tears bleeding sky

      Афродита — богиня любви.              Люди приходят в её храмы, ползают на коленях и молят о любви, потому что жизнь быстротечна, потому что жизнь стоит того, только если разделить её с кем-то. Говоря о любви, люди думают о счастье, нежности, обожании, но они забывают — есть своя романтика в том, чтобы желать недоступного. Есть причина, по которой все величайшие истории любви заканчиваются трагедией.              (Афродита – богиня любви, но она не добра. Она привечает все виды любви — безответную любовь, потерянную любовь, запретную любовь. Они все под её юрисдикцией, и она держит их близко к сердцу.)              Годжо Сатору — герой, которому суждено спасти человечество.              Арес даёт ему силу, превращает в божество, пронизанное духом битвы. Гермес дарует ему скорость, делает быстроногим и неуловимым, как ветер. Аполлон крадёт частичку солнца и помещает в его грудь, в глаза и кожу — он станет путеводной звездой народа в грядущие тёмные дни.              Афродита кладёт нежную, изящную руку ему на голову и одаривает Сатору красотой. Она тщательно создаёт его из плоти, крови и костей, зная, что он её шедевр. Она крадёт цвета у небес и помещает их в его глаза, бледно-голубые, но яркие, как яйца малиновки. Облака, белые как снег, становятся его волосами. Закатное солнце дарует его щекам нежный розовый оттенок.              Сатору настолько красив, что почти соперничает с самой Афродитой.              (Почти — потому что никто не может приблизиться к красоте Афродиты. Ахиллес пытался. Осмелился сказать, что он красивее её, и теперь плавает в глубинах океана.)              Афина дарует ему титул: принц Афин. Он будет воспитываться среди лучших учёных Греции, обучаться искусству науки и философии. Умный, сообразительный и проницательный, как настоящий герой, которым он должен быть.              Героев обычно не касается рука Афродиты; как правило, они находятся под защитой Ареса, живущего войной, или Афины, по достоинству ценящей ум. Ей слишком хорошо известно — у героев, сражающихся за любовь, не бывает счастливого конца.              Всё становится предрешено, когда Аполлон посылает пророчество оракулам и трагедия высекается на камне. Сатору убьёт человека, которого любит больше всего, чтобы спасти человечество.                     Когда Сатору рождается, серые тучи покрывают небеса мира смертных. В миг, когда его глаза открываются, сквозь облака пробивается солнце, достигая небес, скрытых внутри Сатору, освещая маленького ребёнка единственным золотым лучом.              Единственный достойный, как говорят смертные. Благословенный. Спаситель греков.              Бремя, которое не должен нести ни один ребенок.              И всё же оно лежит на Сатору. На маленьком мальчике, благословлённом богами. Он растёт, обучаемый воинами и учеными из всех царств. Превосходит их всех с закрытыми глазами.              (Солнце ищет пристанище в глазах Сатору, пытаясь вернуть себе оторванные кусочки неба.)              Барды разносят песни о его существовании. Почитание, смех и хвала мира — всё это достаётся ему ценой дружбы, ценой любви. Никому не хочется стать жертвой пророчества. Кто-то слишком завистлив к навязанному ему величию. Другие страшатся его силы, его доблести в бою.              Интеллект ценится, но успехи в бою ценятся больше, а на войне Сатору нет равных. Он бежит так, словно за спиной у него крылья. Он владеет мечом, но без щита — ему не нужна защита. Говорят, что его кровь золотая, нечеловеческая, божественная.              Никто не смеет сказать иначе, пока не появляется дар Артемиды.              Их встреча происходит на холме, где густая трава лежит словно мягкое одеяло. Сатору тренируется, резким взмахом меча атакуя воображаемого врага.              Стрела, летящая быстрее света, задевает Сатору по касательной, прочерчивая тонкую линию на его щеке. Он замирает. Кровь стекает по его лицу, падает ему в руку, как зерна граната. Это первый раз, когда у него идёт кровь, и она не золотая, как ихор богов, а красная, как спелые ягоды. Сатору понимает, что он человек.              Он поворачивается и видит человека, держащего в руках лук, в том же положении, в котором тот пустил стрелу. Его лук гладкий и яркий, как луна.              Глаза Сугуру цвета ночи, и Сатору видит в них созвездия: дикость Цетуса, морского чудовища; доблесть Драко, дракона-хранителя; бесстрашие Гидры, бессмертного змея. Его волосы сотканы из чернил и звездного света; они ниспадают волнами по спине и струятся так же свободно, как слово поэта.              Мысли Сатору срываются с языка прежде, чем разум успевает остановить его:              – Ты прекрасен.              Сугуру смеётся, и звук этот гармоничен, изысканнее, чем у арфы или лиры. Сатору ничего так не хочет, как запечатать его в стеклянные бутылки и оставить себе.              – А что ещё? – спрашивает Сугуру, приближаясь. Его голос ровный, мелодичный, как птичье пение. Он кладёт руку на щеку Сатору и вытирает кровь, отрывает часть своей рубашки, чтобы убрать её. Его руки тверды.              – Что ещё? – повторяет Сатору, мысленно проклиная себя за то, что звучит как дурак. Его образование пало пред взором прекрасного лица.              – Я красивый, – говорит Сугуру. – Что ещё? Уверен, ты выбираешь себе спутников не по одной красоте.              Он хмурится. Никто не может сравниться с ним на поле боя. Никто не смеет это оспорить.              – У меня их нет.              – Тогда позволь мне быть твоим первым, – говорит Сугуру. Такое смелое заявление. – Позволь мне присоединиться к тебе.              Его слова так же искренни, как цветы весной, так же тверды, как лед зимой. Слова, однако, могут быть переменчивыми.              – Сразись со мной, – бросает вызов Сатору. Победа течёт в его крови, благословение Ареса. Проигрыш ему – почти аксиома. Простая мысль о сражении с Сатору заставила бы отступить даже старых, покрытых шрамами воинов.              Но Сугуру просто откладывает свой лук, достаёт меч и говорит:              – Хорошо.              («Артемида, – говорит Афина. – Что ты наделала?»              Артемида в замешательстве хмурит брови: «Я послала ему друга».              Афродита улыбается: «Ты послала ему больше, чем друга». Это ясно по тому, как их влечёт друг к другу.              «Это погубит его», – вздыхает Афина.              Афродита машет рукой: «Пусть он погубит себя из-за любви, – говорит она, – в жизни есть вещи гораздо хуже».)              По городу проходит молва. Несмотря на то, что каждое королевство присылает принцессу с предложением руки и сердца, принц игнорирует их всех, оставаясь рядом с верным спутником. Вместе они — зрелище, от которого трудно оторвать взгляд.              Многие говорят, что он лучшая сторона принца. Сугуру добр, его любят все, кто с ним встречается. Он защищает людей от язвительных слов, срывающихся с губ Сатору, и не менее остро отвечает на его выпады. Это акт вопиющего неуважения, карой за который является смерть, но Сатору считает его единственным равным себе, а потому Сугуру остаётся невредимым, избегая казни.              Сатору высокомерен, но у него есть на то причины. Боги возложили на его плечи тяжесть мира, и ради своего народа он носит её как корону. Совершенство обыденно. Его лицо — само искусство, сотканное из элегантных линий и идеальных изгибов. Он словно золото, яркий, как само солнце.              На него больно смотреть. Сугуру замечает то, чего не видят другие — насколько свет, который он несёт, требователен и жаден, пожирая всё на своем пути. Сатору держит надежды своего народа в одной руке, а мечты — в другой, и ни на что другое у него нет времени. Он жив, но его жизнь нельзя назвать полноценной.              Учёные, может, и научили Сатору читать и решать математические задачи, но Сугуру берёт на себя обязанность научить Сатору всему остальному.              По утрам слуг Сатору отсылают прочь. Сугуру расчёсывает его волосы, наносит румяна на щёки и осторожными прикосновениями помогает одеться. И наконец Сатору познаёт нежность, чувствуя, как Сугуру медленно проводит руками по его коже, ласково и тепло.              Они гуляют, и животные охотно приближаются к Сугуру, чувствуя благословение Артемиды. Особенно солнечным днем он кладёт на руки Сатору пушистого белого кота, и выражение лица Сатору — чистая, безудержная радость — это зрелище, которое Сугуру хочет видеть всю оставшуюся жизнь. Кот мурлычет, утыкаясь мордой ему в грудь; Сатору смотрит на Сугуру со смесью недоверия и восторга. Осознание обрушивается на Сугуру с силой океанского прилива, и ему хочется смеяться и плакать одновременно — влюбиться в Сатору так же легко, как дышать.              (Ходят слухи, что грядёт война.)              Мир просит Сатору о защите и ничего не даёт взамен; это несправедливость, которая обжигает вены Сугуру. Он хочет украсть Сатору и увезти его далеко-далеко, в место, нетронутое войной и политикой. Он хочет спрятать Сатору, построить дом, наполненный любовью, смехом и теплом, с открытыми дверями, потрескивающим камином и едой, которой можно поделиться.              Мечта ускользает сквозь его пальцы, как туман, испаряющийся под лучами утреннего солнца. Сатору не принадлежит ему и никогда не будет принадлежать — он принадлежит своему народу, всей Греции.              Когда бремя становится слишком тяжелым, Сатору садится к Сугуру на колени и утыкается лицом ему в плечо. Сугуру заключает Сатору в объятия и прижимает его к себе, крадёт эти крошечные мгновения у вечности, пытается собрать по кусочкам мальчика, которого любит.              Их первый поцелуй навеян моментом. Они лежат на цветочных полях под звёздным пологом, и их руки переплетены, кожу щекочут фиалки, маки и маргаритки. Сатору наблюдает, как лунный свет льётся на лицо Сугуру, серебря его кожу.              – Сатору, – зовёт его Сугуру. Не единственный достойный, не спаситель и не принц. Его губы произносят эти три слога, как будто это их секретный язык, как будто его имя — это нечто, чем можно наслаждаться, и Сатору ничего не может с собой поделать.              Он целует его. Их губы встречаются; ночь затихает. Поцелуй странный, неловкий и неумелый, но его имя никогда не было таким сладким на вкус.              Их любовь нова и юна; она расцветает, как бутоны весной. Под конец у них обоих перехватывает дыхание, и Сугуру смеётся. Сатору наклоняется вперёд, касаясь его лба, и улыбается так широко, что кажется, будто его лицо вот-вот расколется надвое.              Пророчество назойливо зудит где-то в подкорке, но как об этом думать, когда Сугуру ласкает его лицо, покрывая мягкими поцелуями его глаза, нос, щёки. Он сильнейший. Он пойдёт против судьбы, если придётся.              Сатору любит так, как живёт — уверенно и безоглядно. Тяжесть на его плечах не уменьшается, но, когда он оказывается в объятиях Сугуру, она исчезает. Он позволяет себе забыть. Рядом с Сугуру он чувствует свободу, и он не хочет это терять.              Сатору по жизни безрассуден и импульсивен, но, предложение, которое он делает Сугуру, это самое разумное решение, которое он когда-либо принимал.              Совет старейшин никогда не признает их брак, но они собирают драгоценные плоды — изумрудные груши, аметистовый виноград, рубиновые яблоки — и приносят подношения Гере и Афродите, чтобы боги признали связь их душ.              Они тайно обмениваются кольцами, когда солнце садится за их спинами, заливая небо розовым и оранжевым. Сугуру омывает свои волосы священной водой, Сатору разжигает защитные костры, и они произносят эти древние связующие слова, заканчивая тем, что скрепляют их поцелуем.              – Я люблю тебя, – говорит Сатору. Это обещание, на которое Сугуру отвечает поцелуем и улыбкой.                     Мир длится недолго. Скоро, слишком скоро их отправляют на войну. Это война между богами, организованная королями в царстве смертных.              Вместе они — зрелище, от которого трудно оторвать взгляд. Они сражаются слаженно, две половинки одной души. Никогда не бывает одного без другого.              Тем не менее, всё меняется. Сатору возвращается каждую ночь, омытый кровью своих врагов, и Сугуру устал, так устал. Он просыпается усталым; боль поселяется в его костях, опустошает саму его душу. Это бесконечный цикл. Негодование кипит внутри него, и он стоит на краю обрыва, удерживаемый тонкими нитями.              Сатору больше не спит, его мучают кошмары и видения. Он сражается до изнеможения, пока не остаётся ничего другого, кроме как рухнуть на пол. Сугуру тащит его обратно в их палатку и утешает, как может, проводит рукой по белым волосам, посеревшим от пепла, и нежно прижимает к себе. У Сатору нет ран, но его глаза ввалились, такие же пустые и безжизненные, как бесконечная пустыня. Сугуру не может вспомнить, когда Сатору улыбался в последний раз.              Сатору всё ещё такой яркий. Сугуру может только наблюдать, как сама победа кружит вокруг него, как плащ, окутывает славой и восхвалением. Он сражается с сиянием умирающей звезды.              Сугуру стоит рядом с Сатору и сгорает; некому подхватить его, когда он падает всё глубже в бездну.              Икар летел навстречу солнцу и улыбался, когда его крылья превращались в пепел, смеялся, когда падал с пылающего неба. Он любил солнце. Это того стоило.                     Это того стоило.              Сатору стоит над ним в золотых доспехах, его меч направлен ему в горло. Руки Сатору дрожат, когда Сугуру улыбается.              – Что теперь? – тихо спрашивает Сугуру. Его голос становится легким и насмешливым. – Скажешь мне, что любишь меня? Попросишь вернуться?              Лицо Сатору напрягается. Они оба знают, что Сугуру зашёл слишком далеко, уже слишком поздно для искупления.              – Почему? – спрашивает Сатору. Вопрос резкий, требовательный. Таким голосом он отправляет солдат на верную смерть.              Никто никогда ни в чём ему не отказывал, но Сугуру всегда был исключением. Сугуру делает шаг вперед; кончик меча Сатору касается его шеи. Металл обжигает холодом кожу. Он не даёт Сатору ответа.              – Убей меня, если хочешь, – говорит Сугуру. – Разве не для этого ты рождён?              Горечь сквозит в его словах, обжигая, как лимонный сок. Герои рождены для того, чтобы убивать монстров.              Сугуру тонет под накатывающими океанскими волнами. Влюбиться в Сатору было так же легко, как дышать, но теперь вода наполняет его лёгкие, и это причиняет боль. Любовь ощущается как цепи, обмотанные вокруг его шеи, ног, рук — они тянут его всё глубже и глубже.              Сугуру отталкивает меч. Он режет ему ладонь, и кровь стекает по лезвию, как алое вино. Сатору не останавливает его, когда он уходит.              Он любит Сатору. Действительно любит. Выражение лица Сатору — открытое и уязвимое, растерянное и злое одновременно. Сугуру хочет утешить его, погладить по лицу и целовать до тех пор, пока они оба не забудут обо всём вокруг, пока ничто другое не будет иметь значения, но он знает, что этого будет недостаточно. Это не изменит тот ужасный мир, в котором они живут.              Сугуру надоела игра, в которую играют боги, смертные и короли. Когда он поворачивается и уходит от палящего солнца, всё, что он может чувствовать, — это облегчение.                     (Проходят годы.              Юта Оккоцу — сын Аида. Сатору не убивает Сугуру, и вместо него посылают Оккоцу.)              В следующий раз, когда Сатору видит Сугуру, тот сидит в центре круга из белых роз. Солнечный свет разливается по земле, как густой мёд, окрашивая её в желтый и золотой цвета. От него тянется кровавый след, у него отсутствует рука. Его губы изгибаются в лёгкой улыбке. Когда он запрокидывает голову, длинные волосы падают ему на спину, словно шёлк, сотканный из ночного неба. Он смотрит на солнце.              Глаза Сугуру темнеют, они смотрят, как Сатору опускается перед ним на колени. Сатору обхватывает свободной рукой пальцы Сугуру, и их кольца со звоном ударяются друг о друга. Сугуру нежно сжимает её в ответ, и Сатору задыхается, слезы застилают ему глаза.              – Прости, – тихо говорит Сугуру. Он наклоняется вперед, кладя голову на шею Сатору, и Сатору цепляется за него, как испуганный ребенок. Останься, останься, останься. Пожалуйста, не бросай меня.              – Я действительно любил тебя, – бормочет Сугуру. Его дыхание согревает кожу Сатору. – Всё ещё люблю тебя.              (Какая польза от любви перед лицом войны? Какая польза от любви против судьбы и пророчеств?)              – Я знаю, – отвечает Сатору хриплым голосом, его горло саднит. Кинжал в его руке весит тысячу фунтов, и он не может, не может—              Сугуру отстраняется с улыбкой, берёт Сатору за руку и направляет лезвие к своей груди.              – Всё в порядке, – говорит он мягко, успокаивающе. – Я буду ждать тебя.                     («Скоро душа прибудет к твоим вратам, – говорит Афродита. – Он не сразу пересечёт реку. Защити его до тех пор».              Аид улыбается: «Ещё одна жертва твоей бессмысленной войны?»              Афродита невинно улыбается в ответ: «Не такая уж она и бессмысленная».              «Ты действительно обожаешь свои трагедии».              «Любовь — это всегда трагедия, дядя. Я просто решаю, какая».)                     Сатору плачет, сдавленные рыдания разрывают его легкие в клочья. Сердце Сатору гниёт в груди, и он чувствует дикое желание вонзить руку себе под ребра и вырвать его — может быть, тогда боль уменьшится.              Глаза Сатору отливают лазурью, сапфиром, кобальтом. Когда падают его слезы, осколки неба падают на белые розы, окрашивая их лепестки во все оттенки синего.              Сатору зарывает тело Сугуру в мягкую землю и покрывает её голубыми розами, его руки дрожат, и шипы колют пальцы.              Голубые розы означают невозможное, недостижимое, желания, которые никогда не могут быть исполнены.              Афродита считает, что ничего не подходит Сатору и Сугуру больше, чем это.