ᚼᚬᛒᛅ
Наложение диагностических заклинаний на Квакити было скорее формальностью, чем необходимостью. Магия Уилбура уже практически подтвердила воздействие на него какого-то проклятие, и, слушая описание симптомов, Уилбур мог сделать логический вывод, что это определённо относится к разновидности контроля над разумом. Главный вопрос, на который он хотел получить ответ, заключался в том, насколько сильным было это проклятие и как оно воздействовало на жертву. Квакити больше не выглядел как опозоренный политик, потерявший расположение публики. Вместо этого он был просто жертвой злонамеренного проклятия, сломленным человеком, потерявшим из-за этого всё, над чем он работал. Когда они допили чай, Уилбур повёл его в заднюю комнату, где он рисовал. Убрав краски, которые он ранее использовал для своих рун, Уилбур жестом пригласил его сесть. Квакити сделал это без вопросов и жалоб, его глаза с любопытством блуждали по руническим краскам, которые Уилбур быстро пытался убрать из поля зрения. — Ты рисуешь ими на себе? — спросил Квакити, любознательно, если не немного любопытно. — Да, — коротко ответил Уилбур, не желая слишком далеко отклоняться от поставленной задачи, и, к счастью, Квакити не стал дальше настаивать на этом. Руны на его руке были нарисованы только наполовину, но после этого он найдёт время, чтобы доделать их. Он всё равно закончил все важные дела. — Я собираюсь наложить на тебя несколько заклинаний, просто чтобы посмотреть, не смогу ли я сузить специфику этого проклятия. Магические подписи, длительные побочные эффекты и тому подобное. Краска схлынула с лица Квакити почти сразу же после того, как Уилбур упомянул заклинания, и даже когда он попытался объяснить это, его слова несильно помогли успокоить взволнованное выражение лица другого человека, — Это не… это не больно, так ведь? Боль пронзила грудь Уилбура, когда он услышал его неуверенный вопрос. Он не знал, почему не замечал этого раньше, но теперь это стало для него очевидным. Кто-то использовал магию, чтобы навредить этому человеку. Ему рассказывали, что это неприятно, и некоторые заклинания контроля над разумом были болезненными, но это не ограничивалось одной лишь болью. Это был ноющий страх и агония, которые казались почти осязаемы в голосе политика. Это было неизбежно. Это было загнанное в угол животное, столкнувшиеся с тем, чего боялось больше всего, что только усиливало решимость Уилбура не подвести его. — Нет, это не будет больно, — мягко ответил он, — Если ты так нервничаешь из-за этого, я могу дать тебе зелье, чтобы успокоить твои нервы- Квакити сильно затряс головой, прежде чем Уилбур успел закончить свое предложение, — Нет. Никаких зелий. Всё будет хорошо. — Ладно, ладно, — ответил Уилбур, поднимая руки, как будто одно это могло излечить доверие Квакити к магии, — Я никогда ничего не сделаю без твоего ведома или разрешения. Я расскажу обо всём, что делаю, прежде чем это сделать. Всё в порядке, если мы сделаем это? Лицо Квакити исказилось в страдальческом выражении, но он всё равно выплюнул свой ответ, — У меня нет другого выбора. Ты моя последняя надежда. Поверь, меня бы здесь не было, если это не было бы необходимостью. Уилбур воспринял это, как самый приближенный к разрешению ответ, который он собирался получить, — Я размещу руки по обе стороны твоей головы, хорошо? Если в какой-то момент тебе станет некомфортно, просто дайте мне знать, и я отстранюсь, — Квакити кивнул, и Уилбур сделал, как он и сказал. Он положил руки на его лицо, прямо под челюстью, и магия начала свою работу в поисках проклятия, которое она разрушит в ближайшем будущем. Не похоже, чтобы Квакити даже понял, что заклинание было наложено, что, вероятно, к лучшему. В то время как его магия переплеталась с сознанием Квакити, Уилбур начал бессвязный разговор, надеясь отвлечь от этого мысли другого человека, — Я понимаю, тебе неловко, — начал он дружелюбно, — Многие мои клиенты на самом деле не хотят ко мне приходить, но это очень похоже на то, как люди не хотят идти к врачу, понимаешь, о чём я? — Ага, — уклончиво ответил Квакити, его глаза опустились вниз, а щёки покраснели и потеплели под ладонями Уилбура. — Но врачи, как и я, просто пытаются сделать жизнь немного лучше. Хотя я понимаю. Один неудачный опыт разрушает его для всех остальных. — У меня никогда не было другого опыта с разрушителями проклятий, — прошептал Квакити себе под нос, как будто это секрет, которым он не должен был делиться, — Ты первый, к кому я пошёл. — Правда? — спросил Уилбур, немного удивлённый услышанным. — Ты кажешься потрясённым. — Думаю, так и есть. Я не знаю. Я просто думал, что ты бывал у целителей раньше. Особенно с учётом того, что это происходит с тобой с прошлого года, верно? — Уилбур продолжал говорить с Квакити, пока его магия продолжала поиски. Пока что всё было, вроде бы, в порядке, что казалось странным. Обычно такие заклинания были гораздо более очевидными, но, возможно, они имели дело с чем-то более странным, чем то, к чему привык Уилбур. — Нет, я раньше ходил к целителям, — начал Квакити, пытаясь покачать головой, пока ему не напомнили, что сейчас её удерживают на месте две теплые ладони, — Но все они говорили мне одно и то же, что они ничего не могут сделать для меня. Половина из них знала о моей… эм… моей репутации, так что я не думаю, что они действительно поверили мне. Другая половина сказала, что не способна справиться с этим типом тёмной магии, и что я должен найти разрушителя проклятий, и это привело меня… Ну, это привело меня к тебе. Ты первый разрушитель проклятий, с которым я вижусь по... по этому поводу. Уилбур цокнул, неодобрительно покачав головой, — Это не правильно. Целители ещё больше похожи на врачей, и все мы даём клятву Гиппократа. Мы не должны позволять нашим предполагаемым предубеждениям влиять на нашу способность выполнять свою работу, поэтому мне жаль, что у тебя был такой плохой опыт. Однако теперь ты здесь, и мы позаботимся о том, чтобы уничтожить это ужасное проклятие– Затем его магия за что-то зацепилась, эффективно обрывая предложение. Он мог чувствовать его края, потаённые под покровом скрывающей магии. Неудивительно, что он не смог найти его сразу. Тот, кто наложил это заклинание, хотел убедиться, что никто не сможет его найти, даже если бы знал, что ищет. Было очевидно, что они хотели, чтобы Квакити выглядел не в своей тарелке, выглядел так, будто ищет оправдание, которое могло бы объяснить его действия. Но они, вероятно, не ожидали, что Уилбур — человек, рождённый для разрушения этих типов проклятий и с самого раннего возраста обучался садистским учителем, который не принимал ничего меньшего, чем совершенство. — Что? Что это? — Квакити заметил резкое обрывание фразы, увидел, как его лицо превратилось в сосредоточенное, когда Уилбур попытался сбросить заклинание, скрывающее под ним проклятие. — Просто расслабься, — как можно успокаивающе сказал Уилбур, — Я только что нашёл проклятие, ага? Оно пытается от меня спрятаться, но я могу легко изменить это. Просто… оставайся спокойным, ладно? Квакити напрягся, и Уилбур почувствовал, как учащается его пульс под руками. Но пока он оставался неподвижным, Уилбур не мог жаловаться. Если бы он не знал о страхе Квакити перед болью, он бы сорвал заклинание маскировки так же, как срывает лейкопластырь. Однако это может вызвать небольшой дискомфорт, а это было противоположно тому, чего он хотел. Он хотел, чтобы Квакити доверял ему, верил, что Уилбур здесь только для того, чтобы помочь, а не навредить ему, поэтому он не торопился с этим. Убирая слои заклинания часть за частью, так медленно, как только мог. — Что это такое? — спросил Квакити, немного поёрзав на стуле, и Уилбур тут же заставил его замолчать. — Оставайся спокойным, помнишь? — Другой мужчина сделал так, как ему сказали, — Это не больно, так ведь? — Нет, — ответил Квакити после минутного размышления, — Это просто ощущается… ощущается странно. Уилбур сочувственно вздохнул, — Если бы мне пришлось угадывать, то это причина твоей потери памяти, а также сокрытие проклятия от целителей, с которыми ты виделся. Но не беспокойся. Я почти понял, — Он продолжал быть осторожным с последними кусочками скрывающего заклинания, его собственная магия разрушила его изнутри, как только он полностью отделил заклинание от своего клиента. Однако, как только он раскрыл проклятие и его магия смогла ощутить то, чем оно было на самом деле, Уилбура чуть не вырвало от ужаса, который оно вселило в него. Его желудок сжался, и ему потребовалось всё, что было в его силах, дабы удержать Квакити. Если он сорвётся сейчас, это может дать проклятию время, чтобы снова скрыться, и он действительно не хотел подвергать Квакити ещё больше диагностической магии, чем нужно. И, основываясь на проклятии, которое он увидел в глубинах его разума, Уилбур мог понять, почему у него так много травм, связанных с магией. Это проклятие было тёмным. Это было самое мрачное зрелище, которое Уилбур видел за всю свою карьеру. Оно покрывало большую часть разума, а его крюки вонзились глубже, чем любое проклятие, которое Уилбуру удалось разрушить. Внезапно всё, что он видел в новостях об этом человеке, обрело смысл. Все потрясающие вещи, о которых рассказывала говорящая голова на десятом канале, внезапно предстали перед Уилбуром. Это никогда не был Квакити, делающий что-либо из этого. Кто-то вынуждал его намеренно разрушать свою репутацию, и Квакити оказался бессилен как-либо остановить это. Неудивительно, что он, казалось, задыхался от чувства вины. Уилбур не мог представить, как проснётся и увидит что-то ужасное, когда все будут ненавидеть его за преступление, совершение которого он не помнил. Неудивительно, что этот Квакити выглядел гораздо более робким, чем уверенная в себе личность, которую он видел участвовавшей в дебатах и интервью. Каждый его шаг был ещё одним риском, и если раньше он не был уверен, то сейчас Уилбур более чем полон решимости разрушить это проклятие, даже если это будет последнее, что он сделает. По крайней мере, он проявит к Квакити сочувствие, которого тот раньше ни от кого не получал. — Это определённо заклинание контроля разума, — пробормотал Уилбур, и Квакити вновь поднял глаза, чтобы посмотреть на него. — Ты нашёл его? — Да, — подтвердил он, — Я нашёл его, и я не собираюсь приукрашивать это для тебя. Это уродливо и противно, и, скорее всего, это худшее, с чем мне когда-либо приходилось иметь дело. Чтобы разрушить его, потребуются силы и время, но если ты готов терпеть меня, я верю, что смогу снять его для тебя. — Я же говорил тебе, — начал Квакити, не отрывая глаз от Уилбура, — Всё, что тебе нужно. Забери всё время, все деньги, что угодно. Я просто хочу снова доверять себе. Сердце Уилбура снова пронзило его грудь, и, к сожалению, он забрал свою магию из Квакити, в то же самое время, когда он убрал руки от его кожи, — Хорошо, — начал он, закатывая рукава и следя за тем, чтобы они оставались там, — Тогда решено. Ты останешься со мной, чтобы я мог присматривать за тобой, пока не поговорю со своим коллегой. Я хочу убедиться, что мы всё делаем правильно и это не причинит тебе боли. К тому же я хочу дать тебе несколько уроков ментального укрепления, чтобы подобного с тобой больше не случилось. Квакити выглядел так, будто вот-вот снова заплачет, но Уилбур не думал, что сможет справиться с этим так поздно ночью. Однако вместо того, чтобы расплакаться, Квакити опустил голову, скрывая лицо, — Спасибо, — прошептал он, — Огромное спасибо. Уилбур промычал, кивнул и сказал: — Подожди здесь секунду, я сейчас приготовлю для тебя гостевую спальню. Он не стал дожидаться ответа Квакити, а сразу же выбежал из комнаты, чтобы привести всё в порядок для неожиданного гостя. Пока он работал, он начал понимать, что понятия не имеет, сколько времени это займёт. Он также не удосужился подумать о рисках, связанных с принятием Квакити. Если бы наложивший проклятие знал, где находится избегаемый политик, то есть вероятность, что он мог бы превратить Квакити в довольно опасный проект. Простое слово заклинателя этого проклятия, и Квакити потерял бы контроль над собой. Он мог всё, он был способен на всё, и Уилбур только что предложил ему остаться на неопределённое время. Но Уилбур также был уверен в своих силах. Квакити, управляемый проклятием или нет, по-прежнему оставался одним человеком, и Уилбуру уже приходилось иметь дело с немалой долей непослушных гостей. На что бы Квакити ни был способен, Уилбур способен на большее. Каким бы сильным он ни был, Уилбур оставался сильнее. Каким бы умным он ни был, Уилбур оставался умнее, и ему приходилось верить в это, если у него была хоть какая-то надежда спасти жизнь этому человеку.ᚼᚬᛒᛅ
Присутствие Квакити стало комфортным уже после первой ночи. Там, где когда-то были подозрение и страх, вскоре сменились благодарностью и своего рода пристрастию, которые Уилбур привык получать от своих клиентов. Разрушитель проклятий приготовил ему завтрак, ответил на все вопросы, которые у него могли возникнуть, рассказал ему истории о некоторых других проклятиях, что ему удалось снять, после чего Квакити был предоставлен самому себе. Ему разрешалось находиться почти во всём доме, кроме мастерской Уилбура, но чаще всего он заставал его сидящим в саду и листающим страницы книги, наслаждаясь тёплым весенним воздухом и запахом недавно распустившихся цветов. Уилбур же — в свою очередь — неустанно работал, пытаясь найти достаточно сильное заклинание, способное разрушить проклятие, что заполонило разум Квакити. У него уже был опыт работы с магией контроля над разумом, но они никогда не были настолько тёмными, тяжёлыми и привязанными к разуму, как этот, и Уилбур знал, что потребуется всё из его арсенала, чтобы избавиться от него. Также неизвестно, какие разновидности защиты были у этой штуки. Неизвестно, через что придётся пройти Квакити, если он не будет осторожен во время процедуры. Он предпочёл бы избавить этого человека от ещё большего количества боли, если бы мог предостеречь от этого, потому что за те пару дней, что они провели в компании друг друга, Уилбур понял, что Квакити оказался довольно добрым человеком. Он был любознателен, но никогда не проявлял властности. Он боялся магии, но вопросы так легко срывались с его губ, что он не успевал их остановить. — Для чего используется это растение? И Уилбур, чем бы он ни был занят, всегда находил время, чтобы ответить ему. — Это полынь. Говорят, что она помогает в пророческих снах, хотя я в основном использую её как снотворное. Её можно курить, но я обычно измельчаю её и смешиваю с чайными листьями. Я был бы более чем счастлив угостить тебя этим, если ты когда-нибудь проснёшься поздно ночью. Он предложил это, потому что слышал, как Квакити ходил на цыпочках в ранние утренние часы последние пару ночей. Уилбур выглядывал, чтобы проверить его, опасаясь, что проклятие снова взяло верх, но единственное, что он обнаруживал, это Квакити, свернувшегося калачиком на краю дивана с лежащей у него на коленях книгой и одеялом, беспорядочно накинутом на ноги, пока он пытался разобрать слова при свете свечи. К тому времени, когда Уилбур просыпался, Квакити всегда возвращался в свою комнату, оставляя всё на своих местах. Даже одеяло, которым он пользовался, было аккуратно свёрнуто и уложено на спинку дивана точно так же, как его оставил Уилбур. — Возможно, я приму твоё предложение, — сказал Квакити после того, как ему предложили травяное лекарство от бессонницы, но Уилбур знал, что никогда его не примет. Большинство его вопросов касались трав, цветов и растений, которые выращивал Уилбур. Для него это не должно было быть сюрпризом, учитывая, что его любимым местом был сад. Он часто сидел с Уилбуром, ухаживая за растениями, и с ответами на каждый вопрос Квакити становилось всё более и более комфортно задавать их. Вскоре в компании Уилбура страх Квакити сменился его врождённым любопытством к волшебным вещам вокруг него. Было приятно за этим наблюдать, и Уилбур обнаружил, что с нетерпением ждет возможности ответить на вопросы, надеясь, что Квакити спросит ещё о чём-нибудь. К нему очень редко приходили клиенты на продолжительный период времени, и даже в этих случаях многие из них не стремились составлять компанию Уилбуру, пока тот занимался домашними делами, чтобы слушать его болтовню о магических предметах, травах и антиквариатах, которые валялись у него дома. Но Квакити довольствовался тем, что слушал, как он говорил о том или ином предмете, и внимательно следил за ответами Уилбура, заинтригованный его длинными, растянутыми объяснениями вещей. Это было то, чего Уилбур не знал, то, чего ему не хватало в его жизни. С тех пор, как он вырвался из-под контроля своего учителя, Уилбур не чувствовал потребности в общении. Даже когда его клиентам предлагалось остаться на пару дней для наблюдения, он никогда не чувствовал себя для них кем-то большим, чем хозяином дома. Они держались особняком, пока Уилбур продолжал заниматься своими делами в одиночестве. Если и было что-то, что он узнал о Квакити, так это то, что этот человек не выносил одиночества. После его противоречивого грехопадения казалось, что последние пару месяцев он был вынужден прожить в полном одиночестве. Казалось — по крайней мере, Уилбуру, — что он так же отчаянно нуждался в общении с людьми, как и разрушитель проклятий. Единственная разница заключалась в том, что Квакити знал об этом больше, чем Уилбур. В конце концов, Уилбур решил, что они достаточно близки, чтобы начать задавать уже свои вопросы, — Кажется, ты интересуешься растениями. Ты раньше занимался садоводством? Однажды днём они были на улице, когда он спросил об этом. Квакити сидел на качающейся скамье с закрытой книгой, а Уилбур стоял на коленях перед особенно уродливой полосой сорняков. Они оба ждали, когда его коллега расскажет ему о текущем плане Уилбура того, как лучше всего снять проклятие Квакити, и его ответ должен был дойти до них со дня на день. Уилбур был счастлив, что наконец-то освободит проклятого человека от его недуга, но он не мог отрицать, что каждый день приближал их к концу, и он рассматривал это как ещё один день, приближающий к тому, что Квакити покинет его. Он не думал, что сможет вернуться в тихий, пустой коттедж, узнав, каково это по-настоящему разделить его с кем-то. — У моей матери был сад, — ответил Квакити с мягкой улыбкой, ностальгируя при мысли о счастливом воспоминании, — Однако она выращивала базилик и помидоры. Ничего похожего на твой сад. Ей нравилось разговаривать так же, как иногда делаешь ты, и… — улыбка Квакити стала шире, когда он опустил голову, но Уилбур успел заметить алый румянец на его щеках, — Боже, это может звучать глупо, так что не смейся надо мной. Но ты напоминаешь мне о ней, когда она взволновалась и начала рассказывать мне всё, что только можно было знать о моркови. Она бесконечно рассказывала об их питательности, о том, какая погода им нравится, какая почва для них лучше всего. Она рассказывала мне всё это, и… и я иногда скучаю по тем временам, — улыбка Квакити сменилась чем-то более печальным, и Уилбур уронил инструмент, которым пользовался, чтобы сесть прямо и посмотреть ему в глаза. — Поэтому ты задаёшь мне так много вопросов? — Спросил он, стараясь не чувствовать себя немного тронутым тем, что Квакити так высоко к нему относится. — Это не единственная причина, — настоял Квакити, — Мне нравится слушать о разных растениях. Я понятия не имею, что они делают, но мне просто… мне просто немного любопытно, окей? Это то, что ты хотел услышать? Уилбур рассмеялся, и хихиканье Квакити вскоре присоединилось к его, пока они оба не засмеялись под полуденным солнцем, наслаждаясь радостью и смехом друг друга, опьянённые их обществом. Это был один из лучших дней в жизни Уилбура, и если бы пару недель назад кто-нибудь сказал ему, что он проведёт его с Алексом Квакити, опальным политиком, он бы ни за что в это не поверил. Та ночь была даже теплее дня, несмотря на то, что солнце садилось и оставляло их в прохладных весенних сумерках. Пришло время Уилбуру смыть руны с рук и перекрасить их, как он всегда делал чередой раз в неделю. К этому моменту они стали выцветшими и бесполезными, если бы он их не перекрашивал, то оставался бы открытым и уязвимым для магических атак. Конечно, всё это было объяснено сидевшему рядом с ним Квакити, когда он принёс краски, тем самым начав поток его вопросов. — Большинство разрушителей проклятий делают себе татуировки, но... — Предложение Уилбура оборвалось. Он никогда не любил говорить обо всём, что случалось с ним в детстве, не любил вспоминать учителя, который оставил ему каждый шрам, но это был Квакити. Это был первый человек, которого действительно заботило то, что ему говорил Уилбур. — Я полагаю, что есть причина, по которой ты предпочитаешь краску этим татуировкам, — осторожно сказал Квакити, мягко, словно пытаясь не спугнуть нервное животное. — Да, определённо есть причина, — подтвердил Уилбур с тяжёлым вздохом, продолжая, как мог, раскладывать свои запасы без заикания, — Мой учитель... он- ну, он научил меня всему, что я знаю. Он был единственным родителем, который у меня когда-либо был, но он… он так не считал. Я был для него не более чем учеником, и он не хотел ничего, кроме как видеть мои преуспевания. Теоретически это может звучать красиво, но этот человек был не в своём уме. У него… у него был странный подход к делу, и когда я говорю, что он сделает что угодно, чтобы я полностью раскрыл свой потенциал, я имею в виду что угодно. Уилбур закатал рукава, пятна краски были смыты ранее, оставив его кожу открытой для того, чтобы Квакити мог видеть. Был шрам в форме определенной руны, и он помахал рукой в сторону другого. Большую часть времени он был закрашен, но в этот редкий момент Уилбур смог показать его во всём его безобразии. Квакити может быть первым человеком, который когда-либо видел это, кроме учителя Уилбура и его самого. Ему не нужно было ничего объяснять, чтобы Квакити понял, откуда там появился этот шрам. Его глаза расширились от ужаса, а челюсть немного отвисла, когда он отстранился от разрушителя проклятий. Уилбур отдёрнул руку и продолжил расставлять краски, заканчивая то, что говорил. — Мне понадобилось много времени, дабы понять, что его заботил не я. А моя магия. Это было то, на что я был способен. Единственной важной вещью для него были мои магические способности, и он сделал всё возможное, чтобы сохранить их в безопасности, независимо от того, причиняло мне это боль или нет. Как только я это понял, я больше не задерживался. Я как только смог, собрал всё своё дерьмо и ушёл навсегда. С тех пор я бегу от него. Пока он меня не нашёл, но я всегда жду его появления. Однажды это произойдёт. Я в этом уверен, и я буду готов к нему, когда это случится. Квакити внимательно слушал, но на этот раз он не задал вопросов и не сделал ни одного язвительного замечания, которыми он был известен. Он просто сидел в сочувственном молчании и слушал рассказ Уилбура с нетребовательным выражением лица. Было легко открыться Квакити, поговорить с ним так, как будто Уилбур знал его всю свою жизнь. Ему никогда не было стыдно признавать грехи своего прошлого, потому что он знал, что Квакити не будет думать о нём хуже из-за этого. Это было похоже на то, чтобы остаться наедине с кем-то другим, и до этого момента Уилбур никогда не ощущал такого комфорта. Он боялся того дня, когда ему придётся с ним расстаться, дня, когда ему придётся вернуться к жизни до Квакити. Он не был уверен, что сможет справиться с таким одиночеством, но он всё равно с этим столкнётся, потому что какой у него был другой выбор? Скорее всего, Квакити готов вернуться к своей жизни до того, как он был проклят, и эта жизнь никоим образом не касалась Уилбура. Разрушитель проклятий не был уверен, почему это так его беспокоит, поэтому он вернулся к расстановке оставшейся части своих красок, чтобы отвлечься. Только когда он приложил кисть к своей коже, Квакити вновь заговорил, — Мне жаль, что ты прошёл через это. Ты этого не заслужил. Уилбур остановился, улыбка осветила его лицо, прежде чем он продолжил водить кистью по своему шраму, рисуя ту же руну поверх постоянной, — К счастью, это в прошлом. Я исцелился. Я перерос это. Отстойно, что это произошло, но нет пути назад, чтобы остановить это. С таким же успехом можно взять всё, чему я научился у этого человека, и сделать так, чтобы он никогда не увидел плодов своего труда. Квакити задумчиво хмыкнул и больше ничего не сказал. На этом можно было бы и закончить разговор, и Уилбур был доволен тем, что сосредоточился на работе, которую делал. Руны продержат его здесь до конца ночи, чтобы покрыть обе руки, но оно того стоило. Это была знакомая работа, и его пальцы могли рисовать руны самостоятельно, не задумываясь. Однако Уилбуру нравилось это спокойствие. Ему нравилось делать каждый штрих целенаправленным и наполненным волшебством. Его учили, что только так они могут быть полезны, и хотя он сомневался в правильности этого, ему нравилось не думать всю ночь. Он также наслаждался безмолвным присутствием Квакити, сидящего напротив него за столом, с восхищением и трепетом наблюдавшего за каждым мазком кисти, будучи полностью погружённым в работу Уилбура, как будто это было самое захватывающее шоу, которое он когда-либо видел. Иногда, когда Уилбур заканчивал руну, Квакити спрашивал её значение, и Уилбур с радостью отвечал ему, прежде чем перейти к следующей. — Все они предназначены для защиты, силы или мудрости, — объяснил Уилбур, — Это щит от проклятия. Это для храбрости, когда я один. Это… — Он замолчал, задержав взгляд на шраме, выгравированном на коже рядом с его локтем, — Это для надежды, которая, как говорят, заключает в себе все три добродетели в одной руне. Квакити сглотнул, глаза метнулись вверх, чтобы посмотреть на Уилбура, прежде чем вернуться к рассматриваемой руне. Его голос был заикающимся и нервным, когда он заговорил в следующий раз, щёки загорелись новым румянцем, — Ты когда-нибудь- прости- ты когда-нибудь рисовал руны на ком-нибудь ещё? — Нет, — честно ответил Уилбур, не в силах сдержать веселье или нежность в своём голосе, — Хочешь, я нарисую на тебе пару рун, Квакити? Бывший политик начал бормотать, откинувшись на спинку кресла, наконец осознав, как близко он находился, — Это… нет, я не могу просить тебя нарисовать для меня руны. Ты уже и так много сделал- — Я не возражаю, — заверил Уилбур с ободряющей улыбкой, — У меня уже есть краски. Это не было бы проблемой. — Я… — Квакити поднял глаза в поисках на лице признаков колебания или злобы, но Уилбур знал, что тот ничего не найдёт. Было просто сострадание, если не желание провести кистью по чей-то коже, предложить защиту там, где он может, даже если это не поможет с текущим недугом Квакити. Даже если однажды она смоется, станет бесполезной без Уилбура, способного перекрасить её, — Да, я бы хотел, если ты уверен, что это не проблема. — Я был бы более чем рад сделать это для тебя, — честно сказал Уилбур, пытаясь скрыть своё головокружение от того, что ему позволили нарисовать руну на ком-то, кто не обладал магией, — Возможно, это не поможет с твоим нынешним проклятием, но предотвратит появление новых. Боюсь, она исчезнет вместе с болью, и если у тебя нет волшебного тату-мастера, защита не будет длиться вечно. — Думаю, это просто означает, что мне придётся вернуться сюда и попросить тебя переделать её для меня, — Уилбур вскинул голову, его внимание оторвалось от руны, которую он заканчивал, переключившись на человека, сидевшего напротив него. Глаза Квакити игриво блестели, его губы тронула оживлённая улыбка, и от этого что-то затрепетало в животе Уилбура, заставиляя его сердце перевернуться и стукнуться о грудь с такой силой, какой он и не думал ожидать. Он чувствовал, как горят его уши, и был уверен, что его лицо было таким же ярким, как когда-то ранее днём у Квакити. — Возможно, я даже не стал бы брать с тебя за это деньги, — ответил Уилбур, как только снова научился подбирать слова. Это стоило того, чтобы увидеть, как отвисла челюсть Квакити, как его глаза расширились от удивления на живой, дразнящий ответ. Когда разрушитель проклятий закончил со своими руками, он жестом пригласил Квакити подвинуться поближе и положить руку на стол перед ним, когда он приступил к работе. Он не ожидал, что его руки будут так сильно дрожать, рисуя на чужой коже, но ему пришлось приложить дополнительные усилия, чтобы держать кисть достаточно неподвижной для рисовании линий, которые он так привык рисовать на себе. Он обвинял в этом свой учащённый пульс, но не мог найти никого, кого можно было бы винить в своём колотящемся сердце, кроме человека, сидящего напротив него — Давно я не чувствовал себя таким расслабленным, — тихо признался ему Квакити, секрет, которым он поделился в ранние утренние часы, — Казалось невозможным, что я когда-либо снова буду так расслаблен. Уилбур поморщился, но ничего не сказал, лишь немного промычал, чтобы дать собеседнику понять, что он по-прежнему слушает, но в основном сосредоточен на текущей работе. — Знаешь, это мучительно, — продолжил Квакити, его голос дрожал, — Когда мной овладевает проклятие… Это… Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал раньше. Боль... Это... Это неописуемо. — Тебе необязательно говорить об этом, если ты не хочешь, — спокойно сказал Уилбур, надеясь заверить Квакити, что он не должен ввязываться в это, если не хочет. Уилбур собирался разрушить проклятие независимо от того, сколько боли оно причинило Квакити. Даже если бы это было самое безобидное заклинание из всех существующих, в случае, когда оно было наложено на кого-то без его согласия, Уилбур был морально обязан его разрушить. — Но я хочу поговорить об этом. Я никогда раньше не поднимал эту тему, и я… я знаю, что ты меня выслушаешь. Все остальные, кому я пытался рассказать, думают, что я всё это выдумываю, чтобы избежать неприятностей, но я знаю, что ты так не считаешь. Ты знаешь, что я бы не стал добровольно делать всё то, что, по их словам, я сделал. Я не коррумпированный человек, Уилбур, и ты единственный, кто когда-либо искренне верил в это. Уилбур пытался не допустить, чтобы это ужалило, старался не думать о том, каким совершенно одиноким и изолированным, должно быть, чувствовал себя Квакити перед лицом презрения, — Говори то, что хочешь сказать, — позволил он, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на линиях, которые рисовал на коже Квакити, — Я буду слушать. — Это худшее, через что я когда-либо проходил, — он продолжил, — Это похоже на то, как иглы вонзаются в каждый дюйм моей кожи, пока моё тело движется по чьей-то воле, и я полностью заперт внутри него. Иногда нет спасения часами. Это просто бесконечный цикл боли, и под конец... — его голос оборвался, и ему больше не нужно было ничего говорить, чтобы Уилбур понял, через какие страдания он прошёл. Его палец, оторвавшийся от инструмента, мягко скользнул по его коже, успокаивающе и утешающе, и он мог только надеяться, что это послужило напоминанием о том, что мягкость существует, что Квакити достоин её не меньше, чем лучшие из них. — Я не знаю, почему это происходит со мной, Уилбур, — прошептал Квакити сквозь отчаянные слёзы, которые он ещё не успел пролить, — Я не знаю, что я сделал кому-то, чтобы заслужить такую боль. Я только пытался делать то, что лучше для людей, и меня за это наказали. У меня даже не было шанса что-то изменить к лучшему, и мир запомнит меня только как ещё одного продажного мудака, попавшегося в чужие схемы. И если это не было достаточно плохо, это ещё и больно. Это больнее всего. Иногда я просто хочу, чтобы всё это прекратилось. Я просто хочу, чтобы это всё закончилось… Уилбур отложил кисть, перегнулся через стол и обнял мужчину, что открыто трясся и пытался сдержать всхлипы, которые пытались вырваться наружу неизвестно как долго. Шлюзы открылись, когда Уилбур заключил его в объятия, как только ему позволял стол на пути. Слёзы полились из глаз Квакити, когда его собственные руки обвили шею Уилбура и прижав его крепче в попытке приблизить. С губ Уилбура слетал шёпот сладких пустяков, как будто это было его второй натурой. Пальцы с любовью зарылись в волосы, словно они могли украсть все болезненные воспоминания у человека, пойманного в его объятия, и похоронить их там, где Квакити больше никогда в жизни не придётся с ними сталкиваться. Краска пролилась на стол, но Уилбура это не беспокоило. Он уберёт это утром. Прямо сейчас, единственное, о чём он думал, это успокоить Квакити настолько, чтобы он смог лечь в свою кровать и погрузиться в самые сладкие сны. Уилбур найдёт способ убедиться в этом. Квакити вышел за ним из комнаты, когда его попросили, проследовал по коридору и в гостевую спальню, которую он сделал своим домом на прошлой неделе или около того. Уилбур помог ему лечь на простыни, убрал волосы с лица и сказал: — Я обещаю тебе, что мы всё исправим. Я больше никогда не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Даю тебе слово, Квакити. Его гость улыбнулся налитыми кровью глазами, и впервые ему показалось, что он действительно поверил тому, что говорил ему Уилбур, надеясь, что этим страданиям придёт конец. Когда он опустил голову на подушку, Уилбур воспринял это как призыв встать и уйти, но прежде чем он успел это сделать, пальцы Квакити сомкнулись на свежевыкрашенном запястье, — Н-не уходи. Пожалуйста. Можешь остаться со мной... просто... пока я не засну? Пожалуйста? И Уилбур не мог отказать ему. Несмотря на то, что кровать была слишком мала, чтобы вместить их двоих, он устроился с другой стороны кровати, обнял Квакити за плечи и притянул его ближе, пока его спина не коснулась груди Уилбура, а волосы не начали щекотать нос. Он знал, что расстаться с Квакити будет труднее, его привязанность к нему возросла сильнее, чем ожидал Уилбур, но в этот момент он наслаждался близостью, которой ему удалось достичь с ним, с Квакити. Он упивался ощущением того, что не одинок, что был щитом, в котором нуждался Квакити, заботился о человеке в своих руках так, как никогда раньше ни о ком не заботился. Будет тяжело, когда проклятие снимут и у Квакити закончатся причины здесь оставаться, но Уилбур может побеспокоиться об этом в другой раз. Прямо сейчас он довольствовался тем, что слушает, как тот ровно дышит, а его пульс становится всё медленнее и стабильнее, напряжение вытекало из его мышц, когда он бессознательно приблизился к теплу на спине. Уилбур не ушёл, когда Квакити заснул. Вместо этого он закрыл глаза и стал ждать, пока сон заберёт и его.ᚼᚬᛒᛅ
Раздался резкий громкий звук. Уилбур вскочил с кровати, услышав шум разбивающегося о пол стекла. Его мысли были потерянны, когда он заметил, что остался один в гостевой спальне. Он не остановился, чтобы собрать те немногие мысли, что успели появиться, прежде чем выпрыгнуть из-под одеяла, ударив босыми ногами о холодный пол, и броситься из комнаты на звук суматохи. Его сердце стучало в ушах, и в полусонном состоянии он спотыкался о стены, пытаясь добраться до кухни, его единственные панические мысли были о Квакити. Где он? Он в безопасности? Что произошло? Квакити, Квакити, Квакити. Он нашёл его, стоящего на осколках разбитой керамики, которые когда-то составляли чайник, подаренный Чарли, чайник, из которого они пили в ту ночь, когда прибыл Квакити. Кровь стекала на пол из порезов на ногах, пачкая дерево и растекаясь во все стороны. Повсюду валялось битое стекло, и не потребовалось много времени, дабы понять, что дверь в кабинет Уилбура с зельями была сломана, а колбы опрокинуты, пока их содержимое вытекает на пол вместе с кровью у ног Квакити. — Квакити, что? -.. — сонный голос Уилбура запнулся при виде уставившихся на него глаз Квакити, пустых и остекленевших. Когда-то в этих глазах была искра, за которой стоял человек, но теперь в них осталось лишь огромное бездушие, пустота, смотрящая на него оттуда, где когда-то мог быть этот человек. Он сразу понял, что это не Квакити. Это был тот, кто проклял его, снова взяв под свой контроль. Уилбур понимал, что это может произойти, что проклятие возьмёт верх, чтобы помешать Квакити получить помощь, в которой он отчаянно нуждался. Тем не менее, он не ожидал, что это повлияет на него так, как это произошло, видя Квакити в таком состоянии и зная, каким мучениям он подвергается. Он не ожидал, что этот выворачивающий кишки страх и непреодолимая паника будут угрожать ему так, как они угрожали. Уилбур когда-то гордился своим быстрым мышлением и способностью справляться с самыми стрессовыми ситуациями, но он не мог отрицать, что полностью застыл перед лицом проклятия Квакити в действии, что на мгновение почувствовал себя безнадежным, неуверенным в том, что нужно делать. Но он знал, что должен что-то сделать. Он не мог просто смотреть, как Квакити уничтожает его вещи и травмирует себя ещё больше, чем сейчас. Он был самым сильным разрушителем проклятий в этом районе, если не в мире, и это заклинание контроля над разумом не противостояло бы его мастерству. Квакити усмехнулся, зубасто и самоуверенно, и так непохоже на его обычную дерзкую, кривую улыбку, что Уилбур внезапно очнулся от охватившего его потрясения. Он рванулся вперёд, его собственные ноги скользили по крови, зельям и стеклу. Позже он сможет залечить любые раны, из-за чего он не слишком беспокоился о травмах. Единственное, что его волновало, это добраться до Квакити и вернуть контроль в его руки. Он был уверен, что справится, даже если не сможет полностью разрушить заклинание без надлежащей ритуальной подготовки. Всё, что ему нужно было сделать, это схватить его, убедиться, что он не сможет причинить больше вреда, чем то, что он уже успел нанести, пока Уилбур спал. Тот смотрел острыми, пустыми глазами, отскакивая и ускользая от ищущих рук Уилбура, не обращая внимания на стекло, которое все глубже впивалось ему в кожу. Он побежал за стойку, когда изо рта Уилбура вылетело множество ругательств, боль в ступнях заставляла его морщиться и съеживаться, но он понимал, что не сможет остановиться, пока Квакити снова не окажется в безопасности. Они стояли по обе стороны стойки и смотрели друг на друга, ожидая, пока кто-то сделает первый шаг. Если Уилбур пойдет в одну сторону, Квакити уйдёт в другую. Всё это время отвергнутый политик сохранял свою насмешливую улыбку, словно подстрекал Уилбура, подталкивая его к совершению ошибки, чтобы он мог снова одержать верх. Однако разрушитель проклятий не собирался этого допускать. Уилбур знал эти детские игры и не собирался позволять тому, кто бы это ни был, выставлять его дураком. Он чувствовал необходимость проявить себя и свои способности, если не просто напугать человека, ответственного за причинение Квакити такой боли, которую он не заслуживал. Он хотел, чтобы те знали, насколько они на самом деле облажались, потому что, как только он убедится, что Квакити вышел из-под их контроля, он передаст их магическую подпись прямо в ближайший правоохранительный орган, и, если повезёт, они окажутся за решеткой уже к концу месяца. Уилбур искал магию, которая, как он знал, была внутри него самого, призывая её так же, как небо призывает бурю, когда земля становится слишком сухой. Найдя её, он ухватился за неё, призывая помочь любым способом, который она сочла бы нужной, и это проявилось в силе, достаточно мощной, чтобы ударить Квакити прямо в грудь, пока он не споткнулся назад. Его спина ударилась о стену, и магия Уилбура прижала его к ней, оставляя его не в силах пошевелиться, не в силах продолжать выполнять приказы, которые ему отдавали. Квакити пытался с этим бороться, но Уилбур оттачивал своё мастерство, чтобы стать сильнее, чем он был, и потратил десятилетия на неустанные тренировки, чтобы достичь того, чего он достиг. Ему не хватило бы усилий, чтобы вырваться. На задворках сознания Уилбура возникло щемящее чувство вины, чувство раскаяния, шепчущее ему на ухо, что он ничем не лучше того, кто проклял Квакити, что он так же виновен в том, что лишил другого человека свободы воли. Но это было для его защиты. Это было сделано для того, чтобы Уилбур мог вырвать его автономию из рук проклятия и вернуть её законному владельцу, поэтому он отогнал бесполезные мысли подальше от головы, когда осторожно приблизился к Квакити, морщась от резких уколов боли, пронзивших его ногу. Оставляя за собой кровавый след, Уилбур наконец столкнулся лицом к лицу с пустыми глазами, за которыми ничего не было. Ни единого признака искры Квакити не был виден, и Уилбур изо всех сил старался не обращать внимания на то, как у него в животе сжалась дыра, игнорировать то, как он отчаянно желал увидеть эту искру снова. Он знал, что Квакити где-то там, глубоко и в агонии, и его работа заключалась в том, чтобы убедиться в его защите как от проклятия, так и от самого себя. Как и в первый день, Уилбур положил обе руки по обе стороны головы Квакити, устроив их крепко, но осторожно, пока тот дёргался из стороны в сторону, пытаясь вырваться из его хватки. — Его здесь нет, чёртов идиот, — прошипел Квакити, но этот голос не был его собственным. Этот голос был гортанным, рычащим эхом того, что когда-то слышал Уилбур, — Ты тратишь своё грёбаное время на этот кусок дерьма. Он того не стоит. Уилбур легко проигнорировал слова, не позволяя проклятию проникнуть под его кожу, когда он призвал свою магию ещё раз для проникновения в разум Квакити, чтобы найти его и начать процесс принудительного возвращения назад, пока он бы не стал тем, кто себя контролирует. Это, в сочетании с энергией, необходимой для удержания его прижатым к стене, начало утомлять. Уилбур был могущественным. Этого нельзя отрицать, но даже у него есть свои пределы. Он боялся, что достигнет этого предела прежде чем добьётся успеха. Он боялся, но знал, что не допустит этого. Он будет использовать каждую свою последнюю унцию содержащей в себе магии, которую он когда-либо имел за всю свою жизнь, прежде чем сдасться перед Квакити. Он упадёт в обморок от истощения или умрёт от перенапряжения, но не сдастся. Уилбур уже дал обещание и не собирался его нарушать, даже если от этого зависела бы его собственная жизнь. — Уилбур, остановись. Пожалуйста, остановись, — теперь из его рта вырвались болезненные вздохи, его лицо смягчилось, когда он посмотрел на него снизу вверх, а горло сжалось от рыданий, но Уилбур знал, что это не Квакити. Или, по крайней мере, это был не совсем Квакити. В его глазах по-прежнему была тусклая пустота, и хотя его лицо было искажено чем-то, отдалённо напоминающим человека, которого знал Уилбур, разрушитель проклятий понимал, что это не он. Это была жалкая имитация, и, хотя каждая мольба пронзала его грудь новым ударом, Уилбур продолжал желать, чтобы настоящий Квакити приблизился к контролю. Он продолжал призывать свою магию, чтобы оттолкнуть незваного гостя и его марионетку. Человек перед ним закричал громче, мучительные крики вырывались из его горла, когда он пытался вырваться из хватки Уилбура. Звук голоса Квакити, разрывающегося в муках, заставил образоваться комок за его языком, и внезапно ему стало очень трудно глотать. В его глазах было жжение, но он сморгнул его, твёрдо решив вернуть Квакити, даже если он чувствовал, что с каждой секундой становится всё слабее. Сопротивление прекратилось, и крики наконец стихли. Однако пустота так и не была заполнена искрой, к которой привык Уилбур. Вместо этого на него уставились холодные тёмные глаза, полностью прервав действие, пока магия Уилбура продолжала искать, искать и искать. — Ты действительно так отчаянно нуждаешься в нём, не так ли? — пробормотал Квакити глухим голосом, который был его, но не принадлежал ему, — Тебе действительно следует сдаться, Уилбур. Он не видит тебя так. Он никогда не сможет дать тебе то, что ты хочешь, но могу я. Ты просто должен дать мне шанс, — его тон понизился, слова были растянутыми и медленными. Хорошо обдуманными, — Да ладно. Отпусти меня, Уилбур, и я смогу оправдать все твои старания. На языке образовалась горечь. Отвращение и ярость смешались в его желудке, и магия Уилбура зарылась глубже, чем когда-либо прежде, отчаянно пытаясь найти человека, которого он хотел спасти. Что и произошло. Он мог чувствовать, как Квакити захоронен внутри, разорванный, избитый и сломленный, отчаянно тянущийся к нему, и магия Уилбура, обёрнутая вокруг него, надёжно спрятала его внутри, чтобы защитить от пелены тьмы, что окутывала его, когда он начал возвращать человека к полному сознанию и контролю. Из физического тела Квакити послышался удушающий звук. Его глаза закатились, и Уилбур почувствовал, как тот обмяк, его магия высвободилась после того, как она выполнила всё то, о чём её просил Уилбур. С вздымающейся грудью разрушитель проклятий сумел поймать другого человека, прежде чем тот упал на пол. Его бессознательное тело приземлилось на него, руки были раскинуты в стороны, и хотя Уилбур чувствовал головокружение после такого большого затрата энергии, он знал, что должен оттащить Квакити подальше от стекла, мусора, крови и зелий. Пришлось начать залечивать раны, которые он получил во время этой атаки. Подняв его на руки, Уилбур убедился, что тот хорошо держится, прежде чем пройти по осколкам стекла и керамики обратно в гостиную. Он знал, что не доберётся до гостевой спальни, так что в этой ситуации диван был лучшей вещью. Положив Квакити, Уилбур убедился, что его пульс был в норме, прежде чем позволить себе рухнуть рядом с ним, радуясь, что на данный момент все кончено. Ему придётся убрать беспорядок и залечить раны позже, когда его энергия достаточно сильно восстановится, но сейчас он был он в порядке, просто прислонившись к дивану и наблюдая за спящим на нём человеком, гадая про себя, сможет ли Квакити когда-нибудь понять, как много он стоил, чтобы за него бороться.ᚼᚬᛒᛅ
На этот раз Уилбур проснулся от тихих рыданий, разразившихся под ухом и хруста шеи. Его глаза распахнулись сами по себе, и он тут же повернул голову, чтобы посмотреть на того, кто до сих пор лежал там, где его оставил Уилбур, ещё сильнее свернувшись калачиком, пока засохшая кровь покрывала его стопы там, где остались свежие порезы и открытые раны. Квакити закрыл лицо руками, его плечи тряслись, когда он плакал, и первым побуждением Уилбура было протянуть руку, чтобы его утешить. Но Квакити уклонился от его прикосновения, отпрянул назад и не предложил ничего, кроме всхлипывания, покачивания головой и полусвязанных извинений. Уилбур понял его и без слов. Будет лучше, если он пока позволит Квакити просто побыть в покое, позволить ему успокоиться, пока он не станет немного более восприимчивым к утешениям Уилбура. А тем временем ему всё ещё нужно навести порядок, и он хотел сделать это до того, как Квакити увидел бы это. Он не хотел, чтобы тот чувствовал необоснованную вину вдобавок к боли, о которой Уилбур уже знал. — Я буду на кухне, если понадоблюсь, — ободряюще прошептал он, а затем встал на свои ноющие ноги, кричащие в знак протеста, и, прихрамывая, поковылял на свою несчастную кухню. Уборка заняла не так много времени, как он ожидал, и это было хорошо. Главной проблемой были его собственные травмы, которые ему удалось исцелить простым заклинанием и перевязать, прежде чем вернуться в беспорядок, который их и вызвал. Его магия до сих пор восстанавливалась, но короткий сон восполнил большую её часть. Кухня мгновенно стала безупречной. Единственное, что ему нужно было заменить, это зелья, которые он потерял, и дверцу шкафа, в которой они находились. Однако он мало что мог сделать с разбитым чайником, и хотя ему было грустно, что он попал под перекрестный огонь, он не думал, что Чарли будет возражать, если он купит ещё один. Особенно, если он услышит об истории, связанной с его кончиной. Только убедившись, что всё в порядке, Уилбур заварил чашку чая и снова заглянул в гостиную. Квакити уже сидел, его колени были подтянуты к груди, когда он обхватил их руками, его лицо по-прежнему было скрыто, оставаясь вне поля зрения. Осторожно Уилбур вернулся в комнату и поставил чай на журнальный столик перед ним, — Я сделал тебе чай. Услышав его голос, Квакити наконец поднял голову. Налитые кровью, опухшие глаза скользнули между Уилбуром и только что поставленным перед ним чаем, на его лице появилось растерянное выражение. Уилбур просто был рад видеть эту искру, даже если она была в красном ободке. — Как ты можешь продолжать хотеть видеть меня здесь после этого? — прохрипел Квакити, его голос звучал отрывисто, что дёрнуло за струны в груди Уилбура. Озадаченный звук сорвался с его губ, прежде чем он успел его остановить, голова склонилась набок, а брови нахмурились, когда он уставился на сломленного человека на диване, — Что ты имеешь в виду? — спросил он через минуту, — Почему я не должен хотеть, чтобы ты был здесь? Квакити выглядел так, словно вот-вот снова расплачется, но Уилбур на этот раз действовал быстро, сел на диван рядом с ним и пододвинул чай ближе, чтобы ему было легче до него дотянуться, — Эй, всё в порядке, — быстро успокоил он, — Я знал какое проклятие на тебя, было наложено, и ты ни в чём не виноват, понимаешь? Я знаю, что тебе сейчас больно, но я исправлю это, хорошо? Просто выпей чай, сделай пару глубоких вдохов и позволь мне помочь тебе, ладно? К его чести, Квакити попытался сделать несколько судорожных глубоких вдохов, и Уилбур похвалил его хотя бы за попытку, — Ничего, если я наложу на твои порезы несколько исцеляющих заклинаний? — Квакити кивнул, его глаза закрылись, когда он сосредоточился на попытке выровнять дыхание. Уилбур позволил ему это сделать и, получив разрешение, начал работу по исцелению его ран. Порезы мгновенно затянулись, чему способствовал небольшая часть магии Уилбура. К тому времени, когда он закончил, дыхание Квакити стабилизировалось, и он больше не плакал, напряжение в его плечах растаяло, когда он глубже погрузился в подушки дивана Уилбура. — Спасибо, — сказал он, как только Уилбур закончил, наконец нарушив молчание, — Спасибо тебе за всё. Я-я не заслуживаю-.. Уилбур покачал головой, прервав его, — Ты это заслуживаешь, Квакити. Я не знаю, каким человеком ты себя считаешь, но даже худшие из нас заслуживают помощи. Ты вряд ли худший из нас. Ты даже не близок к этому, так что я не хочу ничего об этом слышать, окей? — Уилбур тяжело вздохнул, ломая голову в попытке понять, что делать дальше, — Мы разрушим это проклятие завтра. Надеюсь, к тому времени я получу ответ от моего коллеги, который специализируется на этих типах проклятий, моя магия к тому времени тоже восстановится. Я знаю, что многого прошу, заставляя тебя ждать так долго, но мне жаль, что я не могу сделать это раньше. Ещё один день, и ты будешь свободен от этого раз и навсегда. Тебе больше никогда не придётся об этом беспокоиться. Глаза Квакити становились шире с каждым словом, произнесённое Уилбуром, поражённые благоговейным трепетом. Без предупреждения он бросился на Уилбура, крепко обхватив руками его шею, как будто Уилбур исчезнет, если он не будет держаться достаточно крепко. Разрушитель проклятий приветствовал его, из него вырвался удивленный звук, но он всё равно поднял руки, чтобы обвить талию Квакити, притянуть его ближе, обхватить крепче, благодарный за то, что он снова вернул его вместо того пустого существа, которое он видел на его месте ранее. Слова благодарности благоговейно шептались ему на ухо, и Уилбур ничего не мог сделать, кроме как успокаивающе водить кругами между плечами Квакити и позволить ему уткнуться лицом в изгиб шеи. В ответ на его благодарность шептались обещания, обещания того, каким светлым будет будущее, когда проклятие будет снято, обещания счастья, которое найдёт Квакити, обещания необременительной жизни, когда это всё закончится. Его хватка на Уилбуре усилилась, и разрушитель проклятий больше всего на свете желал, чтобы ему никогда не пришлось отпускать его, одновременно зная, что уход от него Квакити означает, что ему удалось сдержать свои обещания. Дело было даже не в деньгах. Речь шла о том, чтобы выполнить всё, о чём он поклялся Квакити в тот день. Его решимость и воля никогда не были более настойчивыми. Уилбур собирался разрушить это проклятие, и он собирался сделать это завтра, независимо от того, получит ли ответ, которого ждал, или нет. Они провели день, прижавшись друг к другу на диване, время от времени разговаривая, но по большей части молчали. Довольствуясь тем, что наслаждаеюся присутствием друг друга. Одни вместе. Всё, что просил Квакити, Уилбур вставал и доставал для него. Вода, его книга, пульт, чтобы переключать телеканалы. Он делал это с радостью и без единой жалобы. Они оставались дома весь день, и это было приятно после хаотичного и страшного утра, которое они пережили. Шёпотом произносились заверения и обещания, и они встречались с благоговением и неугасимой благодарностью, от чего грудь Уилбура болела сильнее, чем прежде. Делились нежными, застенчивыми прикосновениями, успокаивающими, знающими и понимающими. Чувствовать и чувствоваться и ничего больше. Быть с тем человеком, которого ни у кого из них не было до друг друга. Чтобы увидеть и быть увиденным в ответ. Воспринимать, понимать и существовать в одном и том же пространстве без ограничений, страха и осуждения. Уилбур никогда раньше не ощущал такой спокойной силы, и теперь, когда он почувствовал её вкус, он никогда не хотел от неё отказываться. Это было сильнее, чем его учитель мог мечтать. Это был тип магии, за поиски которой люди умирали, а Квакити наполнял его ею, как будто это было самым простым занятием в мире. Ох, если бы Квакити знал, какого монстра он создал. Если бы он знал, что ничто, кроме этого, никогда не сможет удовлетворить его. Если бы он понял, какая власть у него над Уилбуром, чего тот раньше никому не позволял. Одобрит ли он это или оттолкнёт Уилбура в сторону, игнорируя его как не более чем грустного, одинокого человека, которым он себя считал? Если бы только Уилбуру хватило смелости спросить. Позже той же ночью он не смог заставить себя разлучиться с Квакити, поэтому предложил ему разделить с ним кровать. Она была намного больше, чем в гостевой комнате, и им здесь было бы гораздо удобнее. Он предложил нервным голосом, почёсывая затылок рукой и отводя взгляд, но что-то подсказывало ему, что Квакити тоже не захочет остаться в одиночестве. Он и не захотел. Он принял это с застенчивой улыбкой, и они оба оказались в объятиях друг друга вторую ночь подряд, разделяя одно и то же дыхание и одно и то же сердцебиение. Уилбур должен был быть дураком, чтобы не понять эти чувства, стиснутые в его груди. Нужно быть полным идиотом, чтобы не распознать расцвет нежности и преданности, которые поселились в его сердце. Может, он и изголодался по прикосновениям, но он не был настолько неприспособлен к общению, чтобы не понимать, что желание очертить рельефы на коже Квакити, попробовать его губы, обнять сегодня вечером и каждую последующую ночь означало, что возникло чувство, превосходящее то, что Уилбур имел с любым постоянным клиентом. Он не хотел отпускать Квакити. Не хотел, чтобы тот покидал его коттедж, оставлял Уилбура с одним лишь чеком, выписанным на сумму денег, которая, как он уже знал, не стоила того, чтобы в конце концов потерять его. Но он также хотел, чтобы Квакити был счастлив, свободен, наслаждался жизнью и всем, что она может предложить, без бремени проклятий, тяготеющих над его разумом. Он это заслужил. Он заслуживал большего, чем этот домик, или этот сад, или этот жалкий, голодный человек, живший здесь и постепенно влюблявшийся в него. Уилбур проснулся, всё ещё держа руками Квакити, волосы падали на его безмятежное лицо, а с приоткрытых губ срывался тихий храп, обрамлённый ранним утренним светом, сияющим через окно и отбрасывающим позади него ореолы золотых лучей. Одна рука была поднята к лицу, пальцы покоились на подушке, а другая нежно лежала на бедре Уилбура. Ресницы легли на веснушчатые щёки, и Уилбур понял, что никогда не хотел, чтобы это заканчивалось. В миллионный раз он хотел просыпаться с этим каждое утро, но знал, что безнадёжно хотеть чего-то так сильно и ожидать, что это останется. Сегодня многое предстояло сделать, большая подготовка к ритуалу снятия проклятия, который собирался провести Уилбур, и, хотя ему не хотелось этого делать, он ускользнул от Квакити как можно тише, не желая его будить. Прежде чем он смог выйти из комнаты и прежде чем он смог остановить себя, он наклонился и легонько чмокнул его в висок, задержавшись там на мгновение так, как будто мог запечатлеть этот момент в памяти, внедрить его в уголки своего разума, и никогда не забывать его до тех пор, пока он жив. В конце концов, он отстранился от всего, о чём мог мечтать для себя, и даже от большего, заставил себя выйти из комнаты и начал готовиться к прощанию.ᚼᚬᛒᛅ
К тому времени, как Квакити пробрался в мастерскую Уилбура, тот, наконец, получил зелёный свет от своего коллеги по разрушению проклятий и сумел собрать всё необходимое для ритуала. Он нарисовал на полу руны защиты, взял свечи для их безопасности, зажёг ладан на окне. Всё, что возможно использовать в качестве оружия, было надёжно убрано, а мебель отодвинута в сторону, чтобы освободить место для нарисованного посреди комнаты круга, который Уилбур совершенствовал всё утро. Квакити был ошеломлён этим и остановился как вкопанный, поскольку всё ещё протирал глаза ото сна, резко моргая при осмотре преображенной комнаты, пока его широко распахнутые и окрашенные страхом глаза, наконец, не остановились на Уилбуре. — Так это оно, да? — спросил он, голос всё ещё хрипел от пробуждения и разрывался от всех плачей и криков, вызванные вчерашним днём. Он старался говорить спокойно, но Уилбур слышал тревогу, которую тот пытался скрыть. — Это оно, — подтвердил Уилбур, кивая, его тон звучал мягко, чтобы Квакити не забеспокоился ещё больше, чем сейчас. Поднявшись со своего места, он направился к порогу, на котором стоял Квакити, подойдя достаточно близко, чтобы убрать с его лица выбившуюся прядь волос, — Не о чем волноваться, хорошо? Я буду здесь всё время и не допущу чтобы с тобой что-то случилось. Это, казалось, его успокоило, осторожность исчезла, когда он неосознанно приблизился ближе к руке Уилбура. Обняв его, Уилбур обхватил лицо ладонью, погладил кожу под глазами Квакити большим пальцем, нежно прикасаясь, предназначенные убедить того, что бояться нечего, что всему этому кошмару скоро настанет конец. Квакити поднял глаза, чтобы посмотреть на Уилбура, и в тот момент, когда их взгляды встретились, в его животе возникло жуткое тянущее ощущение, притягивающее его ближе к нему и побуждая его сделать всё, что он только позволял себе желать. Квакити тоже наклонился ближе, и Уилбур знал, что ему придётся оторваться, если он когда-нибудь надеется отпустить этого человека позже. — Почему бы мне не приготовить тебе завтрак, — прошептал Уилбур, задыхаясь и пытаясь вернуть хоть немного самообладания. Квакити не облегчал задачу, когда его нижняя губа выпятилась при отдергивании руки Уилбура от лица. Разрушитель проклятий попытался не обращать внимания на огонь, зажжённый под его ребрами, и сказал: — Я отвечу на любые вопросы, которые могут у тебя возникнуть, и, надеюсь, это немного тебя успокоит, прежде чем мы начнём. Квакити кивнул и, сглотнув, ответил: — Да, хорошо. Я хотел бы этого. Вот так Уилбур и обнаружил себя у плиты, переворачивающим бекон и отвечающим на любой вопрос, который Квакити сочтёт достойным ему задать. Большинство из них не имели никакого отношения к ритуалу, который должен состояться позже. Бóльшая часть из них была направлена на самого Уилбура. Какой его любимый цвет? Что он любил делать в свободное время? Над каким фильмом он всегда плакал? Уилбур рассмеялся, когда он их задал, но тем не менее ответил на них, получая взамен ответы Квакити. К тому времени, как они закончили, они спорили о каком-то банальном моменте одного из фильмов «Звёздные войны», но Уилбур не мог вспомнить, о каком именно. Их тарелки были убраны в течение получаса, и только когда смех Квакити стих, Уилбур понял, что они оба медлили. Он понимал, почему оттягивал это, но не знал, зачем Квакити не кусает удила, чтобы освободиться от этого проклятия. Почему он не выталкивал Уилбура из кухни в мастерскую и не умолял его сделать то, за что ему платят? — Пора с этим покончить, тебе не кажется? — спросил он, когда в разговоре наступило молчание. Квакити нахмурился и покрутил вилку вдоль поверхности тарелки, на которой уже давно не осталось еды, — Ты не выглядишь счастливым по этому поводу. — Было бы ужасно, если бы я сказал, что не счастлив, — пробормотал Квакити, признание было слишком тихим, чтобы Уилбур мог его услышать. Это вызвало у него смятение, — Почему бы тебе не порадоваться этому? — спросил он, отгоняя желание протянуть руку и взять ладонь Квакити в свою, — Разве это не то, чего ты ждал всё это время? Мы, наконец, избавимся от этого проклятия, и ты сможешь жить так, как захочешь. Тебе не придётся беспокоиться о том, что какой-то мудак попытается всё испортить. Разве ты этого не хочешь? Глаза Квакити широко распахнулись, когда он взглянул на Уилбура так же умоляюще, как и в день, когда постучал в дверь разрушителя проклятий, — Я правда хочу этого, — сказал он после мгновения напряжённого размышления, — Я хочу этого больше всего на свете, но- я не- я не могу… — Голос Квакити сорвался, и он отвёл взгляд от другого человека, его голова тряслась, как будто он не мог заставить себя произнести слова, которые хотел сказать. Когда он, наконец, оглянулся на Уилбура, в чертах его лица появилась новая решимость, которую Уилбур раньше не видел. — Я хочу этого, — повторил он, но на этот раз в его словах было больше убеждённости, больше силы, — Я хочу этого, Уилбур. Ему было любопытно, что Квакити не позволил себе сказать, но он не собирался отказывать этому человеку ни на минуту. Уилбур отдаст ему, всё, что у него было, и этот ритуал больше не будет откладываться. Он встал из-за стола, оставил грязную посуду на месте и протянул Квакити руку, — Тогда давай не будем больше терять времени. Улыбнувшись, Квакити взял протянутую руку и позволил Уилбуру отвести его обратно в комнату, где это проклятие наконец будет разрушено, где начнётся остальная часть его жизни. Будет ли Уилбур частью этой жизни или нет, не имело значения для исхода, учитывая, что он был тем, кто поможет дать Квакити свободу, которую тот жаждал и которую он заслуживал. — Ложись в центр круга, хорошо? Квакити последовал данным ему инструкциям, во всё ещё позаимствованной пижаме, и страх, который он испытал ранее, вернулся в полной мере. Однако дело было не в том, что он боялся Уилбура или того, что могло произойти под его опекой. Этот страх был больше похож на дрожь, которую можно испытать, ожидая в очереди на американские горки в парке развлечений. Это было ожидание и предчувствие беспокойства, которое пришло вместе с неизвестностью. Уилбур изо всех сил старался утешить его, рассеять любые возникающие у него сомнения, мягкими прикосновениями и успокаивающими словами похвалы, когда он следовал инструкциям. — Сейчас я просто собираюсь уложить тебя спать, — глаза Квакити расширились, и он начал трясти головой. Уилбур только поднял руку, прежде чем успел заговорить, желая, чтобы тот позволил ему объяснить свой план, — Это нужно для того, чтобы ты был спокоен и не чувствовал боли. Я не буду лгать тебе, Квакити. Я ещё не лгал и не планирую. Проклятие, которым ты поражён, является отвратительным зверем, и оно тяжело переплелось с тобой. Удаление его от тебя не будет приятным опытом. Это будет долго и затянуто, и — если ты будешь бодрствовать — это будет болезненно. Это будет мучительно. Если ты решишь быть в сознании во время этого, то это только сильнее затянет процесс. Я не собираюсь делать выбор за тебя, но, пожалуйста, не заставляй меня подвергать тебя этому. Позволь мне забрать тревогу и боль для тебя. К тому времени, как ты проснёшься, это останется просто ужасным кошмаром. Квакити, лежавшему на спине и смотрящему на Уилбура из центра защитного круга, потребовалось время, чтобы обдумать это, и разрушитель проклятий был более чем готов ждать его ответа, бормоча своё понимание успокаивающим, подтверждающим тоном, позволяя себе водить рукой по волосам Квакити. Утешение работало для него точно так же, как и для Квакити. — Я знаю, это действительно страшно, — прошептал он, желая, чтобы всё это испытание уже закончилось, чтобы страдания Квакити, наконец, подошли к давно назревшему концу, — Но я обещаю, что буду здесь. Я буду здесь всё время. С того момента, как ты закроешь глаза, и до того момента, когда они снова откроются, я буду рядом с тобой, — глаза Квакити блеснули слезами беспокойства, его кадык подскачил, когда он сглотнул, прикованный к Уилбуру над ним, — Больше нечего бояться, Квакити. Ты сражался изо всех сил, чтобы попасть сюда, и теперь моя очередь нести на себе это бремя. Позволь мне взять это на себя. Позволь мне помочь тебе. Позволь мне убрать всё это и сделать всё правильным для тебя. — Хорошо, — смог выдавить Квакити из сжимающегося горла, — Я доверяю тебе. Эти слова наполнили Уилбура восторгом и облегчением. Он наклонился, чтобы оставить лёгкий поцелуй в лоб Квакити, бормоча слова заклинания, когда он отстранился, и к тому времени, как он снова сел прямо, Квакити погрузился в самый глубокий сон, который он когда-либо испытывал, не беспокоясь о неприятностях внешнего мира, не измученные ноющей болью и острым жалом, которые разорвало бы его на части, если бы он принял любое другое решение. Как только он заснул, Уилбур, не теряя времени, принялся за работу. Всё, что ему нужно, уже было разложено перед ним, готово для того, чтобы он мог начать, и хотя он делал это уже миллион раз, Уилбур не мог не чувствовать себя слегка нервным. Нравилось ему это признавать или нет, но Квакити был не просто высококлассным клиентом, платившим за его услуги. Возможно, с это всё и началось, но Уилбур не мог отрицать, что за то короткое время, за которое он смог узнать его лучше, это переросло в нечто большее. И теперь Квакити отдал свою жизнь в руки Уилбура, и, хотя он был уверен, что не сломается под давлением этого бремени, было бы глупо не признать, что он не чувствует его вес. Он снова положил руки на голову Квакити, пальцы провели по мягкой коже под его глазами, прежде чем позволить своей магии проникнуть внутрь и сделать всё, чему Уилбуру пришлось научиться. Каждая трагедия и травма, которые он когда-либо пережил со своим учителем, стоили того, чтобы он мог просто восстановить разум Квакити, чтобы он был ничем другим, как его собственным. Каждый вбитый в него урок, каждый навык, выученный окровавленными руками — всё это стоило того, чтобы вернуть Квакити к его жизни. Процесс был трудным, самым напряжённым из тех, что когда-либо переживал Уилбур. Каждая нить чёрной магии, что он вытягивал из бескрайнего моря, заключавшего в себе каждую часть разума Квакити, само по себе являлось битвой. Каждый шаг вперед ощущался как три шага назад, когда он боролся с проклятием, грозившим отнять у них двоих нечто дорогое. Но Уилбур был настойчив. Это проклятие было сильным, но не таким сильным, как он. Оно упрямо, но Уилбур терпелив. В работе он был точен, расчетлив и дотошен. Он использовал травы, чтобы восстановиться, когда начал чувствовать слабость. Он использовал силу нарисованных рун, когда столкнулся с особенно серьёзной угрозой. Он чувствовал себя в безопасности, находясь в круге, защищённом свечами и гравюрами на полу. Он укрепил свой разум, прежде чем углубился в клубки тёмной магии, и внезапно он больше не был Уилбуром. Нет, в этот момент он был един с проклятием. Он разрывал себя на части, отрывал себя от разума Квакити, сокрушал себя собственной магией, пока не превратился в пыль, осколок призрака подхваченный ветром и унесённый в ничто, навеки лежавшее далеко за его пределами. Уилбур погрузился в свою работу, в повторяющуюся, медленную работу по распутыванию сложного проклятия, слишком долго терзавшее Квакити. Наконец, разорвав последнюю нить, он вырвался из чистых и незапятнанных тьмой глубин, Уилбур тяжело дышал, изнурённый и отчаянно нуждавшийся в стакане воды. Его магия трещала, сигнализируя ему, что он уже на пределе, что он бежал в дыму Бог знает сколько времени, прежде чем решил, что ритуал окончен, что он забрал последние нити, что Квакити наконец освободился от всего, что его беспокоило. Солнце уже давно село, но это не имело значения, так как Уилбур победил. Он достиг цели. Доверие избегаемого человека к нему не было потеряно. Теперь у Квакити были все возможности вести нормальную жизнь, не беспокоясь о тех, кто увидит его страдания. Когда он проснётся, Уилбур начнёт произносить заклинания, которые защитили бы его разум от этого типа проклятия, если кто-то снова попытается наложить их на него. Он также начнёт обучать его ментальным укреплениям, чтобы у него была какая-то защита, если он когда-либо подвергнется подобному нападению в будущем. Он будет давать уроки, если Квакити серьёзно настроен вернуться и позволить Уилбуру каждую неделю рисовать руны на его коже. Придёт время и Уилбур побеспокоиться обо всём этом, но сейчас ему нужен отдых. Его веки отяжелели, грозя сомкнуться без его разрешения, но он подготовился и к этому. Он спрятал подушки и одеяла в нижний ящик стола и бросился их хватать, пытаясь вспомнить, как быть человеком после того, как провёл столько времени бок о бок с проклятием, таким же отвратительным, как и то, которое заразило Квакити. Ему удалось всё подготовить, осторожно подсунуть подушку Квакити под голову, накинуть на них двоих большое одеяло и позволить себе положить голову на плечо уже спящего Квакити, наслаждаясь комфортом единственного человека, смотревшего на него так, будто Уилбур был ещё одним человеком, а не просто средством для достижения цели. Единственного человека, что нашёл время, дабы понять его и всё то, о чём он не любил говорить. Единственного человека, которому удалось украсть его сердце, и вся беда в том, что он может даже и не хотеть этого. Тот может бросить его обратно Уилбуру, как только бы понял, что держал его. Или он мог выйти с ним за дверь, мирно не подозревая, что вывернул мир Уилбура наизнанку. Однако одно было несомненно. Уилбур не стал бы просить сердце обратно. Он позволил бы Квакити оставить его себе, позволил бы ему сложить его пополам и запихнуть в карман, мятый и воспалённый. Он бы позволил Квакити поставить его пылиться на полке несколько месяцев, потому что, по крайней мере, он время от времени бросал бы на него щадящий взгляд. Он позволил бы Квакити носить его на цепочке на шее, но когда Уилбур заснул, прислушиваясь к его безмятежному, ровному сердцебиению, он понял, что, возможно, просит слишком много.ᚼᚬᛒᛅ
Уилбур медленно приходил в сознание, и первое, что он заметил, была пульсирующая боль в висках. Он ожидал этих последствий использования большего количества магии, но от этого боль не стала менее терпимой. Он действительно вчера должен был найти в себе силы выпить воды, или, возможно, ему стоило сразу поставить стакан в комнате, потому что сейчас его рот и горло болели от сухости. Но как только его первые бодрствующие мысли улеглись, он понял, что его щека прижалась к чему-то тёплому и устойчивому, равномерно поднимающимся вверх и опускающимся вниз, пока сердцебиение человека, которого он вылечил, отбивалось в ухе. Пальцы распутывали узлы в его волосах, успокаивая боль, гремевшую по другой стороне черепа. Счастливо вздохнув, Уилбур изо всех сил старался не прижаться сильнее и не заснуть. Слишком много дел нужно будет сделать, слишком много работы по дому, которой он пренебрёг ради подготовки и участия в ритуале. Борясь с собой, Уилбур наконец признался себе, что не сможет вновь заснуть, даже если попытается, поэтому с тихим ворчанием он поднял голову, чтобы взглянуть на человека внизу. Только для того, чтобы найти открытые глаза Квакити, смотрящие на него в ответ. Рука в его волосах действительно должна была указать на его бодрость, но Уилбур не мог сложить два и два, пока не посмотрел на человека, у которого перехватило дыхание от простого взгляда и одного прикосновения. Квакити не торопился менять их текущую позицию, яркая улыбка озарила его лицо, когда он увидел, что Уилбур проснулся. — Доброе утро, — пробормотал Квакити всё ещё сонным голосом, его пальцы продолжали распутывать пряди, ногти чесали голову, вызывая мурашки по всему телу Уилбура, — Я не знаю, что ты сделал, но это был лучший грёбаный сон в моей жизни. Смех вырвался из груди Уилбура, и он спрятал лицо в изгибах рук Квакити, пока смешки сотрясали его до сих пор изнеможённое тело. Каким бы уставшим и измученным он ни был, Уилбур не мог отрицать яркого восторга, согревавшего его грудь, или победное наслаждение, что всё ещё струилось в его венах. Квакити здесь. Он здоров. Он возвращался к нормальной жизни, и Уилбур собирался отправить магические данные, собранные с помощью заклинания, в полицию. Надеясь, что они свяжутся с ним в течение трёх-пяти рабочих дней, не считая праздников. Они запрут заклинателя ещё до того, как узнали бы, что Уилбур придёт за ними. — Серьёзно, — сказал Квакити, его рука отстранилась от волос, дабы тот мог потянуться, спина чуть-чуть выгнулась, чтобы Уилбур смог удержать собственный вес на локтях, и теперь он полностью развернулся к нему лицом, — Тебе действительно стоит подумать о смене карьеры или что-то в этом роде. — Смене на что? — спросил Уилбур, посмеиваясь, — На песочного человека? — Если обувь подойдет, — пробормотал Квакити, тихо выдыхая и расслабленно пожимая плечами. Уилбур посмотрел на него, поражённый тем, насколько переполненным от эмоций он стал от обычного взгляда. Они казались такими ощутимыми, что тот чуть от них не подавился, он бы мог в них плавать или утонуть, если Квакити ему бы позволил. И человек, к которому он привязался, оглянулся, взглянув на него так же открыто, так же чувственно, так же намеренно, как осмелился смотреть Уилбур, пока рука Квакити не поднялась и не отвела прядь его волос в сторону, точно так же, как Уилбур сделал для него несколько ночей назад. Он почувствовал, как подушечка большого пальца Квакити скользнула по его скуле, пробегала по веснушкам, которые с каждой секундой становились всё более багровыми. Пальцы Квакити устремились вниз и, лёгкими, как пёрышко, прикосновениями коснулись его точки пульса. Он поцеловал ключицу, прежде чем снова подняться и остановиться на коже чуть ниже ушей, вопрос в его глазах, на который мог ответить только Уилбур. Он не знал, притянул ли его Квакити ближе или он сам двигался, но Уилбур не пытался удержаться от того, чтобы наклониться вперед и захватить губы другого мужчины своими. В тихие утренние часы, когда за окном птицы напевают доброе утро, Уилбур поцеловал Квакити так, словно завтра никогда не наступит. Он поцеловал Квакити так, будто это был его последний шанс доказать, насколько отчаянным человеком он является на самом деле. Он поцеловал Квакити так, словно они оба могут в любой момент превратиться в прах, словно они обратятся в пепел, прежде чем Уилбур успеет закончить, словно мир рухнул и рассыпался под ними. Квакити придвинулся к нему, его рука обхватила челюсть Уилбура, их пульс синхронизировался друг с другом. Всё, что он не нашёл в себе смелости сказать, ощущалось на его губах и языке, когда они раскрылись перед Уилбуром, предлагая, умоляя и столь же настойчиво, как и в ту ночь, когда он постучал в дверь разрушителя проклятий. Уилбур проглотил стон, когда его рука вернулась к волосам Квакити, а другая легко и нежно ласкала кожу его бедра, как будто Квакити вот-вот развалится под ним на миллион кусочков. Но это не помешало попытаться ему донельзя приблизиться к нему, вдохнуть его, украсть этот момент, чтобы сохранить его близко к сердцу до конца своих дней. В конце концов, им пришлось отстраниться, грудь вздымалась, губы распухли. Ни один из них не был доволен этим, они хотели продолжить, пока бы не растворились в ничто, пока не истекло бы время, пока они не остались бы в пустом, пограничном пространстве, где ничто другое не имело бы значения, кроме них самих. Вместо этой непрактичной потребности они согласились прижаться друг к другу, уткнувшись лбами, пока они делили один воздух, испытывали одни и те же эмоции, делились безмолвными признаниями между морганиями и улыбками, которые ни одному из них не нужно было произносить вслух, чтобы понять. Уилбур не знал, как долго он просидел там, греясь в неземном счастье, которое, как он и не подозревал, имело потенциал для существования, не говоря уже о чём-то, чего он был достоин, но Квакити был здесь, был тем, кто успокаивал и утешал его сейчас маленькими поцелуями на каждую веснушку, на каждый дюйм его лица, каждое обещание, которое не требовало слов или голоса, чтобы его поняли. Он мог чувствовать каждую клятву через свою магию, которая мерцала каждый раз, когда эти губы прижимались к его коже. Когда Квакити наконец отстранился, Уилбуру снова удалось обрести голос. — Останешься со мной? Квакити улыбнулся, провёл пальцем по потрескавшимся губам Уилбура и, увидев его измождённое тело, поддерживаемое исключительно человеком под ним, сказал: — Да. Я бы хотел этого.