Счастье

Он больше не может. Он не выдерживает. Он безнадёжен. Хао просто устал. Устал от вечно требующих невозможного родителей, устал от альтернативных им преподавателей, устал смотреть на кровавые ушибы от громоздких лап своего отца. Насилие в его семье было чем-то обычным, чем-то само себе разумеющимся. С самого детства от мальчика требовали большего, чем он мог сделать. Родители же считали, что музыкантам нужна дисциплина, без неё никак. А тем более наследнику высокопоставленного семейства Чжан, которое являлось чуть-ли не культурным наследием Китая. Все его родственниками были великолепными музыкантами. Кто-то играл на флейте, кто-то на виолончели, а кто-то вообще предпочёл использовать свой голос. Но сами Чжаны предпочитали благородный инструмент, способный излечить горестную душу, чье звучание приносило спокойствие и умиротворение. Традиция игры на скрипке появилась ещё в начавшим свое зарождение семействе Шэнь, после чего семейное древо привнесло эту традицию в чтение семейству Чжан. Родственных семей было несказанно много. Отличиями их друг от друга являлся основной инструмент и фамилия. Семейства Шэнь и Чжан являлись главными и самыми почтительными среди граждан Китайской Народной Республики. Семья Хао - вечно оказывающее давление скопление почтительных людей, которое со стороны выглядит даже дружелюбно, если не знать каким образом воспитываются новые музыкальные таланты. С каждым новым поколением правила становились все жестче, требовательнее и безжалостнее. Кроме изнурительных тренировок игры на инструменте, воспитанники должны были выглядеть подобающе своей семейке. Генетические особенности Чжанов поражали - мягкие черты лица удивительно хорошо сочетались с их внушительными фигурами, обладающими некой завораживающей утонченностью при виде своем. Они полностью соответствовали семейной профессии. Высокие, красивые на лицо, обладающие чудными ушками девушки и юноши были неотразимы. Они обладали огромной популярностью в обществе, всех привлекали не только великолепные внешние данные, но и высокое положение семьи. Младшие Чжаны были некими куклами, из которых с самого детства лепили особые произведения, отличные друг от друга. Подход к каждому из наследников был своим. Тех, кто был меньше привлекателен и не обладал особым талантом, воспитывали не так усердно, старшие считали их «вторсырьем». Но зато их противоположностей, талантливых до мозга костей и красивых с ног до головы, дрессировали как собак, чтобы в будущем они поддерживали место в обществе. Хао был одним из них. Говоря конкретнее, он был главной надеждой семьи, на чьи плечи с самого рождения была возложена ответственность за будущее социальное состояние его «близких» людей. Хао ненавидел. Хао презирал. Хао не хотел быть частью этого водоворота с озабоченными своим положением людьми. Но у него не было выбора. Никогда. Он существовал лишь для того, чтобы потешить тщеславие своих родителей. Тех людей, которые должны были быть его опорой, которые должны были воспитать в нем здорового и счастливого человека. Но нет. Всем было наплевать. Каждый день был похож на предыдущий: бесконечные тренировки на инструменте, учеба, спортивные тренировки и голодания для поддержания красивой фигуры, избиение. Душа парня уже к 13 годам была похожа на крошечный комок, изрезанный со всех сторон. Из новых глубоких ран сочилась свежая кровь, капая в вазу терпения, которая была переполнена до краев алой жидкостью. Он не жил, он просто был, просто существовал. Каждое его действие порицалось и сопровождалось бесконечными словесными и физическими унижениями, не завися от их правильности. «Тебе же будет лучше, ничтожество. Я лишь хочу от тебя результатов, неужели так сложно выполнять мои просьбы?» Это фраза въелась в его разум, подобно мерзкой и скользкой пиявке, выпивая кровь, которая так и намеревалась вытечь из вазы. Годы шли, шрамов становилось больше. «Ничего страшного, мужчину украшают шрамы». И правда. Отметины украшали все тело. Шрам от струны. Первый. Маленький Хао не правильно сыграл мелодию, а отец наказал его протертой струной его же скрипки раной. Шрам от ножа. Самый болезненный. Хао закончил год с одной хорошей, а не отличной оценкой. Шрам от конфорки. Самый внушительный. Хао перечил отцу. Шрам от собаки. Самый любимый. Хао слишком настойчиво просил щенка, отец бросил его в вольер охотничьего пса. Дальше нет смысла перечислять. Ему стало хорошо. Ему понравилось. Ему захотелось повторить. Это стало переходным случаем. Психическое состояние рухнуло, без надежд на восстановление. Хао нашёл утешение. Физическая боль. Как сладка она была ему. Заглушающая все проблемы разом, растекающаяся таким приятным удовольствием по всему организму. Чжан находил разные способы: лезвие, удушение, ожоги и голодание, к которому он привык ещё в раннем детстве. Он любил, любил убегать от проблем таким способом. А может у него не было выхода? Может это было единственным, что он мог сделать. Его презирали родные люди, не было ни одного человек, который хотел бы ему помочь. У Хао не было искренних друзей, которые бы не были с ним из-за материальных достоинств. Его круг общения ограничивался детьми разных друзей родителей, таких же помешанных на своём «совершенстве». На этом все, ведь учился Чжан дома, со специально подобранными его родителями преподавателями. Они относились к Хао с пущей жестокостью, дабы ставить «избалованного» ребёнка на место, потому что завидовали. Если бы они только знали, что переживал мальчик. Единственный человек, относившийся к нему с теплотой и любовью. Человек, без которого Хао бы не существовало. Младший наследник семейства Шэнь. Рики стал самым близким человеком для Хао. Он стал его опорой. Хладнокровный, но такой родной. Запах черешни и терпкого виски. Любимый запах Хао. Им приходилось часто видеться, их родители были очень близки. Каждый из них испытывал друг к другу необъяснимую ненависть. До одного момента. Шэнь случайно увидел, как Хао в очередной раз избил отец. Да так сильно, что красный след от руки отца остался на длительное время и не хотел маскироваться даже самым плотным тональным кремом, а синие гематомы болезненно пульсировали. Недопонимание, испуг, замешательство, страх. Все эти эмоции застряли в голове Рики, когда он увидел эту картину. Быстрыми шагами он пошел обратно к родителям, которых в то время любезно приветствовала мать Хао, приглашая к столу. После некоторого промежутка времени, отец присоединился к трапезе и пригласил Рики пойти к его сыну. Согласившись и оставив недоеденное блюдо, он направился в комнату знакомого. — Хао? — осторожно позвал Шэнь — Кто здесь? — тревожно отозвался Чжан. — Отец? — Рики, — вздохнул он. — что произошло? Молчание Он ведь хочет сказать, он хочет ответить, но будто оковы опоясали все тело, не давая и шанса на открытие знакомому человеку. Хао привык. Привык, что всем было наплевать на него. Он был лишь скульптурой в руках художника, который обрисовывал её свежим экстравазатом, уродуя изнутри, но убирая внешние изъяны. — Я видел, — прямо отозвался Шэнь, направляясь к исхудавшему, сжавшемуся в углу телу. Он впервые видела Чжана в таком состоянии. Бледный, словно снег, заплаканный и трясущийся. Похожий на выцветший осенний листок, который от одного дуновения слабого ветра оторвётся, упавши в исполинский океан разноцветных листьев. Не такого Хао знал он. — часто тебя так? — Не твое дело, — сухо бросил парень, аккуратно закинув лезвие в промежуток между шкафчиками прикроватного комода — выйди из комнаты. Шэнь не знал, что делать. Они были не в тех отношениях, чтобы что-либо советовать друг другу, а тем более помогать. Но странное чувство, похожее на беспокойство милосердие и окутавшее Рики, говорило следовать законам человеческого сострадания. Проигнорировав просьбу Хао, Шэнь небольшими шагами подходил ближе. Когда расстояние между ними позволяло взаимодействовать с друг другом, Рики опустился на уровень своего друга знакомого. — Я, — немного запинаясь начал Шэнь, — Я хочу помочь.— он был неуверен в своих словах, но за него говорило сердце. — Чего? — подняв голову, непонимающе спросил Хао. — Я хочу тебе помочь, — уже более уверенно повторил Рики, смотря в глубокие карие глаза на против. Он никогда не рассматривал в Чжане друга. Возможно, они многое упустили. — Ты хочешь мне помочь? — усмехнувшись начал Хао. — Серьезно? Человек, презиравший меня с самого детства, хочет мне помочь? Как иронично. Неужели я выгляжу настолько жалким, что аж сам Шэнь протягивает мне руку помощи? — Я искренен, — честно ответил Рики, протягивая свою руку вперед и легко касаясь мягких волос старшего. — Просто… Никогда не думал, что в вашей семье все настолько жестоко. В моих глазах ты казался избалованным родителями надменным родственником, который при ближней дружбе будет лишь использовать меня. Семья Шэнь отличалась от родственных только тем, что в ней к детям относились гораздо снисходительнее. Хоть и воспитание оставалось таким же строгим, но физические наказания не приветствовались,а даже порицались старшими. Рики ходил в обычную школу, общался с обычными людьми, имел обычных преподавателей. Его образ жизни кардинально отличался от образа жизни Хао. В каком-то смысле Рики можно было назвать счастливым. — Можно? — неожиданно раскинув изящные руки, как-бы приглашая в объятья, спросил Шэнь. Сомнение А можно ли ему доверять? Хао сам не знает, как очутился носом в сгибе шеи младшего, но этот момент он запомнит надолго. До жути приятное чувство расплывалось по всему телу. Руки сами обвились вокруг широкой спины, обладатель который осторожно приобнял старшего, положа руки на тонкую талию, измученную нескончаемыми голодовками. Хао почувствовал себя нужным. Хоть и немного, хоть и ненадолго.