Двое против всех

Зарисовки Андрея всегда заканчивались Мишкиным портретом. Он начинал черкать грудастую девицу или очередного монстра, а в итоге все равно выводил знакомые черты. Андрей даже карикатуры пытался сделать милыми, поэтому получалось конечно тупо, но зато душевно. Андрей никогда не понимал, почему Мишу за глаза называют страшным. Или еще хуже — обрыганом. В голове не укладывалось. Миша словно сошел с полотен эпохи Возрождения. Все эти темноволосые трагичные юноши с глубоким взглядом. В Эрмитаже такие картины пачками висели. Андрей подолгу пялился на них, не понимая, как старинным мастерам удалось поймать Мишкины черты. Иногда Андрей заморачивался и рисовал Мишу целенаправленно. Тогда рисунки получались живыми и очень нежными, а Миша на них — ничуть не хуже ребят с картин Рафаэля. Во всяком случае, Андрей очень старался передать настроение. Когда Мише на глаза попадались эти рисунки, он краснел, пыхтел и невнятно бурчал «Дюш, ну е-мое», вкладывая в эту фразу все свои сложные чувства. Миша страдальчески сводил брови домиком и напоминал Андрею… кого-то. Точно образ с картины. Нечто трагическое, и в то же время чувственное, полное внутренней боли. Андрей видел эту картину в Эрмитаже. Только вот как она называлась? Он не мог вспомнить. 1998. Рафаэль. Автопортрет Они отыграли небольшой сет в клубе «Спартак» и теперь с чистой совестью напивались, уступив сцену другим музыкантам. В какой-то момент Андрей потерял Мишу и Анфису из виду. Что они там делали, пока Андрей пил пиво с ребятами? Сквозь легкое опьянение настырно пробивалось уже привычное чувство тревоги. Андрей не выдержал и пошел проверить. Андрей нашел их в недрах клуба, прямо под старинным сгоревшим распятием (пиздец, символично). Догадки Андрея подтвердились, Миша точно успел вмазаться. На трезвую голову он так себя не вел, слишком смущался. А теперь ему было плевать. Миша сидел в углу дивана, закинув ноги на колени одного их общего знакомого. Готичный тип, высокий, в очках, с отросшими темными волосами. Из этих, культурных. Интеллигент театральный. Мише такие нравились. Периодически парень притягивал Мишу к себе за шею и целовал. Когда Миша отрывался от губ парня, он чуть запрокидывал голову, закусывал губу и на его лице появлялось то самое выражение. Он был похож одновременно на ангела и на блаженного святого. Анфиса ластилась к парню с другой стороны. Он периодически целовал и ее, но в основном все его внимание было сосредоточено на Мише. Высокие отношения, — Андрея захлестнуло волной обиды и раздражения. Он не понимал, что чувствует: ревность или вдохновение? Нет, пожалуй все-таки ревность. Андрей поймал Мишин взгляд. Автопортрет Рафаэля. Он видел его в одной из книг по искусству, которые по дешевке покупал в Эрмитаже, а потом срисовывал оттуда образы. Грустный, уставший взгляд карих глаз. Мишка, зачем тебе это все? Андрей развернулся и пошел на улицу курить. Была поздняя осень, и Андрей не потрудился отыскать свою куртку. Вышел прямо в расписной рубахе. Он встал в переулке у входа в клуб (вернее, в старинную лютеранскую церковь) и закурил. Спустя некоторое время его нашел Миша. Лохматый, взъерошенный, в своем огромном черном свитере. — Андрюш, поделись сигаретой, а, сдохну щас, — почти скороговоркой попросил Миша. Андрей помог ему прикурить. Миша тот час затянулся, стараясь не смотреть на Андрея. А Андрей пялился на его чуть припухшие губы. Почти у краешка губа лопнула, Миша то и дело касался ранки языком. Миша целовал даже не свою жену, а другого. Наверное, парень сказал ему пару приятных слов и отсыпал волшебного порошка. И все, Миша уже поплыл. Андрей чувствовал себя гадко. Почему же не с ним? Те несколько раз у Зимнего моста и в их старой квартире в Эрмитаже. А потом они так упорно делали вид, что ничего не было. Но сегодня его злила эта неопределенность. Он ненавидел себя и ненавидел Мишу — за то, что даже не пытались разобраться. Они оба слишком сильно боялись. Миша, наконец, решился что-то сказать и сделал шаг к Андрею, но споткнулся и едва не упал. Андрей поймал его, конечно же. И обнаружил себя прижатым к стене. Миша дрожал. Андрей обхватил его за талию, прижимая ближе, инстинктивно пытаясь согреть. Миша потянулся к нему и поцеловал — робко, нерешительно, совсем не так, как накануне целовал готичного юношу. Андрей ответил — резко и агрессивно. Нашел языком ранку на губе. Миша едва слышно застонал, прижимаясь к Андрюхиному бедру. — Прости меня, — Миша обхватил его за шею и лихорадочно зашептал на ухо, — я так облажался. Если ты узнаешь, не захочешь со мной разговаривать… я делал всякое… — Миш, мне плевать, правда, я просто боюсь за тебя, не лезь ты в это стремное дерьмо, твой гот наркоту толкает направо и налево. Дурак. Как будто Мишу это остановит. Не остановило, конечно же. Миша снова поцеловал его, и Андрей перестал сопротивляться. Спустя пару минут Андрей с трудом отстранился и сказал: — Так, это. Я такси поймаю, надо вас с Фиской отвезти домой. Он чувствовал себя виноватым. Что воспользовался ситуацией, как и Мишин готичный знакомый. Что не хотел делить Мишу ни с кем — ни с Анфисой, ни с дилерами, ни с фанатами и фанатками. Он хотел, чтобы было как в старые добрые времена — только они вдвоем против целого мира. Еще час они потратили на прощания и сборы. Андрей смог вздохнуть с облегчением, только когда наконец сгрузил Мишу и Анфису такси. Ребята снимали комнату в старой коммуналке на Петроградке. Андрею удалось дотащить их до квартиры без приключений. Анфису они сразу уложили на кровать. Она свернулась клубочком под одеялом и почти сразу вырубилась. Миша и Андрей прокрались на кухню за чаем, но чаепития не вышло. Миша толкнул Андрея к плите и поцеловал. Андрей запустил руку в его взъерошенные волосы и ответил неожиданно резко, укусил так, что ранка на мишиной губе снова начала кровить. Так было даже круче; оба тяжело дышали и цеплялись друг за друга в панике. Миша потянулся к ремню на его джинсах, и вот тогда Андрей опомнился. — Миш, не надо… давай не сейчас, а когда мы будем в адеквате, а? — Я в полном адеквате, Андрюш. Я хочу этого, понятно? Ты меня ни к чему не принуждаешь, и положением не пользуешься, поэтому расслабься, блин. Звякнула пряжка ремня, щелкнула молния на джинсах. Андрей перевел дыхание и закусил губу. Миша опустился перед ним на колени и вцепился в его бедра, прижимая к старой советской плите. …Андрей не смог уйти. Остался до утра. Он боялся за него, боялся каждую секунду. Все неслось в пропасть. Ему было страшно их оставлять, как будто детей бросал наедине с огромным и злым миром. Они вдвоем устроились на краешке кровати. Андрей гладил его по волосам и уговаривал, как ребенка: сейчас нужно поспать, хорошо? А утром обязательно будет лучше. Через некоторое время Миша отключился, а вот Андрей так и не смог заснуть. Он устроился в кресле рядом и черкал в блокноте при слабом свете торшера. Он нарисовал очередной портрет. Миша. Мертвый, холодный, похожий на мраморную статую. Он нарисовал свой самый сильный страх. 2005. Тициан. Кающаяся Мария Магдалина Февраль они планировали провести в Петербурге. Во-первых, день рождения Андрея, во-вторых, несколько концертов. Андрею пришла в голову безумная идея поздравить Мишу с Днём Святого Валентина. Может это и тупо, но ему хотелось сделать что-нибудь приятное. Тем более они вроде как были… парой. Поэтому в день икс Андрей уговорил Мишу отправиться в центр и первым делом повел его в Дом книги на Невском. — Ты вроде хотел почитать «Игру престолов», — напомнил Андрей, пока они шатались между книжными стеллажами. — Давай купим. — А? Ну да. А что это за аукцион невиданной щедрости? — Миша улыбнулся. — Подарок. На День Святого Валентина, — Андрей вскинул бровь. — Хулентин, е-мое, придумал тоже, — пробурчал Миша. — У нас с тобой теперь каждый день Хулентин. — Так какую берем? — Вот эту, — Миша ткнул пальцем в томик Джорджа Мартина. — И Гамлета давай, давно хотел прочитать. Спасибо, Дюш. А кушать будем? В честь Валентина твоего. — Будем. В эрмитажном кафе, — Андрей слегка пихнул его в бок, — сейчас пойдем в музей. Я тебе хотел показать одну штуку. Вспомнил тут на днях. Миша достал из кармана наклейку в виде сердечка и нацепил Андрею на нос. — Поцелуи потом, — пообещал он. — Договорились. Путь до Эрмитажа был настоящим испытанием. Питерские улицы не убирали из принципа, и тротуары превратились в сплошной каток. Миша чудом умудрился не упасть, хотя поскальзывался раз двадцать. В родном музее они сдали куртки и рюкзаки и наконец вздохнули с облегчением. Андрей уверенно повел Мишу к залу, где была выставлена Кающаяся Магдалина Тициана. Шли они долго, потому что Миша с удовольствием залипал у экспонатов — видимо, успел соскучиться. — Мих, только не убивай меня, — предупредил Андрей, когда они, наконец, добрались до итальянской живописи. — Вот, смотри. Эта барышня на тебя похожа. У тебя иногда бывает такое лицо, когда ты… — Андрей не договорил, но Миша все прекрасно понял. Миша залился краской. Он не ругался, не злился, наоборот, подозрительно затих. — Миш? — Ты правда считаешь, что я красивый? — пробормотал он. Андрей на мгновение завис. — Я… ну конечно, Мих. Извини, если обидел, это стремно, я… просто я все думал, ты иногда такое лицо делаешь, прямо как с картины, я вот вспомнил, что за картина и решил тебе показать, — Андрей растерялся и сам начал запинаться. — Да ты дурак что ли, Дюш! Не обидел конечно, я просто… не знаю, что сказать, понимаешь, да? Я в шоке просто. Миша уставился на носки своих ботинок. Длинные волосы упали на лицо, скрывая заалевшие щеки. — Мишка, ты самый-самый красивый, и любимый, а эти картины — вообще фигня полная, — Андрей обхватил его за плечи и зашептал на ухо. — Нет, Дюш, не фигня. Самый странный и и самый внезапный сюрприз, блин. — он неловко улыбнулся. — Культурные панки, е-мое! — Это мы, — кивнул Андрей и быстро поцеловал его в висок.