусу раскладушки. Хоть он и добавил множество смайликов к сообщению, всё же, ему хотелось написать Цири что-то ещё сверх. Однако не успевает он и мозгами пораскинуть, как телефон издаёт короткий звук, означающий получение SMS. Сатору быстро и слепо нажимает кнопку “открыть”, на мгновение прикрывая глаза, чтобы вложить в технику больше проклятой энергии и не пропустить угрозы, пока он на ночном посту, а следом – жадно вчитывается в буквы. “Соскучилась ♡ ) Я пока только собираюсь спать. А ты снова в ночь будешь сидеть?” – Годжо не может объяснить как, но слова звучат в сознании её голосом – таким мягким и нежным, обволакивающим, будто медовые радужки Цири. И это обстоятельство вызывает на его губах мечтательную влюблённую улыбку. “Знаешь же, лучше меня никто не заметит опасности ;) ” – даже находясь далеко от магического техникума и Цирцеи, Сатору в красках представляет, как, прочитав это, Бордó закатывает глаза и, фыркнув, утыкается вздёрнутым носом в подушку. Она всегда такая милая, когда сердится. – “Я у тебя глазастый” “Ты себя не бережешь” – мелькает на экране. И хоть сообщение не имеет эмоциональной окраски, Годжо чувствует, сколько заботы Цири вкладывает в это замечание. Наверняка, сиди они в одной комнате, она бы попыталась пихнуть его в плечо… Желая подбодрить девушку, Сатору набирает быстрое послание: “Подремлю утром, как Гето встанет” – он прилагает к сообщению дневное фото, которое сделал в кафе, накупив в кондитерской парочку десертов. Здесь очки заслоняют нижнюю часть век, что мешков под глазами практически не видно, а на лице – острая улыбка. Подобное, по мнению Годжо, должно вселить Бордó уверенность в его словах. Всё-таки Сатору очень не хочется её расстраивать накануне заказа: Цири задания не всегда давались легко из-за специфической техники. – “Даю тебе слово Сатору Годжо, золотце. Хорошо?..” Ответ приходит не сразу. Должно быть, решает белобрысый маг, сказанное не прозвучало шибко убедительно. “Ладно, я тебе поверю…” – Цири, вдруг ухмыльнувшись, чуть ехидно допечатывает следом: – “Но всё же передам Гето это пожелание, чтоб уж наверняка…” – Негодница, – фыркает Сатору вслух, позволяя прозвищу раствориться в полумраке пустующей гостиной. Он не боится, вдруг его слышат: Рико и Мисато спали в отдельных апартаментах справа и чтобы выйти в общий зал требовалось открыть ещё одну дверь, ведущую в небольшое фойе-предбанник. Подобный манёвр шестиглазый маг наверняка и увидел, и услышал. А Сугуру дремал в комнате слева, но, наверное, даже если бы друг и подслушивал, то Годжо бы даже краской не залился: ему нечего было стыдиться… За эти три дня, что минули после похода в торговый центр, обернувшимся раскрытием чувств к Цири, Сатору многое обдумал. И сейчас, сидя на побережье Окинавы, слыша через открытое окно морской прибой, Годжо ощущал, как сердце билось иначе. Размеренно. Спокойно. Предвкушающе. Из-за заданий, которые техникум раздавал студентам направо и налево, им с Цирцеей так и не довелось сходить на обговоренное свидание. А потому, уезжая вечером после нахождения Мей и Утахиме, Сатору чуть не опоздал на поезд, и оклики Гето не могли заставить его поторопиться, ведь Годжо отчаянно и пылко извинялся перед Цири. – Если бы я знал… – девушке приходится чуть сжать ладони сильнейшего мага, чтобы тот вынырнул из зацикленного водоворота повторения сожалений. Рядом на скамейке перрона покоился огромный подарочный пакет, ломившийся от презентов. А выражение лазурных глаз юноши говорило больше, чем любые слова – подобное Цири знала слишком хорошо в силу долгих лет эмпатии. Когда долго ощущаешь путы эмоций, пронизывающих всё вокруг, невольно примечаешь мелкие закономерности. – Сатору, я всё понимаю, правда. Не извиняйся, пожалуйста, – улыбнувшись, она оглаживает кожу его рук, радостно выдыхая, когда юноша наконец переплетает свои пальцы с её и тянет к губам, оставляя короткие мельтешащие поцелуи, заставляющие Бордó вспыхнуть и зардеться. Голос предательски садится, скатываясь в волнительный шёпот: – Мы же можем… сходить на тот мастер-класс, когда ты вернёшься… – Сходить на свидание, золотце, – отстранившись, Годжо остро ухмыляется, продавливая последние слова с особым лукавым упорством. Улыбка становится лишь шире, когда он замечает порозовевшие щёки, выдающие взволнованность Цири, а значит – очередное подтверждение неравнодушности её сердца к нему. – Да, ты права. Не думай, что я так легко от тебя отступлюсь. Особенно теперь, когда у меня развязался язык и заговорило сердце. Позади вновь раздаётся громкое замечание Гето, стоящего на входе в вагон. Звучит первый свисток, предвещающий скорое отбытие высокоскоростного поезда. Спешка подхлёстывает смелость. И Сатору, подавшись вперёд, запечатляет на щеке девушки мимолётный поцелуй, запоминая во всех красках, как она поначалу робко замирает, а следом – ластиться, смущённо улыбаясь. Желая поддразнить, юноша отстраняется, предупреждая любые другие милые касания её губ. Сделав шаг назад, но ещё не разорвав замка из рук, Годжо играя интонацией, шутливо тянет: – А-а-а, – маг задорно и одномоментно ласково подмигивает Бордó, стараясь держаться как можно более самоуверенно, чтобы не выдать, как громко стучит его сердце, а уши – отчаянно пылают. – Поцелуешь меня в ответ, когда я вернусь, ладно? А то Гето сейчас, видимо, удар хватит из-за опоздания. – Ему хватает с лихвой кивка, который девушка делает с небольшим запозданием, пытаясь совладать со своими чувствами. – Возвращайся… поскорее, Сатору, – тихо и мягко проговаривает Цири, сглатывая стеснительность. Её вдруг посещает отчаянное желание броситься вперёд и заключить Годжо в крепкие объятья, ведь мир магов – опасное место, в котором погибнуть – плёвое дело. Даже в стенах техникума небезопасно, а сейчас Сатору и Гето отправляли на особо важное и сложное задание… Осознание подобного разом обостряло чувства натянутых струн души. Этот липкий страх въедался в само естество эмпата, побуждая говорить горячо и от сердца: – Возвращайся целым и невредимым, хорошо? Годжо мешает выдох с добрым смехом. Быстро поцеловав её руку на прощание, он отбегает к поезду, почти начавшему движение. Запрыгнув в самый последний момент внутрь под бурчание Сугуру и увернувшись от щелбана друга, потомственный маг быстро высовывается в форточку, крича вслед своей возлюбленной: – Твоё желание для меня – закон, золотце!.. Идёт третий час ночи, но эти воспоминания отдаются приятным волнительным теплом в грудной клетке. Море перестаёт сварливо бушевать, и водную гладь накрывает штиль, предвещающий завтра хорошую погоду для купания. Бриз прокрадывается в комнату и, прокурсировав от окна к окну, улетает в океан. В бурлящей тьме сумерек номера мерно мерцают лишь два источника света: экран телефона и голубые глаза под тёмными тишейдами. Годжо поддерживает технику, выслеживая врага поблизости. А ещё – рассматривает последнее сообщение, что написала Цирцея перед тем, как провалиться в сон: “Доброй ночи, мой милый Сатору ♡ ” Их переписка, внезапные фото в течение дня, отражающие быт магов, и короткие звонки спасают Годжо от нервного истощения. Возможность радовать Рико, которой было несправедливо отведено судьбой совсем мало жизни, конечно, тоже поддерживало его моральный дух, однако осознание, что по возвращении в техникум, Сатору вновь увидит янтарные глаза и ощутит Цири в своих объятьях, давало большее. Давало цель. Цель порождала упорство, упорство – силу. А сила выливалась в денную и нощную технику без послевкусия усталости. Поэтому, когда вся честная компания на третий день сопровождения наконец-то входит в барьеры магического техникума, сердце Годжо бьётся в плене предвкушения. Будь оно самостоятельным созданием, наверняка обернулось бы птицей: взмыло к небосводу, прочертив витиеватую дугу, и приземлилось бы рядом с Бордó. Любовь к Цири действительно окрыляет, а перспектива долгожданной встречи – радует. Эта лёгкость подталкивает его шкодно отшутиться на похвалу Сугуру, закатив глаза, и наконец-то развеять технику Бесконечности, которую Годжо поддерживал уже столько лун подряд не переставая: – Всё, в няньки больше не наймусь. Так и запишите это в моё резюме большими бу… квами… Но вдруг тело Сатору пронзает клинок со спины. Мир, игравший столь яркими красками, недоброжелательно скалит зубы. А Годжо, заторможено поворачиваясь, дабы взглянуть на напавшего, тем временем на мгновение с толикой сожаления вспоминает слова, на которые дал обещание. Обещание, которое, видимо, не сдержал… “Возвращайся… поскорее, Сатору… Возвращайся целым и невредимым, хорошо?”⊱⋅ ────── ⋅ ♡ ⋅ ────── ⋅⊰
По завершении миссии, Цири валится с ног: настолько сильно её вымотали два дня в отъезде. Шею ломит, голова болит, а всё тело будто переехали автобусом, ведь проклятье оказалось по ошибке на уровень выше и в битве Бордó пришлось несладко. Одних синяков теперь не пересчитать. По пути она заглядывает в медпункт. Кивает на замечания медсестры и выпивает залпом горький бутылёк с зеленоватой жидкостью из регенеративных трав, в которые вложена пусть и слабая, но обратная техника. Путь к комнате кажется бесконечным. Потому, устало примостившись на кровати в общежитии, девушка быстро проваливается в бездонную дрёму. Часы на столе мерно тикают, отсчитывая время с полудня. Небытие Морфея поглощает Цирцею с головой, и вынырнуть из него позволяет лишь короткий стук в дверь, раздавшийся в начале третьего часа. – Да? – Бордó подслеповато жмурится спросонья, переворачиваясь на спину, но дверь так и не открывается. А, значит, скорей всего стучалась не Сёко, иначе давно бы уже сидела на стуле и крутила сигарету между пальцев, делясь последними новостями. Цири, прикрыв глаза, быстро вслушивается в нити, исходящие от человека в коридоре, и по хмурости и реалистичности их вибрации быстро узнаёт Нанами ещё до того, как юноша заговорит: – Это Кенто Нанами, – учтиво представляется дверь. Как всегда выверено и чётко, будто надёжный часовой механизм. – Сенсей Яга просил передать, что Гето и Сатору отзвонились. Они подошли к подножью горы Мусиро и скоро приведут вместилище звёзд. Тебе нужно её осмотреть перед слиянием с Тенген. Эмпат перекатывается, берёт подушку в руки и, перед тем, как уткнуться в ту лицом и устало застонать, отвечает первокурснику, вкладывая в голос как можно больше мягкого оптимизма: – Спасибо, Нанами… – дождавшись, пока нити чужих эмоций ослабнут, а Кенто уйдёт дальше по коридору, Бордó утомлённо выдыхает конгломерат обрывочных слов в наволочку. Её и так выжало как лимон проклятье особого уровня, а теперь ещё и практика… Но упоминание имени Сатору вызывает на губах приятную улыбку. Сознание Цири услужливо припоминает образ беловолосого юноши. Бордó внезапно становится очень интересно, сумеет ли она хотя бы малость ощутить не столь эмоции, сколь само присутствие Годжо на территории техникума. Глубоко вдохнув, Цири напрягает сознание и тянется к нитям, связывающим души всех людей и проклятий. Это походит на погружение в воду, потоком которого управляешь сам: Бордó мягко касается пальцами тонких пульсирующих лент самых разноцветный и неизменно переплетённых друг с другом. Её техника позволяет чувствовать на довольно большие расстояния и пределы подножья горы – малая дистанция. Лёгкое движение руки, и нужные нити плывут ближе. Цирцея легко скользит подушечками пальцев по незримым для других магов линиям, ощущая в сердце палитру эмоций, которую содержат эмоциональные путы. Вот взволнованный Сугуро – он всегда напряжён больше среднего, хотя сейчас даже для него это слишком… А вот – молодая душа, скрывающая в себе взбудораженный нарушенный баланс и угрюмые тучи сомнений. Цири едва хмурится, прикидывая, кто бы это мог быть, но, в конце концов, решает, что, наверное, это вместилище звёзд – Рико Аманай. А рядом – сосредоточенная и пылающая сожалением – Мисато Курой. И вдруг Цири подрывается с места, резко вскакивая. От былой усталости словно не остаётся и отзвука, ведь она отчётливо ощущает искру эмоций – эмоций Сатору, пробивающуюся сквозь завесу Шести глаз. Этот цвет нитей невозможно с чем-то перепутать. Её сердце заходится в барабанном ритме марша. Более всего пугало само чувство. Хоть она знает Годжо не так сильно, всё же одно ей точно известно. Сатору никогда ничего и никого не боялся. Вылетев из общежития, почти споткнувшись о камни, вымещающие дорожки в парке техникума, Цири, пренебрегая условной разметкой, опрометью бежит прямо к центральной арке, замечая на подступах Сугуру и двух девушек. – Гето, что случилось? – Бордó неосознанно ощущает, как эмоции друга накатывают настоящим бурлящим прибоем, возмущающий биение её сердца. – Охотник за головами… Наёмник… Или бывший маг… Я не знаю, кто это был, но быстр и силён необычайно, – запальчиво отзывается Сугуру, оглядываясь на тропу, ведущую к храмам перед лестницей. Цирцея, не помня себя, бросается туда, не обращая внимания на последующий оклик Гето. – Не смей туда идти! Сатору справится сам, это слишком… “Слишком опасно” Цири хмурится, стараясь не заострять на комментарии и запрете много внимания. Она маг предпервого уровня и со дня на день получит утверждение статуса, неужели этого всё же недостаточно, чтобы её уже начали воспринимать, как доброго и надёжного соратника?.. Родиться с редкой техникой подобно изощрённому проклятью. Ведь каждая способность имеет свою плату, а ещё – общественную оценку. И если о сочетании наследственной техники Бесконечности и Шести глаз все говорили: “Поразительная сила! Этот мальчик – избранный” , то, с момента проявления техники Эмпатии, Цирцея слышала от магов два циклических слова и их вариации. “Избранная” “Слабая” Неизменно, раз за разом. Вновь и вновь. Бордó будто застряла и не могла сдвинуться с места потенциала, ведь была не столь избранная, как могучий Годжо или талантливый Сугуру, и в то же время – не такая слабая, как Сёко. Стало быть, вечно средняя, а в мире магии это значит – ни-ка-ка-я. До предпервой ступени многие преподаватели даже не удосуживались называть по имени, просто: эмпат, ведь эмпат на текущую эпоху один – к чему реверансы. Но сейчас, чувствуя опасность, ощущая кончиками пальцев, сколь натянуты эмоциональные путы вокруг, сколь пылает азарт и ярость в противнике на расстоянии, Цири сжимает губы в тонкую полосу. Решаясь. Она постарается изо всех сил помочь Сатору – не такая уж и слабая, какой её называли все эти года. Проскользив по траве, Бордó разгоняется, перепрыгивая через две ступеньки подряд. Пульс учащается, ведь с приближением к цели в воздухе все явственнее считывается эмоция ярости; и это – новая, чужая эмоция, исходящая от кого-то нового. И опасного. Пыль поднимается от сандалий, когда Цирцея почти добегает до площадки перед воротами, но внезапно земля под ногами начинает вибрировать, а за домами – загорается синий свет. Следом – ударная волна сносит все здания, очерчивая клочок земли рвом. Клочок земли, на котором стоит Сатору. Цири выкрикивает заветное имя скорее, чем достигает края, скорее, чем завеса из пыли от разрешений оседает. И Годжо резко оглядывается. Открытые голубые глаза, подсвеченные техникой, распахиваются шире, что отблеск страха ощущается Цирцеей сквозь пыльную пелену вновь. Выражение на лице Сатору меняется с общей сосредоточенности на серьёзность – сейчас, пока рядом снуёт Тодзи, они все в опасности. И любое, даже малейшее промедление – подобно смерти. Цири охает, когда по единому лёгкому взмаху руки юноши её приподнимает над землёй и притягивает ближе к нему – усиление техники по синему цвету практически впечатывает эмпата в Годжо, смягчаясь лишь под конец. Поймав Цири в спешные объятья, он осторожно касается ладонью её щеки, не в силах совладать с избытком чувств в моменте. Как бы ему хотелось, чтобы первые слова после разлуки были иными. Сердце отчаянно билось в желании сказать, как прекрасны её янтарные глаза и как сам Сатору рад видеть её вновь. Но ветер чуть покачивает завесу, мелкие пылинки стремятся вниз, оседая и открывая клочок уцелевший земли для нападения. И поэтому Годжо говорит то, что обязывает ситуация. Что диктует сражение: – Он без проклятой энергии, Цири, – быстро обозначает проблему голубоглазый маг, чуть сжимая ладонь девушки в беззвучном доверительном жесте. – Подсвети мне его. Против нас вдвоём точно не укроется… Бордó скоро кивает, сжимая губы в тонкую линию. Быстро встав в выученную стойку, Цири вытягивает вперёд ладонь, призывая свою технику натянуть все доступные нити. Её глаза остро блестят на солнце янтарными переливами, когда вторая рука простирается и выцепляет из общей массы лент нужные – горящие яростью, азартом, пылом и опытом. Стоит пальцам Бордó коснуться этих пут, как следом девушка тут же вливает в них проклятую энергию – столь много, что будь Фушигуро духом, то уже испепелился бы. Магия будто горная река, резко устремляется куда-то в лес, то и дело меняя направление. Но Цири сжимает ленты сильнее, натягивает, наматывая на кулак, прибавляя ещё больше энергии и тем самым – подсвечивая эти нити для глаз Сатору. И вдруг от горизонта, будто клякса от чернил, расползается тёмная туча. Годжо резко тянет Бордó, ставя девушку за его спину, вскидывает руки, расширяя технику бесконечности на двоих. – Это же… мухоголовки… – едва слышно бормочет эмпат, оглядываясь на подлетевших духов. Нити в её руках всё ещё ходят ходуном, словно пряжа на укатившемся веретене – ленты мотает из стороны в сторону, что определить точное положение противника становится для глаз Бордó затруднительным. В напряжении она сжимает кулаки сильнее, не давая своевольным путам вырваться из плена, и оборачивается, стараясь уловить сквозь жужжание призрачных насекомых подсказку. Годжо сосредоточенно растирает ладони, хмурясь: – Я ударю ещё раз синим… Всё происходит чрезвычайно быстро для человеческого зрения. Цирцея улавливает мелькнувшую рядом тень, за которой, провибрировав, устремляются нити, как стрелка компаса, резко подведённая к магниту. Будто на киноленте всё мешается в короткие картинки, сменяющие одна другую, а эмпат становится невольным зрителем, что не в праве изменить происходящее. Хищное лицо, пылающие азартом маленькие глаза. Цири распахивает губы, желая предупредить, но следом – в Бордó летит небольшой кубический артефакт, что ударяется о Бесконечность Сатору. Куб, обмотанный лентами с магическими рунами, слишком быстро падает рядом. И зловещие слова раздаются не в воздухе, но в сознании, завершая в сотую долю секунды условия действия: “Заклинающего заклинаю” Артефакт трещит, коротко поворачивается, и в этот миг Цири осознаёт, что это такое. Однако становится слишком поздно: сотня душ вырывается из своей многовековой тюрьмы. Призраки просачиваются сквозь защиту, следуя правилу главному магии: пакту. Связующему обету, что наложил когда-то их создатель и заточитель. От такого невозможно скрыться, такое невозможно победить. Цирцея в отчаянной, заведомо проигрышной попытке наполняет тело энергией, вплетая ту в кожу, будто ещё один барьер, однако сотня душ пробивается. И сто разных голосов, наполненные мрачными палитрами эмоций, вонзаются в нутро эмпата, оборачивая технику Чувств против неё самой. Боль прокатывается острой волной по всему телу, до дрожи вгрызаясь в Бордó. И Цирцея, отшатнувшись, падает на колени, лишь сейчас обретая голос, срывая его на ломкий крик. – Цири! – Сатору оборачивается, изумлённо распахивая белые ресницы – его Бесконечность по-прежнему окружала их двоих, и тот факт, что кто-то всё же сумел ранить Бордó приводил в замешательство. Эмпат не успевает выдавить из себя слова: не беспокоиться о ней и сражаться. Вжав ладони в грудину, над разрывающимся от боли и страданий сердцем, Цири лишь скулит, продолжая держать захваченные нити меж пальцев. И те молниеносно перемещаются за спину Годжо. Тодзи Фушигуро возникает будто бы из ниоткуда: убийца магов двигается со сверхчеловеческой скоростью – сами путы эмоций едва поспевают за наёмником. Сатору оборачивается, заносит руку, желая призвать технику, и Цири сквозь болезненный омут хочет поверить, что сейчас всё будет как прежде, на совместных заданиях, когда Годжо лишь одним своим появлением уничтожал всех противников, смещая баланс сил на чашу весов магов. Однако солнце мелькает бликом, отражается от клинка в руке Фушигуро, и с губ Цирцеи слетает хриплый сухой вскрик, полный ужаса. Обратное копьё небес пронзает Бесконечность. На землю льётся алая кровь. И ужас, окатывающий Бордó, не сравним ни с чем испытываемым доселе. Всё будто бы трескается и рассыпается мелким песком. В её картине мира только что произошло невозможное – Годжо Сатору не может быть убит каким-то клинком… Годжо Сатору не может быть убит… Цири силится подняться, но её сбивает с ног новая волна удушливого гомона душ. Жужжание мухоголовок стихает, а следом над Бордó возникает широкая тень, заслоняющая свет. – Так я и думал. Ты эмпат. – Тодзи замахивается и без какого бы то ни было усилия отбрасывает девушку на несколько метров в сторону. Бордó, сипло откашлявшись, скрючивается от избытка чувств внутри сердца. И от горького кома сожаления за свою бесполезность и ужаса. Сатору Годжо был убит. А она находилась в паре метров и ничего не сумела сделать. Фушигуро вновь возникает из ниоткуда, нависая над ней скалой. Цири морщится, готовится к новому удару, но мужчина лишь сплёвывает на землю и, царапнув клинком по щеке, припечатывает её привычными, но невероятно болезненными словами: – Оказывается правду говорят, будто эмпаты слабаки в битве. Хоть и непонятно, что ты можешь сотворить на грани жизни и смерти… Маловато вас рождается… Ладно, мне новые заботы ни к чему. Живи уж… Настрадаешься. Да и за твою голову награды нет, слабая… “Слабая… слабая… слабая…” Его тяжёлые шаги отдаются в ушах набатом. Бордó силится, перекатывается на бок и вытягивает руку, пытаясь нащупать, ухватить нити, выражающие эмоции убийцы. Гнев подхлёстывает усилия, и Цири почти нащупывает пульсирующие ленты, почти касается их пальцами, почти зацепляет, чтобы следом – вонзить в них всю доступную ей проклятую энергию и сжечь всё внутри Фушигуро в отчаянном порыве отомстить за смерть возлюбленного, однако… Куб вновь трещит, совершая оборот вокруг своей оси. И Цири срывается на крик, хватаясь за голову. Голоса и эмоции сотен душ переполняют сознание очередной волной. Это – слишком. Это – изощрённая пытка, вынести которую она не в силах. Её будто заживо режут тупым ножом на множество кусочков. Слёзы катятся по щекам, мешаясь с потом, выступающим едкой испариной на лбу. Солнце прожигает кожу, а голоса – сердце. Цири из последних сил принуждает себя дышать и хоть как-то постараться справиться с вихрем эмоций, но ужас пережитого и осознание, что Годжо действительно мёртв, выбивают эмпата из колеи. Девушка срывает голос, а следом – теряет крупицы самоощущения. Всё притупляется, скатывается в хроническую болезненность, не имеющую ни начало, ни конца. Тело Сатору всё также неподвижно, и эта статика, совершенно непривычная и неподходящая для Годжо, заставляет её плечи содрогаться. Яркое и несдержанное обещание, лелеявшее её душу всё время разлуки, разом удушливо сдавливает шею. “Поцелуешь меня в ответ, когда я вернусь, ладно?” Задыхаясь, Цири сипло скулит, слепо сжимая руку, в желании найти хоть какую-ту опору… но ладонь, порезавшись, нащупывает только острые осколки зданий вокруг. А эмоции сотни всё плещутся внутри, будто море – в шторм, и если раны на теле в этот миг лишь неприятно саднят, то клубок, разрывающий её чувствительную душу, приносит неописуемые страдания. Слёзы иссякают, иссушиваются на сухом воздухе, а во рту пересыхает. Минует, должно быть час, а, может, и того больше. Бордó, более не в силах сражаться с внутренними демонами, наконец-то позволяет свинцовым векам опуститься. Тьма приветливо поглощает её распростёртыми объятьями, утаскивая на дно. Но Боль никуда не исчезает, пронзая жёсткими иглами всё существо… Так ли выглядит смерть? Цири не знает. Но если они с Сатору всё же умрут в один день… пожалуй, это можно будет считать за первое свидание… – Цири! – янтарные глаза распахиваются, в ответ на столь болезненно знакомый голос. Ослеплённая солнцем, Бордó потерянно моргает, пытаясь сквозь боль сфокусировать взгляд, но жмурится, сдавленно сопя. Сотня душ кромсает её внутри, превращая технику в сущее проклятье. Чья-то холодная ладонь ложится на лоб девушки. – Как инактивировать эту чёртову коробку? Вот ведь… Держись, хорошо? Сейчас, я сейчас… я всё сделаю… Красная вспышка озаряет пространство вокруг. Бордó считывает цвет малой щёлкой между век. И следом будто бы все эмоциональные путы, терзающие сердце, вмиг опадают, паря в небытие души как ленты, пущенные по ветру. Цири облегчённо выдыхает, наконец-то не ощущая всепоглощающей боли… Так ли выглядит смерть? Покой, умиротворение после стольких мучений?.. – Цири? Бордó хмурится, не до конца понимая, отчего голос у Смерти мужской и столь знакомый… Отчего жнец звучит как Сатору… – Золотце, ну пожалуйста… – слыша прозвище, данное ей Годжо из-за цвета глаз, Цири вздрагивает, широко распахивая ресницы. Слёзы проступают от рези в слизистой, и картинка предстаёт расплывчатой, но маг подспудно различает Сатору слишком отчётливо. Улыбающегося, смеющегося… такого живого, хоть и окровавленного с ног до головы… – Са… тору… – прерывисто выдыхает она, слепо тянясь ладонью к нему. Пытаясь коснуться, зацепиться за живую плоть или развеять жестокий морок, чтобы более не обманываться. – Тебе лучше? – перехватив девичью кисть, беловолосый маг запальчиво прижимает ту к губам, оставляя мелкие поцелуи. Его поцелуи – такие же, как тогда, на перроне. Голубые глаза пышут жаром и страхом, но их форма складывается в прищур счастливых морщинок. Он жадно ловит её слабый кивок и вновь запальчиво тараторит: – Я не помнил, что нужно делать с этими кубами, я просто его разнёс со всей силы красным. Тебе правда лучше?.. – Ты… живой… – едва выговаривает Бордó, заторможено приподнимаясь и вглядываясь в почти потерянного Сатору, что теперь несколько экзальтированно улыбался. – Я же видела, как он… Как клинок… – Яга любит говорить, что я вечно опаздываю, – нервно хихикнув, Годжо вдруг загребает Цири в объятья, прижимая потерянную девушку к своей груди. Его речь становится всё более и более хаотичной, будто он навеселе от открывшихся ему знаний. – Но хоть здесь я лишь немного припозднился… Посмотри, сумел заживить раны обратной техникой. Она такая… лёгкая, оказывается… Представляешь? Цирцея доверчиво расслабляет руки, когда Сатору тянет её кисти на себя, прикладывая ладошки к свежим шрамам. Бордó сглатывает, ведя пальцами по коже. Чувствуя тонкие пульсирующие нити, что не даются прочтению из-за завесы Шести глаз, но пронизывают тело Годжо целиком. Порез на шее затянулся лёгким розовеющим рубцом, длинная линия, украшая, перечёркивает грудь, уходя на бок живота. Свежие шрамы ярко контрастируют с алой засохшей кровью на порванной форме. Метки Жизни, победившей Смерть. Всхлипнув, Бордó обессиленно прижимается к Сатору, отчаянно скользя ладонями по его плечам. А длинные пальцы Годжо заботливо вплетаются в кудрявые русые волосы, лаская и успокаивая. – Смелая моя, хорошая, прекрасная… Я здесь, всё хорошо… Теперь всё снова хорошо… – не останавливаясь, шепчет на ухо беловолосый юноша, будто бы в забытьи. Ему так легко с самого момента пробуждения к жизни, будто воздух стал слаще, а магия – понятнее. Этот вираж возносит его слишком высоко, даруя чистую эйфорию. А осознание, что он всё же выполнил данное возлюбленной обещание, лишь сильнее подстёгивает чувства. – Цири… Моя милая Цири… Короткие русые завитки ощущаются шёлком. Касание её нежных рук – лаской, трогающей саму душу. А взгляд янтарных омутов – испитием истинного солнечного нектара. Когда-то, стоило Бордó перевестись в Токийский техникум, Гето в колкую шутку сказал, будто бы она похожа на Солнце, Сатору – на Луну, а, стало быть, им суждено быть вместе. На такие дразнилки уровня детского сада Годжо вспыльчиво бранился, хмуро цокал языком и натягивал очки на переносицу, дабы хоть как-то скрыть ухмыляющееся надменное выражение Сугуру. Но сейчас, окрылённый познанием, Сатору чувствует в этой шпильке правду. Луна, видящая всё и вся во Вселенной, держит в объятьях Солнце, что соединено незримыми лучиками с эмоциями живого. Цирцея касается ладонями его щёк, осторожно сглаживая пыль сражения. Да, им предстоит разобраться со всем случившемся и вкусить последствия пережитого промаха с лихвой. Но всё же на её тонких губах появляется тусклое, но мягкое подобие улыбки. Нити души Бордó колеблются и дрожат, подобно воздушному змею при смене ветра, однако минует мгновение – и в сердце устанавливается штиль. Их разлука, продлившаяся лишь четыре неполных дня, усиленная произошедшим, внезапно кажется эмпату вечностью. И оттого воссоединение отдаёт мягкой сладостью, пронзающей каждый нерв. За минувшие часы они оба пережили слишком многое, оказавшись на грани жизни и смерти. Но всё меркнет перед простым фактом: сейчас Годжо Сатору здесь. Живой. И почти невредимый. Его глаза вновь преисполнены мерцанием, а лицо – экспрессивной выразительностью и очарованием. Длинные белые ресницы трепещут, обрамляя глубокие омуты, а ладони касаются её, ласково и мягко. А потому чаша сердца переполняется, и девушка подаётся ближе, ощущая в каждом движении правильность. Прижимаясь своими губами к его, запечатляя осторожный первый поцелуй, скрепляющий не просто их тела, но души, Цири выполняет своё обещание. “Поцелуешь меня в ответ, когда я вернусь, ладно?” Нити пульсируют и развиваются в пространстве вокруг. И хоть двум влюблённым ещё со многим предстоит разобраться, всё же в этот короткий и одновременно бесконечно длинный и тягучий миг они счастливы. И голубоглазая Луна целует Солнце с янтарными глазами, осознавая простую истину, добавляющуюся в копилку сего дня вместе с познанием обратной техники и техники, совмещающей красный и синий. Миновав Смерть, услышав на пороге заветный мягкий голос, влюблённость Сатору окончательно и бесповоротно перешла в любовь…