***
– Здравствуй, Лабель, – эхом раздался в стенах Палатия слегка надтреснутый голос Цезаря. Всё это время стоявший у камина и наблюдавший за языками пламени, Лабель медленно обернулся. Вот и их вторая встреча. Когда они встретились впервые, Цезарь убил его отца у него на глазах, а клирики отдали приказ отправить в лапы смерти всех гладиаторов лудуса Флавиев на арене. Раньше Лабель подолгу представлял то, как увидит Цезаря вновь. Целых пять лет он вынашивал в себе злость на императора из-за смерти единственного родителя, так жестоко убитого на глазах у всех. Без права на оправдание. Без права на достойную смерть, которую определенно заслуживал такой великий человек и политик, как Кассий Флавий. Но нет – он был убит, словно жалкий предатель империи. А ведь Кассий был ближайшим другом императора, неужели их дружба ничего не стоила? Порой Лабель даже мечтал о том, как отомстит, возьмёт острый меч и своими же руками прервёт жизнь владыки Нового Рима, как посмотрит ему в глаза и задаст один единственный, мучавший его, вопрос: «За что ты так обошёлся с ним?». Но руки Лабеля были связаны, все эти годы он, его сёстры и гладиаторы были под строгим надзором совета в Сионуме. Другими словами – они были политическими заложниками, для которых создали видимость свободы выбора. Но каждый из них понимал, что это не так. Да и кто бы дал ему убить самого Цезаря? Его верная свита, состоящая из шакалов клириков, всегда была рядом, они бы убили Лабеля за подобную дерзость тут же. Особенно долгими и тёмными ночами отчаянно пытаясь заснуть, Лабель терзался сомнениями, и мысли заводили его в тупик. Что с того, что он умрёт? Какой от него прок? А так ему представится шанс воздать дань уважения своему отцу и свершить кровную месть, как единственному сыну и наследнику. Но потом он вспоминал, что у него все ещё оставалась семья. И его Рикс. Лабель не мог оставить его одного и потому предпочёл затаиться и ждать удобного момента, искренне веря, что возмездие рано или поздно настигнет свою цель. И вот он здесь, в Палатии, стоит напротив Цезаря и уже не чувствует ничего. Сплошная пустота. То самое чувство, когда так долго гнался за целью, что нагнав её, не знаешь, что делать с ней. К тому же, у Лабеля было много времени поразмыслить над тем, почему же Цезарь вынес смертный приговор его отцу, даже толком не выслушав. Иногда он с ужасом осознавал, что в какой-то степени даже понимал императора, ведь не каждый день узнаешь, что твой бывший советник и лучший друг растил и воспитывал практически твою копию, будто бы лелея надежду устроить государственный переворот, усадив сына на трон. Такой проступок неминуемо означал казнь. Однако боли это понимание не умаляло. – Приветствую, Великий Цезарь, вы хотели меня видеть? – сдержанно ответил Лабель, вспоминая, как Рикс ничего не сказал ему после победы над клириками, только то, что его хочет видеть сам император. Цезарь с удовольствием отметил ровную осанку мальчишки, его аристократичные манеры и умение достойно держаться перед теми, кто выше его по статусу. Он одновременно видел себя и кого-то другого. Они абсолютно точно не идентичны. Похожи, да. Но в Лабеле было слишком много жизни, пламени и неуёмной тяги к справедливости – всего того, что присуще исключительно молодым людям, в то время как сам Цезарь уже давно потерял вкус к жизни и был лишь бледной тенью себя из прошлого. Давно было пора дать дорогу молодым. – О, отбрось эти формальности, я давно уже не так велик, как раньше, – Цезарь подошёл к небольшому столику, на котором стояли графин с вином и бокалы, он открыл крышку и решил предложить гостю: – Вина? – Воздержусь, – покачал головой Лабель, но цепко продолжал следить за императором. – Предпочитаю держать рассудок в ясном состоянии. – Похвально, – устало усмехнувшись, Цезарь наполнил свой бокал наполовину и сделал пару глотков. – Достойное качество для правителя. – Что, простите?.. – Вижу, что Рикс ничего тебе не сказал, как и было обговорено, но не буду ходить вокруг да около, – Цезарь оставил свой бокал на столе и подошёл ближе к Лабелю, сложив руки за спиной. – Как видишь, моё время уже давно ушло, клирики сделали для этого всё, однако империя как никогда раньше нуждается в новом лидере. Империи нужен символ, империи нужна надежда. Лабель молчал. Поражённый он не мог вымолвить и слова, начиная слабо понимать, к чему ведет Цезарь. Тем временем император продолжил. – Наша с тобой ДНК практически идентична. Пожалуй, можно сказать, что ты мой родственник, – Цезарь внимательно следил за лицом Лабеля, подмечая все мельчайшие детали, выдающие его волнение, но тот стойко держался, несмотря на испуг и неверие, охватившие его. – Исходя из этого, можно сделать вывод, что престол твой по праву родства. – С чего вы решили, что мне нужна эта власть? – Дело не в том, нужна ли тебе власть. А в том, что власть нуждается в тебе, – Цезарь положил ладонь на плечо юноши в отеческом жесте и внимательно заглянул в серые, такие же как у него, глаза. – Не руби с плеча, Лабель, хорошо обдумай моё предложение. И всегда помни – Кассий бы гордился тобой. – Пытаетесь откупиться из чувства вины? – горькая усмешка исказила губы Лабеля, но глаза его не смеялись, в них сверкнули вспыхнувшие с новой силой обида и боль. – Нет, – не отводя взора от серой бури, назревающей напротив, Цезарь произнёс: – Всего лишь хочу вручить власть тому, кто её по-настоящему достоин. – После того, как убили моего отца. – Лабель… – Цезарь хотел было успокаивающе провести по его плечу, но тот несколько резко дернул им в попытке сбросить чужую руку. – Если бы я только мог повернуть время вспять. Не было и дня, чтобы я не жалел о случившемся. Сжав одну руку в кулак с такой силой, что ногти впились в ладонь, Лабель отошёл в центр просторной залы. И без того острые скулы выделились еще сильнее, пока на них играли желваки. Он весь был натянутой пружиной – прикоснись к ней, и она снесет всё на своем пути, распрямившись. – Я не надеюсь на твоё прощение, но хочу, чтобы ты знал, что мне искренне жаль, – донёсся тихий голос Цезаря в спину Лабеля. Остекленевшие серые глаза смотрели на бушующее море, что окружало пристанище бывшего владыки. Хотелось развернуться и уйти, хлопнув дверью. Хотелось кидаться обвинениями одно за другим, разнести всё вокруг, но Лабель неподвижно стоял, пока ветер колыхал непослушные вихры его чёрных волос. – Я обдумаю ваше предложение, – наконец повернувшись, ответил Лабель. – Но сейчас я не могу дать ответ. Цезарь, мягко улыбнувшись, подумал, что этого упрямого юношу ждёт великое будущее.***
Отвернувшись от зеркала, Лабель прошёл к выходу на балкон. Солнце было в зените, вокруг дворца постепенно собирались жители Нового Рима. Знать, высокопоставленные лица, простые горожане – все до единого желали увидеть нового императора. Молва быстро разнесла информацию о его происхождении, а его личность не была секретом, каждый знал, что наследником престола был избран Лабель Флавий – сын покойного Кассия Флавия, о родстве с которым уже перешёптывались. Когда лицо молодого господина как две капли воды похоже на лицо прошлого правителя, то сомнения закрадываются сами собой. Лабель задумчиво осматривал сгущающийся поток людей у дворца и постукивал слегка дрожащими длинными и тонкими пальцами по перилам, когда вдруг почувствовал большие тёплые руки на своей талии, уверенно обнимающие со спины. Так его обнимать мог только один человек в этой вселенной. – Рикс… – улыбнувшись, прошептал юноша и предпринял попытку обернуться, но цепкие руки только ещё крепче сжали его, выбивая воздух из легких, и прижали к себе со всей силы. – Подожди, позволь мне… – Рикс зарылся лицом в тёмные волосы и шумно вдохнул такой родной, но каждый раз сводящий его с ума запах. Иногда Риксу казалось, что он безумен, что нельзя любить сильнее, чем он любит сейчас, но видя Лабеля вновь и вновь, выбрасывал все сомнения из своей головы. Да, он любит, и это чувство становится лишь крепче день ото дня. Кто-то вполне мог бы назвать это одержимостью, манией, но Рикса не волновали чужие мысли, его волновал только Лабель. – У тебя будет ещë много времени для этого, у нас вся жизнь впереди, – Лабель прикрыл глаза от удовольствия, когда почувствовал, как руки гладиатора стали смелеть. Переместившись с тонкой талии, они плавно заскользили по его телу. Мяли, сжимали, присваивая раз за разом, будто бы Лабель уже не принадлежал Риксу целиком и полностью, без остатка. Порывистый вздох вырвался из груди, стоило одной руке сжать стройное бедро, а второй опуститься на грудь и начать ласкать стройное податливое тело сквозь лёгкую ткань дорогого одеяния. Губы Рикса уже во всю атаковали нежную шею, горячие и быстрые поцелуи не помогали утолить жажду, а лишь распаляли ещё больше. Лабель понимал, что сейчас не время и не место для их страсти, попытался вновь извернуться и вырваться из объятий, и вторая попытка всё же увенчалась успехом. Но привкус победы не был долгим. Едва повернувшись, он ощутил, как губы Рикса обрушились на его и завладели ими. Рикс целовал его, словно впервые. Крепко держал одной рукой за затылок, грубо зарываясь пальцами в чёрную капну волос, а второй прижимал к себе за поясницу, то и дело путаясь в расшитой золотом ткани, когда пытался опустить ладонь непозволительно ниже и сжать мягкую плоть. Непозволительно ниже для императора. Но так непозволительно хорошо. Что бы сказали его будущие подданные, увидев эту картину? Молодой наследник престола стоял на балконе в объятиях другого мужчины и жарко отвечал на его поцелуи. Глаза Лабеля были блаженно прикрыты, пока густые и чёрные ресницы отчаянно трепетали. С губ сорвался тихий жалобный стон, стоило языку Рикса проникнуть глубже и сплестись с его собственным. Как же Лабель был слаб. Он шумно дышал через нос и отчаянно хватался за широкие плечи и то гладил их, то впивался ногтями, желая то ли оттолкнуть, то ли притянуть ещё ближе. Он уже и сам не знал, чего хотел, мысли стремительно покидали его, но Рикс не позволял ему отстраниться, целовал, заставляя позабыть обо всём на свете – о долге, ответственности, власти. Когда дело касалось Лабеля, Рикс не знал меры. И ради него он был готов на многое. Если будет надо, он свернет горы, переломает хребты врагов, прольет реки крови и ляжет на землю, чтобы Лабель прошёл по нему, словно по мосту, не запятнав своей светлой кожи в грязи. Он чувствовал себя верным псом, готовым исполнять любой приказ или каприз своего хозяина. Возможно, это страшно, когда один человек имеет такую огромную власть над другим. Но он знал, что Лабель любит его и никогда не воспользуется своим статусом и не будет демонстрировать превосходства, власть никогда не осквернит его сердце. Наверное, поэтому Рикс так сильно и любил его. Они бы ещё долго простояли на балконе в объятиях друг друга, если бы вдруг не раздался звон колокола, означавший лишь одно – пора. И пути назад не будет. – Стой, стой, стой, – силой оторвав себя от Рикса и облизнув покрасневшие губы, Лабель держал его за плечи на расстоянии от себя, пока грудные клетки обоих ходили ходуном от недавно захлестнувших чувств. Они смотрели друг другу в глаза, прижавшись горячими лбами, и столько в этом жесте было невысказанных слов и признаний, но каждый из них услышал необходимое. Силясь привести себя в порядок, Лабель несколько дёргано начал поправлять свой императорский наряд и золотые украшения на руках и шее. – Что на тебя нашло? Ты ведь знаешь, что совсем скоро мне нужно будет выходить к людям, – нахмурился Лабель и несильно, но укоризненно ткнул Рикса пальцем в грудь. – Прости. Ты стоял такой красивый в этом одеянии, ещё и совершенно один, что я не удержался, – лукавая улыбка Рикса говорила о том, что ему ни капли не жаль, пока он щурил один глаз от слепившего его полуденного солнца. – Да и не каждый может быть удостоен поцелуя с самим императором, грех упустить такую возможность. – Ты невыносим, – усмехнулся Лабель и покачал слегка опущенной головой, – и определенно неисправим. Снова глаза в глаза. И снова их любимые подначивания и флирт, своими выпадами напоминающий танец, где каждый хотел вести и не желал уступать. Их извечное танго. – Что-то я не заметил, чтобы ты был против, судя по твоей реакции, – в зелёных глазах уже вовсю плясали весёлые черти, а на вспухших от поцелуя губах сияла озорная улыбка. Лабель было вспыхнул, но быстро взял себя в руки и ласково улыбнулся. Рикс снова играл с ним, а он вёлся, как глупый мальчишка. Собственно, таким он и был рядом с Риксом. Глупый и влюблённый. Но такой до одури счастливый. – Кажется, ты забываешь, мой милый гладиатор, что мне известно о всех слабых местах в твоей обороне, – слегка наклонившись и поддавшись корпусом вперед, тихо прошептал Лабель на ухо Риксу, – и я готов воевать с тобой вечно. Отстранившись, он нежно огладил холёной рукой смуглую пылающую щеку, легко проведя подушечкой большого пальца по приоткрытым губам Рикса. Растерянность Рикса не длилась долго, его зрачки моментально расширились от услышанного, а в их глубине уже можно было увидеть предстоящие битвы, которые он в красках представил. Лабель был доволен произведенным эффектом и отметил мысленно очередную ничью. Ему никогда не надоест это. Но времени было мало, а у них еще будет всё время этого мира. – Нам пора идти, Рикс. Люди ждут, – мягкая улыбка Лабеля способна на многое, даже заставить оторваться от него. – Да, пора… – тяжело сглотнув, ответил тот. – Но сперва дай мне свою руку, пожалуйста. Едва Лабель протянул ему свою изящную ладонь, как Рикс тут же поднес её к губам и оставил на бледной коже лёгкий поцелуй, заставивший щеки её обладателя густо покраснеть. Так, будто бы не было между ними нескольких лет, проведённых вместе бок о бок, будто бы не было всего самого сокровенного между ними, что есть только между двумя влюбленными. Сжав чужую руку в крепких ладонях и прижав к своей груди, в которой учащённо билось горячее сердце, Рикс поднял взгляд на Лабеля, и став удивительно серьёзным, тихо, но твёрдо произнёс: – Я верю в тебя, Лабель, ты справишься. Мы пройдём этот путь вместе и до конца, – и столько уверенности было в его голосе, что она заполняла собой всё пространство, накрывая их двоих своей защитой. – Я люблю тебя, а ты любишь меня, ничего не изменится между нами, пусть хоть целый мир рухнет. Лабель смотрел на Рикса и не понимал, как жил до него. И жил ли вообще все эти годы? Он будто блуждал во тьме, пока не встретил свой маяк. Свою опору, поддержку, любовь. Они пронесут свои чувства сквозь время, и ничто не станет для них преградой – даже сама империя. И если Рикс в него верил, то кто Лабель такой, чтобы сомневаться.