высокий градус

такая приятная, окутывающая своими теплыми объятиями пора со звучным названием «лето», когда хочется не просто существовать своей оболочкой, а полноценно чувствовать жизнь. ты – совершеннолетний человек, но подросток в душе, такой же буйный и желающий чувствовать себя выше кого-либо за счет статуса.  но не стоит забывать, что у тебя студенческий билет из дизайнерского вуза в кармане, а значит утолить желания своего внутреннего «я» можешь в детском лагере.  два часа ночи – столько показывали дорогие часы на запястье, пока в уши лились очередные предложения на завтра. бледный свет лампочки, словно луна на темном небе, заставлял глаза уже не мягко просить, а грубо настаивать на дорогом сне. скорее всего, парень уже не слышал ни о каких постановках, ни о ярмарке, ни об очередной спортивной игре, которые неожиданно появились в расписании. иногда кай действительно жалел, что согласился стать вожатым, а не остаться помощником. сейчас сойти за подушку могло все что угодно, стоило только закрыть глаза, и завтра он уже бегает по всему лагерю вместе с отрядом, ну или, может, старается грамотно импровизировать на театральном мероприятии. определенно, это казалось абсолютно неважным, жизнь не побоялась научить выбираться из любой дыры, в которую по чистой случайности падал ицков.  оперевшись щекой на руку, дима было чуть прикрыл глаза, буквально на секунду, но почему-то резко вскочил от того, что нос встретился с весьма твердым столом, с крахом разрушившим вкусное, едва ощутимое наслаждение.  – вроде.. всё, – сладко зевая, протянул один из вожатых, который явно где-то в глубине разума давно спал крепким сном, но на вид только отрицал свое сонное состояние. – можем расходиться, всем доброй ночи.  чувство мнимой свободы окутывало с ног до головы настолько сильно, что для того чтобы полноценно её распробовать на вкус, необходимо размять плечи и мысленно расправить свои крылья для полноценного полета в постель. в душе своей кай давно лежал на неудобном матрасе, откровенно говоря, после тяжелого дня это не было проблемой, укутывался в тонкое одеяло – август все-таки не радовал теплыми ночами – и лишь изредка приятно посапывал, несмотря на постоянный противный скрип исходящий от кровати вечно ворочающегося соседа. он то скорее всего сразу отправился на боковую, как только попрощался с детьми до завтрашнего дня. завидовать плохо, как капающими словами говорили парню в детстве, но тут противостоять пагубной привычке казалось невозможным.  наконец-то заходя в комнату, парень уже не смотрит по сторонам, только идет по интуиции до кровати, кое-как не спотыкаясь об собственные ноги, поэтому никак не замечает силуэт, который пристрастил свой взгляд к окну. не показалось это странным, просто было немного все равно, а зря. лишь удалось диме лечь прям в одежде на спину и законно закрыть глаза, и вот на его сон снова покушаются непрошеные гости.  – бля.. почему тебе не спится, сука, – четко и недовольно произносит старший, когда майс садится около его бедер. – ради бога, я согласен лечь на твою скрипучую хуйню, только отъебись.  – я не хочу, чтобы ты уходил. на этой койке спокойно поместимся мы вдвоем, – у сережи на лице наглая улыбка, в темноте ее не увидеть, но слишком легко почувствовать. к сожалению, это вне возможности старшего.  – делай, что хочешь уже. всю опасность этой фразы не понять ицкову, а глаза открылись, когда уже было поздно, тело придавило к матрасу другим человеком, а ноги по инерции немного раздвинулись, чтобы уместить другую пару.  делать нечего, он сам согласился на это, правда и отступать не очень то хотелось. дима был истощен ровно до того момента, пока стеснение полностью не заполнило его, однако желание бежать занимало последний пункт во всех случаях. ожидал личного, закрытого представления, на которое не купишь билет ни за какие деньги и услуги. просто нужно быть ангелом, окутанным в непорочные оковы.  и желаемое наступает, когда сережа рушит построенную неловкость, которая слишком резко возросла до неописуемого предела в такой интимной обстановке, поглощающей своей экстремальной каемкой, ведь в каком таком лагере стены не будут трястись от единого звука. целует трепетно, но с такой аккуратной нежностью, совсем не присущей пылкому характеру младшего, которая достойна одного человека в этой комнате, точно хочет отдать все-все раздирающие душу переживания и, конечно, скромную любовь, копившиеся долгими годами в маленьком, почти покрывшимся холодной гнилью сердцем. оно бьется бешеным ритмом, значит, еще чувствует и готово поддаться мирскому наслаждению. приятная эйфория растекается с ног до головы, будто проникая всем своим нутром под мягкую кожу через кончики пальцев, ласково перебирающих черные волосы, и все окружающее становится таким абсолютно неважным. совсем неважно, что на утро весь отряд попадет на штраф зарядку, а в столовой останутся несъеденные порции завтрака, ведь безответственный вожатый и его верный помощник предпочитают ночью друг друга.  сейчас каждая секунда не то проходит мимолетным бегом, не то тянется сравнимо с вселенской бесконечностью, и никто не сможет прервать это течение времени даже при большом желании. мысли о неожиданном приходе людей или худших обстоятельствах давно затмились пеленой блаженства представшей картины, где бледным телом ловится тихое мычание удовлетворения.  – прошу, позволь мне прикоснуться к твоему напряжению. больше я не могу смотреть на то, как оно мешает моему ангелу раскрыть свои крылья, – слова горячим пламенем бьются в молочную шею, оставляя свои еле заметные ожоги.  – спаси же меня, мой доблестный смертный, – дима немного боязливо посмотрел на дмитриева, но сохранил уверенность в голосе. раньше он никогда не видел подобной животной похоти, безмерно овладевающей человеком, да и с майсом оставался в дружеских отношениях. – и, может тогда, я прощу твои грехи.  бесспорно, сережа грешник. он самый-самый грязный грешник, которому достался единичный шанс сломать своей  пламенной страстью и сошедшего с небес, и такого майс не упустит. ицков станет падшим, но нисколько не пожалеет. от медленно накрывающего возбуждения становится трудно дышать, оно подло подкрадывается мурашками по спине и останавливается в области легких. не церемонясь, дмитриев начинает покрывать легкими, совсем невинными поцелуями острые ключицы кая. под одеждой младший едва касается его ребер, пальцами проходясь через каждую выпирающую косточку, и талии, боясь сделать ему больно. вновь ощутимое удовольствие бесстыдно поглощает диму. это было похоже на дозу наркотических веществ во время поездки по Лос-Анджелесу, когда спидометр превысил отметку в 120 километров. медлительность парня вызывает ноющую боль в паху, но он не жестокий параноик, терпит до побеления костяшек, потому что сережа делает все чертвоски искусно, и нарушить эту красоту кажется сущим кошмаром. младшему тоже тяжело, он все окутан неуловимым страхом, что еще немного и его как бедного щенка швырнут за дверь, так и не дав вкусить запретный плод. смысла дальше играть в маленькие игры не видит, поэтому дмитриев осторожно спускается ниже, не желая разрывать с каем зрительный контакт. он хочет видеть, как доводит его до пика плотской утехи, хочет видеть любую эмоцию на его милом лице. жертва в виде драгоценного сна не может остаться бесплодной. он должен насладиться сполна.  вот парень бережно расстегивает бляшку брендового ремня, сильнее раззадоривая старшего. ни капли не смущается показательно тереться щекой об образовавшийся бугор на джинсах, дразнить, когда делает вид, что не может справиться с ширинкой. жаль, занятие такое быстро надоедает, тогда майс все же спускает эти блядские штаны до колен. от одного вида мертвенно светлых бедер, немного походящих на женские, сереже хотелось взвыть. это его белое полотно, которое он не раз украсит красными узорами от зубов. и пока художник рисует что-то понятное только ему, шаловливые руки хватаются за резинку трусов. на плечах младшего в танцах сливаются черти, сам парень не то ехидно давит оскал, не то довольно лыбится, пока медленно водит по органу рукой.  – дрочить я и сам себе могу, ты прекрасно это знаешь, – слышится где-то сверху хрипловатый голос не самого радостного тона.  – человеку, который лежит снизу, я бы советовал языком вертеть поменьше. всегда можем поменяться местами, если так угодно вышнему.  достаточно наигравшись с и так не очень-то большим терпением кая, сережа хватается брать его член в рот, словно готов искусить новое дорогое блюдо в любимом ресторане. однако все мажет языком по розовенькой головке, выписывает ровные круги, грязно причмокивает пару раз, но до конца не опускается. души в дмитриеве уже точно нет. он только пробует, дает последние шансы на отказ, ибо дальше уже деваться будет некуда. но каю точно ненужны эти одолжения, ему бы схватить эту непослушную макушку, да насадить поглубже, чтоб до звездочек над головой. кай не позволяет себе таких вольностей, сегодня он связан тонкими нитями искусства. сил хватает лишь на то, чтобы блаженно закатывать глаза, кое-как сдерживать все стоны в себе, которые могли бы разноситься по всему помещению, но в итоге слышно одно шипение, и изредка двигать бедрами. и то такое непростительное действие быстро прерывалось агрессивным давлением рук. сережа же хотел уловить больше ярких звуков, а еще свое имя среди прочих нот. он был уверен, что ни одному голоску не удастся произнести его так, чтобы по телу пробежал холодок. шипение только режет слух, и вот парень взял всю длину полностью, без малейшего дискомфорта. приученному с давних пор учиться нечему. головка больновато упирается в глотку, но это ни капли не помеха, язык скользит по стволу, тонко водит по каждой венке, умело вылизывает – все ради удовольствия старшего. мычит, создавая приятные вибрации, что разливаются, кажется, по всему божьему организму. а стоны неожиданно стали неприлично громкими, скоро в их комнату пожалуют с явно недобрыми намерениями. но разве это не то, чего так старательно всю ночь добивался сережа? конечно то, поэтому и стал стараться куда интенсивнее. за щеку заведет или опять вернется к кончику; творец в порыве вдохновения, людям лучше не мешать.  дима пытается что-то сказать, но воздуха, обычного воздуха катастрофически не хватает, духота заполнила собою все окружающее. точно он чувствовал, что сейчас кончит, нельзя было объяснить по другому то состояние, на грани которого ощущался полный экстаз. нити разорваны, руки распущены, ангел больше не терпит. держит голову младшего, не со зла, но с хорошим намеком довести дело до конца. майс и не хотел отдаляться, нисколько не считал это чем-то мерзким, брезгливостью брызгаться поздно. ведь он любил его, любил до потери пульса. и действительно тепловатая жидкость заполонила рот, вязкими струями оставила следы на щеке. про себя усмехнувшись с шутки про конец каждого стоящего порно, довольно показывает чистый язык, за что получает по шапке ленивым ударом.  – долбоеб, но слишком хороший мальчик. 

*

хоть на утро дети побесились немного в честь обиды на своих лагерных взрослых, за что получили минуту в планке, ведь им не понять весь труд, что делается для них упорным трудом по ночам, но в остальном смена приобрела свои новые краски, ну и на руках появились очередные билеты до парижа. только у двух особо уставших.